Соперники

Елена появилась в начале седьмого класса. Дребезжащий голосок, вздернутый носик, кошачьи глаза, длинные ноги, каштановые волосы, собранные в два хвостика.  В ее  дневнике за прошлый год стояли исключительно  тройки, но, когда она вошла в класс, Сашка, бывший отличник, сразу почувствовал, что науки не главное в жизни.
 
Сашка тоже не был старожилом в этом классе. Он прибыл в начале пятого. Из небольшого города, где он был круглым отличником, победителем математических олимпиад, он попал, с головой погрузился  в болото деревенской школы. В первый же день   две его новых одноклассницы, подойдя на перемене, спросили: «Говорят, ты отличник?»  Это звучало сродни: «Ты предатель?»  Сашка ответил с упавшим сердцем: «Да». – «А по какому предмету ты отличник?»  – «По всем», – ответил он сбитый с толку. «Да ну, такого не бывает», – безапелляционно заявили девчонки  и побежали разносить новость.

Сашка понял, что он совершил  ужасную ошибку, и два следующих года ушли на ее исправление. Пришлось научиться курить с пацанами на переменах, убегать с уроков и прятаться в зарослях возле речки с двумя-тремя такими же беглецами, играя  в карты или в ножечки. Иногда шли в магазин, и,  пока один спрашивал у продавца какую-нибудь ерунду, двое других тырили бутылки с пивом, стоявшие в ящиках. Сашка научился делать это лучше всех. Ему с детства твердили, что он талантлив. Талант распространялся на все.  К началу седьмого класса  Сашка был достаточно уважаем. Чтобы завоевать полное и безоговорочное уважение, не хватало нескольких важных штрихов. Самое главное –  мотоцикл.  Мотоциклы были у всех нормальных пацанов класса. У некоторых были мопеды,  и на них смотрели, как на обездоленных. Родители Сашки вбили себе в голову, что мотоцикл  – это путь на кладбище, и не помогали никакие обещания, что он будет ездить очень осторожно, никакие ссылки на то, что без мотоцикла он отстанет от других в техническом развитии.  К  сожалению,  нормальные пацаны отправлялись на кладбище с ужасающим постоянством,  то врезавшись в дерево, то влетев под грузовик. И это поддерживало упрямство Сашкиных родителей. Они согласились только на велосипед. Пришлось навсегда смириться со своей принадлежностью к людям второго сорта. Сашка отыгрывался на уроках. Никто лучше него не мог довести до истерики учительницу географии. Да и другие учителя боялись Сашку, как огня. Весь свой ум он обратил на ерные карикатуры на преподавателей и одноклассников, на смешные записки, матерные четверостишия. Отличие, которого он поначалу так болезненно стыдился,  незаметно куда-то ушло. Сашка стал отхватывать тройки,  иногда  двойки. Он перестал тратить свое свободное время на уроки, на запойное чтение,  которое прежде было его главной отдушиной.  Немного омрачали жизнь  мамины нравоучения  о необходимости хорошо учиться и правильно себя вести. Из-за них  Сашка кое-как тянулся по основным предметам, не опускаясь окончательно на дно.

Отношения с девочками строились очень просто. Они дразнили его, он отвечал им взаимностью. Он не знал, как горько плакали девчонки от его мимоходом сказанных фраз. Но он не был злым. Ему казалось, что его слова не достигают цели. А обратной связи для него не существовало. Мама, когда заговаривала с ним,   быстро увязала в вопросах порядка и учебы. Почему не выучены уроки, почему не вымыл руки, ты опять накурился. Дальше этого дело не шло. Мама не могла абстрагироваться от его несовершенств, и совета от нее он не ждал. У пацанов подход был один. Девочки были  дичью, на которую они охотились. С видом бывалых охотников, они вели пересуды о том, как это лучше делать. Было два мальчика, по слухам очень преуспевшие в отношении девочек. Они охотно сообщали бесценные сведения, обогащавшие опыт остальных. Остальные, впрочем,  старались не ударить в грязь лицом в этом сплетничаньи о девочках   и тоже грязно хвастались своими победами.  А Сашка не умел врать. И второй его большой изъян – отсутствие  опыта общения с противоположным полом – был заметен невооруженным глазом.  Он молча слушал других, и это не прибавляло ему авторитета.
 
Конечно, кое-какие шаги были им предприняты. Он заметил, что девочкам нравится, когда он матерится в их присутствии или ненароком прикасается, проходя мимо по лестнице. Конечно, вслед сразу же летело дурак. Но однажды, резко обернувшись, он увидел, что выражение лица девочки, которая только что наградила его этим эпитетом, вовсе не было злым или обиженным. Он стал экспериментировать и  обнаружил, что это была общая черта всех девочек, даже признанных недотрог. Все это приятно будоражило, но хотелось большего.
 
Когда Елена вошла в класс, Сашка почувствовал, что в мире что-то неуловимо изменилось. На душе стало как-то одновременно радостно и тяжело. Он, впрочем, не умел анализировать своих ощущений, и первое, что сделал, грязно выругался на перемене в присутствии новой девочки. Средство, которое до сих пор безотказно срабатывало, на сей раз почему-то дало осечку. Никакого обожания в ответ, никаких восхищенных взглядов. Напротив, взгляд, которым наградили его, был настороженным и враждебным. Мать Елены умерла несколько лет назад, отец женился на другой женщине, дочь которой была сверстницей Елены.  В поисках жилья они переехали на новое место. Вследствие этого Елена умом была старше своих сверстниц. Пока отец не женился, ей приходилось стирать и готовить для отца и своего младшего брата Матвея, играть для них двоих роль умершей мамы. Семья не отличалась достатком, и Елена ходила в штопаных колготках  и в форме, из рукавов которой торчали ее запястья. Это не прибавляло ей самомнения. В этом тоже была причина отчужденного и настороженного отношения к Сашке, о чем тот, конечно, не догадывался.
 
Через некоторое время один из классных ромео похвастался, что Елена пообещала ему свою дружбу. Хотя Сашку это не касалось, он почему-то ощутил приступ злости по отношению к Елене.  Как будто она в чем-то его обманула. Елена стала, словно ненароком,  получать  записочки с довольно злыми шутками от неизвестного одноклассника, которым был, конечно,  Сашка. Сашка не был знаком с правилами чести и изводить девочку считал нормальным явлением. При виде Елены в него вселялся черт, и он, сам не понимая почему,  начинал паясничать и говорить гадости. Он считал, что Елена стала его врагом. Елена, не зная, как от него отвязаться, несколько раз грозила ему разборками со стороны мальчика, с которым она дружила. Тучи над головой Сашки постепенно сгущались. Но и на его стороне была сила. Несколько других пацанов класса  сочли себя, как и он, оскорбленными Еленой, так как она оставила их без внимания,  и они караулили случай, чтобы ей насолить.

Кульминацией стала песенка с матами, чудовищно пошлая и злая, которую Сашка сочинил о Елене. Текст показался Сашке настолько удачным и смешным, что записка с ним тут же отправилась гулять по классу. За окном лежал снег, шел унылый урок географии, и одноклассники по очереди ложились на парту, по мере того  как записка продвигалась по классу. Дошла она до Елены. Ее лицо вспыхнуло. Она с ненавистью обернулась к Сашке. Ты об этом пожалеешь, выпалила она. Сашка скорчил ей в ответ рожу. На следующий день Сашку вызвала директор школы. Сашка был сыном уважаемых родителей,  и такой меры к нему до этого не применялось. Ему обычно сходило с рук  то, за что стирали в порошок других.  Вызов к директору стал ударом под дых. «Настучала! –  гневно подумал он, – ну,  подожди».

 
Директор и завуч были не похожи сами на себя. Сашка ожидал, что завуч Валентина Георгиевна, которая умела орать на линейке так, что закладывало уши, и которой, как огня, боялись самые отъявленные хулиганы школы, сразу начнет его прессовать и внутренне напрягся. Но Валентина Георгиевна выглядела непривычно растерянной. Директор Анна Николаевна  пугающе ласково  начала какую-то   витиеватую речь, в которой сообщила, что сегодня она оказалась в неком очень затруднительном положении,  причиной которого, возможно,  является он. Сашка растерялся. Он ожидал наезда  и собирался отпираться до последнего, в полном соответствии с правилами воровской чести. Директор показала ему на стопку тетрадей,  в которых они писали сочинения и диктанты.  «Скажи, - спросила она, - как ты думаешь, почему я попросила Валентину Георгиевну (которая вела русский язык в их классе) принести эти тетради?»  Сашка, конечно,  понял, почему она попросила Валентину Георгиевну, но по инерции отрицательно мотнул головой. Тогда директор достала из ящика стола ту самую записку и показала ему. «Эту записку мне передала твоя одноклассница и сказала, что это написал ты. Когда я прочла эту записку, мне стало плохо. Я не помню, чтобы мне приходилось иметь дело с чем-то подобным. Я ей, конечно, не поверила. Я думала, что я знаю тебя, и я, скорее, поверила бы, что ты кого-то убил. Я заверила ее в том, что ты на такое не способен, но пообещала найти виновника».  Директор замолчала. Затем спросила: «Ты не знаешь, кто написал эту записку?»  Вдруг с Сашкой что-то случилось. Вместо нового отрицательного ответа, который ему жестко диктовала ситуация, он устало махнул рукой и спросил, что дало сличение почерков. Директор  молча смотрела на него. «Да, это я написал. Елена не ошиблась». – «Зачем  ты это сделал». – «Не знаю. Наверное, хотел пошутить». – «Саша, какая же это шутка? Представь, если бы у тебя была сестра,  и она получила бы такую записку, что бы ты почувствовал?»  – «Я  бы набил морду тому, кто это написал». – «Тогда зачем?» – «Не знаю». Сашка не кривил душой. Он и сам не мог понять, почему он это сделал.

Наступила весна. Сашка состоял на учете в детской комнате милиции. Честно сказать, ему льстило, что на него тратит  время такой серьезный и занятой человек, как  участковый Васильич. Это был выход на новый уровень. Неожиданно, не добиваясь того сознательно, Сашка закрыл все свои проблемы, связанные с отсутствием мотоцикла и подружки.  Попадание на учет в детскую комнату милиции ставило его на одну доску с самыми отъявленными хулиганами школы. Теперь он стал настоящим пацаном без всяких но. В его присутствии другие могли без опаски обсуждать любые темные дела. Он стал своим.
 
Сашка при классе извинился перед Еленой. Его к этому принудили завучи и участковый. Сашка думал, что после этого Елена перестанет существовать для него, а он для Елены. Но произошло с точностью до наоборот. Елена резко стала к нему добрее  и даже стала его как-то выделять среди других мальчиков. У них стали завязываться короткие бессмысленные диалоги, которые завязываются у подростков,  он уже не пытался материться в ее присутствии, а  она не дразнилась.

Близилось лето. Сашка  по уши был влюблен в Елену. Любовь имела для него горький привкус. Елена была неуловима. Доброта и нежные взгляды чередовались с надменностью и равнодушием. Сашка  волочился за Еленой прилюдно, при каждом удобном случае. Настали теплые вечера, зацвела акация, и в сознании Сашки  взрыв запахов  смешался с волной чувств, которые больше не помещались в грудной клетке. Ничего не объясняя родителям, он стал вечерами уходить из дома. Он шел к дому Елены, и там, на лавке возле воды, журчащей в канавке, он просиживал за полночь. Он подружился с братом Елены, который был младше его на два года. Ему доставляло радость оказывать этому мальчику различные небольшие услуги, что-то дарить  или просто разговаривать. У него появилось два товарища по этим вечерним походам, Димка и Вовка. Димка учился в соседнем классе, Вовка был на год старше. Елена водила за нос всех троих. Иногда она выходила к ним, кокетничала, порой присаживалась между ними на лавочку и, словно боясь засидеться, быстро убегала в дом, под предлогом  дел по хозяйству. Чаще мальчикам приходилось довольствоваться обществом ее сводной сестры Натальи. Та  добродушно относилась к успеху Елены и охотно сидела с мальчиками,  принуждаемая  любопытством.  Она была некрасивой:  худой, высокой, с маленькой головой, мелкими чертами лица и непонятным оттенком волос:  почти блондинка с какой-то тусклой  рыжиной, но не рыжая. Пацаны брезговали ею и дразнили Сильвой, имея в виду селедку, которую она немного напоминала телосложением и выражением лица. Но Сашка безотчетно был благодарен ей, потому что ее присутствие на лавочке немного сглаживало глупость его положения.  Мама Сильвы  тоже хорошо принимала мальчиков, почти по-матерински, очевидно, им сочувствуя. Влияния на Елену не имел никто. Тем более ее отец – отстраненный мужичок в кепке, который  проходил мимо  лавки всегда погруженный в свои мысли.
 
Словно в тумане,  закончился седьмой класс. Сашка чудом не остался на второй год. Его не трогали причитания учителей и истерики родителей. Иногда, вернувшись в очередной раз за полночь, он смотрел на свое отражение в зеркале  и чувствовал нечто вроде удивления. Кто этот человек в зеркале, что ему нужно, неужели это я -  в прошлом гордость школы и своих родителей?

Что нужно было Сашке от Елены, он не смог бы никому объяснить. Откуда-то из мглы детства выплывал образ. Он играл с девочкой, своей сверстницей. Почему-то это происходило на железнодорожной насыпи, с высоты которой они со смехом сбегали вниз, к камышам, прохладе  и ныряли в зелень и свою радость. Теперь в Елене он смутно угадывал эту девочку, имя которой он не помнил с тех пор. Она вернулась, потому что он ее ждал. И она вот-вот бросит свое притворство и станет прежней, и они будут играть,  как тогда, забыв про грубые условности, связанные с брачными ритуалами, от которых его всегда тошнило.

Елена оставалась надменной. Мальчики  несколько раз поссорились и помирились. Вовка, пользуясь своим преимуществом в росте и весе, попытался поколотить Сашку и Димку поодиночке. Дело закончилось разбитыми губами и ссадинами на скулах. Сашка, гордился этими лишениями, они делали его более достойным снисхождения Елены. Мальчики вернулись к приятельским отношениям, и теперь надежда была на то, что выбор сделает Елена.

Но ситуация не собиралась упрощаться. В середине июля  у них появился еще один конкурент. По соседству на летний отдых прибыл мальчик их возраста, Виктор. Увидев его впервые, Сашка с упавшим сердцем понял, все кончено. Сашка, с его  подвернутыми снизу штанами, джинсовой кепкой над копной выгоревших волос, с его огрубевшей речью, хрипотцой в голосе, которой он старательно подражал Владимиру Высотскому, проигрывал горожанину в тенниске, брюках спортивного покроя, с хорошей стрижкой и правильной речью, без матов, которые деревенские вставляли в свою речь через слово. Нахохленные, как три кота, они следили за новым соперником, бросая в его сторону угрожающие и презрительные взгляды. А Елена не была бы Еленой, если бы она сразу не оделила приезжего своим вниманием. «Витя» не сходил у нее с уст. Ей плевать было на то, что это лишь временный вариант, потому что через несколько дней мальчик уезжал.  Городской  все больше и больше поддавался ее обаянию, не  замечая, как над ним сгущаются тучи.
Однажды, придя на лавочку, Сашка почувствовал, что на улице происходит что-то  необычное. Было ощущение праздника, счастья. Он не сразу понял, что это, а когда понял, почернел. Это счастье для него было бедой. Мимо него босиком, в легком платьице, бесшумно, как на крыльях, носилась Елена. Она играла в догонялки с Виктором. Они догоняли друг друга и плескались водой. И смеялись, смеялись, смеялись. В точности, как во сне-воспоминании Сашки.  Это было счастье из его сна,  оно было украдено у него. Елена и Виктор играли друг с другом  и не собирались никого звать в свою игру. Затем  они катались на велосипедах. Они переезжали по мостикам с одной стороны канавки на другую, и в сгущающихся сумерках рисовались их легкие силуэты. Они не замолкали ни на минуту,  о чем-то все время болтали и смеялись.
 
Вовкин мотоцикл  грустно стоял поодаль, как бесполезное средство обратить на себя внимание. Сашка был подавлен. Надо было что-то делать. Вовка и Димка обсуждали, как и когда лучше набить приезжему морду. Это было обычным делом,  законной забавой местных. Приезжих били. Били просто так, за то, что они приезжие. Сашка, которому по приезде тоже доставалось  чуть ли не каждый день, уже забыл то острое чувство незащищенности и несправедливости, которой  подвергался. Он загрубел и отвык анализировать свои чувства и чувства других людей. Он слушал разговор приятелей, и в нем поднималась волна темной злобы. Он не понимал, как могут они спокойно сидеть и что-то планировать, когда вся жизнь висит на волоске. Он неожиданно встал  и окликнул Виктора, который в этот момент прощался с Еленой. Виктор, не подозревая об опасности,    подошел к нему. В этом Сашка увидел признак слабости, и это его ободрило, ибо Виктор был физически развит не хуже, скорее даже его. Кто-то говорил, что Виктор – победитель соревнований по боксу. Именно это их до сих пор сдерживало. Но Сашке теперь было все равно. Он готов был разорвать соперника голыми руками. Виктор стоял перед Сашкой, в его спину светил фонарь, и лицо было в полной темноте. Сашка произнес  слова угрозы Виктору, плохо понимая, что говорит. Виктор ответил ему  что-то вежливое, успокаивающее. Сашку взбесило то,  что Виктор не испытывает страха  и говорит спокойно. Ему померещилась насмешливая улыбка на лице Виктора. Наверное, он и вправду боксер. Плевать! Отступать поздно. Слова не помогут. Сашка размахнулся и со всей силы ударил Виктора по лицу. Сашка стоял на свету, и Виктор видел каждое его движение. Однако он не шелохнулся, не сделал  попытки уклониться от удара или закрыться. Кулак Сашки наткнулся на мягкое. Виктор покачнулся, но остался стоять на месте. Он не бросился на Сашку и не убежал. Он продолжал говорить  что-то успокаивающее, вразумляющее. Ах, так!  Сашка нанес второй удар. От третьего его удержал  крик Елены: «Саша, Витя! Вы  что делаете?»  Она уже стояла между ними и, поворачиваясь от одного к другому, что-то пронзительно кричала. Затем она приказала Виктору уходить домой. Виктор молча удалился. На мгновение  Сашке показалось, что произошло чудо, и его поступок достиг цели. Елена теперь будет с ним. Но то,  что сказала Елена, обдало его как холодной водой. Он вдруг вернулся из другого мира, снова стал отчетливо слышать ночные звуки, видеть предметы, которые заслоняла от него ненависть. Его поступок не достиг цели, он оказался неуместным, лишним на этой тихой улочке в этот поздний час. Он ворвался сюда, как слон входит в посудную лавку,  и что-то сломал. Ох, если бы это можно было отменить, пережить этот вечер заново!  Он не наломал бы дров. Елена  каким-то отстраненным голосом, который доносился к нему словно  сверху, стоя на месте Виктора, с лицом,  погруженным в тень, говорила, что она его не любит, никогда не любила, что она вообще не любит таких, как он, как эти Димка и Вовка. «Значит, ты любишь Виктора?» – «Нет,  конечно.  Просто Виктор классный. Я с ним гуляю, как с другом. Ты можешь это понять?  Представляешь, как мне сейчас стыдно, не перед Виктором, а просто стыдно, за тебя, за эту чертову деревню, за себя? Может быть, когда-нибудь  я бы стала дружить с тобой, но этим поступком ты все разрушил. Виктор ни в чем не виноват. Ты ударил ни в чем не виновного человека!»  – «Почему он мне не дал сдачи? Он мог бы ответить, он ведь боксер». – «Он никогда бы так не поступил.  Он мог бы тебя убить, но он не тронул тебя, потому что я его об этом попросила. Он лучше тебя». – «Но ведь ты для меня много значишь, а Виктору на тебя наплевать». – «Думай, что хочешь». Елена отвернулась  и пошла прочь.  Он жадно ловил глазами каждую линию ее силуэта, каждое движение, как будто видел ее последний раз.

Затем была дорога домой. Она была довольно длинной, и раньше он любил ее за это. Приятно было мечтать о Елене, шагая в полной темноте  под шелест ночных деревьев. Но в этот раз он думал о другом. Что-то закончилось в его жизни. Закончилось крахом.  Он пытался осознать, что именно произошло  и почему оно произошло. Дело, наверное,  было не в Елене, не в Викторе. Было чувство какой-то ошибки, совершенной давно, о которой он узнал только сейчас. Это чувство давило, но он не мог понять его причину.
Вдруг  он понял. Он был Виктором. Он был таким,  как Виктор, до того как приехал в это место, как начал приспосабливаться к местной среде. Виктор был верен себе, а он, Сашка,  метался от  одного взгляда к другому  в зависимости от того, с кем водил дружбу. Он вобрал в себя много грязи, он привык делить людей на своих и чужих. Он привык без спросу брать, говорить, не задумываясь о правоте и ценности своих слов. Он словно вошел несколько лет назад в лабиринт,  и, минуя  один за другим повороты этого лабиринта,  окончательно в нем заблудился.  Нет, не перед Виктором он виноват  и не перед Еленой, хотя и перед ним и ней тоже. Сколько обид она от него перенесла!  И не столько перед родителями, которые последнее время тихо горевали, уже не пытаясь его переделать. Нет, он виноват, прежде всего,  перед самим собой, перед человеком, на которого он мог  в любую минуту посмотреть в зеркало, все мысли которого ему известны. Но которого он так и не понял, даже не постарался понять, живя в угоду другим,  кого он почему-то поставил на постамент…
 
Вдруг на душе Сашки стало легко-легко. Он понял, что слова «с души свалился груз» удивительно точные.  Он никому ничего не должен. Ему никто ничего не должен. Ему ничего не должна Елена. Восхитительное чувство свободы, о существовании которой он не подозревал полчаса назад, вдруг на него снизошло и полностью им овладело. Он словно увидел, что в стене,  перед которой он очень долго стоял, открылась дверь, а за ней широкий степной простор. Невольно боясь,  что эта дверь снова закроется, он пошел быстрее, затем перешел на бег и помчался домой.