Флотская закалка

Лёха Караджели сколько себя помнил жил у моря, в Феодосии, За картинной галерей Айвазовского, если идти вверх по улице.  В этом городе все улицы старые и напоминают больше улочки Греции или старого Иерусалима. Двор, где родился и жил Леха, наверно, также был похож на другие соседние, посредине его росла старая с кривым треснувшим стволом  пыльная акация, под ней стол из грубо сколоченных досок, вокруг него скамейки и несколько колченогих венских стульев. Замыкают этот дворовый круг дома по краям.  Больше похожие на средневековые хижины с крышами, покрытыми потрескавшимся шифером. Лестницы со стёртыми ступенями ведут на вторые этажи, узоры которых создают галереи, мансарды, веранды… И здесь же на самом виду на верёвках сушится выстиранное бельё. Кажется, что оно было здесь всегда. Часто это бельё, путаясь, соседи вешают на чужие верёвки. И от этой неразберихи, где и кому сушить, когда на общей кухне ставить кастрюли на освободившийся керогаз, и чей это чайник стоит на подоконнике – возникают каждодневные перепалки и ссоры. Шанхай какой-то, а не двор! Но Лёха к этому привык и другой жизни для себя не представлял. Ведь он родился и вырос в этом древнем городе, наполненном историей. И в этом дворе, в этом доме, стены которого сделаны неизвестно из чего. Отец его жил здесь всегда, и дед, и прадед. И всё в этом дворе было пропитано жареным луком, рыбой и мидиями. Наглые кошки, носившиеся под ногами как угорелые, также считали себя хозяевами этого двора, а ночью устраивали свои концерты, и тогда все просыпались, и в кошек летело всё что попало.
Из этого двора Лёха ушёл служить на флот, как его отец, дед и другие предки. Дома на комоде у него на почётном месте стоит серебряный стакан, по семейному преданию этот стакан подарил прапрадеду сам светлейший князь Григорий Александрович Потёмкин за то, что боцман Караджели, командуя шлюпкой князя, вовремя заметил впереди по курсу над острым скальным обломком опасный бурун. И в Крымскую войну служили Караджели. Прадедова матросская золотая серьга в ухо – память о проходе через мыс Горн.
Попал служить Лёха на Северный флот в Североморск. В учебке получил профессию моториста. А дальше служба его проходила на буксире ледокольного типа. Моторы он любил и знал. Вечно возился во дворе в уголке со всяким пыхтящим старьём: то мопед древний притащит, то с соседским мотоциклом возится. А морскому пехотинцу,инвалиду войны дяде Коле как-то помог починить мотор в его мото- коляске. 
Север – суровый край. Снега, сопки, частые сильные ветры… Трудно было привыкнуть старшему матросу Алексею Караджели к такому климату. Он ведь грек по крови. Сухощавый, смуглый, среднего роста. Ни грамма жирка для собственного обогрева не имеет. Нос с гордой горбинкой, вечно красный, замерзает на ветру. Копчёной черноморской ставридой в шутку прозвали его товарищи. Сам Лёха – друг хороший, никогда не подведёт в трудную минуту, всегда придёт на помощь. А уж что касается ремонта двигателей – только позови, за уши не оторвёшь от движка! Чувствует он, чем и как дышит судовая машина. Частенько подменяет своего кореша – Витьку Василенко из Москвы, тоже моториста. Витька пользуется этим и в увольнение ходит на танцы в клуб моряков. Лёха же к танцам равнодушен.
Как-то раз его позвали отметить какой-то праздник подводники. Собрались потихоньку, таясь за причалом, где склады. Хороший получился праздник: коньяк, вино, пиво, колбаса... Даже свежие фрукты раздобыли.
- Откуда такое богатство? – спросил Лёха.
- Вот, браток, ешь и не знаешь, - посмеивались те, - подфартило нам. Мужик один подвернулся. Говорит, достаньте сурика. Хорошо заплачу. Гараж покрасить надо. Ну, притаранили ему из того, что для окраски балластных систерн предназначалось, не обманул сухопутный.
Лёха поперхнулся, положил свою ветчину с хлебом на расстеленную газету:
- Да вы что! С флота воровать? Мы, Караджели, всегда служили, и никогда с корабля  ничего не тащили. А вы!
- Да брось ты, кореш! За всё уплачено. Матросы знают, как и где достать, где и что лежит.
- Ворюги вы, а не матросы! – выкрикнул Алексей.
- Молчи, друг! Просим тебя, а не то…
- Ну вот что! Найдите этого мужика, и чтоб он краску вернул, не позорьтесь ребята.
 Больше на такие мероприятия он не ходил. Да и в увольнении тоже старался не сходить на берег.
Срочная служба наконец закончилась. Впереди ждёт родной город. Те же улицы со старыми акациями. Устроился вольнонаёмным боцманом маленького транспортника, судна, вечно толкающегося в порту, снабжающего вспомогательные корабли ВМФ продовольствием. Экипаж транспортника невелик: капитан, старпом, боцман, моторист,рулевой и палубный матросы.
Летом в отпуск приехал Лёхин дружок по флотской службе «москвач» Витёк Василенко, наматывающий, словно швартовый канат на кнехт, свой трудовой стаж на заводе «Красный богатырь». Он появился во дворе увешенным сумками и со столичными подарками в большом потертом фибровом чемодане, но никто его не встретил, хотя отправлял телеграмму. Вместо Лёхи к нему в старых тапках и брюках на подтяжках шаркающей походкой подошёл толстый курчавый Ося Кацман:
- Вы до Алексея приехали? Так его нет, он в море, кормит сегодня Черноморский флот.  Как будто его некем заменить, - и крикнул в окно веранды на втором этаже, - Мама, тут гость до Лехи с Москвы, дайте ключ от квартиры соседа.
И двор начал наполняться голосами. Соседи что-то советовали гостю, предлагали, приглашали зайти передохнуть, попробовать черешню. Виктор устало опустился на сломанный венский стул…
Под вечер вернулся Лёха, а весь двор уже за общим столом под акациями. Угощались московскими гостинцами: колбасой копчёной и даже докторской, обмазанной горчицей, чтобы довезти в душном поезде, конфетами и печеньями. А главное, столичная водка шла на ура, не заметили, как она закончилась. И тогда появилась здоровенная бутыль самогона-первача необычайной крепости, И её уговорили, под жирную копченую скумбрию. Лёха совсем «устал».
- А давай-ка, Витёк, проветримся,Предложил Леха, я тут купил подержанный «Урал» с коляской, попробуем прямо сейчас ночью прокатиться.   
В коляску с мотоциклом нагрузилось человек пять, да ещё на багажник сели двое. И вперёд через городской парк к пляжу, долго купались в теплом, как парное молоко море.
Пока Лёха с наслаждением плавал и остужался, Витька с ребятами заметил проблеск искры в мотоцикле, вспыхнул двигатель, перекрыли кран подачи топлива, открутили шланг бензопровода. Витька нагнулся к мотору, стараясь плотнее его укрыть куском брезента.
Наконец  Леха вышел к ним:
- Чего вы тут? – и, не задумываясь, открыл топливный кран.
Бензин тут же хлынул на раскалённый металл. Пламя мгновенно охватило мотоцикл, Витька еле успел отскочить..., пока доехали пожарные, от «Урала» осталась груда рыжего горелого металла.
- Идём на судно, - решил Караджели на правах хозяина, - там ещё НЗ имеется,шило делать будем.
Через какую-то дыру в заборе пролезли к причалу. Лёха по-хозяйски поднялся по трапу. Остальные за ним. Витька плохо помнил, что было дальше. Кажется, Лёха открутил какие-то винты у аварийного компаса, вылил прозрачную жидкость, пахнущую спиртом, в кастрюлю. Разбавили водой, и кастрюля пошла по кругу, в компас же временно налили водички из чайника.
Утром всё же поменяли воду на спирт. Капитан транспортника Сергей Сергеевич ушёл в отпуск, но предупредил: если что сотворят, спишет с судна без разговоров. Покончив с компасом, Лёха стал уговаривать старпома взять Витьку на борт.
- Друг сегодня вечером уезжает. Корешки мы, служили вместе. Хочу показать город с моря. Разреши, Петрович.
- Не положено! Сам знаешь, гражданских не берём.
- Да какой он гражданский? Он же наш брат мореман, солёный и перчёный.
- Ну ладно. Только потихоньку и ненадолго.
- Есть потихоньку, - радостно повернулся на каблуках Караджели.
Вечереет, но ещё жарит белое крымское солнце. Кажется, что закат не наступит никогда. Витька с Лёхой стоят на носу корабля, положив локти на планширь, и тихонько беседуют.
- Эх, Витёк, не успели мы с тобой порыбачить.  Смотались бы на Азовское море на «Урале», в бухточке искупались бы. Бычков на закидушку половили бы с баркаса. Да где там! Весь твой отпуск прогудели, и мотоциклу хана.
- Да погуляли, - вздохнул с каким-то сожалением Лёха, сроду так бездарно время не проводил.
Транспортник в это время проходил вдоль береговой полосы, миновали городской пляж. Моторки с отдыхающими то и дело на скорости подрезали курс корабля. И вдруг одна моторка, сделав лихой вираж, завернув перед самым носом судна, не справилась-таки  с управлением. Лодка, подскочив, перевернулась, из неё вывалились сам хозяин лодки и курортники, женщина с ребёнком.
Василенко, не раздумывая,с возгласом «Полундра!», в брюках  и сандалиях, как был, прыгнул в воду. Лёха бросился вслед за ним. Мальчишка, орущий и перепуганный, ещё кое-как барахтался, а мамаша совсем не умела плавать и сразу погрузились в  воду. Витька поднырнул под неё и схватил за волосы. Лодочник же погиб. Его долбануло перевернувшимся катерком.
Уже зимой в Москве, возвращаясь с завода после ночной смены Виктор открыл свой почтовый ящик, а там повестка из военкомата. «Снова вызывают, - подумал Витька, -  вроде не ко времени – сборов-то нет. Конец месяца – план надо давать, а тут…» Но в военкомат всё же пошёл.
Вызвал к себе в кабинет военный комиссар. Зачем это? – промелькнуло в голове Виктора.
- Вот, Виктор Васильевич, матрос запаса, поздравляю Вас! – и вручил медаль в коробочке с удостоверением «За спасение утопающих», - и добавил от себя, - Моряк – он всегда моряк, и в запасе, и даже в отпуске, и на гражданке.
А боцману Лёхе медаль вручали в торжественной обстановке: в старом городском кинотеатре «Родина».
- Вот и пригодилась нам флотская закалка, - вспоминая эту историю, любил повторять старший матрос запаса Караджели.