История из Могилёвской губернии

                I
        Было это или нет, никто сейчас точно уже и не знает. Старая эта история. Только вот дед моего деда говорил, что его дед во всём этом деле, в те самые давние времена, даже участвовал. И произошла эта история, как раз перед первой Отечественной войной с Буонапарте.
        Жил в Могилёвской губернии барин, очень схожий на Троекурова, о котором ещё сам Пушкин Александр Сергеевич писал, только вот замашки у него явно прусские были. И вот лет за пятнадцать до войны женился он на молодой и красивой дочери купца, что мёдом и рыбой промышлял. Был тот купчишка  не очень-то богат, но дело своё знал и слыл знатным толмачём. Говаривали, что родом он был из знатных польских шляхтичей, да кто ж теперь вспомнит, давно это было. Точно только было известно, что обе семьи были веры православной и оказались в губернии после первого раздела Речи Посполитой.
        С чего всё пошло и как там у них женитьба сладилась уже и неведомо, а только, в первые же три года после свадьбы, родила молодая жена трёх погодков, и всё пацаны. А на седьмой годок их совместной жизни родилась и дочка, - назвали Аннушкой.  Да вот, не уберёг Господь саму роженицу, и почитай сразу после родов и прибрал её грешную к себе.
        Погоревал барин, да жить  дальше надо. А вскорости, сильно удивил он и крестьян своих, и  то общество, с которым, по положению своему, тесно общался. Построил он за сезон, в верстах тридцати от своего имения, в глухом лесу добротный терем со всеми надворными постройками, чтобы можно было вести отдельное хозяйство, да обнёс все строения высокой, глухой стеной из заострённых брёвен. В это место и свёз барин своих троих сыновей, нянек, дядек, прислугу, какую надобно, всё из крепостных, завёз припасы разные и немалые, и стражу поставил.  Народ прозвал то место  «Тёмным хутором» и туда не совался.
        Окромя барчат, других детей на хуторе никогда не было. И если баба какая из прислуги, по глупости, или по своей бабьей слабости вдруг понесёт, да так, что скрыть этого уже нельзя, то её тотчас увозили с хутора, давали хорошее приданное, денег и выдавали замуж за кого – либо из холостых мужиков, в какую – нибудь  дальнею, барскую деревню.
        Мальчишки подрастали, и на хутор стали свозить разных учителей. Жили там и доктор, и певуньи, и рассказчики, и мастера по всякому делу. Разный люд  туда  завозили, и  видел  народ  их  только  тогда,  когда  сам  барин  в имении своём  устраивал им публичную проверку – экзамен. Тех, что не проходили проверку, барин травил собаками, унижал всячески и прогонял взашей. Оставшимся давал не малое жалованье, причём половину вперёд, и отправлял на хутор, сроком на два года. В народе, меж собой, звали тех людей, -  «пришлыми». А ещё говорили, а народ зря болтать не будет, что жили на хуторе богато, ни в чём нужды особой не знали, и был там у них, якобы, даже свой театр и часовенка своя, и много чего ещё. Вот только, как и куда люди с того хутора девались, никто толком не знал.
        Говорили, что приходил мол срок, и вывозили пришлых на закрытых санях, тайной дорогой, в ночь,  до самой польской границы, и больше никто из местных их и не видел. Держали  сыновей  барских  в  строгости. Никаких других людей, кроме пришлых, они не знали, с хутора выезжали только на охоту, да порыбалить на озере в барском лесу. Жалости они не знали, а отца любили и во всём его беспрекословно слушались.
        Каждую третью полную луну приезжал он к ним на хутор ночью и почти неотлучно с ними общался, и всякое, даже малое дело, делали они вместе. Барин тщательно проверял хозяйство, весь уклад, что нового познали, чему новому научились его сыновья и в ночь, на последнею четверть луны, уезжал с хутора, не прощаясь. Приезжал он всегда не с пустыми руками, вот только дочку свою никогда не привозил, и всем на хуторе говорить о ней строго – настрого запрещалось.
        В те дни, что барин бывал на хуторе, вершил он и суд. И за всякую провинность, били виноватых мочёными розгами публично, бывало и до крови. И если, сыновья его в чём – либо, по его разумению, провинились, то били и их. Кто бил!? Никто не знал. Ибо, привозил барин всякий раз с собой огромного палача, в таком облачении, что только глаза его видны и были, да и голоса его никто никогда не слышал, а может, просто языка у него не было, да и зачем палачу язык?!
        И вот, почти перед самой войной с этим нехристем, с этим Буонапартом, дошли слухи о Тёмном хуторе и самой этой истории до самого верху, и направили столичные власти в этот глухой уезд, с проверкой, не абы кого, а представителя только недавно созданного Министерства Российской полиции. Говорят, сам Михайло Михайлович Сперанский к этому руку приложил. А с тем знатным вельможей, для его значит обеспечения всякого, направили немалый обоз и полусотню Платовских донских казачков – удальцов с красавцем полковым есаулом во главе. Время было тревожное, предвоенное.
                II
          В небольшом уездном городке прибывшая кавалькада всадников вызвала настоящий переполох. Но, местное дворянство встретило высоких гостей чинно, благородно, хлеб – соль и всё как на Руси полагается. Только вот, вышла одна закавыка, - не оказалось в городке того самого барина, что Тёмным хутором владел, и за то местного пристава, тут же, разжаловали до стражника и сослали куда-то к чёрту на кулички, в общем далёко!
          Задерживаться высокое начальство не стало. Отобедало, как говориться, чем бог послал, (а послал он не мало, да не будем об этом, а не то и забудем о чём сказывать надобно) и отправило двух вестовых с депешей, - одного значит в штаб второй западной русской армии генерала Павла Ивановича Багратиона, а второго (тайного), - в столицу, к графу Николаю Александровичу Толстому, он же действительный тайный советник, обер – гофмаршал, руководивший всей придворной жизнью и церемониалом при императоре и самодержце Всероссийском Александре I Павловиче. Затем, взяв двух местных провожатых, отправились, они значит, до центральной усадьбы барина. До усадьбы добрались уж затемно. Псарня у барина была не малая, и такой лай да вой поднялся, что всех на ноги подняли.
        Здесь уж начальству было не до политесу, потому, как оказалось, что барина нет. Как не трясли дворовых и управляющего, а они всё одно твердили, - мол, уехал барин на свой хутор ещё третьего дня, ночью, аккурат, на полную луну, и что всех удивило, в первый раз за всё время забрал с собой и дочку Аннушку свою, а шёл ей тогда уж девятый годок.
        Сам вельможа разместился в барском доме и почти сразу стали приводить к нему людей всяких. Он их всё о чём – то настойчиво расспрашивал, что – то выпытывал, а некоторых отправлял в амбар под запор, где выставили часового. Остальные, все его сопровождающие, стали на постой по местным хатам. Красавец полковой есаул организовал для своих казачков баньку, да выставил караульных. Обустраивались казаки добротно, как бы надолго, и спать легли почти с первыми петухами.
        Только вот, как следует выспаться, им не пришлось. За четыре часа до полудня, раздался бой набатного, тревожного барабана. Повыскакивали донцы, коней под узды, да в строй.  А перед строем уж стоит телега, а на ней мёртвый казак. Нашли его заколотого вилами в спину, когда караульных меняли, но никого шума, гама и вообще никакого звука или крика, никто не слышал. Посымали казаки свои папахи, стоят угрюмо. Повелел было знатный сановник, сразу в дорогу отправиться, но казачки, хотя люди и служивые, и службу государеву всегда несли справно, на этот раз наотрез отказались. И пока нашли, да привезли священника, пока отпевал он покойного, да пока, по православному обычаю, не похоронили и не простились казаки с убиенным своим товарищем, никто их них о дальнейшем походе и не помышлял. Провели наскоро и розыск, но, как говорится, - ни слуху, ни духу. Да, и не ожидал никто такого крутого поворота! Так этот солнечный, погожий день и прошёл.
        Ночевать в усадьбе не остались, а выслав вперёд, налегке, конный разъезд из десятка казаков и одного проводника, тронулись в путь на хутор через густой, вековой лес. Ехали не быстро, без огней, соблюдая осторожность. Казаки в таких делах народ опытный, и уже часов через пять вышли на широкий луг, освещённый луной, за которым дорога поднималась и вновь пропадала в лесу. Не доехали и до середины луга, как им навстречу выскочило двое казаков из авангарда. Оказалось, что впереди дорога наглухо перегорожена поваленными деревьями, конными объехать можно, а вот обоз не пройдёт. Накоротко посовещавшись, решили оставить обоз на лугу, выстроив его в круг и с ним десяток казаков для охраны. Остальные, дополнительно вооружившись пистолетами и штуцерами, загрузив на вьючных лошадей необходимые припасы, верхом поспешили в дорогу.
        Уже  под утро, оба отряда, - основной и авангард, встретились на опушке леса. Впереди, на холме стоял хутор, внешне больше похожий на острог, перед ним протекала не большая, с высоким правым берегом, речушка,  через  которую  был  сделан  добротный  мост.  Речка  вытекала из леса, который вновь начинался практически сразу за хутором, а трава на самом холме и по всей видимой пойме была выкашена, но не убрана. Казаки  доложили, что ночью,  близко  к  хутору  не приближались,  а обошли его кругом. Речка хоть и не широка но, глубока, - вброд не перейти, из хутора никакого шума слышно не было, и, ни каких огней они не видели. Там, за хутором, в лесу у дороги, оставили они четверых человек, и если кто с хутора будет выезжать, дадут те сигнальный выстрел из пистолета, и, как смогут, попробуют тех задержать.
        Решено было отправить ещё одного посыльного с пакетом в штаб армии, а второго, - к губернатору Могилёвской губернии графу Дмитрию Александровичу Толстых, он же, - тайный советник и старший брат того самого Николая Толстого (которому первую депешу отправляли), что при императоре Александре I состоял на службе. Официально, якобы для того, чтобы он отдал соответствующие распоряжения о выделении работных людей для расчистки лесного завала и доставки обоза на хутор, а не официально, - да кто ж его знает! Как только роса высохла, все открыто вышли из леса и выстроились верхом в колонну по два. Чуть впереди красавец есаул с полутора десятками донцов на самых быстрых скакунах. Ждали сигнального выстрела но, он не прозвучал и есаул со своим отрядом рысью направился к хутору, остальные двинулись следом ускоренным шагом.
        При въезде на мост, неожиданно раздался громкий выстрел надвратной пушки. Не то предупредительный сигнал, мол не суйтесь, не то приветственный салют, но ворота были раскрыта настежь и казаки по команде своего командира перешли на галоп и с шашками наголо рванули вперёд. Казалось кони просто летят на землёй, но опытный глаз мог заметить, что казачки их всё же придерживают, и не зря. Перед самыми воротами подняли донцы своих коней на дыбы, и в тот же миг рухнула вниз тяжёлая чугунная решётка, перегородив проезд. Сказался богатый военный опыт есаула. Не предусмотри он такой манёвр, врезались бы казачки на всём скаку в эту преграду, и немало бы их переломалось до смерти. За решёткой никого не было, да и вообще было тихо. Казаки спешились, часть из них быстро и ловко перелезла через ограду частокола, и подняла решётку. Остальные, ведя коней под узды, прошли через ворота и далее, между большими избами,  на широкий, почти как площадь, двор. Тут и остальные подоспели.
            Интересная картина предстала перед ними. Сразу за бревенчатой оградой, в саженях десяти, шла сплошная круговая застройка из разных изб, барских хоромов и всяческих построек, выложенных из толстых брёвен, с узкими окнами на внешней стороне. Всё вместе, это выглядело, как вторая, значительно более мощная оборонительная стена, как будто кто - то готовился, и очень грамотно, к длительной осаде. Посредине двора, слева, стояла красивая деревянная, православная церковь, а справа, колодец под высоким навесом на толстых столбах и чуть в стороне большая, под крышей, коновязь с поилкой для лошадей. Две дороги, одна через весь хутор,  от ворот до ворот,  вторая поперёк, - от  барского  дома  до  кузни,  и колодец были выложены диким камнем, а все крыши покрыты черепицей, - такая не загорится. Вдоль фасадов тянулись дощатые тротуары и шли узкие  цветущие полисадники.  Жили здесь явно богато, солидно и добротно. Но, ни одной живой души не было и не видно, и не слышно.
        Из противоположных, так же настежь открытых ворот, показалась четвёрка казаков из засады, видимо спешивших на выручку своим, услышав пушечный выстрел.  Все спешились и собрались между колодцем и коновязью, и лишь бравый есаул, да «его превосходительство» оставались верхами. Тут – то он и заметил, что тяжёлая резная, обитая железными полосами, дверь в церковь ловко подпёрта ломом, сразу и не углядишь. Конечно  же,  тут  же  кинулись,  открыли  церковные  двери  и повалил на улицу народ, - мужики да бабы из пришлых, да люди явно мещанского и купеческого вида, числом не меньше пятидесяти, а последним вышел с крестом в руках протоиерей.
         Как там и что дальше было, дело обыденное, не о том разговор. Только в скорости выяснилось, что барин, он же хозяин ихний, со всеми детьми своими, взяв часть людей, и со скарбом не малым уехали тайным подземным ходом ещё вчерась. Показали и этот, хитро устроенный, просторный, подземный ход. Открыть его сразу не получилось, - пришлось изрядно повозиться, да и по ходу его, оставили беглецы немало не приятных сюрпризов. Шёл ход от барского терема и далее, под высоким берегом, более, чем с пол версты, до самой речки. Там же на берегу, где обрывались конные и пешие следы, нашли разное, видимо брошенное за ненадобностью, барахло и береговые отпечатки четырёх речных галер. Хотели было сразу организовать преследование, да дорог по близости ни каких нет, места кругом сплошь топкие, да и дождь такой лупанул, - ни зги не видно.
        Выставив наблюдателей от реки до хутора и караульных вокруг него, и дав приказ, - никого с хутора не выпускать, а всех задержанных или вновь прибывших сразу доставлять к нему, собрал полковой есаул своих казаков в просторной зале в барском тереме, и стали ждать, что же решат «его превосходительство». А он, это самое «его превосходительство», сидел одиноко за огромным столом в кабинете хозяина хутора, перебирал разбросанные на нём бумаги, и думал, как же быть далее?! Теперь, самое время сказывать, кто же он был, и что же ему было надобно здесь в России, почти  у  самой  границы  Великого герцогства Варшавского, созданного по воле французского императора Наполеона I Бонопарта, где сейчас стояли войска его Великой армии, накануне  Отечественной войны 1812 года.
                III      
        Звали его, Густав Карлович Бирон. Ему было уже за тридцать лет, почти шесть из них он был женат, имел в браке трёх прекрасных детей, и носил он наследный титул принца, а здравствующий тогда император всероссийский Александр I Павлович даровал ему титул князя Бирона – Вартенбергского.  Начинал он военную службу в русской армии, не абы где, а в лейб – гвардии, и служил в штабном корпусе под командованием графа Петра Александровича Толстого, главнокомандующего в Санкт – Петербурге. Который, в свою очередь, являлся, младшим братом обоих Толстых, о которых уже сказывалось, а также приходился двоюродным братом российскому генерал – фельдмаршалу, графу Салтыкову Николаю Ивановичу (он же родоначальник княжеского рода Салтыковых). Позже, был он, по приглашению на службе у Прусского короля Фридриха Вильгельма  III,  где  дослужился  до  чина  полковника  прусской  армии.
        Однако, после того, как Буонапарте подчистую разгромил пруссаков, остался он как бы не удел. Вот тогда – то, уже как глава российского правительства Салтыков Николай Иванович, он же в недавнем прошлом официальный воспитанник Великого князя Александра (старшего сына убиенного в марте 1801 года, императора Павла I), и доверил ему это деликатное поручение. И выбор этот был не случаен.
        Матушка Густава Карловича, к этому времени уже почившая, княжна Аполлония Понинская, происходила из древнего польского дворянского рода, который поддерживал пророссийскую партию польской шляхты. Но, и это самое главное, его отец, тоже кстати к этому сроку уже почивший, - принц Карл Эрнст Бирон, генерал – майор русской императорской армии, являлся сыном российской императрицы Анны Иоанновны, дочери царя Ивана V, единокровного старшего брата Петра I Алексеевича.
        Было это в далёком 1728 году, когда Анна Иоанновна, уже вдовствующая, но, тогда ещё герцогиня Курляндии и Семигалии (ставшая таковой по воле своего родного дяди. - Петра I), безумно влюблённая в своего фаворита, - курляндского дворянина Эрнста Иоганна Бирона, родила от него вне законного брака сына Карла. И далее, до конца своей жизни, - детей у Анны Иоанновны более не было.Так что, получалось, что этот, сейчас одиноко сидящий в тереме на Тёмном хуторе «его превосходительство», ищущий беглого барина, - Густав Бирон, ни кто иной, как единственный внук российской императрицы Анны Иоанновны! Вот такие дела! Но, и это ещё не всё! Представители рода Салтыковых и Толстых были тесно породнены с царем Иваном V и его потомками, то есть с родом отца Анны Иоанновны.   
        Было о чём задуматься внуку императрицы, было что вспомнить, и надо было решать, что же сейчас предпринять, кому и что отписать, для выполнения возложенной на него тайной миссии. Он помнил, по рассказу отца, как всё хорошо начиналось. Уезжая в 1730 году в Россию на императорский престол, его бабка Анна Иоанновна, она же родная племянница  Петра I,  забрала  двухлетнего  Карла  Эрнста,  будущего отца Густава Бирона, с собой в Санкт-Петербург. Там, до десятилетнего возраста спал он в кроватке, что ставили в опочивальне императрицы, а когда исполнилось ему только четыре года, произвели его в бомбардир - капитаны Преображенского полка. Но, и этого ей показалось мало, и в 1740 году получил Карл Эрнст Бирон орден Святого Александра Невского и орден Святого Андрея Первозванного.
        Не забывала императрица Анна Иоанновна и свою пожизненную любовь, его деда Эрнста Иоганна Бирона. Сделала она его самым влиятельным вельможей в России, настолько приблизив его к себе, что ни в чём не было ему отказа. По её личному настоянию стал её фаворит и обер-камергером двора, и герцогом Курляндии и Семигалии, и графом Священной Римской Империи.  А  когда  встал  вопрос  о престолонаследии, она перед самой своей кончиной, сделала его по своему завещанию и регентом Российской империи при малолетнем императоре Иване VI, сыне своей племянницы Анны Леопольдовны(Она же дочь Екатерины Ивановны, - то есть, от старшей дочери Ивана V,старшей сестры Анны Иоанновны и, соответственно племянница Петра I).
          Но, как говорится, - не в коня корм! С самого начала, не заладились у её фаворита Эрнста Бирона отношения ни с императорским двором, ни с российской, как сейчас говорят, элитой и уж совсем плохими были отношения с российским генералитетом и офицерством (а в России, это всегда было плохим признаком, особенно на перспективу). Столько нехороших дел он наделал, что до сих пор время то в России называют не иначе, как «Бироновщина». Понимала это и всегда любящая его  императрица Анна Иоанновна. Всё делала, чтобы возвысить и обезопасить его и их сына Карла, - да только не очень – то получилось.
         Сразу после смерти Анны Иоанновны в октябре 1740 года, наступила для рода Биронов опала. Сначала, Эрнста Иоганна Бирона приговорили к смертной казни четвертованием, но помиловали и решили со всем семейством отправить в вечную ссылку, за три тысячи вёрст от Петербурга в село Пелым. Но, уже в декабре 1741 года на российский престол вступила Елизавета Петровна, младшая дочь Петра I, также рождённая, как и Карл Эрнст Бирон, вне законного брака, - то семейство Биронов перевели в Ярославль, а всех родственников Анны Иоанновны арестовали и заточили в крепости. В последствии, вся ветвь рода официальных потомков Ивана V, родного брата Петра I, пройдя через многие притеснения и мытарства, сгинула (в том числе и внучка Ивана V, - Анна Леопольдовна, всего лишь год побывшая правительницей (регентшей) Российской империи, и её сын Иван VI). Кстати сказать, именно потомки и последователи Петра Великого, как это не печально, непосредственно приложили к этому свою руку, Но, это уже совсем другая история.
        Да, Ярославское заключение рождённый вне законного брака сын императрицы Анны Иоанновны, - Карл Эрнст Бирон помнил хорошо и много рассказывал о том времени своему сыну Густаву. В том числе, как дважды пытался бежать, но оба раза неудачно.
         Потом, уже через двадцать лет,когда в 1762 году российским императором стал внук Петра I, он же сын его старшей дочери Анны Петровны, также рождённой вне законного брака, - Пётр III Фёдорович, - Эрнста Иоганна Бирона вызвали в Петербург, возвратили ему ордена и знаки отличия. Его сына Карла произвели в генерал-майоры, назначили шефом Вологодского пехотного полка и вторично пожаловали ему орден Святого Александра Невского, сделали членом – основателем петербургской масонской ложи «Счастливое согласие», но Курляндского герцогства так и не вернули.
        В итоге получилась странная, почти мифическая история, - внук Петра I,  рождённый от его дочери в 1728 году Пётр III Фёдорович (Карл Петер Ульрих), вызволил из неволи и тем самым сохранил жизнь, внуку Ивана V, старшего брата Петра I, рождённому также в 1728 году, - Карлу Эрнсту Бирону. На тот период им обоим было по 34 года.
       Помотался Карл Бирон по Европе, и даже в парижской Бастилии успел посидеть,  но  в  1778  году   остепенился   и   женился   на   дочери   польских, пророссийских магнатов Понинских. А в январе 1780 года появился на свет их первенец Густав.
                IV      
        И вот, он Густав Карлович (Каликст) Бирон, кавалер рыцарского ордена Красный орёл королевства Пруссии, племянник последнего герцога Курляндского, внук императрицы Анны Иоанновны и правнук царя Ивана V, вспоминал сейчас своё прошлое, сидя в кабинете беглеца, и думал, что же отписать графу Николаю Салтыкову. Обширный русский дворянский род Салтыковых был одним из  влиятельнейших и могущественных в России, происходил от боярского рода Морозовых и тесно переплетался как с предыдущей династией Рюриковичей, так и с нынешней династией Романовых. Со времён Смутного времени, существовала и польская ветвь рода Салтыковых (Салтыки), что для нашей истории имело не последнее значение.
        Первому царю из династии Романовых Михаилу Фёдоровичу, Борис Михайлович Салтыков приходился двоюродным братом и,соответственно его матери Марфе Шестовой (Инокиня Марфа), - племянником. Русская царица Прасковья Фёдоровна, урождённая Салтыкова, была супругой царя Иоанна (Ивана) V Алексеевича(старшего брата Петра I), а Салтыков Пётр Михайлович приходился троюродным братом второго царя из династии Романовых, - Алексея Михайловича Тишайшего. Именно из этого рода происходил и Салтыков Сергей Васильевич, - первый фаворит Екатерины Алексеевны (Екатерины II Великой), который приходился (а это Густав Бирон знал точно) истинным отцом предыдущего императора Павла I Петровича, а более детей у него не было. Таким образом, получалось, что из рода Салтыковых, - Сергей Васильевич Салтыков приходился дедом здравствующему российскому императору Александру I.
        Что ж, настала пора сказывать, а кого собственно, и почему искал Густав Бирон, внук российской императрицы Анны Иоанновны, по тайному поручению главы российского правительства графа Салтыкова Николая  Ивановича,  род которых был тесно связан кровными узами как с первыми царями из династии Романовых, так и с потомками двух царствующих в разное время родных братьев, - Ивана V и Петра I.
         До того, как уже было упомянуто, в 1762 году сын старшей дочери Петра I и его внук император Пётр III Фёдорович вызволил из Ярославской ссылки семейство Биронов, обвенчали его в 1745 году, тогда ещё семнадцатилетнего Великого князя и наследника престола, на шестнадцатилетней княжне Екатерине Алексеевне, которой приходился он троюродным братом. Так решила младшая дочерь Петра I, в то время российская императрица Елизавета Петровна. То, что молодожёны с самого начала не любили и тяготились друг друга, было известно всем. Но, со временем, эта почти вражда между ними, только нарастала. Пётр Фёдорович практически никогда не скрывал своих увлечений другими женщинами   и   супружница   его   Екатерина   Алексеевна   отвечала   ему взаимностью, в том плане, что возлюбленных фаворитов у ней было предостаточно.
        Однако, будет правильно напомнить, что у Екатерины II Великой, за всю её шестидесяти семилетнюю жизнь, из которой она была императрицей последние тридцать четыре года, всего было трое признанных ею детей. Двое сыновей и единственная дочь.  Причём  все  они  появились  на  свет до восхождения Великой княжны Екатерины Алексеевны на российский престол.
        Первенцем, о котором уже говорилось, был Павел Петрович (в будущем, после её смерти в ноябре 1796 года, император Павел I), родившейся вне законного брака в 1754 году как плод её первой любви с фаворитом Салтыковым Сергеем Васильевичем. Другой, младший, сын, - Алексей Бобринский, родился в апреле 1762 года, когда Великой княжне было уже 33 года, по тем временам возраст для такого дела уже критический, от Григория Григорьевича Орлова, второго из шести братьев Орловых.  Кстати, уже будучи императором, Павел I Петрович присвоил своему брату Алексею Бобринскому графский титул. Но, он к нашей истории никакого отношения не имеет. А вот, что касается единственной дочери, то здесь – то случай особый и он напрямую к нашему рассказу относится.
        После рождения первенца, сына Павла, положение Великой княжны Екатерины Алексеевны при дворе было крайне шаткое.  Отношения с мужем Великим князем Петром Фёдоровичем окончательно испортились. Он открыто называл её «запасной мадам», а императрица Елизавета Петровна (так и не вышедшая замуж, и не имевшая детей)  практически сразу забрала у неё сына себе и не допускала её не токмо к его воспитанию, но даже виделась она с ним крайне редко. Её первую любовь, - Сергея Салтыкова на многие, многие годы отправили с дипломатической миссией за границу. Она часто испытывала одиночество и безденежье, и ей казалось, что её просто игнорируют и используют лишь для одного, - рождение приемников императорского престола. Что, в общем – то, было не далеко от истины.  Именно в этот период,  особенно  после  заболевания Елизаветы Петровны в 1756 году, стала вынашивать она планы устранения с престола нелюбимого супруга своего, будущего императора Петра III.
        Вот тогда – то, будучи в опале и всеми оставленная, - безумно влюбилась Великая княжна Екатерина Алексеевна в двадцати трёх летнего красавца Станислава Понятовского, представителя знаменитого княжеского польского рода Речи Посполитлой.  С 1752 года служил он в России. Сначала в качестве личного секретаря английского посланника, а с 1757 по 1762 год был аккредитован при дворе в качестве посла Саксонии. И тогда, и много лет спустя, никогда не скрывал Станислав Понятовский , что всегда страстно и серьёзно любил он свою Екатерину. В декабре 1757 года появился на свет плод их взаимной любви, родилась, вне законного брака, их дочка, наречённая Анной Петровной, в честь покойной старшей дочери Петра I Анны Петровны. И опять, как Екатерина Алексеевна не старалась, не умоляла оставить ей её малютку, Елизавета Петровна, как и в случае с первенцем, - сыном Павлом, забрала от матери её дочь в свои покои, а Станислава Понятовского, вскорости из России выслали.
        Муж её, Пётр Фёдорович, вначале категорически не признавал своего отцовства, но по жёсткому настоянию императрицы Елизаветы Петровны был вынужден признать её как законную дочь.  В  честь  рождения  Великой княжны Анны Петровны салютовала столица сто одним пушечным залпом, народ гулял и праздновал целую неделю, а первый русский академик, учёный- естествоиспытатель, знаменитый Михайло Васильевич Ломоносов написал на её день рождения Оду:
Красуйтесь, многие народы:
Господь умножил дом Петров.
Поля, леса, брега и воды!
Он жив, надежда и покров,
Он жив, во все страны взирает,
Свою Россию обновляет,
Полки, законы, корабли
Сам строит, правит и предводит,
Натуру духом превосходит
Герой в морях и на земли.(…)
О твердь небесного завета,
Великая Елисавета,
Екатерина, Павел, Петр,
О новая нам радость — Анна,
России свыше дарованна,
Божественных порода недр! (…)
                V
        Только вот, судьба была неблагосклонна к маленькой княжне Анне и умерла она по болезни во младенчестве, в 1759 году, не прожив и двух лет. Это горе и эту боль за умершую свою малютку, великая княжна Екатерина Алексеевна, и далее уже Екатерина II Великая никогда не забудет и никогда не простит ни императрице Елизавете Петровне (младшей дочери Петра I), ни мужу своему  Пётру III  Фёдоровичу.  Более того, эта не любовь и не приязнь скажется и на сыне её Павле, который почти до девятилетнего возраста был полностью оторван от матери.
       После смерти Елизаветы Петровны и восхождения в 1762 году на престол Пётра III, Екатерина Алексеевна, совершит давно намеченный ею дворцовый переворот, и не даст мужу даже возможности короноваться, да и властвовать то он будет менее полугода. Она заставит его отречься от престола, и далее он будет убит. Сама, короновавшись в ноябре 1762 года в Москве, она не объявит Павла наследником престола и более того, после рождения у того старшего сына Александра в 1777 году, фактически заберёт его под свою опёку, именно его, а не Павла, будет готовить, как будущего Всероссийского императора и всячески настраивать против отца. Она же, самым тщательным образом сформирует и подготовит в стране и при дворе широкую оппозицию Павлу в поддержку Александру.
        Такую же неприязнь к Павлу она распространит и при дворах других, особенно европейских, стран. Всё это сыграет роковую роль в жизни будущего императора Павла I. Не процарствовав и пяти лет, он будет убит в 1801 году, в результате очередного дворцового переворота и власть перейдёт, так как она  и планировала, к её любимому внуку Александру. Вот такой окажется месть Екатерины Алексеевны, за смерть её дочери Аннушки.
        И вот, почти за год до начала Отечественной войны 1812 года, эти же последователи и исполнители последней воли императрицы Екатерины II Великой, приведшие на российский престол Александра I, пытались теперь выполнить ещё один её предсмертный наказ.  А именно, выполнить, данное ею, в год своей смерти, обещание последнему королю польскому и великому князю литовскому Станиславу II Августу Понятовскому. Да, да! Тому самому, своему фавориту Станиславу Понятовскому, отцу их покойной дочери Аннушки.   
        В 1764 году, при самой решительной и решающей поддержки императрицы Екатерины Алексеевны, стал он «Божьей милостью и волей народа король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, киевский, волынский, подольский, подляшский, инфлянтский, смоленский, северский, черниговский и прочее, и прочее». Более чем в двухвековой истории государства Речи Посполитой, он окажется последним королём и, лишь на год с небольшим, переживёт свою возлюбленную Екатерину. Похоронят его  с королевскими почестями в храме святой Екатерины Александрийской на Невском проспекте. Всю свою жизнь он открыто говорил, в том числе и писал в своих мемуарах, что искренне любил императрицу Екатерину II Великую, и насколько ему было тягостно без неё. 
        Преданность и верность Станислава II Августа Понятовского своей первой любви Екатерине Алексеевне была безгранична и дорого обошлась Польше. Все три раздела Речи Посполитой приведшие к ликвидации государственности поляков, прошли при его непосредственном участии, и более  того,  акт  отречения  от  престола  подписал  он,  после  подавления восстания поляков под руководством Тадеуша Костюшко, в день именин российской императрицы 25 ноября 1795 года. Официально женат он никогда не был, как и его Катюша, и оба они с пристрастием и большой ревностью следили за личной жизнью друг – друга.
        Императрица Екатерина Алексеевна знала, что от любовной, внебрачной связи её Станислава с женой Петра Эрнста Бирона (старшего брата отца Карла Эрнста Бирона) родился мальчик, которого они во взаимной переписке упоминали только под псевдонимом,- «Наследник».  Его мать, как уже говорилось, жена Петра Эрнста Бирона, - герцогиня Курляндская Анна Шарлотта Доротея фон Медем (она же Доротея фон Бирон), слыла в тогдашней Европе известной красавицей и одной из умнейших женщин избранного общества. Про неё говорили, - «Это особа столь своеобразна, что сделать правильное представление о ней можно, только перейдя все границы в похвалах и критике». Её предки были основателями Тевтонского и Ливонского Орденов, а открытый ею аристократический салон в Берлине посещали, императоры Александр I, Фридрих-Вильгельм III Прусский, Наполеон, а также такие известнейшие люди Европы, как Гёте, Шиллер и многие другие.
        Надобно также отметить, что последний герцог Курляндии Петр Эрнст Бирон, так же, как и Станислав II Август Понятовский, отрёкся от престола в том же  1795 году  (в год, предшествующий смерти Екатерины II Великой), только чуть ранее, - 29 марта. За что Россия, в качестве компенсации, выплатила ему крупную сумму денег, а кроме того, назначила герцогу пожизненную пенсию, а также уплатила все его долги.
                VI 
         Так вот, именно после этих отречений в 1795 году, в день последующего Рождества Христова, в присутствии своих верноподданных, и дала императрица Екатерина II Великая клятвенное обещание своему любимому Станиславу, отцу их умершей во младенчестве дочери Анны Петровны. А суть его была в том, что если у сына Станислава II Августа Понятовского от  Анны Шарлотты Доротеи фон Бирон, родится девочка, то есть внучка последнего польского короля, то в России, - она официально будет признана, как - Великая княжна польская, русская, литовская, жемайтская, инфлянтская и герцогиня Курляндская. И если, сподобит на то Божий промысел и будет с согласия России, восстановлена  государственность Польши, то станет она претенденткой на польский престол.
        Однако, уже дряхлеющая императрица всё более склоняющаяся к мысли о бренности мира, которая никогда не отягощала себя любимую строгими для выполнения обязательствами, но всегда четко понимавшая, что от безукоризненного соблюдения данного ею слова напрямую зависит авторитет её власти и добросовестное выполнение её подданными её воли, - обговорила она своё клятвенное обещание тремя условиями, сославшись, что на всё мол Божья воля.  И уж коли Господу Богу будет угодно, то так тому и быть!
        И вот какими были эти условия:
Первое, - оговоренная выше внучка последнего короля Польши должна быть обязательно рождена в законном браке, на территории Российской империи и быть от рождения православной;
Второе, - при рождении (крещении) она должна быть наречена именем Анна (в дальнейшем, при соблюдении всех предварительных условий и её признании Россией, - Анна Алексеевна Понятовская фон Бирон);
И третье, самое главное условие, - сыну, которого в переписке они называли «Наследник», никоим образом не должно было быть ведомо о первых двух условиях, по крайней мере, до достижения новорождённой Анной возраста, в котором почила навеки её дочка Аннушка.
        После смерти в ноябре 1796 года Екатерины (Алексеевны) II Великой и в феврале 1798 года Станислава II Августа Понятовского в Санкт – Петербурге, в период правления  Павла I, и нечего было даже помышлять о выполнении обещания императрицы. Надобно было сначала возвести на престол его сыны Александра. И только с его воцарением в 1801 году, и с подписанием в июле 1807 года с Наполеоновской Францией Тильзитского мира, по которому Россия, в частности, соглашалась с созданием Великого герцогства Варшавского, приступили верноподданные последователи Екатерины Алексеевны к реализации её плана в отношении внучки Станислава II Августа Понятовского.
        Не сразу, учитывая, что на тот период Россия непрерывно участвовала или сама вела войны то в Европе, то со Швецией, то с Турцией и Персией, но через польскую ветвь рода Салтыковых и влиятельный род Толстых, прознали они историю «Тёмного хутора» и его хозяина с домочадцами. Были в глубокой тайне подготовлены нужные люди, заинтересованные исполнители и, как только граф Салтыков Николай Иванович по решению императора Александра I возглавил Государственный совет и Комитет министров Российской империи, и началась эта драматическая история в Могилёвской губернии.
        Да, вот и получалось, что Густав Карлович (Каликст) Бирон, внук российской императрицы Анны Иоанновны, сидел сейчас в задумчивости за большим столом хозяина Тёмного хутора, решая, как же ему разыскать этого «Наследника» и его дочь. Он знал, что тот, которого он ищет, произвела на свет Божий супруга его родного дяди, последнего герцога Курляндского, Петра Эрнста Бирона, будучи одновременно и фавориткой последнего короля Польши Станислава II Августа Понятовского. Был здесь и его интерес.
        Не без основания, он полагал, что если дело сладится и его заслуги в нём и не токмо, а также его родословная будут учтены, то вполне возможно, что герцогство Курляндское возродится вместе с ним. Потому то, ещё до приезда в Могилёвскую губернию и приставлению к нему Платовских казачков с обозом, он, по деликатному совету Михайло Михайловича Сперанского, и отправил своего тайного личного гонца на Тёмный хутор.  И все эти задержки в пути были им, и теми, кто в Польше и Пруссии имел в этом деле свой интерес, были тщательно спланированы и реализованы так, чтобы и тени сомнений не пало на него.
        Густав Бирон, правнук царя Ивана V старшего брата Петра I, ждал ответа на своё тайное послание, в котором отписать всё полностью было невозможно, слишком велик был риск. Остальное, и самое главное, можно было рассказать и доказать только при личной встрече. Поверит ли «Наследник», и если нет, то, что делать?! Густав ещё не знал, что в скорости, вновь вернётся в прусскую армию, будет активным участником в войнах с наполеоновской Францией и дослужится до генерал – лейтенанта. Не знал он и того, что будет у него ещё четверо детей и, что потомки его по мужской линии доживут до наших дней, сохраняя и передавая эту историю из уст в уста.
        В дверь хозяина Тёмного хутора неожиданно громко постучали. Густав Карлович неохотно оторвался от своих воспоминаний и дум, приподнялся из большого кожаного кресла и, хотел уже было сказать что – то резкое, чтобы не мешали, но дверь широко распахнулась и он увидел их. Да! Сомнений не было, это были они, - «Наследник» и его прекрасная дочь Аннушка! 
        Так вот и закончилась эта история, а что там далее было, то может быть в другой раз и расскажу.
                апрель 2019 г.