Спас на крови

               
            

  «В Ветхом Завете увидеть Бога значило умереть,                в Новом Завете встреча с Богом означает жизнь».

Митрополит  Антоний Сурожский               
               
                Спас на крови.

       Сквозь туманную дымку, раннего июльского рассветного часа, поднималось над землей ослепительно  яркое летнее солнце. Его лучи пробивались сквозь стволы вековых сосен, рассекая собой скопления этого самого тумана. Капли-линзочки, выпавшей ночью росы, усыпали все вокруг – листья деревьев, траву, цветы и паутину, натянутую меж веток деревьев, сделав ее очень видимой глазу.Усыпанные каплями росы ветки елей низко склонились под  этой тяжестью и стали похожи на украшенную к новому году. Жемчужные россыпи искрились и переливались в лучах солнца. Трудяга паук, суетился и бегал по бесчисленным нитям паутины , сбрасывая капли росы мохнатыми лапками на землю и освобождая от лишнего груза отяжелевшие путы. День, обещал быть солнечным и жарким. Гомон и щебет птиц, своим многоголосьем, перекликались с шепотом речки протекающей где – то рядом, но в туманной глубине. Слышно было, как большие рыбины бьют хвостом по водной глади и плещутся в заводях. Полчище лягушек, наперебой, всем желало доброго утра, глядя на окружающий мир с прибрежного мелководья. В лесной чаще, отстукивал азбукой Морзе дятел, и отсчитывала кому-то, оставшиеся годы жизни, известная в народе предсказательница кукушка.

     Неподалеку, ну совсем, казалось бы, рядом, надрывались горластые петухи, мычала, блеяла, крякала и хрюкала разная домашняя скотина. Собаки надрывно лаяли, и тарахтел в поле старый тракторок.  Где-то, совсем недалече, явно просыпалось большое село. Его дыхание было слышно, ощущался даже запах утреннего, свежеиспеченного хлеба и прочей деревенской снеди, но в густом тумане, селение было не рассмотреть. Сонный пастух, с длинным хлыстом, переброшенным через плечо, брел, по пыльному проселку вдоль поля, густо засеянного подсолнухами, едва влача ноги.  Все это «лопоухое» поле, повинуясь законам природы, развернуло   свои желтые «головы-цветки», в сторону восходящего святила, и следило  за его продвижением по небосводу, не отрывая миллионами «черных семечковых глаз». 
               
               
                Мосток.

    Пастух Федор, остановился прикурить самокрутку. Стадо тут же разбрелось по обочине поедая придорожную траву. После «вчерашнего» башка у Федьки  раскалывалась на части, руки тряслись мелкой дрожью: - нет, все же у Люськи, самогон хреновый стал, у бабы Клавы получшеЕ будет. Руки неудержимо тряслись, самокрутка, ну никак не сворачивалась. Стадо, терпеливо, ожидало завершения его манипуляции с газетой и самосадом. Федор, совладал с трясучкой и кое-как смостырил цигарку.

      Огромный бык с кольцом в носу, стоящий поблизости, втянул своими ноздрями сизый, ароматный дымок самокрутки и не довольно фыркнул. Федор глубоко затянулся и, было уже, тронулся дальше, как вдруг, в рассеивающемся тумане, он увидел то, что его явно заинтересовало, да так сильно, что он забыл выдохнуть зловредный  дым.  Федька прищурился в попытке увидеть детали происходящего. Пастух протер глаза кулачищем – не померещилось ли, с бодуна то? Глаза слезились от едкого дыма самосада и солнечных лучей. То, что он разглядел, в следующий момент, было интересным и ужасающим одновременно.

     На берегу реки, у кромки воды, стоял старенький, серый уазик, с «ментовской» раскраской на борту. Вокруг него копошились люди в форме и в гражданке. Тучный майор, начальник райотдела Синцов, отчитывал «Сергеича», местного участкового, активно жестикулируя, кажется даже матом. Молодая девчушка, лейтенантик – стажер, помогала пожилому, подслеповатому эксперту, с какими-то реагентами, в его, таком же пожилом и повидавшем многое чемоданчике. Опера из города шарили палочками в густой траве в поисках чего-то интересного, наверное, вещдоков. Ну не по грибы же приехали всем райотделом?  Пара самых молодых, сняв ботинки и закатав штаны выше колен, копошились в камышовой тине – пади не раков же они тут батают? Видать есть на то более веская причина?  Сторож фермы, Иваныч , с внуком Степкой, что-то тихо рассказывали интеллигентного вида следователю. Тот, внимательно слушал и аккуратно записывал все в блокнот.
               
  Несколько мужиков, из местных, дымили сигарками в сторонке, присев на старую дырявую лодку, с опаской посматривая на подвесной, пешеходный мост через речку Малинка - на ее другой берег. Там, находился старый Зареченский женский монастырь, который только – только стал оживать и восстанавливаться, стараниями игуменьи Иулиании, после многолетнего запустения и разрухи.
     На том, другом берегу, у входа на шаткий мостик, в туманной дымке, стояла группа монахинь в черных одеждах в пол. О чем-то иногда перешёптывались и беспрестанно крестились.

  На середине мостика солнце высветило своим лучом какой-то бесформенный предмет, висящий на канатах, перегораживая проход.   Федор присмотрелся, и ужас увиденного пронзил его измученный алкоголем мозг и хмель сразу улетучился. Он протер глаза, не веря тому, что они видят.Выглядело и впрямь зловеще.

    Где-то на середине моста висело изувеченное, истерзанное тело. Человек, еще видимо при жизни, накрепко вцепился двумя руками в канаты, перегородив собой путь. Склоненная голова неизвестного и неестественно вывернутые лопатки не давали возможности увидеть его лица. Но то, что было с телом и количество крови, излитой на рассохшиеся доски, уже внушало окружающим ужас.  Кто же мог, подобным образом, поиздеваться над человеческой плотью, и какая же силища у того, кто это все претерпел. Разорванная в клочья одежда, открыла всем жилистое тело, изодранное теперь, исколотое, и мертвое. Клочья тельняшки, вперемешку с кусками кожи, лоскутами свисали и кровоточили. На окровавленном плече синела татуировка – «ВДВ» и еще непонятные простому обывателю цифры и буквы.
 
   Кровь была повсюду. Страшные зияющие раны по всему телу почернели от настырных мух.  Пробитая голова упала на грудь. Тело стояло на полусогнутых коленях. Вокруг валялись выбитые зубы и другие непонятные предметы, куски ткани, арматуры — это то, что видели деревенские. Монашки же, с нескрываемым ужасом смотрели на убиенного. На всю спину была открытая рана в виде креста, вырезанная острым ножом, а под ним проглядывался уже застарелый шрам, видимо вырезанный или выжженный раньше, корявый, но заживший - «Раб божий». Монахини охали, ахали и причитали: - Прям как на кресте распятый висит. Господи, помилуй нас.

       Эксперт же, сухо, без эмоций, диктовал ошарашенной от увиденного девушке –стажеру: -  …тело расположено, …видны следы борьбы, …повреждения мягких тканей. … колото –резанные раны.  … татуировка Афган … Когда он, приподнял голову убитого за подбородок, девушка не выдержала и почти упала в обморок. Стоящий неподалеку фотограф подхватил ее под руки, чтобы она не свалилась в реку.  Да и не удивительно - непреодолимое чувство тошноты накатило даже у бывалых оперов из уголовки.  Одно сплошное месиво раньше было чьим-то лицом. Но чьим?  В луже крови, экспертная рука в резиновой перчатке, аккуратно, двумя пальцами, подняла красную книжку. Раскрыв ее, легким движением руки, он почти по слогам прочитал, разбирая сквозь кровавые разводы – «Приказом президиума Верховного Совета СССР, награждается Орденом Красной Звезды и дальше неразборчиво, гвардии капитан, Комаров Владимир Иванович. 
               
               
                Малинки.

       Вот такую страшную картину увидал Федька. От увиденного, он потерял дар речи, нижняя губа отвисла, даже голова перестала болеть. Дотлевший в его руке «бычок», больно обжег пальцы, а он так больше ни разу и не затянулся. И все стоял, застыв с дурацким видом на пригорке.  Увидев знакомых селян, он, бросив изумленное стадо, решительно ринулся по мокрой от росы траве к мостку. Старая подошва кирзачей истерлась и предательски скользила. Федор так и рухнул, сначала на свою «пятую точку», а уж потом носом зарылся в прибрежный песок, прямо у ног председателя колхоза Алехова Александра Федоровича. Чертыхнулся, отряхнулся и предстал пред очи руководителя. Тот же, пренебрежительно глянул на непутевого пастуха и фыркнул: - опять ты Федор набрался? и на кого же ты Федя скотину то оставил, иди, иди Федя, работай иди, неча те тута. Федя, обиженно посмотрел на окружающих ища поддержки, но в их глазах читалось без слов: - «.. ступай Федька, не до тебя тут». Всем было интересно другое - Дед, сторож Иваныч, с внуком рассказывали следователю, как они первые обнаружили труп на мосту.
               
               
                Колхоз.

      Председатель колхоза «50 лет октября» Алехов А.Ф., возглавлял его уже много лет к ряду. Когда-то хозяйство было передовым в районе. О колхозе и его тружениках писали в газетах. Строились добротные домики для сельчан и приезжающих. Школа, клуб, и все такое. Вымпела, грамоты и денежные премии. Но пришла «перестройка» - будь она не ладна, вместе с ее идейным «плешивым» вдохновителем. Обо всем этом «хер председатель»( нем herr. Господин ), как, на немецкий манер, его с иронией звали старожилы, думал часто и много. Жалел об ушедших «добрых» временах и клял почем зря предателей его Советской Родины. Когда напивался, что бывало правда довольно редко, грозился откопать дедовский пулемет «Максим», зарытый где-то в сокровенном месте и выйти на «тропу войны» - бороться за справедливость как он ее видел.  Ну, обычно дальше «пьяного базара» дело не шло и «революционер», сбросив излишки выпитого в тазик, заботливо принесенного к кровати женой Людмилой крепко засыпал. В своих пьяных снах он всегда был молодым, самым сильным, самым красивым, самым умным, и неизменно с пулеметом на тачанке.

       Но больше чем «предателей» родины Алехов ненавидел все, что связанно с церковью, попами, крестами и старым монастырем на том берегу, за речкой. А уж игуменью Иулианию, он просто на дух не переносил. В сердцах возмущался, не таясь: - наглая бестия, хитрая. Тихой сапой, все крестится, улыбается, а вона чЁ удумала. Вона чЁ сотворила.

     Причин, ненавидеть церковников, у Александра Федоровича было много и веских, по его мнению.  Ну, а самое главное - он не верил в «Этого их Христа». В жизнь эту "сказочную», после смерти, не мог поверить, и Царствие Небесное. Любимый довод- «Гагарин в космос летал, Бога там не видал», он включал в религиозных спорах в самый последний момент, как козырь, как- бы подводя черту в разговоре.   «Толстым попам» не верил вовсе. Так, батя его, известный местный большевик-богоборец, учил Саньку в детстве.  Да и политика партии и правительства, которую он всегда полностью одобрял, много лет к ряду внесли твердое атеистическое убеждение в его мышление по этому вопросу.

    Жена же его, добрая и скромная женщина Людмила, тайком бегала в Зареченский монастырь, то свечку поставить, то яйца на Пасху освятить, да водички Святой набрать. И за то, Слава Богу. Узнает муж атеист, засмеет, задразнит, а если пьяному под руку попадется, то и тумака даст ненароком. Она то, его знала больше тридцати лет. Он такой человек, что отказаться от своих убеждений и признать, что ошибался, не сможет сам никогда. Жил по принципу - есть два мнения- моё и не правильное. И сына своего единственного тому учил с самого детства, и жена перечить боялась. Может и рад бы меняться, но гордыня не позволяет – Как это? - Он и заблуждался? Боялась Людмила, но веяния времени не остановить. Все больше, и больше народу стало захаживать в обитель и не только на большие праздники. И она, все чаще молилась перед святыми иконами за мужа своего и единственного сыночка Витеньку.   
               
               
                Заречье.

        До девяностых, монастырь был в полном запустении. Но в отличие от многих храмов и монастырей, колхозники тут, в его стенах, ничего не додумались сделать. Ни зернохранилище, ни мехбазу, ни клуб, не получалось организовать, ввиду удаленности от села и его расположения, ну как бы на острове.
   Так с тридцать второго года, как сняли золото крестов и куполов. Растащили все, что было ценного, по хатам. Батюшку Сергия сослали, невесть куда, говорили на «севера», вместе с пятью малолетними детками и женой. Там они и сгинули безвозвратно.  Монашки частично убежали еще в восемнадцатом. К тридцатому, и вовсе остались пять – шесть старушек богомольных, которым и идти то некуда было. Но и они, собрав пожитки, покинули монастырь. Глянул тогда, отец нынешнего председателя, Федор Семеныч Алехов, на произведенную ими разруху и разграбление, удовлетворился, да напоследок в икону Спасителя над вратами, дал пять пуль из револьвера. Целился по Лику Святому, но с пяти пуль всего раз попал. Плюнул злобно на врата обители и пошел себе жить дальше. Как говорится в известной песне -строить новый мир, в замен до основания разрушенного.

     Так и стояла зареченская обитель потом, многие годы без икон и крестов, без монахинь и прихожан, но, слава Богу дождалась-таки своего часа. Долгие годы стены монастыря были укрытием для влюбленных парочек от любопытных глаз соседей, да еще местная пацанва тут шкерилась. Забегут, от дождя укрыться, картошки испечь, да рыбку, пойманную на речке, пожарить. Прямо тут, на костре, в центре храма. Ну и покурить в укромном от взрослых местечке.

      В начале девяностых в монастырь стали наведываться разные комиссии из района и области, то культур-мультур нагрянет, то отдел по религии с попами, то какие-то тетки набожные, в платочках и длинных юбках,  и ну давай выметать все в стенах храма.  Полное мракобесие и отсталость, по убеждению председателя, но приходилось терпеть - установка партии и правительства поменялась. Потом, в местной газетенке, ранее им ооочень уважаемой, «Знамя труда», какой - то писака-бумагомарака, рассказал историю Зареченской обители, не забыв упомянуть тот случай с расстрелом иконы. Все это председателю очень не нравилось, не по душе было, ведь тот стрелок из револьвера, был не просто сотрудник ЧК -это был его отец.

               
                Два берега одной реки.

      Сейчас председатель стоял на одном берегу, игуменья на другом. Их взгляды встретились. Взгляд, хоть и строгий, но полный любви, с одной стороны, и взгляд злобно сверкающий ненавистью и завистью,но напуганный с другой.
 
      Была конечно у председателя и еще одна, не менее значимая причина такой ненависти. Пока тут было запустение, колхоз построил неширокий мостик и гонял на монастырские земли скот на выгул. Луга тут знатные, разнотравье и разноцветье богатое.Дыхнёшь порой  и надышаться не можешь. Коровы, с такого рациона, давали жирное и ароматное молоко-пьёшь и напиться никак.  Селяне, а точнее сказать сам председатель, поставили тут, вдали от глаз ревизоров, пасеку. Медок тут пчелки собирали, целебный, душистый. Не раз задабривал Алёхов вышестоящее руководство сладеньким продуктом.Медок стекающий с булки свежеиспеченного хлеба, да с молочком парным, да с творожком домашним , Эх..., как бы слюной не захлебнуться.

      На другом бережке был песчаный пляж для деревенской детворы и мостки для ловли рыбы. На «острове», как называли это место местные жители за его расположение, был и уникальный источник. Из каменистого холма изливался, многочисленными струями чистейший, всегда студеный, по преданиям целебный источник. Чудесным образом вода лилась из неоткуда. Дети порой баловались - тыкнут палкой поглубже, а оттуда струя истекает. В другом месте ковырнут, и там потекла.   Потом, все эти потоки, стекались в низину, и оттуда начинался ручей, названный в народе "Монастырский ". А он, еще ниже, отсекая обитель от «большой» земли, впадал в речку Малинку. Монастырь стоял на излучине реки и с трех сторон омывался этой речкой. С другой стороны -  большой луг, густой сосновый бор, ну и этот ручей, протекающий в гуще плакучих ив опускающих свои ветви прямо в холодящую стремнину. Через него, вброд, по просеке, можно было попасть пешком в райцентр, срезав километров семь.

     Весной девяностого года, сильный весенний паводок, смыл старый мосток, ведущий к монастырю от села. Председателя это опечалило дюже. Приходилось ему теперь, на свою «заимку», плавать на лодке плоскодонке и таскать ношу на своем горбу. Все пытался «протянуть» на собрании вопрос о строительстве нового, за счет обнищавшего колхоза - да куда там. В селе ничего не скрыть и все знали коммерческий интерес к «заречью» и добро не дали.  Да и нечего было давать, денег на селе, к тому времени, уже не было.

      Поступившись, своими идеологическими «принципами», обратился председатель, к появившейся монахине, настоятельнице Иулиании с просьбой: - так, мол, и так, вам тут надо строиться, завозить материалы.  Да и прихожане поедут тогда «гурьбой», ну коли мост построить - лукавил Алёхов.  Тяжко у него было на душе, противно даже, от того, что приходится «унижаться» перед этой хитрой теткой, но корыстный интерес все же был выше.  Как не крутился и не лебезил он перед монахиней, все попусту. Ее размеренная речь и невозмутимое спокойствий «бесили» председателя, он пыхтел и потел, врал и изворачивался, как змей искуситель, все без толку. Не хочет входить в его положение, да еще и про пасеку, «засекреченную» вспомнила. Еле отбрехался. Земля то не их вовсе, не монастырская, государственная, а значит ничья.

  К следующей весне, стараниями настоятельницы, на месте старого моста, соорудили новый, навесной, но к досаде председателя, узенький, пешеходный.  А со стороны райцентра, через лес, областная администрация, ее же хлопотами, спустя год, провела дорогу для паломников и туристов.  Дальше, больше. Нагрянули землемеры из земельного комитета и давай перемерять тут на «острове» все земли. Колышков наставили, веревок натянули. Понял Алёхов, что «обскакала» его монахиня и задумку ее понял, чай не дурак какой.  Похоже, хотят попы снова земельку его под себя оформить?  После этого и вовсе невзлюбил он игуменью настоятельницу.  Так и жили - она за него молилась, он на нее писал кляузы.

       Сейчас, эти два человека, смотрели через реку, друг на друга, через разделяющий их мостик раздора и непонимания.

       А на мосту том, приехавшие «хороняки» с местными мужиками, битый час, пытались снять с канатов "распятое" тело убиенного воина Владимира. Разжать накрепко сцепленные пальцы никак не удавалось. Окоченевшие, посиневшие руки продолжали держать мост на замке.  В конце концов, им удалось с большим усилием разорвать смертельную хватку, подрезав на руке какую-то жилку скальпелем. Когда тело с грохотом рухнуло на помост, все вздрогнули, послышался женский возглас. Практикантка снова «попыталась» упасть в обморок, но ее предусмотрительно прислонили к стойке моста и сразу, же сунули под нос, подготовленный заранее нашатырь. Тело завернули в брезентовый тент и потащили к уазику - «буханке». 

               
                Храм.

     В уездном городе Нельске, прямо в его центре, находился недавно построенный храм. Место, для его постройки, было выбрано не случайно. Точно такой же собор "красавец" взорвали в тридцатых годах. По сохранившимся фото и архивным документам его решил воссоздать архиепископ Наум, окормлявший несколько приходов и монастырей этой епархии. Почему выбор его святейшества пал именно на этот храм нам неведомо, наверное, по причине его прежней величественности. Владыка задумывал организовать тут благочиние, построить дом причт, трапезную, детскую воскресную школу. Со временем его закрутили другие дела.  Но храм все-таки удалось восстановить. Установили иконостас, колокола подняли на колокольню. Люди приносили из семейных «схронов» те исторические, уникальные в своем роде, иконы и утварь, которые удалось укрыть от богоборцев.

      Работы было много, но все, слава Богу, осилили. Храм ожил и полюбился многим местным. Годы были не простые, хотя, что там говорить, когда это они были в России простыми. Пришли двухтысячные. В стране все было смутно и нестабильно. Лихорадило и экономику, и политику. На Кавказе шла война. Сначала первая, теперь вторая. По городам и весям потянулись скорбные процессии венков и цинковых гробов. Как говорится: - и живые позавидуют мертвым. Искалеченные войной пацаны, с оторванными конечностями, лишенные, кто глаз, кто слуха, кто вовсе в коме, заполонили госпиталя. Обедневшая страна была не в силах тащить этот ненужный ей теперь груз, отмахивалась от калек с «синдромом войны». Чуть подлечат в госпитале, и давай до свиданья. Ни работы, ни пенсии, только никому не нужные «побрякушки» на груди. За них кровь проливали, свою и чужую. А теперь только и годятся, что попрошайничать на перекрестке у магазина, и на паперти.

    Провинциальный городок Нельск небольшой, но густонаселенный. Раньше было два завода - один большой военный, другой, поменьше, гражданское прикрытие, но оба градообразующих предприятия успешно "умерли" при приватизации. Как говорил, уже знакомый нам председатель колхоза, Федор Семеныч, из села Малинки: - да шоб они провалились со своей энтой приватизацией и рыжего Чубайса пусть с собой заберут». Так и стоят, по сей день, высоченные трубы, брошенные цеха и склады - разграбленные и погибающие бывшего, совсем недавно, гиганта промышленности – ставшего теперь памятником нашей бесхозяйственности.
 
     Найти мужику работу в городе было почти не реально. Люди жили огородами, сбором и сдачей металлолома ну, и руками, кто еще не пропил, полученные от отца навыки. Молодежь, по привычке шла на «престижную», но часто краткосрочную работу к бандитам.  Тут, могли подстрелить и менты, и конкуренты. Кто-то пристраивался к ментам, что было тоже не очень - то спокойно. Могли угнать в командировку на войну, а могли подстрелить бандиты.  Кому-то удавалось открыть точку на рынке, по торговле «хоть чем ни будь». Этим вообще не повезло, бедолаги – их трясли и первые, и вторые, да и подстрелить могли легко.  Кто-то взлетел до бэушного Гранд Черокки, а кто-то на велике ржавом, на огород копаться ездит. Как говорилось в верхах - «пришло время первичного накопления капиталов» - блин, нет на них, знакомого нам председателя Алехова. Снова в нашей стране реализовался лозунг – «Кто был ничем, тот станет всем». Главный инженер завода, специалист высочайшего класса - торгует женскими трусами на рынке. А "правильный пацан", едва закончивший школу, гуляет в кабаках, засыпая «баблом» местных проституток и катается на иномарке со стволом за пазухой. В стране была какая-то безысходка, беспредел и тоска несусветная.

     Оазисом, в этой «пустыне», был, конечно же, Храм, в честь Георгия Победоносца, в котором настоятелем с самого дня закладки первого камня был, сначала иерей, а теперь уж протоирей Василий Ланцов.  Молодой, но не по годам мудрый и рассудительный батюшка, с грустными и умными глазами. На вид ему было лет около тридцати, точнее определить мешала густая, окладистая борода.  Прихожане храма отца Василия любили. Да и не мудрено – батюшка был тут один на двадцать верст вокруг. Потихоньку собрал он хор церковный. Алтарники, из православных мужичков, подобрались. Построили дом на территории, небольшой, но добротный. Ему с матушкой и их сыночку хватило. Сам отец Василий не гнушался никакой работы по хозяйству. На стройке, и глину месил, и кирпич возил, а потом ополоснется из ведра и на службу церковную. Глядя на его усердие и не стяжательство, народ потянулся и к молитве. Все вроде хорошо, Слава Богу.
 
      Только вот одна не задача. Подвязался тут, пару лет назад на работу кочегаром и дворником некий «мутный» субъект.  Ходит как бомж, какой то, вечно не брит, не чесан, пахнет от него дурно. Да и вообще идет, глаз на людей не поднимает, а если уж зыркнет на кого - так волк волком: - Злой он какой-то – гони ты его батюшка. Неравен час, совершит чего непотребного. Так, не один раз, накручивали батюшку прихожане. Батюшка загадочно улыбался, но видимых прихожанам мер реагирования, к «бузотеру» не применял.

    Дворник и впрямь был странной, не внушающей доверия личностью.  Говорил мало, знакомств не заводил, сам никуда особо не ходил и к нему никто не захаживал. У нас, в народе таких загадочных не любят – «В тихом омуте черти водятся». Иногда он все же уходил, но «уходил» в глубокий запой» на несколько дней. Но, ни буянил, не скандалил, песен непристойных не орал, баб не водил, ну ничего - просто пил по-черному, не выходя из своего укромного жилища, выгороженного фанерой в углу кочегарки.    Даже работу не бросал. В храме было всегда натоплено, двор прибран, но, когда он это делал, никому неизвестно, наверное, до рассвета.
            Настоятель, как-то уж снисходительно, относился к его поведению, и лишь слегка, скорее, для вида, хмурил недовольно брови и обещал примерно наказать смутителя спокойствия.  Народ, выйдя за ограду храма, видел таких опустившихся, асоциальных элементов повсюду. У некоторых прихожанок, такое родное пьяное тело, лежало дома. Но в храме все хотели чистоты и святости от всех.

             Нет, Владимир, почему-то хочется называть его полным именем, конечно же, не был ни святым, ни благочестивым. Отец Василий иногда захаживал к нему в кочегарку поговорить «по душам». Они подолгу сидели рядом, друг напротив друга. Пили ароматный, крепкий чай, из мятых алюминиевых кружек обжигая губы.   О чем там шла речь, не знал никто. Но кочегар брался за ум и на какое-то время прекращал будоражить умы прихожан.

     Несколько недель назад, по просьбе владыки  Наума, в храмовом доме причт, встала на постой монахиня Евфросиния, матушка -экономка Зареченского монастыря. В стране, полным ходом, шло оформление земли и другой недвижимости в собственность. Председатель колхоза Алехов не ошибся в своих догадках. Настоятельница обители, матушка Иулиания, тоже решила начать оформление монастырской земли.

  Именно для этого и откомандировала она сестру Ефросинью в город. Процесс шел вяло и муторно. Бюрократизм и неразбериха, ну никак не давали сдвинуть дело с мертвой точки. То одной справки не хватает, то согласия соседей нет, то сроки той справки кончились уже, подавай новую.  Так и бродила монахиня по кабинетам чиновников как «по замкнутому кругу». Поначалу, приезжала каждый приемный день из монастыря в город. Но пока доедет на автобусе, да не дай Бог тот вовсе сломается в дороге - все день потерян.  Посоветовавшись с настоятельницей, они и решили, поселить Ефросинью на время в городе.  Благочинный, архимандрит Наум надоумил, а потом и благословил, пожить монахиню при храме Георгия Победоносца.  Так и живет ту сестра Ефросинья уже почти месяц.
 
    Ну, монахиня, везде найдет себе дело. По привычке, она все свободное, от хождения по инстанциям время, посвящала молитве, благоустройству храма и его территории. Надо отдать должное, опыта в этом ей было не занимать. Тут цветочки посадить, там подкрасить чего - ну не седеть же сиднем без дела.

     В один из летних, знойных дней, когда монахиня с усердием выметала дорожки от пыли, попутно переставляя шланг для полива деревьев, она и встретила, впервые, кочегара Владимира. За неимением работы истопника летом, тот помогал по хозяйству. Косил траву, носил и рубил дрова для кухни, принести чего, прибить где. По всякой мелочевке все к нему. Батюшка попросит, все делает, правда никто не видит, когда, и все молчком.

    Редко он выбирался из своей неуютной берлоги. Ну, вот тут вышел. Остановился на крыльце, привыкая к ослепительному солнечному свету, после сумрака кочегарки. И на тебе – сразу же нарвался, на строгую монахиню с цепким, пронизывающим собеседника насквозь, взглядом.
 
  Кто-то мудрый сказал, что все встречи в нашей жизни, не случайны. И каждый, встреченный нам на пути человек, нужен в первую очередь тебе, во вторую ему. Сказать, что встреча была теплой и приветливой обмануть всех. Монахиня, бухгалтер монастыря, пристально глянула, «с высока», на бомжеватый вид мужчины и сразу же получила своё представление об этом непутёвом мирянине: - Шалопай и бездельник, каких много. Ну да ладно разберемся.  А о чем думал в тот момент Владимир нам не ведомо. Он молча кивнул головой, потупил глаза и пошел, наверное выполнять ее поручения.

   Дав, несколько заданий Владимиру, даже не ожидая их исполнения. Она решила заглянуть к настоятелю храма, поговорить о делах, а заодно и спросить, что это за работник. По дороге встретила прихожанку храма Степаниду Иванну. Они разговорились. После обсуждения с ней, скрытной и «неприятной» личности кочегара, она зашла в дом к отцу Василию, уже в полном убеждении, о необходимости навести порядок с кадрами в храме.
 
    Отец Василий трапезничал и гостеприимно пригласил монахиню за стол. Уже за чаем, Ефросинья, обсудив какие-то текущие дела, перешла к вопросу, с которым собственно и пришла. Слушая ее рассуждения, по столь, как ей казалось, «плевому вопросу», настоятель стал серьезным и задумчивым. Что-то в его, всегда добром и открытом взгляде, вдруг изменилось. Он погрустнел и, кажется, даже не слушал, длинную тираду монахини, вещавшую «сарафанные новости» услышанные от Степаниды и свои собственные измышления. Лишь изредка, он отрешенно кивал головой в такт ее словам.
- Да ты не слушаешь меня штоль, отец Василий?
 - Кто он такой-то, откуда прибился – то сюда? Не иначе уголовник какой? Ты хоть пашпорт то его видел?
-Что молчишь то?
    Отец Василий и впрямь был погружен в свои мысли, перемешанные с воспоминаниями минувших дней.

               
                Грозная «Минутка».

     Перед лицом гвардии рядового Василия Ланцова были черные, с прищуренным взглядом глаза, и иссиню черная густая борода здоровенного чеченского боевика Зелима Бязиева. Брызги слюны летели в глаза молодого, восемнадцати годов от роду, парня, лежащего на земле. Из-под зарослей бороды, вместе со слюной, вылетали какие-то слова, но Василий их не слышал. В голове шумело и булькало, в ушах эхо, как вату заткнули: - похоже, контузия - подумалось ему.    Коленка в черной униформе больно давила ему на грудь. Туго связанные за спиной руки затекли и онемели.  Чеченец махал перед лицом поверженного противника большим острым ножом - Что хочет от меня этот человек?

    Из-за спины бородача взгляд Василия вырвал множество таких же небритых, вооруженных бойцов, сверкающих злобными глазами. Они активно жестикулировали на фоне уже догорающей БМдэшки.  В какой-то момент, «борода» метнулся в сторону, и банда переместилась за ним.   Боковым зрением, где-то, чуть поодаль, связанные спиной к спине, сидели еще два его сослуживца – механик водитель Земцов и ком взвода, гвардии капитан Комаров.  Боевики с наскока стали жестко избивать связанных бойцов ногами, руками и прикладами автоматов.
 
     Память потихоньку возвращалась к Василию, и он вспомнил, как они на двух бронемашинах неслись по руинам Грозненской площади Минутка. Из пустых глазниц окон разрушенных домов велась интенсивная стрельба из автоматического оружия. Пули, неприятно щелкали по броне, не нанося ощутимого вреда. Но иногда, совсем рядом, угрожающе ухали и гранаты, сотрясая боевую машину ударной волной. До спасительного укрытия - выезда к дому, за которым укрылись бойцы, погибающей под огнем, превосходящих втрое ее сил, роты просящей помощи и хоть какой-то огневой поддержки, было еще так далеко. По рации раздавалась какофония русской и арабской речи -  мат, крики Аллах Акбар и оружейная пальба слились в единый поток неразберихи боя.

   Механик водитель вилял и лавировал, то от разрывов гранат, то между завалами. В дыму и пыли, не рассмотрев в них препятствие, рядовой Земцов со всего маха врезался в подбитую, до этого БМП. Тряхануло сильно, но терпимо. Вторая БМД проскочил мимо и встал чуть дальше, пытаясь прикрыть огнем своих пулеметов, беспомощно повисшую на бетонной глыбе машину. Экипаж выбрался через задний люк, и остервенело, отстреливаясь, пытались поставить машину на ход. Троих десантников положили сразу. Снайпер боевиков хорошо знал свое дело и методично клал «двухсотых». Огонь велся со всех сторон, укрыться десантникам было практически негде.  В какой-то момент боя, раздался свист, а затем и оглушительный взрыв.  Это прямое попадание по второй БМД, затем еще один – это сдетонировал ее боекомплект. Оторванная башня упала метрах в двадцати. Из чрева бронемашины вырвался сноп огня и дыма с кусками оборудования и разорванными в клочья телами экипажа. Последнее, что услышал Василий Ланцов – это похожий на первый свист и удар, где-то совсем рядом. Это духи попали в их бронемашину.  Это конец, подумал он и потерял сознание.

    Можно было бы, наверное, сказать, что ему повезло, в живых их осталось всего трое, но наглая, бородатая морда, злобного боевика, перед его глазами, как-то не вписывалась в это определение -повезло.

     Василий, превозмогая боль, попытался перевернуться на бок, чтобы видеть, что творится в толпе боевиков и его сослуживцев. За широкими спинами видно не было ничего, но по резким взмахам ног и рук было ясно, что идет избиение связанных бойцов. Потом вдруг все прекратилось – удар прикладом по затылку, вновь лишил Василия сознания.
 
     Когда мгла бессознательности прошла, Василий понял, что их «спеленали» по рукам и ногам и везут по ухабистой дороге в неизвестном направлении. Рядом он чувствовал чье-то дыхание и стоны. На голове был надет вонючий холщовый мешок, от этого мгла была кромешной. Молодому солдату стало страшно от того, что его ждет дальше. Успокаивало, что, если сразу не убили, значит, еще поживет. Звуки для Василия отзывались в его голове гулко как в бочке и откликались болью. -Ни чего себе, начался новый год? На календаре было первое января 1995 года. Время от времени он впадал в забытье.

     Командир роты, гвардии капитан ВДВ Владимир   Комаров, видел больше чем его подчиненный Василий. Он не только видел, не только слышал, но и понимал, ту глупость, которую допустило командование, вводя в город Грозный бронетехнику.  Опыт Афгана, не раз доказывал, что такие авантюры, на улицах населенных пунктов, с вооруженными до зубов боевиками в каждом окне, не проходят даром. Цена этих ошибок слишком высока - кровь необстрелянных пацанов. При прохождении их колонны, опытные командиры боевиков пропустили в город всех, кого послало наше   рьяное командование. Потом «мышеловка захлопнулась». По отработанной «духами» тактике, из гранатомёта подрывали первую машину в колонне, потом замыкающую, а уже затем, методично расстреливали обездвиженную технику и личный состав. Боевые офицеры видели ошибку, но приказ есть приказ. Вот и вошли в Грозный, в новогоднюю ночь, а как теперь выйти и сохранить бойцов никто в этом хаосе не знал. Увязли «по полной» в уличные бои. Грязь и кровь смешались именно тут – в центре грозного города, где и оказались наши бойцы.

     Капитан Комаров прибыл, со своим подразделением в составе 98 дивизии ВДВ в Моздок за несколько дней до запланированной операции. Палаточный лагерь разместился в поле. Бойцы и техника наматывали на сапоги и гусеничные траки эту липкую глину. Личный состав пытался хоть как-то привести в боеспособное состояние «видавшую виды» технику и амуницию. Снабжение, рем база, боеприпасы и продовольствие отставало. Тыловики, как всегда, не сильно торопились в зону боевых действий. Так, из двадцати БМД на ходу было только двенадцать. Боекомплект один. Механики, чуть не дрались, за запчасти к своим боевым машинам. Пришлось «раздербанить» безнадежно неисправные.

  Приказ на штурм города пришел за несколько дней до нового года.  Окруженному гордому городу, послали ультиматум. Вместо того, чтобы скрыть намерения, четко и ясно их обозначили.  Помимо этого, перехватывались наши донесения штаба по радиосвязи. Разведка боевиков непрерывно наблюдала за расположением войск и, конечно же, они знали обо всех наших перемещения.  Но поступила команда «Вперед» и армия пошла в мятежный город.
               
   Теперь, зверски избитый капитан, лежал на полу грузовика, связанный по рукам и ногам. В затуманенном побоями мозгу крутилось одно лишь слово – плен. Грязные, вонючие берцы, прижимали его, завязанную мешком голову, к холодному полу машины сотрясаемой на ухабах дороги.
               
               
                ***

        - Что с тобой, отец Василий, очнись батюшка, да ты не слушаешь меня совсем? Чай не захворал?  Его воспоминания прервала монахиня, теребившая его за плечо. – Да нет, слышу я все, я обязательно переговорю с Владимиром сегодня же, не гневайся на него, он все, что надо сделает, дай срок, матушка.

     Настоятель храма и впрямь не слышал, о чем ему настойчиво говорила Ефросинья, и был погружен в свои горестные воспоминания. Прошло уже столько лет, но он часто вспоминал те скорбные дни, и скупая мужская слеза нередко катилась по его щеке. Такое невозможно забыть.

   Отец Василий встал и направился на разговор к подсобнику Владимиру.  Он спустился в прохладный полумрак котельной, где в углу был выгорожен фанерой угол аскетичного жилища. Владимир сидел посреди большой залы, с распахнутым темным зевом не работающей летом печи. Угольная пыль и сажа покрывали стены кочегарки толстым слоем. Понурив голову, на березовой колоде для рубки дров, сидел мужик средних лет, в одной майке-тельняшке, изгвазданной копотью кочегарки. Он был погружен в свои, похоже, совсем не радостные, мысли и даже не заметил в подвал настоятеля храма.
               
               
                Плен.

    Прошло несколько дней с момента их пленения ваххабитами. Сколько, точно сказать не может никто. День, сменялся ночью, побои издевательствами. Капитана бросили в глубокий, сырой и темную яму. Тут, по щиколотку в талой грязной воде, вперемешку с экскрементами, кто на островках твердой грязи, а кто просто на корточках, находилось несколько человек.  Всегда по-разному. Точно и не сказать. То их было десять, потом двоих уводили в неизвестном направлении, возвращали одного и двух, но уже других.
 Кого-то уводили безвозвратно. Некоторых, по выбору, вытаскивали через люк в решетке, закрывавшей узников от внешнего мира. Его сокамерники вздрагивали от скрипа замка и лязганья открывающейся дверцы.   Среди них были и его подчиненные – полуживой механик водитель Лешка Земцов и контуженный рядовой Василий Ланцов. Раз в день в яму опускали мятое ведро с теплой водой, плавающими в нем капустными листами, картофельными очистками и огрызками недоеденного кем-то, размоченного в этом «бульоне» хлеба. Сверку, корявым русским голосом кричали: - кушать подана вояки, супь ешьте, свиньи. А иногда глумливо харкали в это ведро и тянущиеся к нему руки пленных. Положение их и впрямь было хуже свиней у нерадивого хозяина.
 
      В один из таких дней пришла очередь Владимира. В яму опустилась ржавая лестница, и откуда-то сверку полетели куски грязи с подошвы сапог, а   надзиратель корявым русским прокричал: - эй ти офицер, давай ти наверх, пора умирать. Кто-то злобно смеялся на эту его шутку, лязгали затворы и сверкали, в лучах слепящего солнца сталью ножи. После сумрака ямы солнце больно било по глазам, но еще сильнее били приклады автоматов конвоиров. - иди, давай Иван, шире шаг – и следовал очередной, болезненный тычок в спину.

      Обычное, вроде бы мирное горное село, при ближайшем рассмотрении, оказалось штабом какой-то группировки. Как потом стало известно - полевого командира по кличке «Гела».  Вокруг бегали женщины и дети, шла обычная с виду мирная жизнь, а во дворах стояли замаскированные сеткой уазики с зенитками в кузове, Газоны и даже старенькая БМП присыпанная соломой. Еле влача ноги, под тяжестью налипшей грязи, капитан брел по улице этого села, примечая возможные пути побега. Местные жители не обращали на процессию внимания, картина с пленными, тут была видимо привычной. Лишь иногда в лицо пленного норовили швырнуть грязью местные мальчишки. —Рюсь, рюсь! –кричали они и «стреляли» в капитана из изображаемого пальцем пистолета.   Конвоир злобно зашипел на них, когда один из комьев грязи случайно попал в него.    Распахнув ворота большого, красивого дома, Владимира впихнули во двор. На веранде, как на тронном месте, под зеленым знаменем ислама с надписью Ичкерия восседал бородач, видимо главарь, в окружении таких же, как он боевиков. Они невозмутимо и не спеша пили чай и вкушали пищу с богато накрытого стола.

  Сопровождавшие Владимира бойцы подвели его к столу-достархану. Сладкий аромат ягнятины, чая и гашиша резко ударил в нос. Голова закружилась с голодухи и помутнело в глазах.
-Эээ, вы чего его привели, видишь, мы за столом, убери это вонючее тело. - Возмутился главарь.
-Зелим это же тот офицер, ты сам просил его привести. –Недовольно фыркнул конвоир. 
 Старший поднялся и медленно подошел к капитану: - Зачем ти сюда прищёл руський? А? Смерти ищещ?
-Ти што, хотел тут нас убивать?
 Владимир молчал.
 –Как тебя зовут, звание твое?
-Там все написано - пытался ответить пленный, указывая на удостоверение, которое крутил в руках боевик, и тут же получил удар в печень. -отвечай, когда тебя спрашивают!
        -Из обложки удостоверения выпала фотография жены и дочки и упала под ноги Владимиру. Он, лишь на мгновение, увидел милые сердцу лица любимых людей. В следующий момент, ботинок Зелима вогнал ее глубоко в грязь. И снова сильный удар со спины. Теперь он свалил офицера на колени. Не видя происходящего вокруг, не обращая внимания на сыплющиеся, со всех сторон удары, Владимир шарил руками в грязи в поисках фотографии. Его усилия увенчались успехом до того момента, как грубые руки «за шиворот» рывком подняли и снова поставили его на ноги. Он быстро, чтобы никто не заметил, сунул мокрую и мятую фотографию за пазуху.   
               
               
                Кочегарка.

    -Как ты брат Владимир - прервал его воспоминания чей-то знакомый голос из глубины. Владимир поднял голову, рядом с ним стоял настоятель храма отец Василий
 – Давно ты тут батюшка?
 – Да вот смотрю, ты дремлешь, а присмотрелся, ты весь дергаешься. Приснилось чего?
-Да меня отец эти мысли и воспоминания не оставляют вовсе и сны кошмарные мучают часто.   – Ну, говори, зачем пожаловал? Случилось чего, ты ведь просто так не пришел бы?

    На табуретке перед Владимиром стояла почти пустая бутылка водки,граненый стакан и нехитрая закусь из черного хлеба с салом, луковицы и пары надкусанных огурцов.
-Опять ты Володь за свое, снова пьешь? - с укоризной во взгляде сказал батюшка.   
Отец Василий мудро решил не расстраивать и без того угрюмого кочегара: - …да нет, все Слава Богу, так зашел, узнать, как ты тут?
- Как? -Сам видишь как, водки не предлагаю -  садись чаю тебе согрею? -Или, все же будешь,а?-хитро прищурился кочегар.
      О чем мог говорить отец Василий со своим боевым командиром, с которым так много пережили вместе. Да и разговоры те людские,за спиной,оно ведь пустое и наносное пустословие. Не знали в храме, никто кроме этих двух человек о том, что с ними произошло несколько лет назад совсем в другом месте, в другой жизни.
               
               
                Христианин.

          -Ну что командЫр, говорить будешь? Не успокаивался Зелим. -Жить то хочешь? Вижу у тебя жена есть, ребенок?
-Чего же ты от меня хочешь? –понурив голову спросил Владимир.
- Ты все мне скажешь, не сомневайся – в Афгане был что ли? –немного смягчившись спросил Зелим.  Владимир, молча, кивнул головой.
-Я тоже был - в Кандагаре. Но тогда мы были с тобой на одной стороне, а теперь ты пришел в мой дом, убивать меня и моих братьев, зачем тебе это? Мы свободный народ и хотим жить сами по себе, в свободной Ичкерии- хочешь - с нами?
 Капитан отрицательно мотнул головой.
-…тогда ты умрешь, с офицерьем-то у нас тут разговор короткий.

      Что мог ответить советский офицер боевику. Было ли ему страшно? Конечно было. Но набравшись смелости, капитан ВДВ Владимир Комаров, ответил одной фразой – Я Родине присягал, а присягу два раза не принимают - делай, как знаешь.
Молодой чечен тыкнул Владимира дулом автомата в ребра.
-Ми это, сейчас посмотрим, какой твой кров?
Здоровенный бородатый боевик подошел сзади и приставил огромный «зубастый» нож к горлу офицера.
 
  -Похоже, конец, пришло на ум Владимира - как-то ведь надо, наверное, по-другому умирать? Ну не киношно же, гордо подняв голову и глядя в лицо лютой смерти? –Как-то глупо кричать «За Родину!» в последний свой час. Да и со связанными руками- «Русские не сдаются» звучит нелогично.  Нет, это же не кино патриотическое –это его жизнь кончается.  Помолиться, наверное, надо в последний то час, о своей грешной душе?  Молиться Владимир не умел.

   Пионер, комсомолец, коммунистом стал еще, будучи лейтенантом. О Боге знал лишь по атеистическим лекциям в училище. -  Задумался о Господе лишь там, на Афганской войне.  – Бог, прости меня, если сможешь, Господи сохрани жизнь мою, если Ты этого хочешь, Христос, дай мне достойно принять смерть и не потерять честь, если уж все решил обо мне. Неумело, но искренне от души молился он про себя. Услышал ли Бог его неумелую, но искреннюю молитву, неизвестно, но вот боевик, вдруг перестал надавливать на клинок и ослабил захват. – Так тИ что, христианин что ли? - радостно воскликнул здоровяк, как будто узнал в нем единоверца.
 
    Владимир удивился, вроде и не вслух молился, и креста на нем нет, так почему же они так подумали?  Боевики дружно и громко, но скорее показушно «заржали». – Ми верующих уважаем, молись тогда, с хитрым прищуром глядя прямо в глаза, сказал бородач. – Я…,я…,я…,я просто верю , с трудом вымолвил  Владимир.- Я не умею молиться.  И снова дикий смех. - Ну так это, тогда давай к нам, наш Аллах Бог и Мухамад пророк его. Да и Иса ваш, тоже пророк был, но Бог наш один. Мы тебя и молиться научим, и Коран дадим.

      Владимир поднял голову, и хотел было уже что – то ответить, как его внимание привлек человек, проходящий за спиной у главаря. Он был в белом халате поверх камуфляжа. Он явно не вписывался в картину происходящего. Выглядел молодо, лишь борода и длинные волнистые волосы добавляли ему лет. На вид лет тридцать. - Наш, подумал Владимир, наверное, тоже пленный?  Но почему он так спокойно ходит в банде, и никто на него не обращает внимания.  Молодой человек остановился и сквозь спины глумящихся ваххабитов, посмотрел прямо в глаза пленника. Что-то в его взгляде было притягивающим и успокаивающим. Как-то сразу отступила боль, крики кривляющихся исламистов отошли на задний план. Да и всё происходящее стало каким –то не очень существенным, суетным. Пришло спокойствие и уверенность в благополучном исходе. Вокруг «бесились» боевики, но это уже не так беспокоило пленника.
 
  -До боли знакомое лицо, где же я его мог видеть раньше? На кого же он похож этот человек: - терзался Владимир. Молодой человек излучал доброту и какой-то неземной свет. Он, то ли ласково, то ли с сожалением смотрел в глаза, затем поднес палец к губам и Владимир почувствовал по этому жесту, что ему надо молчать     – Отвечай свинья - резкий удар в голову снес пленника с ног. Владимир отключился. Сколько он был без сознания он не понял, но когда очнулся, то того доброго человека уже не было, но был другой. Боевики притащили молодого парня из его роты, рядового первогодку Василия Ланцова.  Он, и без того израненный и контуженный выглядел со стороны жалко, но сила его духа была беспримерной.

  На все вопросы он отвечал кротко, но с чувством собственного достоинства. Удивительно как этот, с виду тщедушный паренек, стойко переносил побои и издевательства боевиков.  Вопросы ему повторяли все те же, но ответы были достойны не мальчика, но мужа. Добрались боевики и до его веры православной. И снова удары, и хохот, и ответы его, лишь распаляли ненависть истязателей.
- Что, ти можЭт и на крест пойдЭшь за свою вЭру? 
- На все воля Господня. Неужели вы думаете, что вы можете меня убить, если господь не попустит мне этого испытания ?
 -А вот ми сэйчас увидым, какой ты вэришь?- Сними крэст свой и будэш жить? Нэт, умрешь! Снимэшь? Снимай!
- Я крещен во имя Отца и Сына и Святого Духа. Крест мой, дан мне от Бога при рождении, Нести Его буду до самой смерти, а вы, как говорите верующие, то должны сами понимать, что отречение от Веры – это смерть души, не лучше ли умереть телом, но душу сохранить.  И дивились изверги таким словам и его стойкости, но это их только разозлило и раззадорило. Василия потащили к стене сарая и бросили к ней.
     На штукатурке были видны щербатые следы от пуль и засохшие кровяные пятна. Ужасные отметины должны были, наверное, сломить парня, но не тут-то было. Василий спокойно встал «к стенке», повернулся на восток, закрыл глаза,перекрестился , и начал читать молитву. - Отче Наш, иже еси на небеси, да святится имя Твоё, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя Яко на небеси и на земли, хлеб наш насущный, Дажь нам днесь, и Остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должником нашим, и не Введи нас во искушение, но Избави нас от лукавого.   
-Давай, давай, молись, сейчас умрэшь!
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя- продолжал Василий.
 
    Владимир знаками и криком пытался образумить парня и смириться – Василий отступись, Ланцов я приказываю,рядовой не сметь!!!
- Вот солдат, слышишь, что тэбэ и командыр говорит, давай, жить будэшь! Кричали головорезы.
   Василий закончил краткую молитву,трижды осенил себя Крестным знамением,поцеловал нательный крестик и спокойно повернулся лицом к автоматам, в готовности принять смерть.

    Владимир, из последних сил, вырвался из рук державшего его боевика и, расталкивая расстрельную команду, сквозь спины боевиков бросился к Василию, растопырив нелепо руки и даже пальцы ладоней в попытке закрыть, защитить парня от пуль. Мера ответственности у офицера за своих подчиненных была воспитана еще в училище. И видимо сейчас пришло время показать, чему его учили.

  А еще он вспомнил,как на первом курсе , в училище, его командир роты увидев, как у растерявшегося курсанта первогодка из рук выпала граната и упала в окоп , под ноги,семи другим ,таким-же пацанам, не раздумывая накрыл смертоносный боеприпас своим телом. Он пожертвовал своей жизнью ради жизни своих подчиненных. Напичканное осколками тело офицера провожали в последний путь,вместе со всем училищем, матери тех спасенных курсантов.
   Такие уроки мужества не забываются. Владимир теперь, закрыл собой солдата. Угрожающе передернуты затворы. Смертоносный патрон в патроннике, ствол четко смотрит в грудь двух обнявшихся у стены воинов, готовых умереть вместе. Владимир кричал: - убейте меня, парня не троньте, он же пацан еще, его сюда прислали не по его воле, он же никого не убил, ему приказали! Ни о себе думал он тогда, ни о себе, ни о своем спасении, ни о жене с дочуркой, оставшихся дома, он думал о жизни этого паренька, которого почти и не знал.

     А где-то в далекой деревушке, в этот момент, у матери солдата Василия, стоявшей на молитве, сильно защемило сердце и как-то тревожно затрепетал огонек лампадки перед святыми иконами в «красном углу».
 
   Такой поворот событий явно не устраивал боевиков, просто так, убить двоих, было бы скучно, им нужно было чтобы «шоу» продолжалось.
- Так ти готов с нами «дрюжить» капитан, если ми отпустим этого сопляка? Будешь сказать, что ми хотели?

-Да, только отпустите парня, умоляю вас!: - ответил Владимир сквозь слезы.
   Сквозь пелену слез он вновь увидел за спинами воинов, того самого парня в медицинском халате и камуфляже. Он улыбался и одобрительно кивал головой. - Да кто он такой среди них? И почему я ему должен верить? Нет, не так, почему я ему верю? 
- Ну что ж, ти выбор свой сделал, ми отпустим его, когда мама его принесет викуп. – Утвердительно заключил Зелим. - Нет, вы отпустите его сейчас - набравшись смелости молвил Владимир. Ты же сам солдат, не гоже, тебе, воину, зарабатывать на материнском горе?
     Зелим призадумался ненадолго, а затем, кивнув головой, дал знак другим, который им был понятен. Два бойца подошли к обнявшимся Василию и Владимиру и грубо расцепили их объятия. Капитан остался у расстрельной стены, солдата повели к машине. Василий смотрел на своего командира и хотел его благодарить, но успел лишь сказать: - Я буду за вас молиться… - дверца багажника УАЗа захлопнулась. 
   -Он, сегодня будэт ночью в Моздоке, у своих, обещаю, а ты подойди сюда. Ми жэ с тобой договорились?
               
               
                Зиндан.

       (от персидского ) — традиционная подземная тюрьма-темница, существовавшая в Средней Азии, Афганистане, Пакистане, Иране, Азербайджане и частично на Северном Кавказе. 
     Потянулись долгие, тягостные, дни плена. Все так же менялись «сокамерники» Владимира по зиндану. Все так же иногда они уходили безвозвратно и лишь по автоматным выстрелам где-то на краю села, он понимал, что ушли они навсегда  в мир иной. Про самого же Владимира как будто забыли. Иногда, правда, доставали из ямы на уборку за скотиной в овчарне, да двор мести, да дрова колоть. Было тяжело, он совсем обессилел на «капустном бульоне», но было приятно хоть воздухом подышать и на солнышке погреться. Так шел день, за днем. Как Робинзон Крузо, он отмечал рисками дни, проведенные в плену на черенке лопаты.  В один из таких теплых, солнечных дней его вдруг схватили за шиворот, отбросив метлу ногой в сторону, и повели в знакомый уже «штаб» Зелима.
               
               
                ***
  - Асала малейкум капитан - соскучился, наверное, – с ухмылкой пошутил Зелим. - Как здоровье, вижу похудел, плохо кормят? - Да уж , не ресторан – отшутился пленник. - Как там у вас говорят, у русских - «Голод не тётка»?   Хоть он и шутил, но было видно, что произошло нечто, что его явно беспокоит больше чем судьба капитана и его здоровье.
-Ты же не за этим меня «позвал», не о здоровье справится?
- Да уж, не за тэм … Пришел тьвой час отдавать долги. Я твою просьбу тогда выполнил. Тот солдатик уже, наверное, дома, у мамы. Твой дэн настал. У моего отца три сына, я и еще два младших, так вот одын из них Газават, попал к вашим в плен, в бою, как воин, он должен был умерэть, как полагается воину, но его взяли ваши псы. Аллах милостив, и он пока жив, но он мой брат и я не хочу ему суда и   собачьей смерти в вашем плену - отец мне этого не простит. Мои люди договорились с вашими шакалами об его обмене на твою никчемную жизнь. Спросишь, почему никчёмная? Да потому что она принадлежит мне. И цена её один мой патрон. Если ты откажешься, я сгною тебя в яме, да ты и не откажешься. Вижу, ты все еще хочешь жить. Мои братья говорят, что по нашему закону тебя нужно резать, как барана резать – но там мой брат!

 - Что же ты от меня хочешь, Зелим. К чему клонишь? 
- Там не верят, что ты жив. Мы снимем небольшой кино и ти напишэш им писмо с просьбой, красивый писмо напиши, что бы поняли, как тэбэ тут плёхо. Если они нэ поверят, тэбэ будет совсэм плохо. Сейчас придёт Мага и скажет тебе, что ти должен говорить на камеру. Ти везучий, наверное, твой Бог тебя любит, это твой последний шанс вернуться домой.

     А твой брат снова будет убивать наших? – спросил Владимир, а сам подумал про свою семью и того Бога который его якобы любит.
 -Это уже не твое дэло, офицер, твоя война кончилась тут. Радуйся и благодари Бога, что тэбэ повстречался такой добрый человек, как я, да, он мой брат.  Ви сюда пришли на мою землю убивать и получили по заслугам. Ваши тупые правители заслали вас сюда в эту мясорубку и пусть они теперь разбираются с этим. Это дело не твое. Еще моя память не стерла тех дней в Афгане, где мы с тобой бились «спина к спине» и выжили там, каждый молясь своему Богу. Иди, делай что сказано, живи, и знай твой Бог тебя не оставил.
   
    Владимира терзала мысль о тех погибших солдатах, уничтоженных Зелимом и Газаватом и тем, сколько еще невинных душ, положат они на этой войне. Хотелось броситься на этого воина и задушить его прямо здесь, сейчас, голыми руками, но силы были явно неравны. Вдруг за спиной угрюмого Зелима, на некотором удалении Владимир вновь увидел того самого человека, светлого и доброго, которого видел раньше на допросе. Тот снова с добротой и лаской смотрел на Владимира и ободряющее кивал головой. Ничего не говорил, но было почему-то и так все понятно. Так будто его слова звучат в голове без слов. Да кто же этот человек и почему никто не обращает на него внимания в стане врага? И тут снова ответ пришел Владимиру на ум: Я Есьм Сын Божий!

  Сомнения рассеялись. Слезы сами по себе текли по щекам мужественного капитана. И ведь, правда, ведь видел я этого человека, видел не раз, на бумажной иконе, приклеенной на скотч, в той самой взорванной БМДшки, командиром которой он был.
    Зачитав, ничего не значащий текст по бумажке, на видеокамеру, Владимир нацарапал на тетрадном листе: Я гвардии капитан, Комаров Владимир Иванович нахожусь в плену ….
               
               
                Молитва.
 
    Неделя тянулась за неделей, на черенке лопаты, на котором капитан отмечал дни заточения, отметок становилось все больше, а сил все меньше. Лето сменилось промозглой дождливой осенью. Яму частенько по колено заливало дождевой водой.  Если летом выход на работы был тяжел, но хоть какая-то «отдушина» в плену, то осенняя сырость и промозглые ветра окончательно подкосили его и без того ослабшее здоровье. Про простуды можно и не вспоминать, но вот гноящиеся раны по всему телу и особенно незаживающие на ногах, сильно беспокоили и самого Владимира, и его соседей по зиндану. Ночи мучительно терзали пленника бессонницей и болями во всем теле.

    Угнетала неопределенность и безысходность. Одной такой ночью Владимир и принял решение прекратить свои мучения. Он по-военному четко проработал план, нет, не побега, ибо в таком состоянии далеко от «псов войны» ему не уйти, но «рвануть» на пулеметную точку и лечь от пули, вполне могло получится. Овчарню и ее округу, где пленные обычно чистили за скотиной, он изучил уже давно, импровизированный, но добротный дзот, из мешков с песком и бетонных блоков давно присмотрел. Он был уверен, что если, собрав все силы попрет на это укрепление, то боевики дрогнут и полоснут по беглецу и срежут его из пулемета. Ну и ладно, жить так нет мочи, скоро зима, все одно не выживу, а так раз и….  Эх, утащить бы с собой на тот свет хоть одного из боевиков и можно сказать «жизнь удалась».
 
       Обычно охранял пленных молодой Мага, как его все звали, пацан лет семнадцати-девятнадцати, ну или одноглазый Файзула, непонятного возраста и нацпринадлежности. Из вооружения старенький АКС, пару гранат на поясе да нож, правда, не маленький. Частенько разживались у молчаливого и хмурого Файза куревом. Спичек у пленных не было, вот и подходили прикуривать вплотную к надзирателю. Если собрать все силы и вырвать из-за пояса нож, да полоснуть в пузо, по ребра, да провернуть как следует, то появляется шанс завладеть, и гранатами, и АКСэмом, причем даже тихо и не привлекая внимания. А уж дальше - как пойдет? Опыт боевых операций капитан выучил хорошо и с таким арсеналом мог хорошо повоевать и как говорят «уйти громко, хлопнув дверью» До пулеметной точки метров 100, если удастся подобраться поближе, то одной «лимонки» им хватит. Если пулемет уцелеет, то вся поляна, да и пол села как на ладони. Короче с таким боекомплектом можно знатно поиграть в «войнушку».
 
     Размышления его прервал человек, который каким-то удивительно светлым образом вышел из темноты грязной ямы и подошел к Владимиру, почти вплотную. Он смотрел прямо в глаза, даже не в глаза, он смотрел прямо в его душу, а от его лица, глаз было не оторвать. Неужели в пылу построения стратегии своего «последнего» боя я перешел на голос – подумал Владимир. Так он тогда знает мой замысел? Кто он? ... Да кто бы он ни был, он может мне помешать? Руки сами стали хаотично шарить в грязной жиже на полу зиндана в поисках, хоть какого-нибудь камня для удара. Свет приблизился и, жмурясь от этого непривычного и яркого света, Владимир никак не мог рассмотреть черт его лица. – Ты кто? – еле вымолвил пленник, продолжая хаотично шарить в грязи руками пропуская жижу сквозь пальцы. - Кто ты?! – крикнул Владимир. Силуэт был все ближе, но приближался как-то медленно. Он и не шел, он как бы плыл над всей этой грязью от соседней стены темницы, до которой Владимир мог бы дотянуться рукой. Да кто же ты такой? – уже в голос кричал он, не задумываясь что крик его выдаст. Рука, наконец, нащупала что-то увесистое и твердое в глубине ямы. Ну все, сейчас ты мне ответишь, подумал он и как можно резче вырвал из недр свое «оружие», свою последнюю надежду и произвел замах в готовности броситься на незнакомца.  Ярчайший свет от предмета, вырванного из земли, ослепил Владимира и в мгновение лишил чувств. Последнее, что он увидел – это большой и тяжелый блестящий крест, зажатый в кулак его руки занесенной для удара с разлетающимися от него в разные стороны кусками грязи.
 
     Сколько он пробыл в беспамятстве, он не знал, но, когда он очнулся, у его ног сидел тот самый «мед брат», которого он видел уже несколько раз, в стане боевиков. Он все так же был в камуфляже и удивительно белом халате.  Человек поднял голову и улыбнулся светлой улыбкой.     Почему-то стало спокойно, и появилась уверенность, что все будет хорошо. Незнакомец, молча кивнул, как будто прочитав мысли.  Что-то изменилось и в «темнице» такое впечатление грязная яма преобразилась. Стены светлые, а свет то, какой-то неземной, яркий как в медицинской операционной.  А почему так тепло стало и тепло такое нежное, лучистое. И эти руки, не забыть их никогда, перевязывающие раны, приносили неописуемое облегчение.     Нет, наверное, я сплю – подумалось Владимиру, сквозь затуманенное благодатью сознание. И от этой мысли он снова впал в забытье, даже не задумываясь, что слово «Благодать» он никогда в жизни не использовал в своем грубом армейском лексиконе.

    Одинокий луч солнца пробился в яму и приятно щекотал капитана по щеке. Дно ее было засыпано свежевыпавшим белым снегом. Странная и не совсем понятная фраза крутилась в его голове: -
«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится»
- Через открытый люк «на волю» торчали две небритые морды, ехидно ухмыляющийся. Мага швырял в пленника снежками вперемешку с грязью, пытаясь его разбудить.
«Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него» - прошел текст как телеграмма.
   После нескольких неудачных попыток Мага уже начал нешуточно злиться и орать, почему то  на узника .
  Но Владимир слышал лишь :-«Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словеси мятежна» -как вода в  горном ручье прожурчали эти слова
  Почему-то грязный снег никак не ложился точно в цель и все его «метательные снаряды» ложились рядом.
«Плещма Своима осенит тя и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его»
 Файзула хохотал и подначивал молодого и горячего парня за каждый промах. :- а еще лучший стрелок, я вот с одним глазом и то попаду.
–«Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни»
   В доказательство своих слов он слепил ком снега в огромный снежок и метнул с размаху в наблюдавшего за ними капитана.
 «От вещи, во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго.»
Снежок в дребезги рассыпался о стену осыпавшись на лицо пленника талыми каплями.
В просыпающемся мозгу Владимира проплыла непонятно откуда пришедшая фраза
– «Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе; к тебе же не приближится» 
    Они снова о чем-то заспорили по-своему, потом перешли на крик и начали махать руками друг перед другом. Что там было дальше Владимиру было не видно, но были слышны звуки борьбы и снова
 –« Обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши».
 Владимир приподнялся и сел на камень в углу камеры
 –« Яко Ты, Господи, упование мое. Вышняго положил еси прибежище Твое» уже вслух повторил он.
 - «Не приидет к тебе зло И рана не приблизится телеси твоему».  Владимир встал на ноги и вдруг ощутил себя полным сил и здоровья.
–«Яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих».
 На самый верх вела уже опущенная сторожами лестница.
-«На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою.» Руки сами потянулись и взялись за нижнюю перекладину. Непривычно для измученного пленом тела напряглись мышцы.
«На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Сильным энергичным движением он рванул к выходу
-« Яко на Мя упова и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое».  В секунду он был уже на поверхности и стоял у края темницы.
-«Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его.»
Неподалеку валялись в грязи бородачи. Брошенное наспех оружие лежало под ногами пленника у края ямы.
-«Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое»

 Весь, неизвестный ему ранее текст, прошел перед ним как будто он знал его всю жизнь, с самого рождения, но вот только теперь вспомнил его целиком.
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится.
Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него.
Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словеси мятежна.
Плещма Своима осенит тя и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его.
Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни.
От вещи, во тме преходящия, от сряща и беса полуденнаго.
Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе; к тебе же не приближится.
Обаче очима твоима смотриши и воздаяние грешников узриши.
Яко Ты, Господи, упование мое. Вышняго положил еси прибежище Твое.
Не приидет к тебе зло. И рана не приблизится телеси твоему.
Яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих.
На руках возьмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою.
На аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия.
Яко на Мя упова и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое.
Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его
Долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.

      Два автомата с пристегнутыми магазинами, разгрузки с гранатами и огромные ножи были брошены у его ног. Времени на раздумье не было. Боевики в пылу борьбы даже не поняли сразу, что произошло.  Красные от усилий лица, всклокоченные бороды, выпученные от удивления глаза и заведомо обреченный на неудачу рывок в сторону капитана. В десанте умеют обращаться с оружием. Два тела, тихо обмякли на замешанный в их драке снег, перемешанный с осенней грязью. Кровь, клокоча и брызгая, истекала из вспоротого горла одного и живота другого, заливая грязное месиво красным цветом пролитой крови.  Одноглазый Файз кончился сразу. Молодой еще хрипел в предсмертной агонии пытаясь удержать в себе вываливающиеся внутренности. В его глазах была ярость и удивление. Взгляд потихоньку затухал, губы же шептали, что-то на непонятном языке, может проклятия, а может молитву? Агония длилась недолго.
 
    Вокруг стояла непривычная тишина. В селе никто не заметил фатальной развязки и потери сразу двух бойцов.  Капитан забрал одну из раций, собрал амуницию. Проверил оружие. Закинул стволы на плечо, он двинулся на выполнение задуманного- своего «последнего боевого задания».  Прокравшись вдоль заборов, по окраине села, он оказался неподалеку от огневой точки с пулеметом. Цель была близка и по всему видно его не ждали. Два воина ваххабита сидели на бревнах и о чем-то весело разговаривали. Мелкими перебежками, используя рельеф местности и растительность, как учили, десантник подкрался на расстояние удара. С этого направления атаки никто не ждал. Но все же, в последний момент, один из них заметил движение тени, на белом свежевыпавшем снегу. Он было ринулся к точке, но понял, что не успевает, потянулся за автоматом. - « …Ну что же, пора», решил капитан и открыл огонь. Два тела неуклюже распластались на снегу раскинув широко руки, сраженные наповал. – «ну Ща начнется веселье», без тени сожаления и страха вымолвил, привыкший говорить сам с собой, за время плена капитан.
               
               
                Последний бой, он трудный самый.

       Началось не сразу конечно. Тревожно заскворчала рация, местные пытались выяснить, что тут произошло, шла перекличка по постам.  Кэп, не торопясь занял позицию в оборудованном, по всем правилам ведения боя, укреплении. Зона обстрела триста шестьдесят градусов. На холме, подходы простреливаются – лучшей позиции не найти: – Ну что Володька, похоже тут нам и умирать сегодня? – почему-то без грусти, а даже как-то задорно проговорил он сам себе.  Устроился удобнее, зарядил ленту в пулемет. Скинул со стены знамя, с какой-то арабской вязью, и водрузил на это место тот самый, обычный, деревянный крест, найденный им в грязи зиндана и ослепивший его тогда своим неземным золотым сиянием. – Не знаю Господи, слышишь Ты меня или нет, но, если и правда на всё воля Твоя, так ты уж определись со мной по Своему усмотрению. Владимир, наверное, впервые в жизни перекрестился. Не уверенно, не умело, но искренне веря и уповая на Его волю.

    Вон, уже потянулись. Со стороны села, в сторону овчарни, прыгая на ухабах, несся уазик. Ощетинившись, торчащими из него стволами автоматов, он был похож на бешеного ежика. – Один, два, три, пять. Ого? Да сколько же вас тут?
               
               
                ***               
      Бой длился несколько часов. Боевики не раз уже пожалели об устроенной ими же фортификации. Боезапаса для старенького, но надежного пулемета Калашникова было предостаточно. Четыре ствола АКС по переменке   вступали в бой, давая остыть стволу пулемета и перезарядиться. Порой противник подбирался уж слишком близко, тут уж и гранатой лимонкой приходилось остужать их пыл.  Атаки, то затихали, то с новой силой возобновлялись. Потери множились с каждым часом. На взрытом свинцом снегу лежало уже с десяток – другой погибших со стороны атакующих. Потом совсем затихли. Видимо боевики собирали силы для решающего удара или меняли тактику? Через пару часов передышки, на окраине села появился Газон, с прицепленной к нему маленькой пушкой «сорокопяткой». Поползли по кустам «холмики» окружающих его бандитов.  Уже развернулась на прямую наводку пушка и угрожающе направила свой ствол в сторону укрытия.
               
               
                Чудесное спасение.

     Ну вот, наверное, и все Володька, промелькнула мысль в его голове. И вместе с ней из какого-то поднебесья раздался монотонный гул. Потом, казалось прямо над его головой, громом и молнией, просвистел град реактивных снарядов. Владимир инстинктивно прильнул к холодной стене своего укрытия, закрыв голову руками и ожидая своей погибели. Но нет, пронесло. То, что он увидел, подняв глаза и взглянув на поле боя через бойницу, поразило. Вернее сказать, то, что пролетело над его головой, поразило то, что стояло по ту сторону позиций. Как в замедленном кино разлетелась, и пушка, и те, кто ее заряжал. Было видно, как куски тел, вперемешку с землей и остатками орудия разметало вокруг образовавшейся воронки. Разрывы по окраине села кромсали позиции противника свинцово-огненной силищей. Над равниной, со стороны горного хребта, укрываясь в лучах солнца клонящегося к закату, висели три вертушки и методично утюжили оттуда позиции боевиков.
   
    Владимир наблюдал за происходящим, не отрывая глаз так внимательно, что не заметил вошедших в его укрытие вооруженных людей. Он лишь почувствовал чье-то присутствие у него за спиной и тяжелое дыхание. Рука потянулась к РГД, в готовности дернуть чеку и полечь вместе с подкравшимся со спины врагом. И тут он услышал тихий, но удивительно властный голос: - браток не ссы, мы свои, и сильная рука легла на его плечо, не давая ей вырвать запал гранаты. - Не глупи, свои мы…
 
   Уже сидя в вертолете, молодой улыбчивый летёха спецназовец, поведал капитану о том, как спасенный им из плена боец, Василий Ланцов, был подброшен в одну из воинских частей прямо к КПП. О том, как он рассказал  историю своего чудесного спасения и о героическом поступке своего командира. Потом рядовой тщательно вспоминал об особых приметах того села где остался в плену его капитан. Потом спецназовцы с контрразведкой, долго и кропотливо, вычисляли по хронографу поездки рядового радиус поиска. Вместе с местными, лояльными федералам, изучали и анализировали варианты, просчитывали действия. Потом пошла работа войсковой разведки, которая неделями сидела в схронах, наблюдая за подходящими под описание селениями. Все безуспешно – на первый взгляд везде шла обычная сельская жизнь.

   Ни пленных, ни боевиков, обнаружить не удалось. Но поиски не прекращались. В один из дней, а вернее сегодня, одна из поисковых групп, находившаяся неподалеку в зеленке, причем, совсем по другому поводу, услышала интенсивную перестрелку на околице горного села. По всему было понятно, что это не обычная «горячая» чеченская свадьба с пальбой в небо – явно шел ожесточенный бой. Других групп для боестолкновения в данном квадрате не было. Из чего стало понятно, что кому-то тут явно нужна помощь. Связались со штабом, вызвали поддержку с воздуха и группу прикрытия. Ну и вот, теперь они вместе со спасенным капитаном десантником, летят на базу.
 
     Капитан слушал рассказ, ком подкатил к горлу, на его глазах выступила скупая мужская слеза. Он плакал не от того, что чудом выжил, не от того, что претерпел, не от того, что чудом спасся. Он плакал от того, что тот «медбрат», перевязавший ему гноящиеся раны, остался там? Владимир прижимал к груди деревянный крестик и читал про себя, наизусть, пришедшую ему невесть откуда молитву. Он еще до конца не верил своему спасению, казалось это просто счастливый сон. Но теперь то, он точно знал, что каждое слово, этой молитвы - было напрямую связано с тем человеком в светлых одеяниях и Его лучистым, как солнечный восход образом.
 
     Запах медицинского спирта из походной фляги, поднесенной к лицу, и аромат мандаринки на закуску, вернул его, к реалиям происходящего: - дерни браток, теперь все позади. Он жив, он у своих, он летит домой, и он возвращается домой другим человеком - он верит в Него, в Истинного Бога Иисуса Христа! 
               
               
                Задание.

    -Да уж Володь, нам есть, что вспомнить о том времени, сказал отец Василий, глядя на утирающего слезы грязной натруженной ладонью кочегара. – Я вот никогда не забуду, как по прошествии двух месяцев, с момента нашего плена, когда я уже лежал в госпитале, в штаб пришло видео и письмо от боевиков с предложением обмена, пленённого ими офицера Владимира Комарова на одного боевика из банды Хаттаба. На руках этого молодого мерзавца было столько крови наших пацанов, что отпускать его, значит положить еще, в разы больше. Злобный был тип, злой как собака, да и умер не по-человечески. Пристрелили его, при нападении на конвоира тюрьмы, и попытке побега. Но разведка «игру» продолжала. Вроде как изображали подготовку к обмену. Ну что бы жизнь твою сберечь, хотя уверенности, что ты еще жив, вообще-то не было.

   Так, потихоньку тянули время и «рыли» землю в поисках. Потом меня отправили домой и о событиях, того спасительного дня, я узнал гораздо позже, из газеты «Красная Звезда». Приехал в нашу часть, а мне говорят: -Всё, уволился твой капитан Комаров и уехал. Куда никто не знает. Да и что ему тут делать? Квартиры нет, из армии ушел. Начал пить безбожно. Жена, не вынесла испытаний, сначала войной, потом пленом, пьянством беспробудным, безденежьем, и полной безнадегой - Да Бог ей судья, ее понять можно - уехала к маме на Украину. Я разыскал ее потом. Она то и дала мне «адресок» куда ты мог забуриться. Нашел я твою берлогу с большим трудом. То, что я увидел, мало напоминало бравого капитана, героя десантника. Только тельняшка полосатая, китель с боевыми орденами на спинке стула, да крики в пьяном угаре - «За ВДВ» - Ты-то пади это и не помнишь совсем, а Владимир?
      Владимир прыснул в бороду: - Да откуда? В беспамятстве я тогда прибывал. Меня пуля не взяла, плен не сгубил, а вот эта «зараза» лишила и воли, и разума, и человеческого образа, семьи меня лишила и всякой надежды. Ты вот говоришь, отец Василий, что я тебя спас ? Может оно и так. Только и ты ведь меня спас потом, когда привез сюда в свой храм. Честно даже дороги не помню той, был как в тумане, да и сейчас порой срываюсь, ну тебе- ли не знать, батюшка, снова жалуются на меня наверняка? – Да уж, не без того, ухмыльнулся батюшка. Да знали бы они, что мы пережили, может и не так строго судили бы?  Но сейчас я не за тем пришел. Дело есть, дело серьезное, рисковое, но думаю тебе «по зубам» будет. -Задание сложное, но во славу Божью, а потому уверен Господь не оставит тебя без своей помощи.

               
                Витя Бык.

     Витек был когда-то «давно», лет пять назад, простым деревенским парнем, приехавшим в райцентр учиться в ГПТУ на механизатора. Городская жизнь закрутила, завертела парня. Деньги у него и так водились, батя, как - никак, председатель колхоза в соседнем районе. Крепкий, широк в плечах. С кулаками «кувалдами», он быстро стал «авторитетным пацаном» в училище. Потом техникум аграрный – не гоже ведь, сыну председателя, да в трактористах ходить. Там уж и институт на горизонте забрезжил. Но и в техникуме года не проучился, бросил.  Смутные годы перестройки сразу давали столько возможностей. Сначала   увалень, простой добрый чубатый паренек из деревни, Витёк стал заводилой и предводителем ПТУшных хулиганов. Потихоньку обложили данью студентов помладше, первокурсников обирали. Иногда промышляли «безобидным разбоем» - нахлобучивая подпивших и загулявших мужичков. Пару раз «подломили» палатки где-то на задворках, да шапки меховые с голов зазевавшихся прохожих дергали.И ведь не по нужде какой .Так ,ради куража и развлекухи ради. Силищей он обладал недюжинной. Не пил, не курил. Пошел в секцию бокса. Удар у него получался не слабый, тренер хвалил и прочил ему спортивную карьеру. Думал, может даже на чемпионат области его отправить? Но не о такой карьере мечтал Виктор. Ну, пару драк на танцах в клубе и его приметили совсем другие «тренера» - местные «бизнесмены» крышевавшие рынок.

        Поначалу, он как боевой слон, следовал перед тщедушным уркой, по кличке Копченый. Расчищая своим могучим торсом путь в рыночной толпе, он был как «пушечное мясо», телок на убой. Большая мишень и щит для «босса», но ничего, пронесло, не пристрелили. Никто не знал, как зовут на самом деле Копчёного, наверное, только УГРО. ХОдок на зону у него было прилично, приближалось к двадцати годам. Да он особо не заморачивался этим вопросом, ходил на «кичу» как на курорт и не раз говорил Витьку с сотоварищами: - тюрьма что? Да ничего там страшного нет, так санаторий. Я допустим, там как дома, ну или как на курорте, спешить туда конечно не надо, но и там люди живут, если «фарт» есть. А свобода ваша – это глупость, еще непонятно кто за колючкой, вы или они? Все мы за решеткой, смотря с какой стороны глядеть. -  Вот такая философия, пацаны. Витек, как губка впитывал блатную лирику и вместе с тем многому учился у «Копченого». Законы криминального мира были ему близки по духу. Сильный? Бери за глотку слабого. Сломал его, души до конца, не задумываясь, ибо если он окажется сильнее, то не жди пощады.Уж как Витьку нравилось любимое выражение Копченого "Обмани ближнего своего и возрадуйся,ибо он,обманув тебя ,даже не опечалится"- которое урка произносил пародийно изображая служителя церкви,и голосом, и жестами.
 
    Так, из селянина в коротеньких штанишках, он потихоньку стал превращаться в… , ну нет конечно , не в матерого преступника , но в рэкетира, со всеми вытекающими из этого ситуациями. Не раз приходилось и силушку свою богатырскую применять, и человеческими принципами поступаться. Стриженный под «бобрик» костюм Адидас- три полоски, кожанка, девятка тонированная появилась, цвета «мокрый асфальт», голда - цепь златая на шее, в палец толщиной. Особо грело его самолюбие   наличие за поясом ствола, выданного «старшими товарищами» на «крайняк».  Про таких говорят – «Лучший парень на деревне» правда умалчивают продолжение – «а в деревне один дом». В то время быстро поднимались парни, но прямо к подножию «криминального олимпа». Для многих там и оканчивался их  земной путь.

       Через пару лет хождения за Копченым , последний вновь загремел на кичу на очередную «пятерочку лет» мордовских лагерей. Место «босса» занял не любимый Витьком, за его силу и навыки «Самурай». Еще при власти Копченого между ними было противостояние и конкуренция. Тот, так знатно махал ногами. И коронка была, удар головой в нос сопернику. Резко и эффективно. Витьку, с его грубой силой, было до него далеко.

     Конкуренты из банды Сидора, давно уже присматривали завистника из их группировки. Ну и такой нашелся- Витёк. Туповатый, но на исполнителя сойдет?  Да и делов-то? Сунуть, «по свойски», сверток под сиденье Самурая, да кнопочку нажать, в нужное время, в нужном месте.  Витька «купили» не за дорого. Подсунули симпотную деваху. Та, как бы невзначай, свела его с нужным чуваком. Чуть «лавэ» дали, да пообещали сделать со временем «старшим» на районе. Витек конечно подумал недолго, так, больше для приличия, но согласие свое все же дал. И впрямь – ну достал уже этот «Самурай» своей несговорчивостью – пора его валить. А делать то чего - кнопку нажал и ку-ку. Не резать же его один на один. Зато, какие перспективы открываются?
 
    Все получилось даже проще, чем думал Виктор, и через несколько недель, братва помпезно, с почетом, похоронила, то что осталось от «Самурая». Искать даже и не стали никого. «Мусора» написали, что криминальный авторитет, перевозил в своей машине оружие, вот что - то и рвануло. В пожаре, возникшем после взрыва, сгорели все улики. Помимо того, что их группировка «Заводских», сильно потеряла в «весе», так еще и главаря найти не могли. Потому, как ментовская версия, явно не вязалась с версией сходняка. Все же сразу поняли, что это сделали конкуренты из «Центровых». И по любому- следующий их лидер становится под удар. Группа расползалась по «швам».

   Торгаши с рынка срочно меняли «крышу» с ослабленных «Заводских» на «Центровых». Копченый слал угрожающие «малявы» с требованием немедленно навести порядок, иначе всех «попишет». Надо было что – то решать? Из оставшихся при деле, все единодушно, предложили Витьку Быка. Ну, во-первых, он крепкий чел, во-вторых с Копченым ходил, и тот его знает, ну и самое главное, если «мочканут» его конкуренты, да и хрен с ним, таких здоровяков русская земля рожает пачками. Так и порешили на сходняке - Быть тебе Виктор нашим главарем. Ты молод и активен. Давай начинай вести дела по-новому.  Витька Бык, отнекивался, опять же для приличия, но не, то чтобы очень. Ну да ладно, Он то знал, что с той стороны его тоже поддерживают, он же им помог избавиться от вредного «Самурая».

  Так и вышло. И еще через некоторое время Бык, со своими бойцами, вошел в «Центровую» бригаду в городе установился мир, ну хоть ненадолго. Копченый упирался, клял почем зря, предателя «щенка Витьку», но потом решил, что пущай пока так – Плохой мир лучше хорошей войны. Вот освободится с зоны и со всем сам разберется. Витек став «старшим» сразу заматерел. Ходил на сходки воровские, стрелки с недовольными торгашами. Надо отдать должное заслужил в определенных кругах «уважение». Домой, в Малинки, наведывался не часто – весь в делах и «терках», но бывал. Одно слово – деловой пацан.
 
   Батя Виктора, уже знакомый нам председатель   колхоза «50 лет Октября» Алехов Александр Федорович, поначалу дюже переживал за сына – Ну как же, учиться бросил. Чем сын занимается в городе, ему было вовсе не понятно. Витька, всё отмахивался и отшучивался: - да ты чЁ бать, какие рэкетиры, какие бандиты, у меня же бизнес. Отец конечно понимал все, но сам обманываться рад. Видел, что сын изменился, но сам же его и оправдывал: –Время настало сейчас такое, по-новому живёт молодежь, все дороги им открыты. Зачем ему этот «колхоз» - фермы, трактора, пасека… Ах да, пасека?

  Давно хотел поговорить с сыном о назревшем конфликте, с монастырской настоятельницей, за его «заимку» на церковных землях. -Ну правда, ну достала уже эта склочная баба. Добрые люди шепнули, что отправила настоятельница свою экономку в город, заниматься оформлением бесхозной земли в собственность монастыря. Ума не приложу, как с ней бороться и куда теперь девать хозяйство и пасеку?   В очередной приезд сына он и решил обратиться к нему, своему единственному сынуле, Виктору Александровичу Алехову, за помощью. Глядишь, и впрямь знает, как решить наболевшую проблему, с монашками несговорчивыми на своем уровне.
   Витя Бык выслушал отца. Как решать с церковниками не знал. Но так часто бахвалился, что может «порешать» любую проблему, то пообещал отцу «полюбому» разобраться с монашками и настоятельницей Иулианией. Не знал тогда Александр Федорович какую кашу заварил он, не знал, ох не знал.
               
               
                Троица.

   На следующий день, после праздника Святой Троицы, назначен был монахине Ефросинье, прием в земельном комитете, по вопросу оформления земельного участка под монастырем и окрестностям. Наконец-то, долгая и муторная эпопея по сбору справок, выписок архивных, ходатайств и представлений, кажется, подошла к концу. К собранным документам уже не прикопаться. Упертая монашка уверенно прошла «все круги Ада» нашей бюрократической системы.
 
   Осталось дело за малым - получить свидетельство о собственности. Утром, помолившись, матушка Ефросинья отправилась в стены Администрации. По пути ей лезли в голову разные глупые мысли.  Вот раньше при СССРе то, и церковь душили, и молиться не давали, а повсюду РАЙкомы, РАЙсобесы, РАЙсоветы, а теперь что? Вроде, и верующим вольницу дали, и храмы восстанавливать начали, а куда не сунешься везде АДминистрации, кругом АДминистраторы, тьфу на них, глаза бы- не глядели.
 
    Дорога, к той самой Администрации, шла через скверик, который, по причине разгара рабочего дня, был пустынным. Лишь пара молодых мамочек, качали своих чад в колясках, сидя на лавочках, да дремал в киоске продавец мороженного. Ефросинья уже видела спину вождя пролетариата В.И. Ленина, будь он неладен, стоящего на постаменте, между сквером и площадью, его же, прости Господи, имени. Как вдруг, прямо на дорожку, ведущую к выходу, почти бесшумно, выкатился черный автомобиль, и преградил ей дорогу. Матушка попыталась обойти его спереди, он двинулся вперед, пошла к багажнику, и он тронулся назад. За тонированными «наглухо» окнами не было видно находящихся в салоне, но Ефросинья поняла, что это происки лукавого, но в чьем исполнении? Не понятно?

    Матушка с укоризной посмотрела в темноту окна, ведь видят, что не молодуха какая, да и монашеское одеяние навряд ли настраивает на лирический лад? Нет, они не заигрывают, а чего тогда хотят? Двери машины открылись и из нее вывалилась пара, коротко стриженых, парней с тупыми и ужасно одинаковыми лицами. Ефросинья вспомнила сюжет из детского мультика «двое из ларца, одинаковых с лица» и даже улыбнулась, но было на самом деле не до смеха. Эти, «из ларца», медленно направились с двух сторон к монахине, обходя машину и спереди и ссади. :- Вы чего сынки,аль спросить чего хотите? –вымолвила , без особого страха, многое повидавшая  в своей жизни  монахиня. Парни, молча встали по обе стороны. И хоть они даже не касались её   руками, было такое ощущение, что она зажата в «тиски» и из этих оков ей не вырваться.
 
  Тонированное окно задней двери поползло вниз и в его проеме появилось лицо в темных очках. Ефросинье показалось, что это лицо почти заполнило оконный проем. –Интересно, а как туда влезло это тело? –задалась вопросом монахиня, и снова ей это показалось забавным. У всей этой, явно не святой троицы, на лицах не было никаких эмоций, никаких мыслей. Они держали паузу и молча смотрели из за солнцезащитных очков...:-Ну ,что сынки, чего хотите от монахини?  Али спутали с кем?

    В ответ, лицо в машине медленно, не маленькими пальцами здоровенной ручищи подняло очки на лоб и наигранно грубым,киношным басом проговорило: - куда так спешишь мать? Не боишься спотыкнуться? Поговорить мне надо с тобой. Это был явно не вопрос,ни просьба - это было убедительное и неоспоримое утверждение. - И о чем же вы хотели сынки поговорить?  – Мы мать будем говорить, а ты будешь слухать и запоминать, потом передашь все своим, и сама растолкуешь что к чему.  Так вот слухай сюда: - Ооочень уважаемые люди обеспокоены вашей активностью, и ооочень не довольны, что обижаете заслуженных людей и пытаетесь отхапать у них их землю. Добром это «полюбасу» не кончится. Отступитесь, иначе будет вам всем худо. Жизнь ведь, она такая штука, то она вот есть, то вдруг какой несчастный случай, ну пожар там, или другое, какое бедствие нагрянет.Здоровенная ручища своими двумя пальцами демонстративно сломала карандаш и небрежно бросила обломки под ноги. Прилетит вам, сами не узнаете откуда. Никакой Бог ваш не поможет. Ух, горюшка тогда хлебнете. Вам чего там надо –то?  Храм есть, колокольчики повесили, иконки, молитесь себе, коль так хочется, а вот земельку вы оставьте в покое. Там люди десятки лет к ряду её возделывали, холили и лелеяли, потом поливали. А тут вы пришли, и давай все перекраивать, не хорошо это, ой как нехорошо. Так вот, ты сейчас никуда не идешь, документов не получаешь, а едешь домой, к вашей этой, главной Юлиане, и передаешь наши условия. Мы шутить не будем! Еще раз говорю, все что в стенах монастыря хрен с вами, живите, но дальше не суйтесь… - А то что? Еле успела вставить Ефросинья? Но молодой человек даже не приостановил свою монотонную тираду и проигнорировал вопрос, такое впечатление, что это просто заученные им ранее фразы.

     Обыденно и без каких-либо эмоций он продолжил монолог. -Ну короче мать, мне тут долго базарить нет времени с вами. Передай, то, что я сказал. И живите там со своим поповским отродьем потихоньку. -Сынок, погодь, а звать та тебя как? От кого передать то? – вновь попыталась говорить женщина. -Иди давай, возвращайся в деревню и передай -Витя Бык шутить не будет!  Это была единственная фраза, где собеседник, если так его можно назвать, повысил на полтона выше голос. А затем, ехидно улыбнувшись он театрально закатил глаза и видимо, что –то вытащил из недр своего мозга.  Выдавил же он из себя следующее: –помнишь, как там ваш Бог сказал, ну типа не возжелай там чего-то, и осла его, ну и чего там еще, ближнего своего, Бог ваш велел делиться. Тут, на его физиономии снова появилось подобие улыбки -Виктор был очень доволен своей удачной шуткой и «высокоинтеллектуальной» цитатой из Библии.

    -Сынки, да как же ж так? Боженька, Он же видит всё, Он же не только милует, Он и покарать может –попыталась начать хоть какой-то диалог монахиня, но окно медленно поползло вверх и закрыло от нее собеседника. Двое «опричников», медленно и тяжело ступая, ушли к машине, сели в нее хлопнув дверями. Окно снова приоткрылось на половину и старший громко и четко сказал: - Иди давай, мы посмотрим за тобой, чтоб глупостей каких не наделала. Не вздумай к ментам бежать, они «полюбасу» все наши. Машина тронулась с пробуксовкой колес и поднимая клубы пыли уехала. Матушка перекрестилась и стояла в растерянности и непонимании. Что теперь предпринять. Вон, и дверь, и надпись уже видна Администрация, а как  идти то  дальше ? Боязно, однако, вроде не шутят братки.

     Матушка помолилась и все же пошла, но ватные ноги еле-еле передвигались по ступеням, видно скакнуло от нервов давление. Ну вот, вроде ручка тяжелой, заветной двери, нет, все…  Закружилась голова и монахиня опустилась сначала на корточки, а затем и вовсе завалилась на ступеньках судорожно шаря рукой по карманам в поисках спасительной таблетки. Из дверей вышел сержантик милицейский и поняв, что женщине не хорошо, пошел вызывать скорую. Сидящий на лавочке молодой паренек по кличке «Шнырь» одобрительно покачал головой и позвонил по мобиле «шефу»: - Все нормально Вить, тут правда «непонятка» какая-то? Бабка, то ли окочурилась, то ли прикинулась, но в администрацию не вошла, вон на лесенке лежит.  По улице уже неслась старенькая «буханка уазик» с красным крестом на борту.

   Уже вечером, отцу Василию позвонили в церковную лавку и сообщили о произошедшем. С Ефросиньей все было уже хорошо. Врачи прокапали капельницу и перевели ее из реанимации в обычную палату. А отец Василий уж не знал, что и думать. Ушла монахиня и с концами. Наспех собравшись, он направился в больницу, навестить Ефросинью и все разузнать.  Матушка, все еще бледная и слабая рассказала батюшке о происшествии и разговоре в сквере. Сидели и думали, как поступить и что дальше делать. Тогда и пришла ему мысль как обеспечить ее безопасность.
 
      Так что Владимир? –одна надежда на тебя. Ребята видно серьезно настроены. Выручай? Мы вместе сходим к главе администрации, получим документы. Но вот дальше, твоя задача довезти и документы и, Ефросинью в Зареченский монастырь, в Малинки, сможешь? Монахиня Ефросинья была не приятна Владимиру. Своими придирками портила ему жизнь, но отказать отцу Василию, своему благодетелю, духовнику и главное сослуживцу, он не мог. - Конечно отец Василий, все сделаю. Когда пойдем?
               
                И снова в бой.

    Два боевых товарища истопник кочегарки Владимир и настоятель храма Василий сидели до рассвета. Строили план операции и вспоминали войну. Отец Василий долго не мог спросить у Владимира откуда у него тот самый, страшный шрам во всю спину, который совершенно случайно увидел на спине у кочегара, когда тот, по пояс голый, косил траву на заднем дворе храма. Видимо время пришло.  Времени поговорить у них сейчас было много, - Расскажешь?
 - Да чего там особо рассказывать. Когда боевики узнали, что наши пристрелили младшего брата их главаря Зелима, и водят его за нос, они вообще озверели.  Душевные разговоры закончились, оно и понятно –менять то теперь некого. А как рабсила я был особо и не нужен. Ну и давай глумиться. Я тогда уже задумывался о Вере, о Боге, о том «Медбрате», и твоем поступке, и расстреле. Запал в память твой уверенный взгляд и отсутствие страха смерти. Ну, так вот. Как-то я, на очередном допросе взял и сказал, даже не помню на какой вопрос, что я тоже верю в Бога. Тут и пошло, и поехало.

   Новая тема им понравилась. Как-то дошло до момента, а на что ты способен ради вашего Бога, и насколько ты крепок в Вере своей. Дальше, больше. Дошло до проверок разных, типа «а если ты примешь Ислам». А если мы тебя отпустим?  Я держался, как мог, и когда они поняли, что словами меня не пронять – началось. Били. Терзали несколько дней к ряду. А потом помню лишь, как в один день, притащили, привязали к бревну, думал все, ща башку отрежут как барану. У них там, в тот день, что-то провалилось с вылазкой к нашим. Троих приволокли двухсотых и трехсотых с десяток. Короче думал кончат? Но нет, вырезали ту самую надпись на спине. Корявая получилась, ну да ладно хоть без ошибок, долго болела, гноилась потом, но слава Богу зажила. Так и хожу теперь – «Раб Божий»

-А ты расскажи мне, мил человек, как же ты меня нашел в «той» жизни послевоенной, я тогда сам себя потерял с этой водкой, а увидел бы на улице и не узнал бы сам себя. Страшное дело, расскажи батюшка, как у тебя получилось-то? - Ну это длинная история Владимир, в следующий раз расскажу. Чай не прощаемся с тобой, После. Вернешься из монастыря вот тогда.  Солнце уже встает, всю ночь проболтали, а нам предстоит сегодня тяжелый денек.

               
                Ну что, тронемся помолясь.

   Начинался новый день. Жара как каша обволакивала и томила жителей Нельска. Навернув окрошечки на кислом домашнем квасе, в доме отца Василия, они с Владимиром, в полной готовности ждали. Разработанный план требовал помощи. Ожидали помощников из прихожан. Одного прихожанина с транспортом, другого с билетами на автобус, третий обещал подстраховать на автовокзале и проводить матушку Ефросинью и кочегара Владимира. Помолившись на дорогу, команда двинулась выполнять задуманное. Все прошло как-то уж совсем гладко.  Даже «хвоста» не было. Расслабились, наверное, «бычки», прохлопали тот момент, как старый «жигуленок» подкатил со стороны приемного покоя больницы.

   Двое мужчин, вывезли на кресле каталке пожилую женщину в обычном цветастом больничном   халате поверх монашеской одежды.  Усадили ее на заднее сиденье автомашины и не привлекая внимания выехали в сторону автовокзала. Не знали они тогда, что Рома Сиглов, уже год как состоял на услужении у банды Быка.  Наверное, это было его первым «серьезным» заданием. Раньше он тупо таскал морфий для раненных в перестрелках бойцов из «Центровых». Он ответственно подошел к поручению Витьки Быка. Сразу, после того как автомашина скрылась за воротами больницы, он уже бежал в регистратуру, сделать «важный» звонок «шефу».

   Не знали и того, что секретарша Машка, сидевшая на выдаче документов в администрации, давно уже спит со всеми по порядку в банде Быка, ну и попутно зарабатывает денежек сливая информацию обо всем происходящем в стенах управы. Она, своим сексуальным голосом сообщила Быку, что документы монахиня все же получила.

      Автостанция кишела людьми, желающими уехать в разные края и веси, в соседние области и другие города.  Городок был не большой, но транзитная федеральная дорога еще союзного значения, теперь стала перевалочной базой челноков с запада и востока. Эти «коробейники» битком набивали доверху автобусы своими баулами и неизменными клетчатыми сумками с товарами.  На вокзале, конечно, было легко затеряться в толпе двум-трем людям, желающим остаться незамеченными, но от цепких глаз Витькиных соглядатаев укрыться было непросто. Они тут давно своей «бригадой» «обрабатывали» комерсов. Обирали зазевавшихся «лохов» и вымогали «бабло» у водителей автобусов за «беспроблемный» проезд по дорогам до соседней области.  Так что, система контроля, тут работала без сбоев, и как только Ефросинья в сопровождении отца Василия и Володи вошли на территорию автостанции, их начали «вести» предупрежденные люди «Быка».
 
    Монахиня уже пришла в себя после скачка давления и передвигалась сама. Когда она узнала от отца Василия, что ей в сопровождающего в обитель он определил кочегара Владимира, она даже разгневалась.
- Ой! Да как же так, батюшка, ослобони, что в приходе нет нормальных мужиков? Я же тебе говорю, там были мужики, огромные, здоровенные, у них пади и оружие есть, а ты мне в помощь этого……ну ты же знаешь, он выпивоха, как я на него могу положиться, пропьет не дорого возьмёт?  Может Степана алтарника, он вон здоровый какой, кулачище с голову мою, али Костю, он тоже прихожанин постоянный, статный, сильный. А это что? –курам на смех. Какой из Владимира защитник? Нет ты видать не понял, там серьезные ребята и намерения у них серьезные.

      -Ты матушка не голоси, наш план таков, чтобы внимание особо к тебе не привлекать и как можно скрытнее отправить тебя с документами из города. Потому и автобусом, потому и без эскорта. Уйдете из города, даст Бог, оторвёмся от бандитов. А в деле сем, нужен не сильный телом, а сильный духом. Ты много чего про Владимира не знаешь. Положись на него, он опытный, не подведет. Я потом, как-нибудь, при случае расскажу тебе его историю. А сейчас молись Пресвятой Богородице, и идите с Богом. Лучше если меня среди провожающих не будет, простимся тут, но мы присмотрим за вами издалека. Владимир стоял в сторонке. Чисто выбрит, аккуратно подстрижен и одет.
 Ефросинья и сама, глядя на него увидела изменения. Даже лицом просветлел и стал похож на «человека».  Он как воин Христов задумчивый, но в полной решимости, ждал благословения отца Василия на выполнение поставленной задачи. Соскучился бывший капитан по настоящему делу.
     Матушка, взяла потрепанный рюкзачок, с заветной бумагой в глубине, и обреченно побрела в сторону стоянки автобусов. Владимир шел рядом.  Отец Василий смотрел им в след и молился о их нелегкой миссии. Не стал он говорить монахине, что отправить других прихожан на столь рискованное дело он не мог по той причине, что они были семейными – деток «семеро по лавкам», на их плечах ответственность за своих близких. А дело и впрямь рисковое и как оно повернется непонятно. Но пугать монахиню не стал.

      Перегруженный автобус фыркая двигателем, скрипя тормозами и нервно дергаясь скоростями коробки передач выполз сначала на городскую улицу, а затем обогнув городок вышел на автодорогу, ведущую в соседний район. Сквозь открытые окна, в салон автобуса, выдувая запах дешевого бензина, бутербродов с салом и свежих огурцов, потных подмышек и нестиранных носков, ворвался, хоть и знойный, но  такой манящий запах русских просторов. Владимир молча думал о чем-то своем и улыбался. Матушка смотрела на него со стороны и корила себя за то, что не гоже монахине плохо думать о человеке, вон Владимир, так уж ей не нравился, так уж она его изжить хотела. А вон глянь же, помогает как? Да и выглядит сегодня, как никогда, даже и не скажешь, что слаб на водку. Ну и едем уже. Ефросинья выдохнула с облегчением, Богородица помогает.

     От цепкого же глаза Владимира не укрылось то, что от самого города за ними на небольшом удалении двигалась одна и та же автомашина. Черная иномарка «висела на хвосте» -это было уже понятно. Но вот зачем, и что они намерены предпринять, было пока загадкой. Ну и впрямь –не штурмом же автобус брать? Нет, слишком много свидетелей. Ну, значит, будут вести до места. Найдут укромный уголок, в безлюдном месте, возможно, попробуют напасть, ну если есть такая цель. А может, следят, куда именно везут документы, а потом попытаются их выкрасть? Ну это навряд ли? – думал Владимир.

     -Ну Слава Богу еду теперь в родную обитель и послушание настоятельницы исполнила. Надоел уже этот суетливый город. То ли дело монастырь – тишина, благодать   – думала монахиня Ефросинья. А что думал Витя Бык с тремя подручными, ехавший позади, мы, наверное, не узнаем никогда. Через несколько часов пути, автобус свернул с трассы на местечковую дорогу, по которой и съехать то было некуда. Каких-то двадцать километров и дорога упрется в село Малинки. Дальше хода нет. Иномарка резко приблизилась и обогнала ПАЗик . Владимир увидел в открытом окне волосатую накачанную руку с золотыми часами на запястье.  Авто поравнялось с автобусом. Внимательный взгляд пристально просканировал немногочисленных пассажиров автобуса и   удостоверившись в том, что объект никуда не делся, ускорился и скоро скрылся на большой скорости за поворотом.
 
      Владимир призадумался, как бы им избежать встречи с парнями из города. Верняк, будут ждать у конечной остановки. Не проскочим? Пошептавшись о чем-то с монахиней, Владимир смекнул, что выход у них один, упросить водилу автобуса остановиться у развилки дороги на околице села. А уж там «огородами» к монастырю пробираться. Ну, или прорываться, как получится. Монахиня поначалу удивилась перестраховке, но серьезный, озабоченный вид Владимира не оставлял сомнений - он что-то заметил, то что она по своей невнимательности упустила. Ефросинья хоть и утомлена была дорогой, поняла задумку кочегара и с оханьем и аханьем подошла к водителю с просьбой высадить их на околице. Мол, устала, там им ближе идти. Водила согласился, хотя и удивился- ведь по всему видать, что монахиня, а к монастырю ближе идти от конечной остановки,- Да фиг их разберешь этих набожных, что у них на уме, высадить проще, чем доказывать, что там неудобно и дальше идти к мосткам через речку к островку монастырскому. А вот уж и та развилка … Автобус скрылся в пыли проселка. Матушка Ефросинья и Владимир сошли с дороги и тропой двинулись к цели. Огородами, за сараями и банями они шли по опушке леса, всегда имея возможность укрыться в чаще от нежелательной встречи.
 
      Витька Бык был в страшном гневе. Он одной рукой тряс за грудки, ничего не понимавшего водителя автобуса, а второй лапищей отвешивал ему увесистые тумаки. Вопрос был прост, водила и рад бы на него ответить, но мощные удары и напор здоровенных парней бандитского вида ввели его в ступор. - Где бабка? Тут вот сидела? Монашка где? Где вышли? – Да я, да мне…. Мямлил водитель. -Говори где делась старушенция? Да она, да вон там, на околице сошла, недалече. Уууу…. , тут посыпалась нецензурная брань.- Смотри мне, и снова оскорбления и нецензурщина. :- Ты нас не видел ,кто спросит, А то убью … Колька, водитель понял ,что влип в какую –то грязную историю и был счастлив ,что остался цел: -все,пора валить отсюда, пока отморозки не передумали.Уволюсь. И тут от бандитов проклятущих покоя нет.

     Матушка Ефросинья семенила за Владимиром, тяжело дышала, хваталась за сердце и все причитала: - Да как же так, надо же, никакой что ли управы на них нет? Вот изверги, креста на них нет.

       Огромный золотой крест болтался на шее запыхавшегося от бега и гнева Витьки Быка, рыскавшего со своими «опричниками» по дворам. Заглядывал в самые укромные уголки дворов.  Жители, увидев чужаков с «бычьими» шеями и свирепыми глазами с удивлением и с трудом узнавали в этом «стаде» своего селянина, сына председателя колхоза Виктора Алёхова. Но это уже был не тот мальчуган Витя, которого они знавали. Тот был «теленок», хоть и крепкий здоровьем, с глуповатыми, но удивительно добрыми глазами, взъерошенным чубом и безобидными намерениями. Сейчас тот «бычок» вырос и разъяренный, с красными от злости глазами, бил копытом и рыл землю, втягивал со свистом воздух нюхая в поисках своей жертвы. Весь этот нечеловеческий облик как нельзя точно подходил под его бандитское погонялово «Витя Бык». Кликуха была дана в точку – точно Бык , только шо рогов нет и кольца в носу. Соседи удивлялись: - Витя ты что ли? Что случилось? Ты что тут ищешь? – Молчи сука, уйди с дороги, а то зашибу. Ломая и круша все на своем пути, Витя Бык и его «стадо» неслось в поисках беглецов.

      Опытным слухом Владимир оценил происходящее в селе. Собаки надрывались во дворах. Слышались крики женщин, возгласы гнева и удивления. По тому, как приближался этот хаос, беглецы догадались, что преследователи оказались впереди и теперь им навстречу идут. Звуки ломающихся заборов и треск штакетника приближался. Надо было укрыться, чтобы не встретиться лицом к лицу с бандитами. Беглецы свернули в лес и шли, укрываясь в чаще. На улице смеркалось. -ночь нам во спасение и поможет пройти незамеченными. До заветного мостика оставалось еще километр-полтора, но по открытой местности их сразу обнаружат. Решили немного переждать в лесу, пока все стихнет и стемнеет. Мимо них, так, что было слышно, не только их чертыхание, но и тяжелое дыхание, прошли подуставшие бандюганы. Матушка Ефросинья молилась,закрыв от страха глаза. Владимир внимательно наблюдал и прислушивался.

   Солнце совсем уж скрылось в зените.  В селе тоже наступило затишье. Одинокий трактор тарахтел где-то на околице. Сельский пастух, хлестко «выстреливал» хлыстом и подгонял стадо, возвращая коров по домам. Едва уловимо запахло вечерней трапезой и потянуло дымком от истопленных бань. Местные старухи кучковались на лавочках.  Лузгая семки, они обсуждали деревенские новости, главной из которых, было появления «буйного» Витьки, сына председательского, наделавшего столько шуму. –Пади выпил лишку, судачили некоторые: -Интересно, а Сан Фёдырыч, то знает, шо сын приехал? Может дойти сказать? Да уж пади сказали, все село жужжит. Да уж, кто бы мог подумать, что Витя так изменился в городе. А дружки? Дружков вы его видели? Прям амбалы такие? Кого, что искал не понятно, может, пропало чего? Да кто их городских знает, совесть, совесть они потеряли в энтом своем городе.

      Витька, потупив голову, сидел на табуретке. Вокруг измотанного и злого сына хлопотала с ужином и причитала его мать. Председатель, угрюмо сидел напротив, без аппетита ковыряя вилкой в тарелке с жареной картошкой. –Ты что же удумал –то сынок, да разве ж я тебя об энтом просил. Я хотел, шо бы полюбовно как-то договориться, по-тихому уладить. А ты? Все село взбаламутил, народ перепугал. Да и вопрос то не решил.

  -Да решу я бать, все решу. Теперь то уж не уступлю, меня свои не поймут, уважать перестанут. Как это?  Меня «кинули» и обвели вокруг пальца? Да кто? Бабка набожная. Я ведь не один приехал бать, там «хлопцы» у мостка – то их поджидают. Другой-то дороги у них нет. Как появятся, мне маякнут. Там делов -то – бабка немощная, да хлыст какой-то с ней увязался , плевком перешибу. -Отступись сын, не гоже силой, нам же тут жить ещё, да и ты тут вырос. Как потом людям в глаза-то смотреть. Не боись бать, она уже готова, чуть нажмем и дело наше выигрышное. Заткнем церковников -неча у Алёховых на пути вставать, размажу.

    Мать украдкой промокнула слезу и тихо про себя молила Господа, что бы хоть как то вразумил сына: -Образумь Господи, и не дай греха большого совершить. Прости ему и …
  –Чё ты там все шепчешь дуреха старая? Пади молишься все? - Хозяин громко стукнул кулаком по столу. Видать выпитое дошло до грани?  Ты вон к ним все бегаешь, свечки ставишь, а они землю нашу забрать хотят, исконно нашу, моим отцом Федором у них отвоеванную –возмущался хозяин. ДА,да ,смогли раз ,сможем и сейчас :-поддакивал сынок. Телефонная трель мобильника, прервала спор: - Да зема, чё там, аааа, идут. .Ну все бегу ! Ща буду, не упустите их! Мать было встала на пути сына, засовывающего за пояс ствол. Да куда там. Председатель грубо отодвинул её с пути. Уйди зараза, зашибу. Громко захлопнулась за сыном дверь. А в спаленке их семейной, упала Ликом Святым вниз, иконка Спасителя, припрятанная, от мужа, у нее в шкафу на полочке.

      В темноте наступившей ночи, Ефросинья и Владимир, стараясь не шуметь, шли к спасительному мостику. Не знали, что идут на встречу поджидающих их злоумышленников. Из облака вышла яркая полная луна и предательски высветила два силуэта крадущихся вдоль берега реки. Гладь реки переливалась серебром полной луны. В её быстрине растеклись смазанной акварелью, и луна, и звезды, и облака, и две одинокие тени, идущие у среза воды.  «Романтические» переклички лягушек, шёпот реки, и щебет пернатых полуночников заглушал шаги ходоков по песчаной отмели. За излучиной реки показался мостик, нависающий над её гладью. – Еще чуток матушка, сейчас дойдем, потерпи малек …

    Из кустов, прямо у выхода на мост, им наперерез, вышли другие три силуэта. Оставалась надежда, что это обычные припозднившиеся селяне или рыбаки какие, но нет -то были они. По освещенным луной фигурам Ефросинья узнала глыбы недавних городских знакомцев. Монахиня вскрикнула, и дернулась было бежать прочь, но Владимир взял её за руку и увлек за собой: - Поздно мать, не уйти нам. Пойдем уже, узнаем, чего хотят? Ефросинья неистово крестилась свободной рукой, другой крепко вцепилась в руку провожатого.
 
     Они встретились глазами. Со стороны это было похоже на встречу двух волков, молодого - борзого, и старого- умудренного схватками. Молодой рвался в бой, старый с достоинством, но все, же пытался избежать схватки. Нет, не из страха перед силой противника. Просто он знал –драка это в любом исходе проигрыш. И не потому, что силы и впрямь были не равны, просто это значит, что он недостаточно мудр,чтобы решить это силой слова.

  В этой ситуации бой был неизбежен, оба стояли не за свое. Один за пожилую монахиню, другой за соблюдение понятий перед братвой и отцом. Мост этот, стал для них, дорогой жизни и смерти. Двоим на нем не разойтись, нет места для двоих. Три здоровенных лба, в темноте выглядели еще более угрожающе. За спиной Владимира стояла вжавшая от страха голову в плечи пожилая женщина. По обе стороны Виктора еще два бандита.
   
       Опыт рукопашного боя у бывшего капитана ВДВ был богатый, да и стратегия нарисовалась в голове сразу. Пока эти двое не додумались зайти ему за спину, у офицера был шанс. Но шанс только на двоих. Один удар, с правой, и жертва ляжет на камни у подножия моста. Второму захожу под дых, и он «сломается» пополам прямо тут, но вот третий… Нет, так не пойдет. Закон улицы гласит- если уж драки не избежать -бей первым и бей главного. Тогда возможно и с остальными совладаешь. Как завалить такого громилу он уже знал, еще в училище был чемпионом курса по боксу. Тренер хвалил за хлесткий, незаметный для противника, нокаутирующий удар. Так и порешил, но сначала все же попробовать поговорить?

    -Здорово парни, вы что-то хотели? Пройти то можем? – Ща ты у меня пройдёшь – угрожающе буркнул Виктор и сделал шаг вперед. Ты вообще кто такой? Иди, давай по добру, по здорову. А вот со старой каргой мы хотим чуток побеседовать.- Иди ка бабуль сюда, ты видать забыла о чем мы договорились? Я чЁ бегать за тобой буду, отдай, что не твое, а то лиха хлебнешь. Не доводи до греха старая?

     Ну всё, видать не договоримся мы, понял Владимир и в следующее мгновенье Витя Бык ощутил удар. Он даже не сразу понял, что произошло. Сначала что-то сверкнуло в глазах, аж искры посыпались, а потом все погасло…Как будто выключили свет. 

     Как и предполагал Владимир, двое других были обескуражены сразу несколькими вещами. Первое - почему их босс рухнул, как большой шкаф навзничь, не отдав распоряжений и не предупредив их? Это было странно. Второе - откуда это ему так прилетело… Как обухом по голове. Третье – что им дальше делать…  Второй щелчок пришелся в нижнюю челюсть и стряхнул спесь у другого громилы. И снова, как и рассчитал Владимир, фактор внезапности сработал. Не ожидали «бычки» такой прыти от не молодого, на их взгляд, дядьки. Одним движением руки, он завел монахиню за спину. Прикрыв её собой, подтолкнул легонько на мост. Поле битвы, с поверженными противниками, было уже позади, за его спиной.Путь открыт.


 И можно было бы дать дёру. Но у Ефросиньи от ужаса и нервов подкашивались ноги. -Быстро не побежит по шаткому мостку.  А тут уже, с искривленным от злобы лицом, и сверкающими от гнева глазами, стал приходить в себя и подниматься потерявший сознание Бык. Да и второму удар достался вскользь, и он очухался быстрее, чем хотелось Владимиру. И третий, наконец, вышел из ступора. Дотумкал наконец, для чего он тут, и что надо кого-то ловить,пока самому не прилетело. Тоже ринулся за беглецами. - Вдвоем нам не уйти - промелькнуло в голове Владимира.

   Он стоял теперь между жертвой и преследователями. Путь для её отхода открыт, а она всё медлит и цепляется за одежду Владимира  - Беги мать, давай монахиня, вперед – по-военному скомандовал капитан. Ефросинья в растерянности стояла без движения уже на другом конце мостка – Беги мама, так же громко, но так нежно, по сыновни, крикнул он. -Беги родная, беги – добавил он совсем тихо. Я их задержу немного и догоню.
 
     Бой был неравен. Несколько минут шла ожесточенная драка. Парни давили его. Безуспешно пытались прорваться за улепетывающей по косогору, к стенам монастыря, монахиней. Владимир тоже краем глаза видел, как она  неуклюже семенит по освещенной луной тропе. Но уйти самому уже сил не было. Удары сыпались градом. Откуда ни возьмись, появилась арматура, которая рвала его плоть и ломала кости. Затем, один из бандитов вонзил ее остриём в ребра.

    Кровь застилала глаза, да они уже и так заплыли от полученных ударов. Все реже его ответные выпады достигали цели, и сила их была уже не та, мозг затуманился. Последнее, что сделал Владимир, он повернулся в след монахини, уже не видел ее конечно, но удостоверился что она добралась до укрытия. Для пущей уверенности он раскинул руки, вцепился накрепко в канаты моста, перегородив своим истерзанным и избитым телом узкий проход по мосту. Они ожесточенно его дубасили руками и ногами,душили и рвали, пытаясь отцепить его от канатов, но ему уже было все равно.

  Прямо за ним, там, где скрылась за стенами монастыря монахиня Ефросинья, стоял на другом берегу реки, тот самый «медбрат» из чеченского плена. Стоял и улыбался, светлой и радостной улыбкой и вокруг него был теплый, лучистый и такой неземной свет. Боль ушла, он уже не чувствовал ударов, не слышал дикого рёва Витьки Быка истерически всаживающего в тело Владимира свинцовые пули из своего ПМа.

     Владимир не видел Его, но он чувствовал Его присутствие. Того, кто ждет его сейчас, Того который привел его сюда, на этот мост, Того ,благодаря которому он выжил в плену, Того, кто даровал ему крест свой Святый ,благодаря Которому он вообще жил. И ради Которого он сейчас умирал.
А губы его, испуская последнее свое земное дыхание прошептали - В руце Твои Господи передаю дух свой. Ты же меня благослови, Ты же помилуй мя, и живот вечный Даруй ми. Ныне отпущаеши Ты раба Твоего Владыко с миром!

      А озверевший Витя Бык, растолкал своих помощников, и с диким остервенением, выхватил острый нож.  Кинулся на растерзанное тело и вырезал на спине склоненного, но все- же не сломленного, убиенного воина Владимира, кровавый крест, во всю его спину, прямо на ту, уже зажившую и затянувшуюся рану - «Раб Божий».
     Со стороны монастыря доносился набатный звон благовеста и уже бежали по косогору с фонарями вольнонаёмные рабочие и трудники с топорами   и вилами наперевес, поднятые Ефросиньей. Она обессиленная стояла на коленях у входа, не в силах и шага ступить от усталости. Воздев руки в небо и моля Бога о спасении воина Владимира от лютой смерти перед той самой иконой Спасителя с выщербленной пулевой раной.

               
               
                Крест.

    В лучах восходящего летнего солнца,похожего на большой спелый апельсин, отражающегося в каплях выпавшей росы на высоком холме в стенах Зареченского монастыря, открывается   вид на скорбную процессию монахинь, мирян, пришедших из соседнего села Малинки и приехавших из города.  Торжественно и монотонно бил благовест на колокольне. Испуганные шумом птицы кружили над золотыми маковками храма с блистающими на солнце крестами.  Прямо за алтарем, на холме, возвышается деревянный крест на могиле. Свежие комья, еще не высохшей, после погребения земли, густо покрыты полевыми цветами. Почетный караул, сделав три холостых залпа чеканя шаг прошел строем и отдал последние почести. На фото, улыбающееся лицо молодого задорного офицера, со служебного удостоверения, сделанного, наверное, сразу после окончания Рязанского военного училища ВДВ. Другой не нашли. На табличке сухие даты рождения и смерти. - Каких-то сорок четыре годочка - причитают старушки. -Такой молодой, перешептываются мужики. -Ты мой спаситель, ты мой герой –убивается седая монахиня Ефросинья с почерневшим от слез лицом – Ты прости меня сынок, за всё меня прости родной.
 
      Этот крест возвышается  на свежей могиле человека, который вроде и не был монахом, вроде и к церкви то отношения особо не имел. Но этот человек, убиенный воин Владимир, исполнил свой человеческий долг и донес свой крест до конца. Трудно оценить тот вклад, который он, ценой своей грешной жизни, внес в эту обитель. Истинно мученическую смерть он принял не за какие-то бумажки о собственности, он принес жертву во имя Христа. Он, одинокий, никому  вроде не нужный, отставной офицер и  кочегар в храме своим поступком собрал в монастыре сотни людей со всей округи,  которые пришли поклониться ему, отдать последние почести и, конечно же, помолиться за упокой его грешной  души.

     Как сказал на проповеди приехавший в монастырь на отпевании Владыка  Наум: -   Тот ли человек истинный христианин, которого крестили в младенчестве, который исправно ходит в храм и усердно ставит свечи. Тот ли, кто постится и бьет поклоны, соблюдая правила. Мы готовы на такие богоугодные дела, но готовы ли мы вот так, как этот человек на самопожертвование?  А я вот молю Бога об этом русском офицере. Может именно он, истинный воин христов, тот, кто прожил свою жизнь во грехе, но положил ее за ближнего своего, за други своя, а значит и за Него.  Он мог не знать много молитв, и в храм Божий редко заходил, мог терзаться сомнениями в Вере, мог даже кровь проливать, но шаг за шагом он шел к своему назначенному часу. И в этот самый час, этот человек, проявил все свои христианские чувства, показал силу своего духа и исполнил заповеди Его. Именно такие мученики и составляю сонм святых многострадальной Русской земли.

   С того  скорбного дня прошло уже больше двух лет. Селяне стали забывать эти события и людей с ними связанных. Большой,богатый, каменный дом,бывшего председателя Алехова и его семьи, стоял  в центре села в запустении с закрытыми наглухо ставнями и заколоченными крест на крест окнами.Заросший бурьяном двор мало напоминал ранее богатое,ухоженное хозяйство. Сам председатель, не смог жить в родном селе. После того ,как его сына судили и  приговорили к длительному сроку заключения,он собрав пожитки,ни с кем не прощаясь, покинул отчий дом. Сын Виктор, мотал срок в лагере под Владимиром. В народе поговаривали ,что Сан Федорыч  обосновался там, рядом с сыном, но это не точно.

  Мало кто заметил ,что совсем недавно ,в Зареченском монастыре, появилась новая монахиня. Скромная ,тихая послушница. Была очень трудолюбива и молилась со слезами беспрестанно.Звали её Феодора.Сама попросила у настоятельницы дополнительное послушание. Так теперь сама и ухаживает ,за единственной ,свежей  могилой, среди старых каменных плит на монастырском погосте.Монахиня каждый день,не смотря на капризы погоды,приходила к этой могиле. Стоя на коленях искренне молилась и снова плакала. Многим было не в домёк,дивились :- И что это она так убивается ,как за родного? Часто монахиня была тут не одна.С ней рядом стояла знакомая нам экономка монастыря матушка Ефросинья. Два одиноких силуэта,в предрассветной тиши, стояли склоненными перед могильным крестом. А с фотографии, на могиле, на них взирал, вечно  молодой и веселый офицер -Владимир Комаров. Закончив молитву, тихо шли ,рука об руку,в свои кельи думая каждая о своем.
 
  На службах церковных Феодора стояла склонив голову и скрывая лицо под черным  апостольником . Лишь немногие ,из сельских прихожан, смогли, в отраженном свете мерцающей свечи, увидеть ее лицо. Ахнув от удивления, осеняли себя крестным знамением, узнав в посеревшем от слез, знакомое  и постаревшее лицо:- Людмила? Ты ли?.
  Монахиня ,еще ниже опускала глаза и молча уходила. Человека с таким именем больше не было на свете,а была монахиня Феодора которая слезно молила Бога о оставлении грехов убиенному воину Владимиру и её любимому сыночку ,рабу Божьему Виктору.         
 
     p.s. Все персонажи этого рассказа наверное вымышленные, а может и нет, но всякое сравнение с реальными людьми недопустимо, я почему-то верю, что таких или очень похожих сюжетов много в истории нашей многострадальной Родины.

Особая благодарность автору идеи, брату во Христе Капканову Владимиру Владимировичу. Замечательный человек и христианин. Я лишь только изложил его идею, как мог, на бумаге.