Дядя Серёжа

ДЯДЯ СЕРЁЖА

РАССКАЗ


           Мы долго, полсмены отдирали лопатами слежавшийся угольный шлам, затем загружали его в партию из трёх вагонеток, сцепляли их между собой и с шахтным электровозом, и только потом, уставшие после тяжёлого труда, присели отдохнуть в углу камеры на сложенные распилы.
           Мы – это я, Анатолий, студент-практикант, а для друзей и приятелей просто Толик, Митя, тоже студент, а также дядя Серёжа и Мишка, наши наставники-шахтёры. Оба они уже в летах, а Мишке через год исполняется пятьдесят лет, и он уходит на пенсию. У меня сначала никак не получалось называть его Мишкой, и я всё норовил говорить ему «Михаил Геннадиевич», но он только сердито косился в мою сторону и молча отворачивался. Будь старый шахтёр хоть немного разговорчивее, то, может, и накричал бы на меня, но за всё время нашего знакомства Мишка не сказал и пятидесяти слов. Вот и теперь: примостился в сторонке и замер, – будто уснул.
           Дядя Серёжа – кряжистый мужчина лет сорока пяти, приземистый, лысеющий, с могучими руками и крепкими, короткими ногами. Поражает постоянное спокойствие лица и неторопливость, скрупулёзная расчётливость каждого движения. Ходит всегда мягко, неслышно, словно охотник, выслеживающий дичь. Дядя Серёжа и в самом деле охотник, это я узнал как от него самого, так и из шуток товарищей-шахтёров. Они любили подтрунивать над профессиональной слабостью преумножать размеры и количество добытых трофеев. Но дядя Серёжа не обижался и только снисходительно улыбался, искренне жалея этих людей, ничего не смыслящих, по его мнению, в охоте, да и не любящих её. Всякого новичка он перво-наперво спрашивает, не охотник ли он, и если получает отрицательный ответ, то сразу же теряет к этому человеку всякий интерес.
           А вот мне Дядя Серёжа свой обычный вопрос не задал и, когда я узнал о его привычках, то очень удивился.
           Сегодня я наконец решился заговорить с ним об охоте, тем более что сам давно мечтал приобрести ружьё и бродить с ним по полям и лесам в поисках дичи. Моя настольная книга с детских лет: «Из жизни натуралиста» Евгения Спангенберга, а такое захватывающее чтение даром не проходит – заболеваешь охотой накрепко и фанатично.
           Едва мы расселись на шатких сосновых распилах и вытерли со лба обильно выступивший трудовой пот, как я, прокашлявшись, начал издалека:
           – Дядя Серёжа!
           – Что? – полуобернулся он.
           – Дядя Серёжа, я хочу стать охотником. Вы человек опытный, подскажите, что для этого нужно? В смысле, что требуется, чтобы меня записали в общество охотников? Купить ружьё?
           – Тебя в охотники? – даже как-то оторопел Дядя Серёжа.
           Мишка тоже поднял глаза и даже, показалось мне, усмехнулся, что на него было совсем не похоже.
           – Тебе, Толик, сидеть бы где-нибудь на ферме и процент жирности в молоке измерять. Куда тебе в охотники? – неторопливо отрезал дядя Серёжа, скептически оглядывая меня с головы до ног.
           Надо сказать, что у меня телесное сложение тонкое, городское. На охотника в представлении дяди Серёжи я, наверно, походил мало.
           – Охотник должен быть крепким и выносливым – говорил он, будто подслушав мои мысли. – Есть, конечно, и такие, что приедут, поищут, допустим, зайца час-другой, третий, а потом садятся под куст пить водку. Разве это охотники? А приедут домой, так и запустят байку, что, мол, и волк от них ушёл, и зайца подстрелили, да тот в болоте утоп, и ещё много такой разной дряни. Встречал я таких… А настоящий охотник, он что? Ты, допустим, вышел – вроде и солнце, тепло и сухо. А тут – хлоп! – и дождь пошёл, да ливень, да с градом. Домой идти? А как же заяц? – бросать? Нет, настоящий охотник на то и профессионал своего дела, чтоб и в дождь и в снег переть напролом. Страсть чтобы к охоте была. Ты что думаешь – заяц по наезженной дороге бегает? Нет, он, поросёнок, в грязь норовит, да по пахоте шугануть. И ты – туда же, за ним в пахоту лезешь, потому – нельзя зайца прозевать. Лицензию купил? Купил. А придёшь без зайца – что тебе жена скажет? Скажет, что деньги, честно заработанные, на ветер спустил. Это точно, с самим случалось. Оно, конечно, иной раз и пустым вертаешься, – не без этого. Но тогда, значит, уже страшно не повезло, тут объяснять больше нечего. Чтобы охотником стать, нужно об этом хотеть с детства. Я вот почти тридцать лет как ружьё в руки взял. Могу сказать без хвастовства, что все наши степи исходил, всех зверей и птиц повадки знаю. Ты возьми зайца-беляка: хитёр, поросёнок, – и только старый, опытный охотник знает, что он может под снегом, прямо у тебя под ногами лежать. Спит, значит, косой, а снег и намёл на него сугроб. И хоть бы ты что ему – спит! Даже и лучше, теплее в снегу. А тут как раз ты идёшь по насту – и прямо над ним. Он сразу и проснётся и тихо, незаметно, переползёт под снегом в сторонку. Ну не фокусник?! А лиса? Та бегает так шустро, что не всякая собака догонит. Не зря в сказках лиса самая хитрая: сам проверил и говорю – точно! Однажды я с собакой выследил рыжую в лесопосадке, и до самой Медвежанки, а это километров двадцать, не меньше, за ней гнался. Двадцать километров! Ты в жизни больше пяти километров кряду проходил пешком?
           – И даже больше, – отвечал я с обидой. – Прошлым летом мы с друзьями прошли тридцать километров по Кавказу, – и ничего. За плечами рюкзаки и палатки, и колья. Прошли, и ничего с нами не случилось – выдержали.
           – Вы же по дороге шли, – вмешался Митя, ехидно усмехаясь. Он давно не любил меня, впрочем, как и я его.
           – Да там дорога только для смеха дорогой называется. Это тропинка, – оправдывался я.         
           – Вот, вот, – подхватил дядя Серёжа, – дорога. А тут ты смотри: заяц по дороге не побежит, лиса подавно прыгнет в самые колючие кусты, а ты – за ней, только глаза на лоб лезут. И надо ещё ружьё наизготовку держать, и зверя не отпускать, и все двадцать километров бегом, – ты попробуй!
           Я молчал, захваченный рассказом старого охотника, и боялся перебить. Видя, что я молчу, и приняв это как знак моего поражения, дядя Серёжа, уже не сердясь, похлопал меня по плечу.
           – Не расстраивайся, Толик: процент жирности молока тоже нужно кому-нибудь замерять. А настоящим охотником тебе не бывать, уж тут ничего не поделаешь, – продолжал он. – Если хочешь знать, я тоже не настоящий охотник, я так себе – любитель. А вот дед мой, тот был настоящим охотником. Помню, случилось это лет пятнадцать назад, когда я ещё на шахте не работал. Пишет мне дед, что старый стал, руки уже не те, да и глаза не такие острые как прежде бывало. А тут как назло рыжая взялась по селу курей воровать. Все местные охотники её ловили, а она, видать, матёрая была, – уходит, гадюка, хоть ты ей что. Пишет, что, может быть, ты, Серёга, выберешь время да приедешь поохотиться. Ну, я в отпуске тогда был, жену дома оставил, а сам – к деду. Приезжаю к нему – а он живёт на моей родине, в Ростовской области, – и сразу со своей «тулкой» в степь. Целый день гонял лису, а близко к ней подойти не смог: не подпускает старая. Я уже и так, и эдак, и ветер вроде бы ко мне, а всё чует меня. Пришёл я вечером голодный, злой, а дед ещё и шутит, что вот он-де был охотник, а я так, городской селезень и всё тут. Рассердился я тогда на деда, но промолчал. Да и что говорить, если лисица меня перехитрила? На другой день я встал пораньше, умылся, побрился и стал собираться снова за лисой. А дед как увидел меня, так сразу закрутил носом и руками замахал. Я-то, кричит, думал, что внук у меня охотник, а он – стиляга. Дед аж затрусился от злости. Скидай, говорит, всё с себя и чтоб духу твоего на охоте не было. Одеколоном от тебя, говорит, за километр несёт, я и то слышу, а лиса – она что, дура?
           – Вот с тех пор я и перестал перед охотой бриться, – закончил дядя Серёжа. – А курить я бросил ещё лет двадцать назад – тоже дед отучил. Охота не любит городских запахов.
           – А что же с лисой? – спросил я, ловя каждое его слово.
           – Лису я на следующий день подстрелил, под вечер.
           – И в суп? – спросил Митя, тоже внимательно слушавший рассказчика.
           – Нет, в суп она не годится. Её не только люди – её никакая тварь не ест. Как-то раз я за зиму штук десять набил и бросил на огород: может, вороньё поклюёт. А весна пришла, и вижу: все десять как лежали, так и лежат, только мясо будто вяленое стало. Пришлось отнести в балку и закопать. А вообще-то лиса очень интересный зверь: вроде бы и хитрая, а иной раз сама под ружьё лезет. Как-то в молодости, когда я жил с дедом в Сальских степях, – а было мне тогда не больше шестнадцати, – взял я дедово ружьё и вышел поохотиться. Зима, наст держался крепкий, человека выдерживал запросто. Солнце встало и – ни ветерка, а воздух такой, что стоял бы и дышал хоть весь день. Ну, я и остановился подышать. Ружьё опустил, и даже, помню, шапку снял. А тут из-за бугорка лиса выбежала – и на меня. Я стою, боюсь шелохнуться. А лиса, видно, тоже разомлела: кувыркается, хвостом виляет и меня будто не видит. Она, может, и видит, но чувство опасности потеряла, и к тому же ветерок, лёгонький такой, на меня дует, – вот она и сплоховала. И, представь себе, подбежала ко мне и остановилась метрах в двадцати. Тут только она всё поняла,  метнулась в сторону, только хвост мелькнул. У меня рука не поднялась выстрелить. Когда стреляешь в беззащитное животное – это не охота, это убийство.   
           Дядя Серёжа замолчал. Он смотрел на противоположную стенку камеры, но чувствовалось, что мысли его далеко-далеко отсюда, в родных Сальских степях, где в это время трава выше пояса, и бегают в ней непуганые зайцы и лисы. Мы тоже молчали. Стояла глухая, тяжёлая тишина, какая бывает только в шахте.
           Дядя Серёжа вдруг встрепенулся, покосился на нас виновато и кашлянул.
           – Заболтались мы, – сказал он, вставая, – а работа стоит. Вставай, Мишка, пойдём на «тридцать восьмые» штреки, мотор грузить.
           Мишка встал и молча вышел из камеры. Я шёл последним и, глядя на широкую спину идущего впереди дяди Серёжи, старался шагать так же широко и уверенно. «Какая всё-таки у него чертовски интересная жизнь, – думал я, – ему, наверно, не стыдно ни за один прожитый год. А их у него целых сорок пять».
           И ещё: вспоминая спасённую лису, я понял, что едва ли стану охотником.               
   
9 января 1977 года


ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС 

Рисунок Владимира Оберемченко г. Макеевка


Рассказ опубликован в книге: ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС "Лунный Донбасс" г. Донецк, "Издательский дом Анатолия Воронова", 2020 г., стр. 49.

Рассказ опубликован в сборнике "Шахтёрский труд достоин славы. Посвящается 300-летию первой государственной экспедиции по разведке залежей каменного угля в Донбассе, горнякам-новаторам, бригадирам шахтёрских коллективов, маркшейдерам, геологам угольных шахт". г. Донецк, 2021 г., стр. 101.

Рассказ опубликован в литературном альманахе "Откровение" №28 Ивановского отделения Союза писателей России, 2022 г., стр. 264.