Как меня в заграницу не пустили

                (Из цикла «Эпизоды советской жизни»)

   В конце 60-х годов в нашей социалистической стране стало приоткрываться «окно в Европу». На предприятия стали выделяться туристические путёвки на коллективные поездки в европейские соцстраны (Болгарию, Чехословакию, Венгрию и др.). Количество путёвок было мизерное, а желающих много, да и предпочтение отдавалось рабочим, причем пожилым и многосемейным.
 
   Я в это время уже работал инженером, и претендовать на такую путёвку у меня не было шансов. Но, когда поступление таких путёвок стало повторяться, и появились случаи получения их из числа ИТР (Инж.-технич. работники), я решил, что и я могу стать претендентом на подобную путёвку.

   Мои анкетные данные были вроде неплохие. Я работал на этом предприятии с 16 лет, прошел путь рабочего, мастера, техника, инженера, причём учился в техникуме и институте без отрыва от производства. Я пережил блокаду, отслужил три года в армии, был женат, имел ребёнка. Одним словом, имел образцовую анкету, исключающую возможность невозвращения. Правда, имелся один изъян в пятом пункте, но я наделся, что в данном случае он не должен иметь отрицательного значения.

   В результате, кандидатуру мою приняли к рассмотрению. Я  успешно прошел через несколько комиссий, ответил на многочисленные международные вопросы, ну а в личном плане обо мне всё знали и так. Для окончательного решения нужно было пройти ещё общественную комиссию при райкоме партии. Комиссия эта, в основном, состояла из внештатных работников райкома, пенсионеров – старых большевиков. Решения её имели рекомендательный характер, но к ним очень прислушивались.

   Прошло сколько-то дней. Под грузом производственных проблем я подзабыл об этом, но однажды мне позвонили из секретариата и сказали, что сегодня, к такому-то часу я должен явиться в райком на данную комиссию. До назначенного времени оставалось ещё несколько часов, расстояние до райкома было небольшое – две трамвайных остановки, и я рассчитал, что если выйду за 45 минут, то вполне успею.
 
   Заработавшись, я спохватился только тогда, когда до указанного времени оставалось всего полчаса. Я бегом направился на остановку трамвая, проехал необходимое расстояние, и опять же бегом добрался до райкома. И только у входа в здание, сунув руку в карман, обнаружил свою оплошность.
 
   Дело в том, что у меня было слабое зрение, точнее, значительная близорукость. Без очков я видел чёткие очертания предметов или лиц только на расстоянии менее одного метра. Для обеспечения видимости на большем расстоянии у меня были очки «минус 5 диоптрий». Поэтому читать, писать или беседовать с рядом сидящим человеком я должен был без очков, они мне только мешали, а для нормальной видимости на расстоянии очки были необходимы. Во время учёбы, когда надо было смотреть на доску и писать в тетради, приходилось попеременно одевать и снимать очки, что приводило к большим неудобствам.

   Кроме всего этого, при нахождении на улице при солнечном свете в светлых очках мне было больно глазам. Воспользоваться обычными солнцезащитными тёмными очками я не мог, т.к. в них я становился почти слепым. Были специальные накладки из тёмного пластика, которые закреплялись на обычных очках, и я ими пользовался. Но, во-первых, они часто ломались, а, во-вторых, двойной ряд стёкол приводил к оптическим искажениям. Поэтому, как только появилась возможность заказа оптических линз из тёмного стекла, я воспользовался этим.

   При мне всегда были светлые и тёмные очки, и я пользовался теми или другими при соответствующей необходимости. В те социалистические времена нахождение в помещении в тёмных очках считалось признаком буржуазности и «западности», и рассматривалось весьма негативно. Я старался придерживаться принятого «этикета», но иногда, входя с улицы в помещение, забывал сразу сменить очки, и спохватывался только, заметив косые взгляды или получив замечание.

   Вернусь к своему приходу в райком. Подойдя к входу в здание в тёмных очках, я вознамерился заменить их на светлые, и обнаружил их отсутствие. Как видно, спеша не опоздать, я или забыл их на рабочем столе, или они выпали из неглубокого кармана во время бега.

   Я задумался, как же мне поступить. Не идти на комиссию – значит рисковать поездкой, т.к. такая комиссия собиралась довольно редко. Пойти в тёмных очках – значит рисковать возможными неприятностями. И я решил среднее – попеременно одевать и снимать очки, как когда то в студенческие годы. Забегая вперёд, могу признать, что это тоже был не лучший вариант.

   Войдя в вестибюль, в котором располагались второстепенные помещения, я одел очки, чтобы отыскать милицейский пост перед лестницей, ведущей в верхние служебные помещения. Подойдя к милиционеру, я снял очки и предъявил свой паспорт. Милиционер отыскал мою фамилию в своём списке, и назвал этаж и номер комнаты, куда мне следовало пройти. По лестнице я поднимался без очков, но войдя на свой этаж, я одел очки, т.к. мне надо было найти нужную мне комнату, а цифры номеров, располагавшиеся над дверьми, были довольно мелкие.

   Перед входом в комнату я снял очки, но войдя в приемную, где сидело несколько человек, я одел очки, чтобы отыскать нужную мне секретаршу. Та отметила меня в списке и велела ждать вызова, и я снял очки. Когда меня вызвали, и я вошёл в комнату, где заседала комиссия, то понял, что без очков я не сориентируюсь, куда идти, и был вынужден одеть очки. Я сел на место, которое мне указал председательствующий, и снял очки.

   Первые вопросы, которые мне были заданы, конечно, касались моих злополучных очков: - «Почему в помещении я пользуюсь тёмными очками, почему я произвожу с ними такие издевательские манипуляции, и не является ли всё это тлетворным влиянием Запада». Я пытался им объяснить, что со мной произошло, но они меня не слушали и перебивали.

   Тогда я привёл им пример, что и они манипулируют своими очками, одевая их, когда читают мою характеристику, и снимают, когда, глядя на меня, задают вопрос. Я же делаю всё наоборот, и это потому, что у них оптическая дальнозоркость, а у меня оптическая близорукость. Я попытался изложить им научные основы этих явлений, но это их совсем рассердило, и они прекратили мои словоизлияния, сказав, что здесь не место выпячивать свою образованность.

   И я физически почувствовал идущую от них классовую враждебность. В качестве примера могу привести чувство, которое испытываешь встретившись с недостаточно интеллигентной компанией, у которой ругательством считается выражение «слишком образованный», и достоинством - «мы ихних университетов не кончали».

    Затем меня всё же спросили что-то о генсеках соцстран, но от волнения я перепутал болгарских, польских и венгерских руководителей компартий между собой. Получилось почти как у Высоцкого в песне о загранпоездке. Одним словом, меня выпроводили, и я уехал, уже постоянно одев очки, и поняв, что «заграницу» мне не видать.

   Но оказалось, что это ещё не главная беда. На предприятие, где я работал, из райкома пришла бумага, в которой писалось, что я не только не достоин загранпоездки, но имею антисоциалистические взгляды, не совместимые с выполняемой работой. А это, если дать той бумаге ход, могло испортить всё моё будущее.

   Хорошо, что секретарь парткома предприятия, Николай Васильевич, был умным и порядочным человеком, хорошо знавшим меня ещё со времён, когда я работал слесарем в его бригаде. Он поехал в райком и отрегулировал этот вопрос. Но, больше я никогда даже не пытался претендовать на поездку в «заграницу».