Глава 10. Навязанная помолвка

Ужинали только втроем: Пани Агата, Янина и поручик. Павлина с Бондариком уже на обеды не приходили, ели у себя. Зося тоже обедала с мамой. Так что поручик имел возможность говорить все, что ему придет в голову. Того же дня за ужином, он сказал:
– Уважаемые пани Агата и панна Янина, завтра мы уезжаем. Я вам очень благодарен за гостеприимство. Не знаю, чем вас отблагодарить. Но, у меня к вам большая просьба. Когда я отремонтирую свой дом, или хотя бы немного приведу его в порядок, разрешите мне приехать и отвезти вас к себе в гости. Не откажете?
– О, пан Густав! Спасибо за приглашение, но как-то неудобно. Женщин в вашем доме нет, а ехать к молодому холостяку как-то неудобно и неприлично.
– А вы одни не поедете. Возьмите Бондарика с женой и дедушку Вишневского, и вообще, можете взять с собой, кого захотите.
– Хорошо. Но, чтобы вам было меньше хлопот, так, я одна с Бондариком и приеду.
– О, нет, без панны Янины будет нехорошо. Я прошу руки панны Янины и думаю, она мне не откажет, и вы тоже ничего не будете иметь против.
– О, я нисколько не против. Я даже рада, а вот, что скажет Янина, не знаю, – сияя, ответила пани Агата.
– Панна Янина, вы согласны? – настаивал Густав.
– Я вам завтра скажу. Мне надо посоветоваться с моей молочной мамой, – ответила Янина.
– Какая она вам мать! Мне кажется, вы должны советоваться только с вашей тетей, пани Агатой, она вам родная.
– Да, конечно, но все же я ей скажу.

Утром, прощаясь, Густав повторил свою просьбу.
– Хорошо, пан Густав, мы поедем к вам в гости, – ответила пани Агата за себя и за Янину.
После отъезда Густава Павлина позвала к себе Янину. Ей было ее очень жаль.
“Янина круглая сирота, она даже не Раевская. А тетка? Что тетка? Она не разбирается в людях. Кто бы не заговорил с ней ласково, тот уже хороший. Густав быстро это понял и льстил пани Агате напропалую. А Янина, такая рассудительная девушка, и тоже потеряла голову. Надо ее спасать, жалко сироту. Правда, Янина ее, Павлину, обидела, но не надо быть злопамятной. Придет время, Янина узнает, кто она такая, и покается, что глупо поступила”, – так рассуждала Павлина в ожидании Янины.
Янина вошла, поприветствовала ее, и спросила:
– Здравствуй, мамочка, ты меня звала?
– Да, детка, звала, хочу с тобой поговорить.
– О чем, мамочка, что-то серьезное?
– Даже очень серьезное. Знаешь, Яня, я бы не советовала тебе спешить с этим поручиком. О нем плохо говорят, он злюка. Разве у тебя мало кавалеров, или их больше не будет? Не спеши ему давать свое последнее слово. Подождем и лучше его узнаем. Ты знаешь, как он вчера своего денщика избил?
– Это неправда, его вчера в селе хлопцы избили.
– Какие хлопцы? Это Густав его избил.
– А почему денщик самовольно гулял где-то восемь суток? Ты про это знаешь?
– Яня, нигде он не гулял. Кудыма заблудился в лесу и чуть не умер с голоду. Он еле пришел к моему отцу и там лежал больной четверо суток.
– Я этого не знала
– Вот видишь, Густав тебе этого не сказал.
– Ну, хорошо, пусть так. Но, почему Кудыма без спроса пошел в лес гулять?
– Потому, что Густав отпустил его на целые сутки, а что тот заблудился, то не по своей воле люди блуждают. Это случай и за это не бьют.
– Может, и так, но без спроса далеко не уходят. И знаешь, мама, я уже взрослая, и жениха себе выберу, какой мне понравится.
– А почему ты не выбрала капитана Зарецкого? Такой парень! Хороший, красивый и умный.
– Да, хороший. Но ты, мамочка, не знаешь, что у него есть жена и сын.
– У Зарецкого жена? Кто тебе сказал?
– Ну, про себя он сам не скажет, раз глазки девушкам строит. Правда, жена его незаконная, но все же жена. Мне таких не надо.

А в доме дедушки Матвея Зосю ждал сюрприз – письмо от Алексы:
“Здравствуй моя очень-очень дорогая Зосенька!
Как твое здоровье, что поделываешь? Не скучаешь ли по Алику, то есть по мне? Я, например, очень скучаю. Стою на посту и только о тебе думаю. Так замечтался, что один раз чуть врага не пустил на нашу сторону, но все же успел поймать. И наверно, все кости переломал бы ему за то, что полез на нашу сторону, а главное за то, что помешал мне мечтать о тебе. Но он сказал мне такое слово, что я не только перестал его лупить, но даже пожалел. Спрашиваю его: “Что ты сказал? Повтори”. А он говорит: “Слушай, постовой, мне у вас ничего не надо. Я перешел границу только по своим делам, для меня они очень важные, а для вас не имеют никакого значения”.
– Да какие такие дела у тебя, чтобы нас не касались? Раз нарушил запрет, значит, нас касается.
– Постовой, – говорит, – Как ты не можешь понять, я одну вашу девушку люблю. Вот и весь секрет. Ты её спроси, и она тебе подтвердит.
– Хорошо, – говорю, – Может, и правда, но я решать твою участь без начальства не могу.
Вот, Зосенька, какие дела. Любовь великое дело и сила.
Пока. До свидания, до скорой встречи, мое счастье. Целую твои ручки и глазки тысячу раз. Твой Алик.
P.S. Жди меня к Новому году. Приеду точно, мой начальник обещал. А как Буян? Продали? Если продали, жалко. Он бы мне пригодился”.

– Ну, что там Алик пишет? – спросил дед.
– На, дедуля, читай, здесь секретов для тебя нет, только другим не говори пока. Так приятно иметь свою тайну. А вдруг он еще передумает, тогда перед моими мне будет стыдно.
– Да, ты права, не скажу никому.

В августе поручик Маревич приехал за Яниной. Густав тропился, только переночевал и чуть свет они уехали: Янина, пани Агата, Павлина и Бондарик. Густав и Кудыма ехали верхом, остальные в экипаже.
В своем доме Густав гостей не приглашал, была только одна женщина, которая готовила еду. Уже вечером вдруг привезли местного священника, Войдя в дом, тот спросил:
– Что же за торжество в этом доме, что даже меня пригласили?
И Густав, представляя гостей, сказал:
– Отец, это моя невеста, а это родственники. Я вас пригласил и прошу нас благословить. Вот наши кольца для помолвки, – и Густав положил на стол коробочку.
В ней были два кольца с темно-красными камнями. Одно кольцо, большое, мы уже знаем – Густав отнял его у Кудымы, а другое, маленькое, он прикупил.
Священник прочел молитву, перекрестил молодых и велел надеть кольца друг другу. Все произошло так быстро, что невеста и ее родственники не успели сказать ни слова – ни одобрения, ни протеста. Когда священник уехал, Павлина спросила обоих, Янину и Густава:
– Что за спешка такая? Разве ваш корабль уже отплывает в море, а вы не успеваете сесть?
Густав сверкнул на Павлину глазами и ответил:
– Пани Павлина, у меня отпуск кончается. Сегодня четверг? А на следующий четверг, я уезжаю на службу.
На самом деле, не служба была причиной такой спешки. Густав боялся, что в любое время может приехать Роман и помешать его планам. Янина была для Густава богатой невестой. К тому же, она красивая. Но, главное, Густав завидовал Роману, всё и всех к нему ревновал и, конечно же, только из принципа не мог допустить, чтобы Роман женился на Янине. Вот и вся причина спешки.
Пани Агата была в восторге. Она думала, что Густав спешит с женитьбой из-за большой любви к Янине, ее любимой племяннице. А Янина была, как во сне, и твердила лишь одно, что все завидуют её счастью, и что Густав лучше Романа хотя бы потому, что Роман донжуан, а Густав порядочный человек, хоть и не так умен.

– Ну, Роман, поздравь меня и отдай свой пистолет. Янина моя невеста. Не веришь? Спроси Кудыму, он был свидетелем нашей помолвки. Позвать Кудыму?
– Не надо. Вот пистолет, бери.
– Ты что, уходишь? Не хочешь меня поздравить?
– Нет, не хочу, – с камнем на сердце ответил Роман.
Густав ликовал и бормотал себе под нос приятные слова: “Ага, Ромашка, не удалось? Гордый пес. Ишь, как голову опустил женатый братец с сыном. Вот чем я убедил Янину. А она, простушка, поверила. Надо как-то постараться и скорей жениться, чтобы не всплыла моя сказка”.
Услышав новость Густава, Роман сел на коня и уехал далеко в поле переживать свою неудачу. Он пустил коня пастись, а сам сел под копной ржи и горько заплакал.
“Как это бывает?” – думал он, – “И зачем я ее полюбил, разве мало девиц на свете? Как говорит наш сержантик, магнит, притяжение. И как это чувство побороть в себе? И разве она с Густавом будет счастлива? Нет, не будет. Густав злюка, он ее изведет. А кому скажешь? Не поверят. О. как здесь хорошо, рожью пахнет. Вот так бы уснуть и не пробудиться. А небо чистое, лазурное, тучки беленькие, как пушинки. Вот на одной тучке Янина сидит и рукой машет. Какая она красивая, волосы длинные, русые. Как красиво будет, когда она распустит их под фатой. А мне сразу показалось, что она ко мне неравнодушна, а потом вдруг стала другой. Вот тучка улетела, и мечты мои тоже улетели. Ну, что же, Роман, наверно, будешь холостяковать до гроба. Поговорил я с тобой и хватит. Не показывай свою печаль никому, пусть не радуется твой враг. Пора явиться в канцелярию, может там меня ищут. Где ты там, мой вороной! Иди, моя лошадка, поедем. Сейчас я велю дать тебе свежего сена. Иди, мой мальчик, иди”.

Настала осень, пошли длинные дни. Зарецкий ушел с квартиры в казарму. При казарме была отдельная комната, он туда и поселился. Ему не хотелось жить в одной комнате с Густавом. Конечно, Роман по чину был старше Густава и мог его выселить, но не хотел с ним говорить вообще. Они встречались только на службе, и разговаривали только по служебным делам. Вечера Роман проводил с солдатами. Солдаты Романа любили. Новый год Роман просидел в своей комнатушке с книгой в руках.
Однажды на посту стоял Алекса Бродницкий. Он вынул письмо от Зоси и уже в сотый раз его перечитывал. Капитан, проверяя посты, подъехал к нему так близко, что мог бы легко убить, если бы был врагом.
– Постовой! – закричал капитан, – Ты на посту или в зале-читальне сидишь? Кто тебе разрешил развлекаться во время караула? Жаль, что я тебя, не сшиб с ног и не связал, как барана.
– Виноват, пан капитан, – вытянулся в струнку Бродницкий.
– Виноват? А что бы ты запел в руках врага? Пошел бы за ним связанный, как теленок, и блеял бы по-телячьи от испуга? Вот всыплю сейчас несколько нагаек, чтобы не мечтал на посту про небесные миндали. Ну, как, согласен?
– Согласен, – стоя навытяжку, сказал Бродницкий, – И всыпьте, сколько хотите, только не поручайте этого дела поручику.
– А какая разница, кто тебя отрезвит, я или он?
– О, разница большая. Если вы будете бить, это будет в силу наказания, а если поручик, тот будет бить для своего наслаждения. И половину порции наказания оставьте Зосе Вишневской.
– А это зачем? Она что, стояла с тобой на посту?
– О, если бы она стояла со мной на посту, я бы совсем с ума сошел. Бегал бы по реке и на том берегу всех немцев перецеловал.
– Ах, ты болтун. И подвесила же тебе мать такой язык, что и у черта оправдаешься. Ну, ладно. Больше чтобы я на посту тебя в таком виде не застал, а то поручика придется звать на помощь. А что там Зося пишет, не передавала мне привет?
– Передавала, и дед Матвей тоже.
– А еще кто?
– Больше никто. Мы с Зосей ведем переписку секретно.
– Это почему так?
– Вечером расскажу, если позволите.
– Хорошо, расскажешь. Но, ты на Новый год к ним ездил, зачем, если не секрет?
– Да, ездил, и два дня провел с Зосей у деда, но никто об этом не знает, только, дед. О. если бы вы знали, как дедушка вас любит. Все о вас спрашивал и просил, чтобы вы к нему приехали. А поручика очень не любит, и удивляется, что панна Янина согласилась выйти за него замуж. Дед и Зося говорят, что поручик чем-то приколдовал девушку.
– Ну, ладно. Стереги границу, будь предельно внимательным, а я поехал дальше. Вечером приедешь и расскажешь, что там у них было.

Был уже март. Начальство посылало капитана и его команду на опасные и сложные задания. Те старались изо всех сил, чтобы получить хорошие характеристики о своей службе.
Однажды послали поручика Маревича отвезти ценный пакет высшему командованию. Срок дали в зависимости от ответа. Отдав пакет начальству, он спросил, когда будет ответ. Ему сказали, что не раньше, чем через десять дней. Тогда он спросил, можно ли ему приехать за ответом через две недельки. Ему разрешили. И Маревич, пользуясь случайно оказавшимся свободным временем, помчался в Казимировку.
Он ехал и радовался, думая:
“Вот хорошо, лучше быть не может. Пока мой братец демобилизуется, я успею увезти Янину к себе”.
Коня Маревич не жалел, и уже на второй день был на ферме у Раевских. Погостив два дня, Густав уговорил пани Агату и Янину поехать к нему домой.
– Что же мы там будем делать без вас? – спросили обе женщины.
– О, пани Агата, Вы знаете, что в первых числах мая я приеду домой на постоянное место жительства, а к посадке огорода и посеву будет уже поздно. Вот я и прошу вас и Янину присмотреть за нанятыми людьми, как они посадят и посеют. Вы знаете, что без хозяйки никто вам хорошо не сделает.
Агате понравился хозяйственный уклон Густава. Она согласилась.
– И долго мы должны здесь сидеть? – спросила она.
– Сколько хотите. Два месяца пройдут незаметно. В мае справим свадьбу. Правда, моя дорогая панна Янина? Я постараюсь к вам наведываться. Меня будут посылать с секретными пакетами, ведь мне доверяют. И вот я выкрою денек, чтобы вас навестить.
На прощание Густав сказал Янине:
– Моя дорогая девочка, будь как у себя дома. Да ты уже у себя дома. О, как я счастлив. Недаром мне Роман завидует.
Янину после этих слов почему-то передернуло. Она вспомнила Романа, как он попросил у нее незабудки, а потом ночью положил на подоконник букетик незабудок, и как ей снилось, что он во сне ее целовал, и как говорил, что цветы, подаренные ею, будет хранить до гроба. Янина тяжело вздохнула.
Густав заметил, что на лицо Янины набежала тучка, и он пожалел, что напомнил ей о Романе. И чтобы она забыла его, стал рассказывать какой-то смешной анекдот.
Женщины остались у Густава на хозяйстве и усердно старались помочь, конечно же, с помощью нанятых людей. И огород был посажен, и поле засеяно, и цыплят развели, а Янина даже достала кошку Мурку. Пани Агата уже хотела, было, пригнать с фермы две коровы, но Янина не разрешила.
– Смешно, тетя, еще свадьбы не было, а ты уже приданое тащишь.

Густав мог бы побыть дома еще два-три дня, но ему надоело постоянно говорить своей невесте комплименты. А еще хуже ему надоела пани Агата со своими советами.
Попрощавшись, Густав с облегчением сел на коня и уехал. Отъехав несколько верст от села, Густав пустил лошадь вольно и плелся не спеша. С Кудымой тоже не хотелось говорить. С тех пор, как он отнял кольцо и избил своего денщика, Густав чувствовал себя с ним неловко. Но отправить его от себя тоже не хотел. Кудыма был полезным человеком, а искать другого такого Густаву не хотелось. Ведь через два месяца конец службы.
Солнце уже спряталось за землю, бросая свои последние лучи. Вдали виднелись Карпатские горы. Между ними вилась дорога, по которой надо было ехать. Спустившись в ущелье, Густав впервые за день заговорил с Кудымой:
– Слушай, Кудыма, неплохо бы где-нибудь заночевать. Но, где тут заночуешь, одни камни.
– В камнях тоже люди ночуют. Разведем огонь, и ночевка. Невеста надавала вам всяких кренделей, голодным не будете.
– А ты что, есть не будешь? Нам дали на двоих, сам всего не слопаю.
– Я привычный, могу и по четверо суток не евши быть, Вы это знаете.
Густаву стало неприятно, что Кудыма таким способом напомнил ему о несправедливых побоях и подумал:
“Ах, паршивец, значит, таишь обиду на меня и предлагаешь ночевку между этими утесами. Нет уж, не такой я глупый, чтобы ночевать с тобой один на один”.
И будто бы не поняв его слов ответил:
– Да, ночевать-то можно и кушать есть чего, но лучше спать на постели, чем на камне.
– Да, конечно, постель не камень, – согласился Кудыма, а сам подумал: “Эх, ты, жадина, не боялся бы я греха, ты бы отсюда не вылез. Привалил бы камнями, и крышка. Мне тебя придавить, что муху раздавить. Но, ничего, я еще найду момент”.