Муха

МУХА.
(Рассказ для переработки в литературный сценарий к/м кино. Заказчик: ТО "Киностудия "Белая Скала").


«Хёндай» трясся по заваленной снежной кашей дороге из аэропорта. В багажнике скрипели чемоданы, шуршали пакеты, а в салоне две крупные бабищи бултыхали своими здоровенными сиськами, щеками, двойными подбородками и звенели россыпями дешевых золотых украшений. Внутри круто пахло сладким парфюмом, потом и кукурузными палочками. В динамиках играла одна из тех бесчисленных радиостанций, эфир которой наполняли маловразумительные новости, затем они перемежались еще менее понятными беседами старичья, а потом всё это глушилось ревом зарубежной и отечественной эстрады середины прошлого века.
Несмотря на скользкую дорогу, дама, сидящая за тюнингованным лохматой розовой накладкой рулем, красила губы помадой, попеременно поглядывала в зеркальце козырька, в зеркальце пудреницы, в боковое зеркальце, пытаясь рассмотреть свои ярко-красные губы со всех сторон и решить: достаточно, или нужен еще один слой.
- Ты хоть на дорогу поглядывай, Галя! – с ударением на несуществующий в имени твердый знак пробасила пассажирка.
- Та гляжу я на твою дорогу, Катька. – огрызнулась вторая, не отрываясь от зеркал, и тоже напирая на непредусмотренные грамматикой твердые знаки, - Я ж себя с не накрашенными губами чувствую беззащитной, понимаешь? Это ж мой страшный сон – генерал, а я не в боевой раскраске. Оно ж как специально будет.
Подруга расхохоталась:
- От ты, мать даешь, генерал. Ты ж женатая женщина. Очаг, дети, борщ.
- Ты про Колюню? – и обе неискренне заржали.
- Очаг погас, завяли помидоры, как говорится. Не, я мужа то люблю. Эт понятно. Но генерал… Ну сама понимаешь. Лампасы – во, усищи – во, взгляд, как локатор у С-400.
- Дура ты, Галька, хоть и Хитрова. А потом прощальный салют. Сейчас генералы эти мрут как мухи. То от водки, то от денег, то от Сирии… Или ты думаешь тока в Турцию летать с ним.
- Шо, опять?
Они помолчали, слушая ноты синтезатора и стук барабанов. Малоизвестный иностранный певец, казалось, храпел в микрофон свою песню-считалку.
- Всё-таки у нас такого сервиса нет. У нас оно как? За шезлонг дерут, фрукты дороже чем за Полярным Кругом, вонища от туалетов. Салфетки валяются. Обертки всякие, -  Галина крутнула руль, разворачиваясь. Сзади посигналили. – Да пошел ты, козел! Там все вежливые, все улыбаются, как будто ты не пятьсот баксов за оллинклюзив заплатила, а по сто евро за каждую улыбки им на чай даешь.
- Точно, Галь. Вот мать моя, Царствие Небесное, из Ярославской области, с деревни. Всю жизнь в этом грёбаном колхозе за трудодни. И на всех четверых детей один комплект постельного белья. Ситцевое какое-то. За успехи в борьбе с урожаем наградили. В синенький цветочек. А я малая была и ничего красивее кроме этих синеньких цветочков в жизни не видела. Даже не верила, что это людскими руками сделано. Однажды вырезала ножницами с краю цветочек. А мать увидела, рассердилась, замахнулась на меня тряпкой. Тоже, одной на весь дом. А я зажмурилась и лоскуток этот не выпускаю. Зажала его в кулачке. Мать увидела, тряпку бросила, села на табуретку и заплакала. И я вместе с ней. – Катька смахнула слезинку.
- Да-а, Ершова. В отеле то нашем каждый день белье меняли. Полотенца белые как облака. Чет побогаче Турция выглядит, чем Родина то наша, - подруга посмотрела очередной раз в зеркальце, покрутила губами.
Справа солидно бибикнуло, машину чуть повело по дороге. Бабы завизжали. Галя с перепугу надавила на сигнал и «Хёндай» тоненько запищал в ответ пролетевшей по правой полосе фуре.
- Куда прешь козел!
- Так, заканчивай ты со своей помадой. В санатории надо было краситься. – Катька вцепилась в ремень безопасности, так и не соизволив пристегнуться.
Сзади раздался спецсигнал, завыла сирена и засверкали сине-красные огни.
- Вот блин-супрастин.
- Ты не ругайся, Галь, а то вдруг это генерал твой.
- Да заткнись ты уже, подруга.
Машины остановились на обочине. Галина быстро перетянула себя поперек черной полосой. Опустила окно. Молодой парень в форме инспектора ДПС проскороговорил что-то вроде: «Инспрстаршжнтбибиков, пжлствашменты»
- Добрый день, товарищ милиционер, - натянуто улыбнулась Хитрова.
Старший сержант поглядел на пытающуюся застегнуть ремень безопасности пассажирку.
- Почему не пристегнуты, гражданочка? А вы, товарищ водитель? В зеркала вообще смотрите? Хм, милиционер.
Женщины молча и преданно изображали взглядами Кота в сапогах. В меру природной артистичности и приобретенной распущенности.
- Откуда едете?
- Аэропорт, из отдыха, едем.  Пустые мы уже.
- Что значит пустые, это вы на что намекаете?
- Ну типа одинокие, понимаете, товарищ капитан?
Старший сержант зачем-то, на секунду, обернулся. Затем, избалованный инстаграммными фитнес-леди, с сомнением посмотрел на их шелка и телеса. Вдохнул, по-жеребячьи раскрыв конопатые ноздри, прелюбодейского воздуха из салона, чуть поморщился. Вспомнил, как переел в детстве на сельской ярмарке кукурузных палочек. Вспомнил, что он еще в начале карьерного пути, хоть и было приятно.
- Счастливого пути, - и, не козырнув и не прощаясь, пошел к патрульному авто.
Они еще постояли несколько минут, затем Галина завела двигатель, и, едва не забыв включить поворотник, тронулась и поехала дальше в город.
- Как на коров, козел, посмотрел. А там каждый мужик, не чета этому сосунку, смотрел, не отрываясь, как на Астрид Линдгрен.
- На Памелу Андерсон, ты хотела сказать?
- Один хрен.
- Астрид Линдгрен – один хрен, Астрид Линдгрен - один хрен, - зачитали в унисон подруги и немного поржали, отходя от стресса встречи с представителями закона, другого мира, другого вида.
- Сейчас же полиция, а не милиция.
- Ну не скажи, как была милиция, так и осталась.
- А ты в курсе, что слово милиционер и миллионер всего тремя буквами отличаются?
- В зарплате?
- Дура!
Радио затрещало помехами и Хитрова переключилась на другую станцию. Там шумела духовым оркестром какая-классика. Шуберт, как считала Галька. Ван Гог, как считала более интеллигентная Катерина.
Несколько секунд прошло в полном молчании. Первой не выдержала Ершова.
- А твой чет тебе не звонит?
- Да че не звонит? Звонит. Когда я ему говорю. Хотя да, надо позвонить. Ладно, позвоню Колюнчику.
Галина наконец отложила помаду и принялась рыться в сумочке, умудряясь удерживать руль остальными частями тела. В основном пузом. Ну и грудью, конечно, тоже. Подруга опять вцепилась в ремень безопасности, но пристегиваться так и не подумала.
Наконец найдя телефон начала набирать номер. Снаружи пошел мокрый снег.
- Алло, алло. Коль ты что ли? – Галька прижала телефон плечом, а сама снова зашарила по салону в поисках помады, - Что значит «А кто еще?». Ты что, свой телефон кому-то даешь? Как дела, родной?
Автомобиль опять опасно завилял по дороге. Катьку это достало, и она выхватила телефон у подруги:
- На дорогу смотри! Здорова, Николай Николаевич! Как дела, как живешь?
Хитрова бросила помаду и безуспешно попыталась отобрать свой телефон обратно.
- Ты там жену свою не забыл? И меня? Молодец. А че грустный такой, а? Как живешь то? Не оголодал там, хозяйство не завел? Как какое? Тараканов, - Ершова жизнерадостно заржала, - Не, мух только? Ну ты даешь.
Гальке наконец удалось выхватить свой телефон.
- Эт я, Колюня. Скоро приедем. Давай. Ты хоть пельмени не лепил в этот раз?
И подруге:
- Представляешь, приезжаю, а он типа пельменей мне налепил, Ивлев такой. Розы эти чайные.
Телефон полетел в сумочку.
А вот в Турции.
- Ну ты, мать даешь. Довела мужика. Тараканов завел, с мухами живет. Ты ему пылесос купи моющий.
- Да пошла ты, - беззлобно ругнулась Хитрова.
Возле поворота на проспект Галька высадила подругу, помогла с вещами и покатила дальше.
Места во дворе, как всегда, не было. «Хёндай» неловко заехал на газон, поелозил по снегу, поворочался медведем, закапываясь в грязищу по глубже.  Взревел мотором, шуганув собирающихся погреться кошек, коротко посигналил и наконец замер посреди черной кляксы, пощелкивая и остывая. Заскрипел багажник, откидываясь как люк шаттла, севшего на неизвестную планету. Потом открылась водительская дверь и прямо в жижу гордо ступила Галина Хитрова, с кожаной сумкой, раскрашенной под американский флаг, висящей поперек необъятного брюха.
Она совершенно без пионерского восторга, с кислой миной, посмотрела на серые панели многоэтажного колодца двора, на засраные тротуары, которые едва угадывались под как попало и впритирку расставленными грязными автомобилями. Выудила из своей модной американской сумки помаду, в сотый раз подвела губы. Сунула в рот сигарету и закурила. Захлопнула дверь, вытащила два здоровенных баула, гахнула со всей мочи крышкой багажника. И попыхивая поволоклась к своему подъезду.
Темнота лестничных маршей знакомо встретила кошачьей вонью, матами на стенах и каким-то новым запахом. Так пахло в той далекой стране, от которой ее отделяло каких-то несчастных восемьсот баксов. За две недели, правда. Даже не за месяц. Хитрова принюхалась, но зажатая в зубах сигарета не давала ей сосредоточиться. Галька сплюнула ее на ступеньки и кряхтя потащила шмотки дальше, попутно усиленно принюхиваясь.
Пахло высокой кухней. «Опять что ли с шестого мужик из командировки приехал?»
На шестом у них жил колоритный тип. Ростом под два метра, совершенно лысый и совершенно без шеи. Водил баб. Любил их на весь дом. Долго бабы у него не задерживались, о чем шушукался весь двор. Не выдерживали темперамента. В перерывах между адюльтерами что-то вкусно готовил и ароматизировал весь подъезд. Но одевался странно, в какие-то клёши, несуразные шляпы и советскую символику к которой Хитрова испытывала странное отвращение. Не генерал, короче, совсем не генерал.
Странно, но правильным питанием пахло именно из-за их двери. Перебивая привычные подъездные запахи, тянуло чем-то вкусненьким. Плавленым пармезанчиком, жареными грибочками, чесночком, рубленными котлетами, ванильным пюре и… французским вином? И ещё чем-то таким светлым и воздушным, отчего душа Галькина распахнулась и полетела в ввысь, в сияющие чертоги всеобщего счастья. Прочно забытая нежность к себе, к Кольке и к Родине неожиданно захлестнула ее с пергидролевых кудрей головы до потрескавшихся пят. Захотелось запеть что-то наше, русское, родное. И реку на закате. И стадо теплых, оранжевых в заходящем солнце, мукающих коров с пастбища. Молока парного в сколотой кружке, с пеной, как у пива, и корку свежего хлеба из печи с толстым слоем повидла.  Но сойдут и грибочки с ванильным пюре. Хитрова позвонила в звонок.
Дверь открылась и этажи стремительно понеслись вниз. На пороге вместо мужа стояла незнакомая тёлка с невероятной прической. То есть прическа была самой обычной, но вот цвет волос. Птица цвета ультрамарин. Или розовый кошмар куклы Барби. А эти сильно накрашенные глаза? Один глаз синий, другой зеленый и с вертикальным зрачком. Линзы. Бесстыдные шортики и тонюсенькая майка на бретельках.
- Ты кто?
- Я Муха. А ты типа верная-благоверная Николая? – незнакомка прислонилась спиной к стене коридора.
В конце коридора показался Колёк. Выжидательно замер примерно на полпути.  В новых красных трусах в синенький цветочек. Это вдруг взбесило Хитрову, потому как родной муж ходил обычно в бесцветно-норвежских семейках, часто рваных.
«Это сука-любовь, такие трусы просто так мужики не покупают, не надевают – вертелось в голове у Гальки. - И тем более их им не дарят просто так, такие шалавы как эта.»
 Тут в голове у Хитровой что-то щелкнуло, и она увидела всю картину разом, включая и те детали, которые мозг принципиально по первой не замечал.
И татуировки на лице, все эти крестики, фигурки прямо на лбу, слезы под глазами, какой-то таракан на всю щеку. Девка была в татуировках с ног до головы.
- Коля! Колюсик! Что это за швабра? Родственнички твои понаехали опять? -начала неконтролируемо разгонятся жена. Сумка с полосатым флагом затрепетала в предчувствии.
- Это Муха, то есть Лиза. – прогудело из коридора.
- Ты что, Коленька, ты чего… Ты что, родной, - в ушах Хитровой послышался нарастающий гул навроде цунами, а поле зрения стало горизонтально сужаться, как у льва, охотящегося в саванне. Легкие стремительно насыщали мышцы кислородом, митохондрии потрескивали, разгоняясь как в далекой юности на клубной дискотеке. Мир был всё понятнее и понятнее. Сложность отступала, точнее превращалось в эту недокормленную краску-раскраску, которая была пылью на Катькиных поддельных кроссовках от «Дриони».
                Татуированная почуяла неладное, попятилась в коридор.
 - Вы гражданка-жена того? Не нервничайте. Мы с Николаем…
 - С Николаем? Чего вы с ним, того? Того?  А ты! С ней! Ах ты ж сучка!
Несмотря на то, что эта насекомая незаметно переместилась поближе к мужу ища у него – о наивность – защиты, расстояние было плевым. Этой шалаве не помогло даже то, что Галька от шока забыла выпустить баулы со шмотьем.
Юрий Яковлевич, учитель физики из далекой красногалстучной юности, бывало, ставил условия задачи:
- Девочка, весом сто килограмм забежала на пятый этаж за полторы секунды. Какое количество энергии…
Это было оно, тот самый момент, точно, как в задаче. Ну или сильно похоже.
Это, пожалуй, был рекорд прыжка с места не только города, но и района. Впрочем, атакующая сторона находилась в боевом трансе и мало что помнила. Она играючи сбила «кактамэтушалавуЛизу», а та в свою очередь сбила с ног Николая. Баулы отстрелились первой ступенью еще на середине прыжка, а вот звездно-полосатая сумка не выдержала. С кораблекрушительным треском лопнул ремень и американская мечта затерялась в скопище тел, копошащихся на полу. Кто-то истерично ржал. Пухлый, сверкающий перстнями кулак паровым молотом гвоздил по линолеуму, стараясь попасть по этой вертлявой сучке, но периодически попадал по впалому животу пучащего глаза Николая. Наконец, пальцы нащупали бретельки, сомкнулись намертво и Хитрова принялась душить так, как никто никогда наверное не душил. Что-то треснуло, раздалось. «Песец тебе», - подумала Галька то ли про себя, то ли про нежданную гостью. Пелена рассеивалась, руки перебирали какие-то внутренние органы, длинные, круглые, липкие, но смутно знакомые на ощупь. Хитрова уставилась на переломанные карандаши для глаз, раздавленный цилиндрик помады, липкие слюни гигиенического геля. Поняв, что вместо нахалки задушена американская мечта, Галька на секунду остановилась и обвела взглядом поле битвы. Николай лежал под правым бедром и икал. Возле тумбочки для обуви зажав рот сгибом локтя беззвучно смеялась разноглазая ведьма.
- Ты че ржешь-то, кобыла?
Подтягиваясь на руках к сопернице, Галина увидела на руке дыбом торчащий ноготь, села. Несколько секунд она разглядывала палец и потом, закатив глаза, с глухим стуком рухнула на пол прихожей. Битва закончилась
***
И все-таки в этих глазах было что-то ненормальное. Они сидели на кухне, Колька суетился с чаем, обжигался, мельтешил как всегда. Хитрова, стараясь не задевать перебинтованным кое-как пальцем горячую кружку, отхлебывала чай.
- Вы в кино не снимались? В «Коммандо» со Шварценеггером?
- Не хами, деточка, - Хитрова постаралась смотреть только в синий глаз, - С рожей то что у тебя?
- Сейчас так модно. Ну, у нас.
Кольчик сунулся было с чаем, потом передумал.
- Хорошо, что я не у вас.
- Я, кстати, сама могу, - синий глаз смеялся, но выражение лица у Лизы было самое серьезное. - Хотите вам сделаю?
- Не-не-не-не, спасибо. Я уж как-нибудь без этого говна век скоротаю. Или тебе нравится, Коля? Может мне календарь за пятьдесят третий год наколоть?
Николай хихикнул.
- И ты на будущее трусы чужим мужикам не дари, племянница хренова. А то будет кто половчее меня. И того. Прихлопнут как… муху.
- Хорошо. Ладно, дядь Коль, я поскачу. У меня на проспекте стрелка с друзьями.
- Давай, лети, Муха-цокотуха, - муж протопал в прихожую провожать племянницу.
Еще несколько минут, щелканье замка, и квартира привычно наполнилась тишиной. Хитрова подумала позвонить подруге, но решила вначале разобрать вещи. Дотащила сумку в спальню, бросила на диван.
Из под подушки вылез кусок красной тряпки. Хитрова, нахмурившись, потянула.
Трусики. Кружевные женские трусики.
- Коля?!