Об уязвимости журналистики
- Эй, вы там наверху, аккуратнее ходите по нам.
Стоит только изменить интонацию, назвать отчетливо: кто ходит и зачем ходит, как пропасть может разверзнуться мгновенно.
Оборачиваешься в поисках помощи, ведь не за себя же боролся, а оказывается, что общество занято своими делами, а Система устроена так, что может охранять только интересы людей, не входящих в противоречие с интересами Системы, да и то по большей части формально. И тут понимаешь, что остался один против машины репрессий и стены равнодушия, в которых деталями и кирпичиками торчат бывшие коллеги и знакомые.
«Ты же знал, на что идешь», - говорят окружающие снисходительно.
«Да ничего я не знал», - хочется ответить, но сдерживаюсь, чтобы не выглядеть абсолютным дураком, который не знает того, что знают все.
Вдумываюсь в слова окружающих и представляю более понятную ситуацию, где подобные слова можно было бы услышать – концлагерь: их могли бы услышать заключенные концлагеря от своих надзирателей. Колючая проволока, вышки с пулеметами, палачи и правила не заходить за черту. Все ее видят эту черту. Вышел, значит, сам виноват. Сейчас формально концлагеря нет, но эта черта, хоть и незрима, но не менее ощутима, и палачи, хоть хорошо замаскированные, но не менее действенны.
На фотографии кремлевская стена. Эту фотографию я сделал осенью 2017 года на прогулке к Александровскому саду. В 2010 году и последующих годах она стала для меня символом равнодушия.
Свидетельство о публикации №219071301352