Вася-странник

Надо мной качается чёрное небо, усыпанное мириадами звёзд. Кажется, что просто кто-то посыпал чёрный бархат серебряной пылью. Впрочем, это не небо качается, а лодка. Под мягкий и тёплый плед пробирается прохлада сырости. Всё-таки вода близко. Мы сегодня ночуем у Капитана Иваныча, прямо на его судне. Хотя и судно это уже не его. Иваныч теперь наёмный капитан и дела его далеко не так хороши, как раньше, когда он имел и баркас и катер. Но это настоящий капитан, всамделишный морской волк! Он когда-то ходил на яхте и в кругосветку, а теперь катает отдыхающих по морю в живописных окрестностях Балаклавы.  Балаклавские капитаны – это особый народ, коммерсанты и романтики в одном флаконе. Своё дело знают и лихо продают свой необычный товар – морскую прогулку. Они вежливы и обходительны, как настоящие дельцы, но никогда их обходительность не обернётся холуйством. Капитаны знают себе цену. Иваныч из них, пожалуй, самый колоритный. Местная легенда, как-никак. Иваныча знают все, не только капитаны, но и археологи с Чембало и тусовщики с Инжира. Знают Капитана и уличные музыканты. Он их главный покровитель. Три раза в неделю Иваныч вытаскивает на набережную Балаклавы старенький комбик, электрогитару и исполняет песни для отдыхающих. Репертуар его в основном блюзово-рок-н-ролльный. Песни 60-70х годов с преобладанием курортно-морской тематики, с местным колоритом. Приезжим музыкантам Иваныч охотно уступает своё место за бутылку "оралового масла". Полиция Капитана знает и к музыкантам не цепляется.
Мы познакомились с Капитаном Иванычем много лет назад, когда впервые приехали в Балаклаву.
- Хочешь, я покажу тебе настоящего моряка? – спросил меня муж, вернувшись с прогулки по набережной.  – Мы сегодня с ним идём в море.
Настоящий моряк будто сошёл со страниц произведений Стивенсона.  Высокий, чёрный от загара, с белой шкиперской бородой, и пронзительно голубыми глазами. Одет он был, как и полагается, в тельняшку, а на голове красовалась красная бандана. В руках Капитан держал маленький надувной спасательный жилет для нашего трёхлетнего сына.
Когда мы вышли из бухты на баркасе, подул свежий ветер, и нас стало ощутимо качать с носа на корму, обдавая то и дело солёными брызгами. Дочь, сидя на носу, визжала от восторга, которого я, к сожалению,  никак не разделяла. Сердце у меня проваливалось куда-то в желудок, когда баркас скатывался с волны, и затеянное мероприятие всё больше казалось полным безрассудством. Ещё немного и лодка вот-вот неминуемо зачерпнёт воды и благополучно пойдёт ко дну.
- Это добрая посудина, - успокоил меня Иваныч, - она с 56-го года ходит. Надёжней её ничего нет. Один мотор чего стоит. 47-го года выпуска.
Не могу сказать, что слова его подействовали на меня успокаивающе,и подмывало съязвить, не участвовал ли этот челн ещё и в Саламинском сражении? Но  посудина действительно резво скакала по волнам, а мотор исправно ревел. Понемногу освоились, разложили закуску, разлили коньяк, и страх куда-то улетучился, уступив место наслаждению.
Вечер был воистину волшебным. На Инжире, где живут дикарями в палатках неформалы всех мастей, искупались и подхватили в обратный путь троих молодых украинских ребят. Двух парней и девушку. Парни оказались профессиональными музыкантами. Под звуки гитары и разных дудок, которые муж мой всегда возил с собой на всякий случай, мы входили в Балаклавскую бухту, словно в Венецию на гондоле. А Иваныч, конечно, являл из себя гондольера. Потом был чудесный вечер на набережной у памятника Куприну с портвейном и песнями. Потом, уложив детей, мы провожали украинцев на севастопольскую трассу. На прощание, обнявшись, дружно орали в чёрное звёздное небо и клялись никогда друг друга не забывать. Ни Майдан, ни война на Донбассе не могли нам тогда ещё даже в страшном сне присниться.
 С тех пор мы полюбили Балаклаву всем сердцем. Каждый год, едва наступало лето, душа опять стремилась туда. И каждый раз, вернувшись, мы, обливаясь слезами, падали в бронзовые объятия Куприна, а потом отправлялись на пирс, искать высокую, сутулую фигуру Капитана.
- О, дружаня! – неизменно кричал он, встречая нас. – Молодцы, что приехали!
Так было и года три назад. Иваныч постарел, поседел, но не утратил своего обаяния. Крым стал нашим и мелким предпринимателям, пришлось несладко после украинской вольницы. Иваныч не унывал и по-прежнему вытаскивал на набережную старенький комбик. С ним пристраивался барабанщик и получался маленький оркестр.
В то лето мы снимали квартирку на первом этаже в двухэтажном доме. Дома эти, обсаженные пирамидальными тополями и фруктовыми деревьями, увитые виноградником образовывали маленькие уютные дворики с песочницами и гаражами, где жители хранили соленья и велосипеды. Всё это напоминало советское детство и умиляло до слёз. Вечером должна была приехать моя младшая сестра с мужем и ребёнком. Они путешествовали на машине через весь Крым и в Балаклаву заехали на пару дней.  Мы планировали уступить им свою квартирку на ночь, чтобы они смогли помыться и передохнуть.  А сами отправиться к Иванычу на катер. Капитан жил в самом Севастополе и, чтобы каждый раз не мотаться туда-сюда, предпочитал ночевать у себя на судне.
Родственники появились под вечер, на своём большущем чёрном пикапе, и вместе с ними из машины вылез небольшого роста светловолосый человечек с гитарой.
- Это Вася. – сказала сестра. Человечек застенчиво улыбнулся, показав нехватку зубов, и опустил глаза. Я не удивилась. У сестры было достаточно много каких-то странных на вид приятелей, впрочем, как и у меня.
- Он из под Челябинска в Крым пешком идёт. Мы его в Лисьей бухте подобрали.  – пояснила сестра, - Его вписать надо куда-нибудь на ночь.
Вася был вписан к Иванычу на корабль. Всё его имущество составляла гитара и одеяло, которое умещалось в небольшом школьном рюкзаке. Гитара была очень старая и расстроенная, в том смысле, что не строила вообще, несмотря на совместные усилия наладить её звучание.
- Мы с ней в грозу попали, и я старался её от дождя закрыть, но не получилось,  - зачем-то оправдывался Вася. И так было понятно, что его тщедушные телеса, при всём желании, не могли бы защитить инструмент от непогоды.
Вася ушёл из дому после майских праздников и вот уже почти три месяца двигался на юго-запад, в сторону Крыма. Днём он садился в людном месте и играл незатейливые песенки – Цоя, Сплин, Би-2, Чайф.  Музыкант он был аховый, но денег, которые ему кидали прохожие, хватало на еду. Выпивкой неизменно угощал местный уличный бомонд. Иногда Васе не везло, и его забирали в полицейский участок, иногда жестоко били. Но Васю это не останавливало, и он продолжал своё путешествие.
Мы уселись на корабле у нашего Капитана, разлили портвейн. Пролилась вместе с портвейном в душу к каждому из нас музыка, нутро размякло, и настало время послушать  скромно молчавшего до сих пор Васю, принять сердцем его историю.
- Скажи, Вася, куда ты идёшь? Что ты хочешь найти? Может быть, землю обетованную или Святой Грааль? Или, может быть, хочешь ты обрести самого себя? Или наоборот, убегаешь ты от себя самого, от своих проблем? Скажи, Вася, зачем ты пошёл, кого ты оставил? Ждёт ли тебя кто-нибудь под Челябинском, плачет ли кто по тебе?
Лицо Васи стало задумчивым, глаза подёрнулись влагой.
- Никто не ждёт меня, ни одна живая душа под Челябинском не вспоминает обо мне. Разве что сын, только он ещё маленький. Я хотел его с собой взять, но куда мне ещё ребёнка, я гитару-то от дождя спасти не сумел.
- Так зачем же ты ушёл, Вася, зачем оставил сына? Ему же плохо будет без тебя.
- А что делать? В городе работы нет, только пьют все. Мне сказали  - Вася, иди на х…й. - И другой раз сказали и в третий. Обидно мне стало, ну я и пошёл.  – Вася смахнул пьяную слезу. – Не нужен я никому, вот и пошёл.
- И куда же идёшь ты, Вася? Где же путь твой закончится?
- А вот дойду до мыса Тарханкут. Это самая западная точка нашей страны. Там маяк должен быть. Заберусь я туда, посмотрю на запад, как солнце садится, и потом пойду обратно.
- А что, под Челябинском солнце как-то по-другому садится?
- Да разве там солнце? – вздохнул Вася.  - Вот вернусь и расскажу сыну о том, как садится настоящее солнце.
Море тихо плескало о днище лодки, рассказывая свои сказки, мы улеглись прямо на палубе, укрывшись пледами.
Утром Вася встал пораньше, пока мы ещё спали, и исчез. Мы обрели его днём, он исполнял свой незатейливый репертуар у лестницы, ведущей на Чембалу, к развалинам генуэзской крепости. Его окружали похмельного вида сердечные люди, с которыми Вася уже успел найти общий язык и общие интересы.
- Я сегодня ночую на Инжире, а завтра на Тарханкут, – радостно сообщил он нам, чтобы мы были спокойны за его судьбу.
Эх, Вася, Вася! Что ищешь ты, зачем идёшь? Довелось ли тебе осознать это или тяга твоя к путешествиям инстинктивна, как у перелётных птиц? Или какой-то бродяжный предок заронил в тебя повреждённый ген? Или видишь ты смысл бытия в самом движении, в смене декораций? Вася ушёл, но так и не смог ответить на эти вопросы. Никто не смог бы. Сколько их странствует по нашей матушке-России? Что-то ищут или откуда-то бегут.

Июль 2019.