Главка нового романа 088 - 13. 07. 2011 Москва

      «Бюрократическая машина аналогична любой иной – не двинется с места без заинтересованного в ее движении лица»
      В Москву я, конечно, приехал не только, чтобы проветриться, повстречаться с родными и моим другом Александром, но в первую очередь: по делам. Помимо того, о чем я уже писал, я решил проконтролировать Союз журналистов России на Зубовском бульваре: узнать судьбу письма в Генеральную прокуратуру, подготовленного председателем Всеволодом Богдановым. И это не случайно.
      Моя книга «Эффект безмолвия» могла не понравиться, как самому Богданову, так и Мосиной, которую я в книге назвал Козиной! А именно она должна была отправлять письмо в генеральную прокуратуру России, будучи по должности похожей на секретаршу Союза журналистов.
      «Бюрократы Союза журналистов должны быть аналогичны всем бюрократам, да и обиженные - тоже», - примерно так рассуждал я. Если это так, то никто и пальцем не пошевелит в мою защиту, пока начальник не напомнит десять раз. А Богданову или Мосиной разве это надо? - В особенности, если они обижены. Поэтому, я ожидал, что письмо в мою защиту от Союза журналистов в Генеральную прокуратуру могли и не отправить. 
      Чтобы узнать истину, до нынешнего приезда в Москву, из Черни я позвонил Гиви, тому самому Гиви, который работал юристом, более того - начальником юридического отдела Союза журналистов.
      - Моему юристу требуются входящий номер Генеральной прокуратуры по письму Богданова, - обманул я, потому как эти данные были нужны мне, чтобы понять отправлено письмо или нет…
***
      Меня терзали сомнения. Зачем Союзу журналистов нужно вступаться за безвестного репрессированного журналиста из какого-то далекого от Москвы маленького нефтяного провинциального города Муравленко? Нет ни единого смысла. Когда журналиста убивают, тогда понятно, Союз журналистов, возвеличивая его память, сам становится выше и ни с кем не вступает в противостояние. Ну а выпить и закусить за погибшего – это же святое!
      Вступаться за живого журналиста – это наживать себе врагов и проблемы, и никакого величия. Об этом мне говорила и Лида в разговоре по скайпу:
     - Богданов сам может оказаться в такой ситуации, что ему придется просить за себя генерального прокурора России. Зачем ему растрачивать свое влияние? 
      Внес подозрения и мой московский адвокат Сухарев:
      - Как ни позвоню в Союз журналистов, никого нет. Такое ощущение, что они скрываются от меня, в том числе и ваш Богданов. Западных журналистов восхваляют, а своих защитить не хотят.
      Мне тогда нечего было ответить, как и сейчас. Контора, под названием Союз журналистов, загнивала пышно. Я позвонил сам.
      - У меня никаких данных нет, - с очевидным кавказским акцентом, сразу напомнившем мне кавказлоидов Сухарева, ответил Гиви. - Эти данные должны быть в общем отделе.
      Можно сразу поставить оценку Гиви, который не интересуется: дошло или нет официальное письмо Союза журналистов до Генпрокуратуры спустя две недели после отправления. Вот оно юридическое лицо Союза.
      «Тут бардак, - понял я. - Придется лично заехать».
***
      В Союзе журналистов я выяснил, что мое письмо оказалось зарегистрированным в журнале исходящей документации. Какая-то добрая сотрудница Союза помогла мне найти соответствующую запись. Но было ли доставлено письмо в Генеральную прокуратуру, а тем более, каков там входящий номер письма, если оно было доставлено - она не знала. Не знала этого и подошедшая Надежда Мосина. Она рассказала, как кинула письмо Союза журналистов в тот самый ящик для писем, висевший на входе в Генпрокуратуру, в который положил свое письмо и я.
      «Молодец, Мосина! - мысленно воскликнул я, понимая суть защитной реакции секретарши Союза журналистов. - При таком ее подходе проверить бросала ли она письмо или не бросала, совершенно невозможно».
      - Надо отравить повторное письмо с уведомлением о вручении, да и первое письмо надо было отправлять также, - напомнил я самую обыденную вещь.
      - К нам тут столько писем приходит с уведомлением о вручении! - так показательно горестно воскликнула Мосина, что я обратил внимание на ее подчеркнуто аккуратную стрижку и укладку, накрепко скрепившую черные волосы. - Я их даже не подписываю. В любой момент могу сказать, что ничего не получала. Так что тут все рассчитано на честного человека.
      Человек талантливый всегда может сказать так, что намеки на все обстоятельства, скрытые в одной фразе, не перескажешь даже в романе. Мосина работала на своем месте, человек она была опытный. В ее фразе выпячивалось и оправдание отправки письма без уведомления о вручении, и упрек в сторону прокуратуры, и указание на неимоверную занятость… и даже намек на одно наше прошлое недопонимание, о котором я не буду здесь писать, как об обстоятельстве, не имеющим отношения к повествованию. 
      - В любом случае письмо от Союза журналистов надо отправить с уведомлением о вручении, и прошу вас перезвонить в Генпрокуратуру и узнать, что там с вашим прошлым письмом, - упрямо попросил я.
      Мосина набрала номер Генпрокуратуры и получила ответ, что подобного письма не зарегистрировано.
      - Но у вас же должен быть отдел писем, - сказала она в телефонную трубку и, получив ответ, продолжила. - То есть вся информация стекается к вам. Понятно. Тогда я передам это Богданову лично, и пусть он сам разбирается, куда могло пропасть письмо Союза журналистов России по пути в Генпрокуратуру. Такое уже не первый раз случается, а потом письма внезапно находятся…
      Генеральная прокуратура России оказалась таким же, как Союз журналистов, царством безответственности, где письма надо было опускать в железный ящик, а отметку о приеме почты никто не ставил. Такую систему, кстати, я встретил впервые именно в Генеральной прокуратуре - в организации, которая по логике должна олицетворять высшую степень законности и доказуемости. Но именно эта организация показательно и в высшей степени наглядно утверждала право на субъективизм и недоказуемость потерь обращений граждан. «Закона в этой стране нет, и не надейтесь!!!» - кричало в Генеральной прокуратуре все уже с ее публичной приемной.
      Мысленно поругивая Союз журналистов России и Генеральную прокуратуру, я шел по Зубовскому бульвару до самого Крымского моста через Москву-реку. На мосту я отругал Бога, который, как мне казалось, оставил меня. Ругал я его долго, до самого входа в парк имени Горького, а там захотел позвонить Лиде, но стоял такой шум от проезжающих машин, что слова были еле слышны. Я расстался с Лидой неудовлетворенный и не успокоившийся, и продолжил мысленно обругивать все и вся, а потом выпил пива, и стало легче…