Карта. Часть 7

— Пап, а кто это все придумал?

— Что, все?

— Ну, все! Людей, растения, животных.

— Я не знаю. Кто говорит Бог, кто говорит само как–то зародилось.

— Как это само?

— Ну вот представь. Варит мама бульон. Долго варит, а там кусочки мяса, жилы разные плавают и если долго варить, то что получится?

— Холодец?

— Холодец безусловно получится, но я не о том. Если бульон так оставить, то вокруг кусочков начнет налипать всякая дрянь, бактерии разные и кусочки будут разрастаться.

— Ты хочешь сказать, что земля — это разросшаяся дрянь?

— Ну, можно и так выразиться, хотя сравнение так себе.

— А человек?

— А что с ним?

— Он инопланетянин?

— Откуда такие мысли?

— Прочитал.

— Ох. Ленька, читаешь всякую дрянь!

— Вовсе не дрянь. Мне тетя Нина дает книжки про животных читать.

— И про инопланетян?

— Не, это я в интернете прочитал.

— Человек тоже неизвестно откуда появился. Дарвин говорит, что от обезьян.

— Я не хотел бы от обезьяны происходить.

— Почему это?

— Они вонючие.

— Если ты с животными работать хочешь, то вони тебе придется нанюхаться о–го–го сколько!

Ленька засопел и затих. Обезьяны в его воображении почему–то рисовались страшными неряхами и происходить от них было обидно.

Они ехали на своей старенькой машине далеко далёко. В тот страшный день, когда кто–то забрался в их квартиру, испоганил все, что можно было и забрал деньги, они наконец–то поняли, насколько все серьезно. Леньку сначала отругали за то, что стащил конверт, а потом расстроились. Если бы неизвестный воришка нашел то, что искал, их бы оставили в покое и можно было бы жить дальше, как ни в чем не бывало.

— Давай отдадим эту чертову карту! — предлагала Ирина.

— Кому?

— Найдем родственников этого твоего Афанасия Георгиевича, объявление можем дать.

— Да, представляю. Кто разгромил квартиру такую–то просьба забрать карту в дупле старого клена.

— Не обязательно клена, можно на вокзале в камере хранения оставить.

— Я шутил вообще–то. Никому мы карту не отдадим. Мы поедем туда. Прямо сейчас.

— А школа, работа?

— Договоримся. Сначала заедем к моим в деревню. Поживем там пару недель. Если за нами кто увяжется, увидим, там новые люди, как на ладони. А потом рванем на Кавказ.

Кавказ — дикие горы, коварные пропасти, узкие, извилистые ущелья, чистые горные речки и заснеженные вершины! Именно так и представлял себе Ленька это место. А еще туры, альпийские луга и двуглавый странный Эльбрус. Там все мужчины носят папахи, бурки и кинжалы, а женщины — красавицы в длинных платьях — ходят по воду с красивыми серебряными кувшинами! Так ему это все представлялось и родители пока не спешили разочаровывать мальчика. «Сам увидит, какие там красавицы с кинжалами и красавцы с кувшинами», пошутил Валерий. Собирались быстро. Как будто не их обокрали, а они взяли чужое и надо бежать, скорее от места преступления.
* * *

С самого раннего возраста Игорьку внушали, что главное в жизни — не высовываться. Не геройствовать, но и преступлений не совершать, не спасать, но и не убивать. Жизнь прожить так, чтобы все было тихо, спокойно, никто на тебя внимания не обращал, серой мышкой, короче говоря. Так он и жил до семнадцати лет. Одноклассники его практически не замечали и попроси их кто–нибудь детально описать юношу, пришли бы в огромное затруднение. Да, есть такой, Игорь Дашков, да учимся в одном классе, а вот какой он, никто и не знал. Даже учителя про него забывали. И прожил бы он жизнь скучную и незаметную, если бы не Великая Война, всколыхнувшая всю огромную страну, вмиг стеревшая миллионы чаяний, надежд и мечтаний, а потом, злобным жнецом, выкосившая миллионы жизней. Все старшие классы шли в военкомат. Получившим повестки завидовали и с удвоенной энергией добивались отправки на фронт. Игорю не повезло, как считали одноклассники. Зрение плохое, белобилетник. Их, впрочем, тоже не взяли, по возрасту не проходили, и они сокрушались, что не успеют побить немца.

Ни Игорь, ни его родители воевать не собирались. У отца тоже справка была, он прожил всю жизнь в промозглом и холодном питерском дворе — «колодце» и маялся легкими. На семейном совете было принято решение уехать из Питера. В провинции всегда легче выжить, так считали родители и, пока еще ходили поезда и можно было вывезти побольше вещей, они закрыли квартиру и подались на юг, к материной родной сестре, жившей на знаменитом курорте — Кисловодске. «Туда–то уж немец точно не дойдет», думали родители. Долго они добирались. И с поезда их ссаживали и пытались ограбить и убить, но выручала та самая «серость», незаметность и они, как невидимки садились на другие поезда и таки добрались до места назначения. Кисловодск встретил их теплым осенним солнцем. Для них оно показалось обжигающе ярким, невидимками на таком фоне гораздо сложнее было выжить. Материна сестра не обрадовалась их приезду. семья была такова, что каждый сам за себя, а остальные пусть подвигаются. Но все–таки выделила им угол и даже посоветовала матери, медсестре по профессии, пойти в уже работающий эвакогоспиталь. Персонала там не хватало и мать с легкостью устроилась туда сама, а потом и отца с Игорем оформила. Слесарем и санитаром. Жизнь была не сказать чтобы очень плохая. Работали много, но еды было вдоволь, немец был еще далеко и, казалось, что так и пересидят они тихонечко эту ужасную годину, если бы не одно обстоятельство. Была в госпитале санитарка молоденькая, черноокая, с черными длинными волосами, заплетенными в тугие толстые косы. По–русски понимала совсем немного, но работа у нее была простая: накормить с ложечки, помыть, переодеть, судно вынести. И ничем, казалось бы, она не отличалась от остальных, вот только больные, за которыми она ходила, выздоравливали как–то невероятно быстро. Слух об этом прошел по всему госпиталю и самые тяжелые раненые стали просить, чтобы именно она за ними ухаживала. Врачи пожимали плечами и не находили в этом никакого чуда. Они называли это «статистика», но просьбы удовлетворяли, ибо если уж человек во что–то верит, то, бывает, так тому и быть. А Игоря заинтересовало это чудо. И стал он за девушкой следить. Долго ему пришлось подсматривать, да подслушивать и вроде бы ничего особенного. Работала она много, на своем языке что–то там больным говорила, смеялась тихонечко, вроде бы и ничего странного. Но однажды Игорю повезло. Он случайно увидел, как она тайком, спрятавшись за ширму, капает в чай что–то из красивого фигурного флакона.

— Вот она и разгадка! — Игорь сразу смекнул, в чем дело. И, хотя, высовываться не хотелось, он представил за сколько этот флакончик можно продать, а если еще и знать, что в нем и где она это берет… Перед ним открывались такие перспективы…

Он подкараулил ее поздно ночью, когда она отработав тяжелую смену торопилась домой, чтобы немного поспать.

— Стой! — Игорь неожиданно вырос перед девушкой. Вырос — сильно сказано, был он замухрышкой и она нисколько не испугалась.

— Ну–ка, показывай, чем ты бойцов травишь! Под трибунал захотела? К стенке? — он пытался ее запугать и, видя, что она не понимает слова, жестами изобразил, как будто капает что–то в стакан.

Она сделала шаг назад.

— Ага, поняла! — Игорь подошел поближе и медленно сказал. — Отдай флакон, хуже будет.

— Нет, — неожиданно сказала девушка. — Нельзя!

— Ах, ты! — он схватил ее за косы и резко дернул вниз, она пыталась устоять на ногах, но он повалился на нее и стал торопливо шарить по ее одежде, он был абсолютно уверен, что таинственный флакон она носит с собой. Игорь не был богатырем, а девушка, хоть хрупкая, была сильна и ловка. Он и не понял, как так получилось, но вдруг он оказался на земле один, а она уже поднялась, отряхнула одежду, прошипела что–то и плюнула в него. Повернулась и пошла дальше.

— Сука! — Игорь пошарил по земле вокруг себя, схватил камень и кинулся за девушкой. Он просто легонько ее ударил, она повалилась на землю и он спокойно обшарил все ее карманы и нашел тот самый пузырек.

— Вставай уже, хватит притворяться! — он потряс ее за плечо, а когда она не ответила и не пошевелилась, он додумался проверить пульс.

Родителям он сказал, что он шел домой и увидел убитую, хотел оказать первую помощь, поэтому весь в крови.

— Но тебе же никто не поверит, — мать заламывала руки, — подумают, что это ты ее!

— А кто откуда узнает? — отец соображал быстрее. — тебя кто–нибудь видел?

— Нет, вроде бы.

— Ну и все! Одежду мать постирает, сделаем вид, что ничего не знаем.

Игорь вздохнул с облегчением. Лежа в постели, вытащил флакон. Он был почти полон, жидкость внутри ничем не пахла, он попробовал ее на язык. Вода водой. Может быть все это было зря? Он еще не понимал, что только что убил человека. Это осознание придет позднее, отравит жизнь, разъест душу и заставит бежать. Бежать от самого себя, от этого прозрачного воздуха, солнца, от этого места. Он будет бегать всю свою недолгую жизнь, он не сможет спать, не сможет вымолить прощение в церкви, он не узнает, что такое покой. Вернее узнает. Это будет вечный покой, в обмен на тот злосчастный флакон, с которым он почему–то не мог расстаться. Он найдет его в глухой уральской деревушке, случайно встретившись со старой бабкой. Она обещала помочь. В обмен на флакон.

— Проклятие на нем сильное, вот ты и мучаешься, — сказала бабка. — Хочешь, заберу и флакон и проклятие?

— Хочу. — Он был так измотан, что даже не поинтересовался, что это за снадобье она насыпает ему в кусочек газеты.

— Вот эти травки всыплешь себе в чай ровно через девять дней, понял? Смотри, чтобы никто другой этот чай не пил, не подействует тогда. Выпьешь и чашку сразу ополосни. Обязательно!

Бабка убедительно поблескивала темными глазами, крыса на ее плече пищала, подтверждая слова ворожеи.

— Понял, спасибо огромное! — Игорю казалось, что ему уже стало немного легче. Он подумал, что уж раз он пережил эту страшную войну, чудом спасся от расстрела пациентов и персонала госпиталя, видел смерть родителей в той кровавой бойне, то он еще сможет пожить по–человечески, ведь свой грех он пытался смывать каждый момент жизни..

Ровно через девять дней он заварил свой любимый цейлонский чай, бросил в стакан бабкины травы, выпил напиток, подумал, что вкуснее ничего в жизни не пробовал, ополоснул чашку и лег подремать.

Вердикт патологоанатома был — сердечный приступ. «Ничего удивительного, труженик тыла, здоровье подорвано было», подумал врач и выписал свидетельство о смерти. Баба Нюра всегда выполняла свои обещания. Игорь обрел покой.
* * *

У бабы Нюры, как и у всякой хорошей ведьмы был нюх на все необычное и полезное в жизни. Увидев тощего, серого человечка с затравленным взглядом, она сразу же почувствовала, что у него есть что–то ценное. «Что бы это могло быть?» она любила угадывать, доказывая самой себе, что сильнее всех. Посмотрела на мужичка и так и эдак и ничего в голову не приходило, а тут солнышко выглянуло, снял он плащ и под ним, как фляга, висел на поясе старинный резной флакон. Жидкость внутри переливалась темной синевой, смешанной с золотом! «Вот оно!» поняла ворожея и как всегда удивилась, почему остальные не видят это чудо, которое можно взять голыми руками. Так и появилось у нее то, что она назвала Эликсиром Жизни, предварительно испытав его на больном соседе. Пара капель водицы из флакона подняли туберкулезника на ноги и бабка свято уверовала в силу зелья и решила, что немного подправив его, сможет вернуть себе былую молодость. Было бы только для кого возвращать! Ничего, она терпеливая, подождет!
* * *

Афанасий легко прижился в геологоразведке. Парень он был смышленый, трудолюбивый. Когда людям тяжело, любая мелочь служит отдушиной, а с Афанасием их было сразу две: собака и кот Барсик. Собаку как только не пытались назвать: и Серый, и Волкодав, и Алый, и Джульбарс, но пес только порыкивал слегка, показывая, что нечего ему чужие имена присваивать, свое тайное он знает, но предпочитает помалкивать. Кот постоянно отирался на кухне, полавливал полевок, зарившихся на крупы, развлекал повара мурчанием, а пес предпочитал общество Афанасия, ходил за ним хвостиком. На Кавказе парню понравилось. Горы меняли людей. Вся чернота и гниль вылезали наружу, все светлое и яркое еще пуще блистало в жестоком горном солнце. Воздух, вода, горы — все первозданно чистое и величественное, лечащее любые раны.

— Слышь, Афанасий, — как–то вызвал его начальник. — Смотаться кое–куда надо. Машину возьмешь, думаю за пару дней обернешься. Можешь даже свой цирк тут оставить, ничего с ним не будет.

— Цирк с собой возьму, они сами не захотят оставаться, — Афанасий уже так привык к этому прозвищу, что не обижался, да и удобнее говорить было, чем Барсик и собака. — А куда и зачем ехать?

— Да, чушь, конечно, но решили все–таки пробы взять.

— Какие пробы?

— Воды. Говорят, есть тут какое–то озеро целебное. Местные клянутся, что найти его тяжело, темнят, а химики заинтересовались. Может источники какие в озеро выходят.

— А что лечит то озеро?

— Не поверишь, говорят, что все! Мол, дарит силы и молодость.


Рецензии