Чужое воспоминание

Муж получил в наследство от своей бабушки деревянный дом и участок земли в деревне. Дом был старым (он знакомился уже с третьим поколением хозяев), но крепким и сухим. Краска на фасаде выцвела, облупилась, и дом приобрёл какой-то сентиментальный серо-зелёный оттенок. Со стороны улицы к нему примыкала маленькая полуразвалившаяся верандочка, служившая выходом в палисадник. Она была остеклена по старинке ячеистыми рамами со множеством мелких стёклышек в форме ромбов и треугольников. Рамы рассохлись, стёклышки помутнели от времени, а некоторых уже и в помине не было. Деревянные опоры сгнили, пол покосился. Возрождать верандочку не было ни желания, ни смысла. Времена фанерных дверей от честных людей прошли. Сплошь и рядом владельцы домов предпочитали иметь только один вход в дом, и дверь чем прочнее, тем лучше. Неудивительно, что на семейном совете решено было верандочку снести, вход заделать, снаружи обшить стену деревом по образу и подобию остальных стен и, конечно, покрасить весь дом заново.

В палисаднике рядом с верандочкой пышно разрослась ирга – в народе её называют теневой куст или винное дерево. В нашем случае это было дерево, да ещё какое теневое – необъятный пучок длинных гладких стволов, каждый сантиметров по семь в диаметре и высотой вровень с печной трубой. Этот исполинский куст очень красив. Весной он покрывается мелкими белыми цветами и напоминает черёмуху, летом – съедобными тёмно-синими ягодами, а осенью его резная листва окрашивается в жёлто-багряные цвета.  К сожалению, ирга росла слишком близко к дому и под её кроной сырела и портилась деревянная обшивка, а часть крыши плесневела и покрывалась мхом. Мы решили её спилить, благо на участке росли ещё два таких же куста в более подходящих местах.

Сначала попробовали управиться собственными силами, но после нескольких часов работы увидели, что винное дерево только слегка прорежено, а мы уже шатаемся от усталости, как пьяные. Вот уж действительно винное дерево! Тогда мы наняли бригаду местных рабочих, которые колымят летом на дачах.

В то майское утро, когда должны были прийти рабочие, ярко светило солнце, винное дерево стояло в цвету. Я окинула взглядом место, которое в скором времени должно было преобразиться: заросший непонятной порослью палисадник, покосившаяся облезлая верандочка, джунглеобразный старый куст – всё вместе смотрелось гармонично. Но эта гармония не вязалась с моей молодой энергетикой. От этого уголка веяло прожитой жизнью, покоем, равнодушием, а мне хотелось перемен и модернизации.

И тут к калитке подошли рабочие. Их было трое. Бригадир зашёл во двор по-хозяйски и сразу же сообщил, что наш колодец когда-то копал он, и уже давно пора очистить его стенки от водорослей и отложений. Он тут же пошёл его осматривать и увлёк за собой моего мужа. Второй рабочий окинул меня насмешливым взглядом и присел на лавочку покурить. А третий сразу прошёл к верандочке, осмотрел её со всех сторон и потрогал стволы винного дерева (наверное, оценивает объём работы, подумала я). Потом остановился у крылечка веранды и, облокотившись на поручень, стал задумчиво смотреть на дорогу, поджидая напарников. 

Я прошла к веранде, чтобы объяснить, что и как делать. Он по-прежнему стоял и смотрел за забор. На вид ему было лет тридцать пять, а значит, в действительности лет тридцать. Чуть полноват. Лицо его, хотя и хранило обычный для деревенских жителей отпечаток грубой, тяжёлой жизни, было симпатичным, располагающим. Сообразив, что когда подойдут остальные, мне придётся повторять всё заново, я не стала излагать суть дела и решила чуть подождать. А он, обернувшись ко мне на секунду, снова перевёл взгляд на дорогу и сказал:

– А я тут в детстве стоял вместе с мамой, на этом самом месте. По дороге шла большая толпа людей, а мы с мамой стояли и смотрели. Может кого хоронили, а может, наоборот, свадьба была… Не помню. Зато, как сейчас, помню это место, эту веранду и это дерево. Тогда оно, правда, не такое большое было, скорее на куст смахивало...

– А вы что в родстве с прежними хозяевами были?

– Может да, а может и нет. Я не знаю. Только мы с мамой почему-то однажды здесь стояли. Может в гостях были. Это было очень давно.  Я-то сам из N. – тут недалеко совсем, минут пять на машине.

– Знаю. Мы туда ездим на рынок и в магазины. Мне, кстати, N. очень нравится. Приятный городок – маленький, похожий на деревню, разве что улицы асфальтированные и дома многоквартирные попадаются, но всего-то двухэтажные. Красота! Не люблю я столичные муравейники – неестественно жить, как пчела в улье. А у вас свой дом или квартира?

– Квартира. Но есть огород.

Тут подошли остальные.  Я объяснила задачу и работа пошла. Замелькали ломы, веранда затрещала, попрощалась сначала с шифером, затем с рамами. Что-то выламывалось, что-то пилилось, вскоре от неё остался только перекошенный помост, но немного погодя разобрали и его. Из почвы достали полуистлевшие пни, служившие фундаментом, и закопали оставшиеся от них ямы. Выполнив первую часть работы, устроили перекур.

Мы познакомились, в смысле представились, чтобы удобней было друг к другу обращаться. Бригадира звали Миша, того, что смотрел на меня и вообще на жизнь весело – Сергеем, а того, который вспоминал детство – Слава.
 
После перекура наступила очередь винного дерева. Стволов было штук тридцать. Бензопила прокашлялась, затем ровно затарахтела, а после пронзительно завопила, врезаясь в дерево. Михаил пилил, двое других принимали стволы и относили за калитку. Место преображалось на глазах. Тень редела. На стену дома стал падать солнечный свет. Я наблюдала за процессом. Недаром говорят, что вечно человек может смотреть на три вещи: огонь, воду и как другие работают. На лицах бригадира и Сергея была сосредоточенность. Они думали о том, как бы поскорее закончить, получить деньги и поехать по своим делам. На лице Славика была какая-то грусть, меланхолия, он делал свою работу неохотно, будто через силу, иногда застывал на секунду-две, со взглядом обращённым внутрь себя, затем продолжал с видимой досадой то ли на меня или на что-то ведомое только ему.

Когда снова прервались на отдых, я принесла стаканы и компот. Рабочие присели на бревно от веранды, которое они специально оставили для этой цели, и закурили. Михаил и Сергей посматривали с деловитым мужицким прищуром на обнажившийся квадрат земли, открывшуюся стену дома, по инерции прикидывая, каковы были бы их дальнейшие действия, будь это их хозяйство, и давали нам советы. Славик молчал, а когда повисла пауза, сказал невпопад:

– Я когда здесь бываю, в этой деревне, всегда на ваш дом смотрю и вспоминаю, как в вашем палисаднике стоял. В тот день тоже было солнечно и тепло…

Почему-то язык не поворачивался спросить, почему он это запомнил, и жива ли сейчас его мама. Вместо этого я спросила:

– А какого цвета тогда был дом?

– Тоже зелёного, только цвет был яркий, густой. И веранда была поновее.

– А что в палисаднике росло?

– Сирень была, невысокая вроде, из-за неё мне было плохо видно, и мама взяла меня на руки.

– Ясно.

Скоро всё было закончено. Остатки терраски и спиленные стволы погрузили на трактор и вывезли на свалку.

На следующий день мы с мужем поехали в N. Купили доски для обшивки и объездили несколько магазинов прежде, чем мне наконец-то попалась краска нужного цвета и оттенка.

Через два дня дом был ярко-зелёный. Ещё через два дня был расчищен и приведен в порядок палисадник. Напротив снесённой терраски посажены кусты низкорослой сирени. Пни винного дерева аккуратно подпилены под самый корень, но молодые ростки оставлены. Это всё, что я могла сделать для его воспоминаний.
 
С тех пор в ясные майские дни я и сама как будто вижу в своём палисаднике молодую женщину в цветастом ситцевом платье, она держит на руках мальчика, а тот обнимает её за шею, они молча смотрят на дорогу. Солнце играет у них на макушках, небо утреннее, голубое, воздух свежий, весенний и пахнет сиренью, легкий ветерок развевает её волосы, и они нежно касаются детской щеки...