Багряный отсвет войны...

                Багряный отсвет войны…
    Главный редактор положил перед Аленой письмо. Та с опаской покосилась на листок из ученической тетради, уже по опыту зная, что так выглядит анонимка. Целый год ее терроризировала  сумасшедшая жена (или любовница)  капитана порта Евграфия Поликарповича, у которого она как-то взяла интервью о начале навигации. Почему-то в  понимании анонимщицы тележурналистка отождествлялась с дамой, поставившей себе задачу уводить  каждого интервьюируемого ею из семьи, да так прямо и писала, дескать, ваша сотрудница использует экран для занятий проституцией. Хотя вроде недавно профорг вручила ей очередное послание этой дурынды с извинениями: «Дорогая редакция! Помогите снять грех с души. Журналистка (такая-то) ни в чем не виновата».
   Впрочем, очередное письмо у нее в руках  было того еще содержания! Соседи некоего ветерана войны утверждали, что старик приютил беженку из Чечни, а та его травит, чтобы завладеть домом.
   СМИ в девяностых на письма граждан еще реагировали, да и чеченская тема после поездки в театр боевых действий числилась за ней. Поэтому, проклиная  мелкотемье, на которое надо тратить жизнь, Алена вместе с оператором выехала «на место преступления», надеясь в душе, что соседи чего-то там элементарно не поделили, и она в два счета  со всем  разберется.
   Если бы!
   На окраинах волжского города таких развалюх, как  домик ветерана с земляным полом, и сегодня предостаточно. Они как временной портал в довоенное или послевоенное время - выступают из зарослей дикого винограда невосстановимо растрескавшимся и почерневшим от дождей и солнца деревянным фасадом. Просто удивительно, как это в Европе фехверковые дома, представляющие собой  сбитые крест-накрест и  замазанные глинобитным материалом  доски, стоят чуть ли ни тысячу лет, да еще и опрятно выглядят! Алена огляделась – кто же это из соседей верит во всемогущество телевидения? И… вздрогнула от неожиданно прозвучавшего голоса: «Не к нам ли пожаловали?» За калиткой палисада, заросшего разлапистыми  древовидными малиновыми кустами клещевины,  стояла   кругленькая простовато выглядевшая женщина.
   Особо миндальничать Алена не стала, поскольку камера была выдана на два часа (это с дорогой-то на окраину города), и сразу попросила предъявить ей ветерана, дабы убедиться в его здравии.
  Ветеран спал. Здоровым сном или в забытьи, это ведь по выводящему храпы старику особо не поймешь. Во дворе еще совсем не сентябрьское солнышко подсушивало разбросанные по топчану колючки с семенами касторки и дольки подвяленных яблок. Беженка, оказавшаяся медсестрой со стажем, божилась, что честно ухаживает за добросердцем.
   Между тем, на дороге собрались соседки, которые, ничуть не стесняясь «захватчицы», стали убеждать Алену в том, что до появления  беженки в доме ветерана старик был здоров, шутлив и весел, ходил на рыбалку, а как только  прописал «иногороднюю» в  домовладении, так сразу и слег. Их попытки проведать соседа не встретили понимания, оттого они и волнуются.
   Так-то оно так, но, с другой стороны, дедуле уже 80. Пришло время хворей.  Поэтому ничего лучшего, чем призвать  социальные службы и участкового озаботиться судьбой вышеозначенного гражданина, Алена не придумала. К ним и обратилась с экрана, поскольку подобные инциденты  случаются там, где наблюдаются пробелы в  их работе.
  А лет через пятнадцать история получила неожиданное продолжение.
  …Алена ехала в полупустом автобусе из отдаленного от центра города района газовиков. На одной из остановок в салон зашла женщина, которая, оглядевшись, сразу направилась к  месту ее посадки. Поерзав на сидении, она вдруг обратилась к тележурналистке:
 -Вы меня не узнаете?
-А должна? - вопросом на вопрос ответила Алена.
 -Помните ветерана, который жил на улице Зеленая, вы к нему с камерой приезжали?  Я, правда, там давно не живу. Дедуле, как участнику войны, новую квартиру дали. Он   скончался…. от сердечно-сосудистой недостаточности, а жилплощадь осталась за мной.
- Повезло вам,  беженке, быстро решить квартирный вопрос, - равнодушно обронила Алена,  не желая поддерживать разговор, по-сути, с совершенно незнакомой ей женщиной.
-Повезло? - ухмыльнулась ей в лицо собеседница.
  Запустив  руку в карман куртки, она картинно раскрыла ладонь. На ней лежала нитка бус из  узорчатых  мелких фасолинок, вроде тех, что продают на каждом углу - 50 рублей за  штуку.
-Знаете что это  такое?
 Алене показалось (или только показалось), что вопрос прозвучал вызывающе.
-Нет.
-Семена  клещевины. Из них получают рицин - яд, которым в Лондоне был отравлен болгарский диссидент Георгий Марков.
  Алена с интересом посмотрела на собеседницу. Не ожидала от нее таких познаний. Сама-то она хорошо помнила  то доперестроечное время, когда агент КГБ  уколом зонтика отравил перебежчика. Шум в международной прессе получился на годы, как, впрочем, и при отравлении Литвиненко.
  - Никаких лабораторий,  вытяжек не надо. Сотрите  кофемолкой  в порошок  10 семечек и добавьте в еду.  И никаких следов. Скрытые симптомы с задержкой во времени. Врачи квалифицируют проблему как сердечно-сосудистую недостаточность. Противоядий не существует.
   Перед глазами Алены вдруг полыхнул малиновыми листьями касторовый сад ветерана…
-Что вы хотите сказать?
-Говорю  - я так и сделала.
Заметив ужас в глазах Алены, она повела плечом:
  - Вы что же, думаете, ваш ветеран ангелом был? Каждый день  я  от него только и слышала  – дескать, с чеченцами надо поступать как Сталин. В одночасье вывезти в район вечной мерзлоты, пусть учатся там работать. Они же изначально все абреки, бездельники, живущие за счет русских. Слюной брызгал, так иноверцев ненавидел.
  Я с ним не спорила. И не откровенничала. Он и не знал, что муж мой был чеченцем. Юсуф  - строитель. Хороший строитель. И дом наш сам построил. Замечательный дом - о пяти комнатах, с верандой, большой кухней – в расчете на то, что семья будет прирастать внуками. Двух сыновей я ему родила – Мустафу и Рустама, оба учились в институте нефти и газа. Никакая религия между нами, детьми эпохи безверия, не стояла. Когда началась война, унесшая сотни тысяч жизней (не конфликт это, как СМИ называли  – война самая настоящая!), мы надеялись, что  скоро все разрешится, поделят олигархи, наконец, нефтяные доходы – и мы вернемся к прежней жизни. Не случилось!
    Окраинные районы Грозного  бомбили редко, и дом наш в первые два (самые страшные) месяца не пострадал. Взрывной волной стекла повышибало, так Юсуф одним днем все исправил - какая проблема для профессионала? А потом… институт разбомбили, и его развалины  сразу похоронили  обоих наших мальчиков. Не на занятиях были  – лаборантами подрабатывали, родителям помогали. Не знаю, как я это пережила. Не пережила – умерла вместе с ними,  засохла как дерево.  А дальше… российские военные устроили на крыше соседнего дома наблюдательный пост. Весна,  людей насквозь продувает. Вот они и пришли к нам, ковры со стен посдирали, подушки забрали, чтобы утеплиться. И все бы ничего – как говорится, издержки войны. Но Юсуф зашел в дом, когда один из них  ложки серебряные, да шкатулочку с колечками в вещмешок укладывал. И замахнулся, дескать, чего ты, паршивец, мародерствуешь? Тот ему и ответил -  автоматной очередью…
  Не смогла я больше в том доме  жить. После одного из авианалетов подожгла его и ушла, куда глаза глядят. Поезда еще ходили. Так я  оказалась в вашем городе. К деду переночевать попросилась. Он предложил ухаживать за ним за стол и кров. Осталась. Не знала, что общение с ним станет пыткой. Вот и созрела для того, чтобы ее прекратить. Да может и не созрела бы, только соседи меня допекли – травишь, дескать, деда. Однажды и взыграло – хватит в мое больное сердце пальцем тыкать.
   Сама тоже много раз  хотела уйти к Юсуфу и детям. Душа моя давно к ним улетела. Но как-то странно человек устроен –  все еще живу.  Устроилась в медсанчасть. Воспитываю племянника мужа, у него   все родственники погибли – он теперь мой ориентир в жизни. Вот только в армию ему скоро. И  не знаю, как я это переживу. С чем он там столкнется?
   …Она сошла на остановке, оставив Алену в состоянии ступора. Во все время   откровений собеседницы она не смогла вымолвить  ни слова. И сейчас, когда женщина покинула автобус, ей  тоже никак не удавалось собрать   мысли в кучку.
   Счастлив тот, кого жизнь не ставит перед серьезным выбором. Ей же теперь жить с этим грузом исповеди и пытаться понять, лежит ли  и лично на  ней частичка вины в смерти ветерана? Даже если и нет, имела ли она возможность повлиять на исход этой дикой  истории? И как ей поступить сейчас? По большому счету, она не помнила  даже имени этой женщины. Найти видео в архивах телеканала невозможно. Все передачи, конечно, записывались, но как-то руководство студии пожелало сделать деньги на продаже видеокассет с «левыми» записями кинофильмов, которые в девяностых люди «крутили» на видеомагнитофонах. И провернуло такую аферу, повторно использовав кассеты  с записями авторских видеоматериалов. Да и как доказать причастность этой женщины к убийству? А главное, срок давности для открытия уголовного дела  прошел. Видимо, ее откровения и были вызваны этим обстоятельством. Тяжело нести такой груз в одиночку, а тут свидетель дел давно минувших подвернулся…
   Алена встала, чтобы выйти на остановке, и вдруг увидела оставленную собеседницей на сидении   нитку бус из семян клещевины. Она сделала шаг к выходу, но  потом вернулась. Когда  за ней захлопнулась дверь автобуса, она поискала глазами ближайшую урну и выбросила в нее ожерелье. Протерла влажной салфеткой руки и облегченно вздохнула, мысленно делегировав эту историю в далекое прошлое. Вся та война была неправой и неправильной, вот и эта история из того времени. Время и будет судить ее участников.