Урга

Работа эта привлекательна "длинным рублем", слов нет. Но не только ради денег садится за руль дальнобойщик. Жизнь шоферская полна приключений, неожиданных, порой опасных: - поломка в пути, где неоткуда ждать помощи, бандитское нападение с целью захвата груза. Случается,  останавливают машину, выставив заслон, и угрожая оружием, принуждают перевезти незаконный, преступный груз. Возвращаешься с рейса домой измотанный, уставший, думаешь: «Хватит, брошу к черту руль!», но поживешь в уюте и сытости с недельку, и начинает потихоньку тоска заедать, скука. Снова тянет в рейс.               
               
 Мозг не стирает совсем, но прячет как бы в архив, тяжелые события, трудности, граничащие с угрозой самой твоей жизни, и человек живет, редко вспоминая об этом. А случается такое, вроде совсем безопасное, событие, а забыть о нем не получается.               
               
 Я тогда в Сибири шоферил, в автоколонне одной. Неплохие были заработки, иногда "леваки" перепадали. Жить было можно...  Но в девяностые, вдруг все застопорило: то нет путевок, то топлива нет; не поймешь, кто начальник, кто за что отвечает. Зарплату стали задерживать, а потом и вовсе перестали выдавать. Да и работы никакой не стало. Многие тогда уволились. Я терпел, ждал. Домой не хотелось без денег возвращаться.               
               
 Однажды прихожу на работу, вижу, в проходной Петя стоит, напарник мой бывший.                - Петро, привет! - обрадовался я. - Ты чего решил вернуться на родную базу. По безделью соскучился.                - Ага! угадал. Стою тебя жду. Может, поможешь опять в родной коллектив влиться.                - Конечно, помогу, пиши заявление – шутили мы, разглядывая друг друга и пожимая руки.                - Рашид, пойдем пивка выпьем. - Предложил Петя. - Разговор к тебе есть.                - Сейчас, отмечусь и смоемся. Все равно делать нечего, никто и не спохватится.               
               
 Пивная, с  яркой, громоздкой вывеской "ПОСЛЕ РЕЙСА", стояла не неподалеку под редкой сосновой рощицей. Прежде у пивной с утра толпился народ. Сейчас же, если и зайдет кто, затарится цветными импортными баночками с консервированным пивом и уходит. Никакого общения. Мы тоже купили по паре баночек и хотели уйти, пристроиться где-нибудь, да я, неожиданно для себя, спросил: - Хозяюшка, у вас не найдется пары кружек?                - Для вас найдется.- С пониманием улыбнулась продавщица и поставила на прилавок две кружки. - Это совсем другой коверкот, - заметил Петро, разливая пиво в стеклянные тяжелые кружки, из которых, осторожно поднеся ко рту, сдуешь пену и, сделав глоток, смакуешь пивную терпкость.                - Ребята, закуски не хотите?                - А, что у вас есть?                - Сосиски с икрой баклажанной.                Мы заказали две порции, и сели за стол.               
               
 Пиво было свежее, вкусное, не зря, что импортное. Выпили по кружке, переглянулись.                - Петя, с чего это ты, на базу-то пришел?                - Сказал же, разговор к тебе есть, заодно узнать, как у вас дела. Да и по ребятам соскучился. Как там Тоня? Такая же строгая?                - Такая же. Замуж вышла. Теперь к ней вообще не подступишься.                - Создаст же природа женщину. Вроде и не броская, не яркая, а поговоришь с ней, в глаза  заглянешь, и чувствуешь, уши горят. Мужики по ней сохли. Да...- протянул Петя, вспоминая о чем то, затем как бы очнувшись, спросил, - С работой по-прежнему на базе, туго?                - С работой тишина. Зарплаты нет. Директор сам не свой ходит: обойдет гаражи, в механический заглянет, в заправочную, в диспетчерскую и в кабинет прячется. В глаза работягам стыдится смотреть. Народ Михалыча уважает. Сам знаешь - человек он порядочный и лишними вопросами не хочется его бередить. Ходят слухи, что базу приватизируют, то есть купит кто-то и станет у нас хозяин, как в кап странах.                - Как это купит, - возмутился Петро. - Это ж народная собственность.                - А народу вроде какие-то ваучеры дадут – что то вроде векселя на долю стоимости от продажи автобазы. Ходят слухи, что на территории базы будут лесопильный завод строить, современный, по последнему слову техники. Оборудование финское установят. Автопарк обновить собираются. Старые машины предложили шаферам выкупить, ну как бы в личное хозяйство. Да на какие шиши купишь? Федор, с завгаром на пару, купили зилок, и не рады - с топливом проблемы и заказчиков по пальцам сосчитать. Деньги вложили, а дохода - ноль. Работяг, главное, не увольняют. Слоняются шофера по базе без дела. Пока «бабки» были, ребята придут на работу - раздавят пузыречек, шиши-беши покидают - и домой. Но деньги кончились, и стал народ потихоньку увольняться. По-собственному желанию, без пособий. Похоже, и мне придется. Второй месяц без работы. Хотел уехать домой, позвонил жене, а  она говорит, что и там безработица. Народ без курева сидит - бычки сшибает. Здесь хоть махорочку у военных можно купить. А ты как? Ты же давно уволился, еще весной.               
               
 - Я на бойню устроился. Развожу мясо по точкам,по всей области. Случается навар за счет неучтенки. Мне сейчас напарник нужен. Подумай.                - Чего думать, выбора нету, а ты что без напарника катался?                - С Рябчиком ездил, ну помнишь, Ряплова - Саньку фитиля? А сейчас один.                - А что Санька?                - Удавился он.                - Не может быть. Как это, что случилось?                - В понедельник он не вышел на работу. Вечером заехал к нему. Он сидел за столом один и квасил водяру. Я накинулся на него: «Ты чего, рехнулся». Он молча налил водку в стакан и протянул мне. Я отодвинул стакан  в сторону: « За рулем я. Говори, что случилось!»  Саня протянул мне конверт – читай мол. В конверте фото: его жена  Ленка, обнимается с мужиком каким то. Письмецо  дружок прислал. Пишет, мол, изменяет тебе супруга. Сказал ему: «Не верь, подвох может быть. Поезжай домой, сам убедись». Но он будто не слышал меня, смотрел мимо, с какими то остекленевшими глазами. На другой день прихожу в гараж, а его опять нет. Снова к нему, стучу в дверь – тишина. Я с силой распахнул дверь  - а она и не была заперта... На столе среди пустых бутылок и окурков записка: «Никого не вините. Я сам». Такие вот дела... Ну, давай разбегаться. Если надумаешь, подходи к семи утра к столовке.               
               
 Мы вышли из пивной. На улице ласково, по-осеннему, светило солнце. Золотилась кора на длиннющих стволах сосен. Петро сказал, что ему баранку крутить, и торопливо зашагал к себе на работу. Я решил пойти на базу писать заявление. - Эх, жизнь малина,- думал я по дороге, вспоминая Саню. Не помню его унылым. Жизнерадостный, работы не боялся. Спросишь что - никогда не отказывал. Не хочется верить, что Санька нет теперь с нами.               
               
 Все мы, мужики, думаем, что женщины иные, - лучше, нравственнее нас,  и зачастую необоснованно их превозносим. Разница, конечно, есть - смазливее они нас и, кажется, нежнее, да и во многом другом мы не похожи. Но в одном я уверен: - им без нас так же, как и нам без них - не просто. Дружок Санин, что прислал письмо, видимо человек примитивный или мерзавец: - оглушил друга,  не сознавая к чему это может привести, а может специально  подстроил.…               
               
 В конторе, кроме Тони, поливавшей цветы на подоконнике, никого не было. Она кивнула в ответ на мое приветствие.                - Тоня, дай, пожалуйста, листок бумаги.                - Тоже увольняешься? - сказала она, протягивая чистый листочек. - Домой решил уехать?                - Нет, не домой, я Кондратова встретил, он в напарники меня берет.                - Петю? - Спросила Тоня, будто не поверив, - он жив - здоров? Передай ему привет от меня, хорошо?                - Передам, обязательно.                Я написал заявление об увольнении, в связи с переходом на другую работу, что бы не прерывался стаж, и вручил его Тоне.                - Шоферов почти не осталось. С кем будет Михалыч работать, не знаю. За трудовой книжкой можешь прийти послезавтра.                Мы попрощались, и я пошел домой.               
               
 «Что же в Тоне такого, особенного,- думал я, - что хочется быть рядом с ней - разговаривать, видеть. Нынешние бабы подражают теледивам, сексапильными стараются выглядеть. Наклеивают ресницы, мажутся чересчур, откровенно подчеркивают свои прелести, но глаза - пустые, отталкивающие. А в ее глазах приветливость, внимание, доброжелательность».               
               
 Утром я подошел к столовой рано, семи еще не было. Петр подъехал на машине в семь, и мы сразу же отправились в рейс. Наконец-то я в кабине за рулем! Весело побежала дорога под колеса, за окном замелькали деревья, домики, огороды. За городом появились поля колхозные, а дальше светлые далекие просторы. Стороной, тихо и спокойно, текла Обь, то теряясь за стеной леса, то появляясь вновь. Дорога вдоль Оби ровная, без ям и колдобин и Машина наша летит, как птица над рекой.                Сибирь большая, местами совсем не тронутая. Бывает, сотню километров намотаешь и не встретишь человека. Лес кругом простирается огромным букетом из подернутых осенью деревьев. Воздух прозрачный, чистый и дышится так легко, что не замечаешь дыхания, как  здоровый человек не ощущает биение сердца.               
               
 К обеду свернули на обочину перекусить, размяться. Выбрали место по суше, под сосной, разложили на газете прихваченную из дома еду. Петро, приподняв сиденье, вынул завернутые аккуратно в салфетки, что бы не разбились, знаменитые граненные стопарики и чекушку водки. Выпили по сто грамм, что бы взбодриться и для аппетита, и, слегка отдохнув, снова отправились в дорогу.               
               
 Работы в этот день выпало много - до тридцати точек, куда надо было развести мясо. В гараж приехали  поздно. Когда Петя, как всегда, поставив машину, открыл капот, что бы проверить все - ли там  в порядке, к нам подошел Арчын Белеков с убойного цеха - специалист по разделке конины. Он обратился к Петру:                - Здорово, Петро. С благополучным возвращением!                - Здорово, Арчын! Спасибо.                - Ребята, послезавтра, в субботу, я решил праздник устроить для всех наших работников. Народу у нас прибавилось, и я хочу  познакомить всех поближе.                - Для всех у тебя деньжат не хватит!                - Хватит. Главное лошадку на мясо привезти. У нас всегда на праздник конину готовят.                - Где ж я тебе, Арчын, лошадку возьму?                - В Онгудайском районе, где аймак мой, есть конезавод. Под зиму, они продают лошадей второсортных, что бы не тратиться на корма. Недорого продают, ну и сам в накладе не останешься.                - Надо у Рашида спросить. Знакомься Арчын, это мой напарник теперь.                - Что скажете? - обратился ко мне Арчын, протягивая руку.                - Праздник, есть праздник, надо уважить просьбу. Вот только успеем ли, товар развести и за лошадкой съездить.                - Успеете, на завтра продукции мало. Часа за два освободитесь и в аймак. Ну что, договорились?                - Хорошо,- ответил Петро. - Только загрузите нашу машину первой.               
               
  «Не плохо для начала,- подумал я. Не успел к работе приступить, как калым высветился. Что ни говори, а мужик без бабок что лампа без керосина: - ни себе пользы, ни другим».               
               
 На другой день мы выехали рано. Развезли мясо по магазинам, ящик свиных хвостиков доставили в ресторан "Бия", и выехали за город в направлении Онгудайского аймака на конезавод.               
               
 - Петро, а на что свиные хвостики идут в ресторане?                - Их поджаривают в соусе каком-то.  Вкус  я тебе скажу - пальчики оближешь!               
               
 Дорога шла среди лесистых холмов прерывающихся долинами, за ними вырастали снежные горы, с которых спускался прохладный пахнущий снегом воздух. Ехать вдоль Катуни до Чемала было легко и приятно. В километрах шести десяти от Чемала, дорога сворачивала в горы. Мы свернули с накатанной дороги, и Петро попросил остановить машину.               
               
 - Давай сменимся – сказал он. Ты притомился маленько, а в горах езда сложная.                Петро слил с радиатора закипевшую воду, зачерпнул из Катуни холодную,прозрачую и заполнил радиатор вновь; проверил тормоза, колодки на колесах, подтянул гайки на шлангах и сел в кабину.               
               
 Теперь мы ехали медленно, будто спотыкаясь о торчащие из грунта булыги; урча мотором, одолевали кручи и, неожиданно слетали, под уклон, вниз. В горах плохие тормоза - верная гибель. Проехав километров двадцать, спустились в долину, и машина поехала ровно по едва заметной колее заросшей травой.               
               
 Впереди показался человек верхом на лошади. Наездник, видимо стерегущий, пасущихся неподалеку овец, в меховой шапке и ватном халате, увидев нас, придержал лошадь. Подъехав к нему, мы притормозили.                - Здравствуйте, не подскажете, где здесь конезавод находится?                - А во-о-на там, за леском, видите? Километров пять будет - ответил пастух и предложил отдохнуть, попить с ним чаю.                Мы, поблагодарив, отказались. Боялись не успеть вернуться в город.               
               
 К лесочку подъехали быстро. За ельником, соснами и редким березняком, среди которых изредка загоралась красная калина, открылось большое ровное поле огороженное жердями.               
               
 Подъехав к изгороди, остановили машину. За изгородью несколько лошадей у коновязи жевали сено. Неподалеку, справа, стояло ветхое протяженное строение, видимо, конюшня. Это, наверное, и есть конезавод, решили мы.               
               
 Входных ворот на территорию не было - лишь похожее на шлагбаум бревно на опоре, с привязанной в конце большой булыгой перетянутой веревками. За шлагбаумом, слева находился выбеленный известкой небольшой домик с деревянным крылечком - скорее всего контора.               
               
 Лошади у коновязи были оседланы, значит, в конторе должны быль люди. На гудок машины, вышел высокий грузный человек, в грубом брезентовом плаще, с круглым смуглым лицом и небольшими узкими глазами характерными для коренных жителей Алтая. Он молча прошел к шлагбауму, размотал веревку, удерживающую тяжесть булыги, с крюка, и бревно медленно поднялось, позволяя нам въехать на огороженную территорию.               
               
 Заглушив мотор, мы вышли из кабины, поздоровались. Человек из конторки, так же не торопясь, подошел к нам.                - Иван Самтаев, управляющий конезаводом, - представился он, пожимая наши руки.- Милости просим!- С чем пожаловали?                - Нам сказали, что здесь лошадь можно купить.                - Лошадь, говорите. Это можно. Вам на забой или для езды.                - На мясо нам надо.                - На забой значит, ну тогда идемте за мной.               
 Мы подошли к длинному, местами с просевшей крышей  строению,  которая изначально показалась нам конюшней. Внутри остро пахло залежалым навозом и мочой. Две лампочки, свисающие с потолка на электрических проводах и маленькие окна с немытыми стеклами, слабо освещали помещение. Управляющий подвел нас к загону. Несколько истощенных, неухоженных лошадок вяло передвигались по стойлу, тыркаясь в пустые закрома. Не хотелось покупать таких лошадей.               
               
 - Из них мяса, что с мухи сало - заметил Петро. А у вас нет более упитанных?                - Есть в табуне, но они подороже будут стоить. Лошади сейчас на пастбище. Хотите, проедем, посмотрите.               
               
 Мы вернулись к машине. Управляющий  зашел в контору, и через некоторое время, отворив оконце, пригласил войти Петра. Из конторки слышался разговор. Видимо речь шла о цене. Торг шел довольно долго. Наконец в дверях появился Петро и подошел ко мне.               
               
 - Слушай, Рашид, они запросили двойную цену, еще одну зеленную просят накинуть, или выбирать из тех, что мы видели. Ты как на это смотришь?                - Я на мели сейчас. Если у тебя есть - одолжи, а при первой возможности с меня половина.                - Договорились. Я им сказал, что согласен с ценой при условии, что выберем лошадь сами.               
               
 Петро опять зашел в контору, и вскоре оттуда вышли управляющий, Петро и незнакомый  человек, похоже, бухгалтер. Все трое втиснулись в кабину, я поднялся на борт и мы покатили на пастбище.               
               
 Ехали мы той же дорогой, что привела нас на конезавод, но через пару километров свернули в сторону, поднялись на пригорок и увидели лошадей. Они вольно паслись на лугу, переходившем в холмистые предгорья, среди обильных, жухлых по осени трав. Мы остановились и вышли из машины. Табун был не большой, голов пятьдесят не более. Упитанные кони выглядели гораздо лучше тех, что нам показали в конюшне.
               
 Выпасавший лошадей мальчишка лет четырнадцати - пятнадцати, в кирзовых сапогах, телогрейке и плеткой в руке, увидев начальство, подошел к машине.               
                - Выбирайте - сказал человек, казавшийся мне бухгалтером.                Приглядевшись, мы выбрали одну из лошадок. Управляющий, приказал подростку, поймать коня. Мальчишка, засунув два пальца в рот свистнул, и лошадка, задрав голову, легкой рысцой подскакала к нему.               
               
 Пастушок потрепал лошадку за холку, вытащил из кармана кусочек сахара и дал ей, поощряя послушность. Лошадь, едва опуская и поднимая голову, пыталась коснуться головы мальчика.               
               
 "Не отдаст он ее",- подумал я. Петро, видимо, то же почувствовавший, что - то неладное, торопливо вытащил деньги и протянул бухгалтеру. Тот взял деньги, пересчитал их, и, с довольным лицом, спрятал в карман.               
               
 - Заводите коня, - приказал он.                Мы откинули задний борт, приставили дощатый трап, положенный в машину с вечера, и, когда я подошел к лошади с арканом, что бы подвести ее к трапу, мальчик не выдержал. Он взмахнул плеткой и, злобно сверкая глазами, закричал:                - Не отдам! не отдам!                Управляющий обхватил пастушка сзади руками:                - Грузите лошадку, быстро! – завопил он нам. – А ты, Отай успокойся. Вот Марта весной родить должна, и я опять тебе поручу жеребенка воспитывать. Я вижу, из тебя хороший конюх получится.               
               
 Пастушок, бился в руках управляющего и ничего не желая слышать, продолжал вопить: - Пустите! не отдам! пустите!               
               
 Пока успокаивали мальчишку, мы с Петром, один подтягивая за веревку, другой подталкивая сзади, завели лошадь в кузов  машины. Петро наскоро привязал ее к переднему борту. Я нахлестнул замки кузова, и мы выехали, уже на ходу дав пару прощальных гудков.               
               
 Лошадь вела себя неспокойно, хрипела, била  ногами.                - Петро, притормози слегка,- попросил я. - Проверю, не развязались ли узлы наверху.               
               
 Поднимаясь на борт, увидел, что нас догоняет мальчишка, с криками: Урга! Урга!                Видимо так звали лошадку. Я спешно нырнул в кабину.               
               
 - Гони быстрее. Нас этот пацан догоняет.                Петро послушно нажал на газ, и машина стала набирать скорость.                Выбиваясь из сил, долго еще, бежал за нами мальчишка, и, наконец, скрылся из виду. В ушах моих все еще стоял свист и отчаянный зов подростка, у которого внезапно отняли любимого верного друга.               
               
 Прошло довольно много времени, но жеребец никак не успокаивался: пытаясь вырваться из пут, мотал головой, вспрыгивал и тонко ржал, будто звал парнишку. Я следил за ним, поглядывая в заднее оконце кабины. Вдруг конь развернулся, каким-то образом освободившись от привязи, и тут же прыгнул через низкий задний борт. Я только успел крикнуть: - Петро! лошадь.                Машина затормозила.               
               
 Мы соскочили с машины и не сразу увидели его лежавшего в кювете, в метрах десяти от нас. Он пытался встать на ноги и ложился опять. Что-то было у него сломано - то ли шея, то ли нога. Из драных ран на коленях и голове сочилась кровь. Обвязав веревкой шею, мы пытались помочь ему подняться, но он лишь поднимал голову и, в бессилии, опускала ее, не реагируя на наши понукания. Тогда Петро, опустился на колени, и, поглаживая лошадку, стал наговаривать ей на ухо, - что то ласковое; просьбы, обещания и, через некоторое время, доверившись Петру, конь с трудом поднялся на ноги. Прихрамывая, пошел за нами, и покорно, с нашей помощью, взобрался на борт.               
               
 Теперь мы аккуратно и крепко привязали веревку к борту, подтянули узел на шее коня, что бы он не выпростался. Под крупом протащили пару толстых арканов и затянули их на боковых бортах, что бы легче было ему стоять на ногах, и поехали, гася скорость на ухабах.               
               
 На бойню приехали поздно вечером. Арчын ждал нас.                - Чего вы так долго. Я уже беспокоиться стал, не случилось -ли чего.                Мы рассказали о происшествии. Выслушав нас Арчын сказал, что таких лошадей не продают на убой:                - Много видать заплатили.                - В два раза больше чем ты нам дал - ответил я.                  - Деньги я верну вам. Да не в деньгах дело. Раны у нее тяжелые: видите, голову не держит. Долго не проживет, иначе я не стал бы его забивать. Забрал бы себе, а то и мальчишке вернул. Сердце  человеку разбили. Плохо это,-  с досадой покачивая головой, сказал Арчын. - Ну, ладно. Что случилось, то случилось. Помогите довести его  до забойного цеха.               
               
 Утром другого дня, Арчын, предупредил нас, что бы мы обязательно пришли на праздничную вечеринку, что стол будет накрыт в цеху, в комнате мастера.         
               
 По случаю вечеринки рабочий день сократили. В четыре часа управляющий или менеджер, как называют сейчас директора, распустил работников по домам, с пожеланием вернуться к шести часам вечера, соответственно приодевшись, что бы всем коллективом провести первый корпоратив. И откуда взялись все эти незнакомые и неприятные на слух слова: - корпоратив, менеджер?! Чем хуже привычные, родные – «маевка», «руководитель». Будто весь наш советский народ, от мала до велика, накрыли огромной ловчей сетью, как стаю степных птиц, и подбрасывают под нее непривычную, порой вредную пищу, слова, мысли.               
               
 Мы с Петром подошли к разделочному цеху с опозданием. В небольшой комнате цеховой администрации было тесновато. Управляющий говорил о производственных успехах, о прибыли, об обещании хозяина выдавать каждому работнику еженедельно по два килограмма мяса бесплатно, если прибыль будет устойчивой. После последних слов присутствующие захлопали. Управляющий еще раз поблагодарил всех, и, извинившись, что вынужден уехать по неотложным делам, попрощался, пожелав приятно и без происшествий провести вечер.               
               
 Без управляющего люди почувствовали себя раскованно.
Арчын предложил налить всем водки и выпить за дружбу. Вечеринка начала разгораться. Принесли в косушках и поставили перед каждым чистый бульон из конины; наваристый бульон заглушал градусы выпитой водки. Затем принесли на большой, сплоченной из свежеструганных досок, плашке дымящуюся еще, конину. Все принялись за мясо. Хвалили  купивших на убой лошадку за умелый выбор. Кто - то предложил выпить за меня и Петра персонально. Я выпил, но закусывать не стал, вспомнив искаженное от боли лицо мальчика, гнавшегося за машиной, лошадку, поверившую ласковым словам человека.               
               
 - О чем призадумался? - спросил Петро, легонько толкнув меня.- И мясо не ешь, ты же мусульманин.                - В нашей стороне мусульмане не едят конину, а поросенка – да! - слукавил я, и потянулся за свиным хвостиком.                Хвостик, поджаренный в соусе, был действительно необыкновенно вкусен - настоящий деликатес. Общее веселье, разгоравшееся после каждой выпитой рюмки, не коснулось меня. Сославшись на плохое самочувствие, я попрощался с другом и незаметно покинул компанию.               
               
 После встречи с Петром, жизнь, можно сказать, пошла на лад. Работали мы четко, без нарушений. Руководитель скотобойни,  энергичный и цепкий местный сибиряк, ценил нас и поручал самые протяженные и сложные рейсы. Пошли заработки. И я, отправляя деньги, домой, семье, наконец, почувствовал себя человеком.                … С тех пор прошли годы. Многое из прежней шоферской жизни стало забываться. Однако нет -нет, да среди ночи вдруг слышу я пронзительный мальчишеский крик:                …Урга! Урга!                Просыпаюсь и спросонья  повторяю  сам: «Урга! Урга!»