Летроповмира Пламенная

 Мария Бесхлебова родилась в 1908-м году в Москве в семье крайне бедных работяг. Отец ее был всю жизнь извозчиком, целыми днями находился на улице - летом на мучительной жаре или под дождем, зимой на ветру и морозе. И поэтому, как водится, постоянно пил "для сугрева" и уже в 20 с небольшим лет стал горьким пьяницей. Умер он от перепоя, не дожив и до тридцати, когда Марии было два года. Мать ее и вовсе была не известно кем: не имела совершенно никакого образования, не умела ни читать, ни писать и работала на самых тяжелых и грязных работах, на какие ей только удавалось устроиться. В юности была рабочей на стройке. Потом дворничихой. Потом, когда началась империалистическая война и мужчин в городе стало не хватать, устроилась в трамвайное депо укладчицей шпал. Эта последняя работа была уж и вовсе рабским трудом. Чтобы заработать жалкие копейки, ей, как когда-то и мужу, тоже приходилось целыми днями находиться в любую погоду под открытым небом и переносить на своем горбу за смену тонны груза, перелопачивать кубометры щебня, булыжников и уличной грязи. От этого она вскоре заработала грыжу и кучу сопутствующих заболеваний. На работу с приемлимым заработком ее больше нигде не брали, и она стала мыть подъезды в рабочих общежитиях. Летом это было еще терпимо, но в другое время года ее всю насквозь продували сквозняки, которые при вечно распахнутых уличных дверях свободно гуляли с первого этажа до чердака. Полы были заплеваны людьми и загажены кошками. Мыть их приходилось ледяной водой, и Мария уже в раннем детстве помогала матери, как могла. Она тоже подметала полы, таскала тяжелые ведра с водой из уличной колонки наверх и таким образом уже с самых ранних лет тоже зарабатывала себе будущую грыжу.

  Жили они в темном и сыром полуподвале, где снимали самую дешевую и мрачную комнатушку. Повсюду в их тесном и грязном жилище сновали крысы, от которых не было никакого спасения, потому что во дворе их дома, прямо под их окнами, огромной горой высилась столетней давности страшно вонючая свалка. За свалкой стоял огромный, рассчитанный на весь их дом, общий нужник на 15 "дырок" для мужчин и столько же для женщин. А чуть дальше, через дорогу, располагался рынок, где продавали мясо, рыбу, полугнилую требуху, ливер, муку, зерно и всё прочее. И там крысам было сытно и вольготно. И оттуда они прибегали к людям в дома целыми стаями! Так что истинными хозяевами их полуподвала были именно крысы. А люди находились у них как бы в гостях. Холодные, как в тюрьме, стены их комнаты обросли вечной плесенью, и жизнь была полуголодной и беспросветной...

 Однако, когда Марии исполнилось 9 лет, произошла социалистическая революция, и начались всевозможные чудеса! Во-первых, вскоре они переехали в просторную и светлую комнату в коммунальной квартире, которая была устроена в бывшем барском особняке, на 2-м этаже. И теперь Мария видела в окно не свалку с нужником, не заплеванную мостовую и грязные ноги снующих по лужам прохожих, а густую зелень прекрасного барского парка. И это было великое счастье! Но это были годы  также и тяжелой гражданской войны, и мать ее устроилась прачкой. Мария опять помогала ей во всем и целыми днями с утра до вечера стояла возле плиты, на которой грелись огромные чаны с водой, поддерживала в печке огонь, рубила дрова, большими ведрами переносила кипяток из чанов в корыто и тоже стирала чужое грязное белье. Стирала столько, что руки распухали, как у утопленника, пролежавшего в воде не меньше недели. Но зато обе они теперь трудились не на сквозняке, а в пару и жаре, и вода была не ледяной, а горячей. Но в огромной прачечной одновременно находились около
20-ти женщин, многие из них пили, почти все они были озлобленными склочницами, и между ними то и дело возникала ругань, крик, а то и вовсе драки.

 Казалось, мукам Марии с матерью не будет конца до самой их смерти... Однако Ленин и его большевики вскоре заявили о том, что отныне в России вводится всеобщее и бесплатное образование, пооткрывали повсюду школы, где могли образовываться даже беднейшие слои населения - так Мария наконец-то оторвалась от корыта и села за парту. Учиться ей очень понравилось! В классе было чисто, сухо, учительница была очень доброй, и, самое главное, кормили их в школе совершенно бесплатно, хоть опять же и не досыта. В общем всё отныне стало более, чем прекрасно! К тому же Мария вскоре серьезно увлеклась театром и сначала играла в драмкружке в своей школе, а потом ее талант оценили уже настоящие артисты и ее после многотрудного экзамена на профпригодность все-таки приняли в студию при самом настоящем, серьезном, взрослом театре под названием "Инфант террибль", что переводилось с французского как "ужасный ребенок". Так Мария стала уже самой настоящей московской студенткой! И нигде-нибудь, а в известном на весь город экспериментальном театре!

 По особому распоряжению наркома просвещения всем московским студийцам-театральщикам был выдан пропуск-"вездеход", который позволял им бесплатно проходить в любой театр столицы неограниченное количество раз и смотреть что и когда угодно. Так Мария познакомилась со всеми элитными театрами и многими знаменитейшими актерами города. Да и сам тот факт, что она учится в студии при "Инфант террибль", вводил ее в крайне узкий и закрытый, почти тайный круг привилегированной театральной элиты! Теперь ей смертельно, до белого каления, завидовали многие ее бывшие подруги, с которыми она когда-то играла во дворе и которые так навсегда и остались за бортом красивой, успешной жизни - потому что все они буднично и однообразно учились на токарей, точильщиц, фрезеровщиц и прочее-прочее на всяких там рабфаках и в техникумах при заводах, и их будущее должно было потом десятки лет проходить всё на тех же грязных прокопченых заводах, в спертом прокуренном воздухе внутри тесных цехов. И выбраться оттуда в ученых, важных и вальяжных людей - инженеров, доцентов, профессоров и тому подобное - было почти не реально. А вот Мария теперь очень часто и запросто кутила в ресторанах именно с молодыми профессорами, бравыми кавалеристами, директорами фабрик и даже знаменитыми летчиками! В общем проводила время весело, полупьяно и чуть развратно! Однако же никогда не позволяла себе лишнего. Кутить и гулять - да, гуляла! Но очень осторожно, в меру и цену себе знала. Свою чистоту блюла строго! Так что никакая грязь к ней в молодости не прилипла и никто о ней, даже завистники, нелепых и подлых слухов никогда не распускал. Более того, Мария была отличницей в учебе и активисткой в политграмоте!

  Когда умер Ленин, Марии было уже 16 лет. В партию большевиков ее по возрасту принять еще ни могли, как она ни просилась. И тогда она решилась на очень смелый и гордый поступок - она сменила свое имя! Быть Марией все последние годы ее очень тяготило, потому что имя Мария - сугубо религиозное. Марией была мать Христа. Также Марией звалась беспутная блудница Магдалина. А большевистская партия повела суровую борьбу с проклятой церковью! Храмы закрывались, и в них устраивали школы рабочей молодежи, или какие-нибудь мастерские, или библиотеки, или больницы - в общем то, что было так необходимо простым людям, а не бывшим проклятым богатеям. Попов безжалостно арестовывали и за контрреволюционную деятельность некоторых даже расстреливали! И их, толстопузых бородатых бездельников и подонков, было совсем не жалко. Перед глазами Марии постоянно всплывали картины ее страшного детства: крысы, голод, вечное безденежье родителей, пьяные крики отца и побои, которыми он часто "награждал" мать. И в то же время она видела, как многочисленные поповские отпрыски жили в прекрасных домах, были всегда сыты, красиво одеты, ездили с родителями в шикарных колясках на собственных жирных лошадях, управляли этими конями их собственные очень важные кучеры. Один из таких, противный огромный мужик по кличке Мефистофель, служил у попа их прихода. И он все время зло отгонял нищебродов-детей от коляски своих хозяев. И страшно при этом матерился, когда поп, его жена и их дети его не слышали. И даже иногда жестоко хлестал пролетарских оборванцев хлыстом - чтобы они не смели даже близко подходить к чужому добру! И не пытались на него даже смотреть - чтобы не завидовать и не копить в себе злобу, коль им не повезло и они "от рождения рылом не вышли"!

  Поповские дети на пасху, двунадесятые и прочие большие церковные праздники регулярно ели большие конфеКты и даже шоколадки в красивых блестящих, как зеркало, обертках! Эти сладости поп своим детям даже не покупал - экономил копеечку. Невиданные по красоте мелкие сладкие гостинцы в огромном количестве дарили поповским отпрыскам помещики и буржуи, которые молились в этой приходской церкви. И, что было наиболее обидным, они, эти самые поповские дети, глубоко презирали их, несчастных пролетарских детей - вечно грязных, часто, даже осенью, босоногих и всегда голодных. И тогда они, эти жирные и подлые поповичи, порой кидали перед нищебродами на землю, под ноги, как собакам, остатки недоеденных куличей... Это было и унизительно, и противно! Но деваться было некуда - есть хотелось всегда, и маленькие будущие пролетарии покорно доедали всё, что им с широкого барского плеча иногда подавали сволочи богатеи. И вот теперь благодаря товарищу Ленину попы и их отпрыски за все эти свои былые издевательства над простым народом рассчитывались по полной! Класс голодных отныне пошел на класс сытых! И борьба развертывалась массовая, не на шутку кровавая и беспощадно смертельная! Партия Ленина установила диктатуру пролетариата и проводила непримиримый классовый террор! До полного физического истребления всех ее многочисленных открытых и тайных противников! Иначе в то время было просто невозможно! Чтобы выжить самим - нужно было убить врага!

  Таким образом Мария не просто всем сердцем поддерживала революцию, но в душе, хоть и без партбилета, стала самым верным, самым преданным в их театре пламенным ленинцем! И потому сразу после смерти товарища Ленина она решительно переименовалась и выбрала себе новое и такое прекрасное имя - Летроповмира! Что было сокращением от слов "Лев Троцкий - победит во всем мире!" Дело в том, что Сталин, хоть уже и был главным секретарем партии, но в 20-е годы все равно оставался фигурой в народе малоизвестной, непонятной и совершенно не популярной. А вот Лев Троцкий с первых дней революции гремел как ближайший сподвижник Ленина! Как создатель великой и непобедимой Красной армии! Автор всех ее побед над беляками и интервентами! Он всегда был вторым после Ленина человеком в эрэфии. А после ухода Ильича стал так вообще самым первым! Потому-то носить новое имя - Летроповмира - было не пустой блажью, а великой наградой! Которую еще нужно было заслужить - честным трудом и преданностью идеалам революции! И комсомольская ячейка ее театра сначала упорно на собрании обсуждала, достойна ли Мария переименоваться. На протяжении нескольких часов обмусолили ради этого каждый малейший фактик ее биографии, каждое ее словечко, произнесенное ею когда-либо при свидетелях. Промыли ей все косточки тщательнее, чем тигр вылизывает своим шершавым языком скелет убитой им антилопы! И наконец таки единогласно постановили, что Мария достойна носить новое гордое имя! И фамилию себе "вновь рожденная" Летроповмира выбрала тоже звонкую и революционную - Пламенная! И с той поры ее имя своей необычной звонкостью выделялось среди имен других актеров на театральных афишах. А играла она так талантливо и была так ослепительно молода и красива, что вскоре стала широко известной и очень любимой всеми московскими зрителями!
 
 Казалось, отныне счастье поселилось в душе Летроповмиры навсегда, и ее жизнь впереди будет становиться всё лучше и зажигательнее! Всё ярче и революционнее! В спектаклях ей стали доверять уже и главные роли. И она играла непримиримых героинь-революционерок: "железную" по силе воли Жанну Дарк, или страстную и горячую любовницу древнеримского героя Спартака, или жену палача, который отрубил голову проклятому французскому королю Людовику 16-му. При этом в процессе спектакля вдруг выяснялось, что сам этот палач оказывался многодетным отцом и очень плаксивым, добросердечным нежным мужчиной. И он рыдал от мысли, что ему придется отрубить голову самому королю! А вот жена палача - наоборот, была решительной и жесткой дамой! В конце спектакля она буквально за руку подвела своего мужа к эшафоту и всунула ему в руки топор. И приказала громовым голосом:

 - Руби, сволочь! Или я отрублю голову тебе самому! Предатель революции! Тряпка!

 И тогда палач покорялся ее ору и совершал справедливое народное возмездие. А его жена тут вынимала из лифчика большой белый платок, макала его в лужу крови, вытекшую из головы и тела короля, и вдруг резко разворачивала его над своей головой. И все видели, что это уже не платок, а революционное красное знамя! Более того, Летроповмира прикрепляла к этому знамени золотые советские серп и молот и пятиконечную звезду! Потом она принимала позу революционерки на баррикаде со знаменитой картины Эжена Делакруа. Звучал Интернационал. И тут все актеры-инфанттерибльцы толпой выходили на сцену и пели этот партийный гимн. Ясное дело, весь зал следом вскакивал тоже, и все в едином порыве пели уже общим хором!
 
 Таким образом их театр в своих поисках нового подхода в искусстве прославился невиданным никогда прежде русским супермодернизмом. А главный режиссер по фамилии Фойерхальт и вовсе в открытую издевался над дореволюционными мещанскими традициями такого отсталого, мещанского и затхлого МХАТа. И более того, Фойерхальт однажды к очередной годовщине революции даже поставил спектакль, который назывался "Не верю!" И на огромной многокрасочной афише, специально подготовленной к этому торжественному случаю и развешанной по всему центру Москвы, был нарисован распятый окровавленный Христос, но не усатый и бородатый, а с улыбающимся лицом старика Станиславского! С его вечным буржуйским пенсне на носу...

 На премьеру этого спектакля крайне привередливые в своих предпочтениях московские зрители ломились, как парижские сексуально голодные обыватели на эротику в Мулен-Руж! И не беспочвенно. Суть спектакля заключалась в том, что Фойерхальт  переосмысливал в нем не что-нибудь, а самое Евангелие! И в конечном итоге поменял всю концепцию древнего и когда-то священного текста. А одновременно - опять же походя и очень ядовито - он поиздевался над "старорежимным придурком" Станиславским. В этом модернистском представлении Христос изображался в точности американским бездельником-буржуем, который от вечной скуки и ради пустейшего эгоистического выпендрёжа ездил на осле из города в город и ничегошеньки не делал, никогда не работал, а только болтал всякую непонятную отсебятину о его огромной любви к человечеству. И при этом и он сам, и его апостолы были всегда сыты и довольны жизнью.

 Спрашивается, откуда у них были деньги? Да еще в таком количестве, что на известной тайной вечере перед арестом Христа они объедались всякими вкусностями, пили вино в неограниченном количестве и всю ночь напролет только и делали, что нагло издевались над простодушным народом, который верил в христосовы притчи и басни! Ну ведь после социалистической революции любому было яснее ясного, что Иисус - это древний капиталист-фокусник. А все его апостолы - это шайка прожженных мошенников, которые ему откровенно подыгрывают, лживо его превозносят и тем самым создают вокруг его имени искуственную ажиотацию. И, таким образом, всё христианство - это не более, чем цирк! А Христос - это как бы прославленный иллюзионист Гудини того времени. Причем слава его была дутая!

 Но самая интригующая сцена была припасена для финала. В ней Иисуса прибивали огромными гвоздями к кресту, высоко его поднимали, и тут главреж Фойерхальт самолично выбегал на сцену, размахивал кулаками и, копируя Станиславского, зло кричал на Христа:

 - Не верю! Не верю!!!

 - Чему ты не веришь?- делано страдальческим голосом спрашивал его Христос.

 - В тебя не верю! Врешь ты всё!- орал ему во всю глотку Файерхальт.

 - Почему ты в меня не веришь? - не унимался Бог.

 - Потому что ты и не Бог, и никакой не человек.

 - А кто же я?.. - удивлялся Иисус.

 - Ты - агнец Божий. Так про тебя написано в Евангелии. - Ну так и превратись в агнца!

 И тут на сцене возникали клубы дыма, они заволакивали всё пространство, и, когда этот искусственный туман рассеивался, то вместо Бога на кресте висела уже самая настоящая живая овца. Она отчаянно блеяла и, всем телом дергаясь, пыталась вырваться. Наивная и глуповатая пролетарская публика от такого примитивного,но тем не менее очень удачного фокуса хохотала и просто выла от восторга! Но этим дело еще не заканчивалось. Актер, игравший римского воина, делал вид, что протыкает копьем подреберье овцы. Тогда из шланга, скрытого в шерсти животного, на сцену выливались ведра воды, красной, как кровь. Другой актер, игравший толстопузого православного священника и одетого в самое торжественное церковное убранство, набирал сию овечью "кровь" в "позолоченную алтарную чашу", опускал в нее "лжицу", тихо бормотал что-то и потом торжественно заявлял, что силой веры и молитвы кровь овечья мистическим образом вдруг превратилась в кровь Христову! И сначала "причащался" ею сам, а потом спускался в зал и предлагал попить ее уже и всем желающим. Но таковых, разумеется, не находилось. Наоборот, у некоторых зрителей от всего увиденного возникали рвотные позывы и они стремглав выбегали из зала!

 А Фойерхальт не уставал вещать со сцены:

 - Не верю! Всё равно не верю!!! - и спрашивал зрителей, - ну а вы-то сами после всего увиденного все еще верите в Христа?

 И зал свистел, топал ногами и в едином порыве дружно опять выл:

 - Не-е-ет! Не-е-ет!!!

 И тогда над Христом поднимался портрет Троцкого, вновь звучал Интернационал, и опять все хором пели!

 Таким образом успех спектакля был оглушительный! Главреж Фойерхальт самим народным комиссаром Луначарским был назван "величайшим театральным гением всех времен и народов! Революционером драмы, комедии и трагедии, сумевшим в микроскоп так рассмотреть текст всем уже две тысячи лет известного Евангелия, что увидел в нем совершенно новое, неожиданное содержание! Да такой убойной революционной силы, что отныне все проклятые католики, протестанты и прочие христианско-клерикальные враги Ленина и его великой партии падут перед Фойерхальтом ниц и зарыдают от бессилия справиться с напором его творческой мысли!"

  Вот так "Инфант террибль" вскоре стал известен сначала во всей России, потом во всей Европе, а следом, естественно, даже в треклятой Америке! И театр начал совершать гастрольные турне уже по всему миру. Поговаривали, что поклонником "Инфант террибля" был аж сам Чарли Чаплин, который в душе тоже был скрытым коммунистом и сыном самой простой английской пролетарки! И он якобы однажды высказал мысль, что всерьез подумывает о том, чтобы пригласить некоторых русских актеров к себе на свою собственную Голливудскую кинофабрику и задействовать их в своем новом фильме! И, разумеется, особенно он отметил талант и красоту неповторимой московской Летроповмиры Пламенной!

 Но "Инфант террибль" славился не одним только гениальным главрежем и выдающимися актерами. Сразу же после окончания спектаклей их труппа часто проводила еще и открытые партийные собрания, на которые могли оставаться все желающие зрители. И актеры бурно славили на этих собраниях товарища Троцкого! И клеймили позором всех его недругов! И в первую очередь последователей косноязычного и малообразованного кавказца Сталина! И дискуссии на этих собраниях-митингах разгорались нешуточные! Потому что товарищ Троцкий отстаивал истинно марксистское учение о перманентной социалистической революции во всем мире! А сталинисты сами не понимали, чего они хотели. За товарища Троцкого настоящие пролетарии, крестьяне и верные их попутчики - творческие интеллигенты - готовы были не просто идти в бой, но немедленно умереть! А вот за Сталина были одни только перерожденцы, гнилые продажные бездельники-партаппаратчики, хитрозадые и жирные, как раньше попы! Да еще работники ОГПУ-НКВД. Но кто они все такие, эти глупые сталинисты, чтобы указывать самому товарищу Троцкому? К ногтю их всех! Раздавить, как вошь! Закопать, как вонючую падаль!

  Однако вскоре в политике начались непредвиденные изменения. Постепенно сталинисты тем не менее почему-то взяли верх... Хуже того, они провели показательный суд и после него расстреляли своих бывших таких проверенных в классовых боях товарищей как Бухарин, Зиновьев, Каменев и прочих. Сотни участников революции теперь вдруг были объявлены непримиримыми антиленинцами и контрреволюционерами. А следом за расстрелянными был сначала снят со всех постов, а потом и вовсе выдворен за пределы СССР сам товарищ Троцкий! И все бывшие троцкисты были всем этим страшно напуганы! А тысячи из них даже арестованы. А многие из тех, кто был арестован, потом были отправлены в ссылку. А тысячи из тех, кто оказался в ссылке, вскоре вдруг переставали отвечать на письма... Люди начали бесследно исчезать - массово и навсегда... Оставшиеся на воле пребывали в состоянии тяжелой ошарашенности!..

 И Летроповмира задумалась над тем, чтобы уже во второй раз сменить свое имя, вдруг ставшее таким опасным! Нет, ее пока еще не трогали. Наоборот, советская власть в лице высших партийных бонз не уставала ею беспрестанно восхищаться! Про нее повсюду и даже в самой главной большевистской газете "Правда" многократно восторженно писали критики! Ее награждали премиями и даже однажды в Кремле сам товарищ Сталин - орденом! Но теперь-то Летроповмира была уже совсем не прежней юной наивной комсомолочкой. Она давно не верила ничьим и никаким словам! Она собственными глазами неоднократно видела, как власть может поменять свое мнение о любом человеке - только что самом уважаемом и награждаемом - и вдруг мгновенно его смешивали с самой черной грязью! Называли предателем, врагом народа, шпионом и тайным агентом целого десятка иностранных разведок! Лишали его всех наград и званий и отправляли в тюрьму или в лагерь! Откуда люди уже не возвращались. А если кто и возвращался, то все равно был тяжело больным и потерявшим внутренний стержень человеком... Живым, но все равно как бы - убитым!..

 К тому же моральный облик Летроповмиры, прежде почти идеальный, теперь в глазах поклонников значительно померк. Раньше никому из мужчин совершенно не доступная, ныне она в их глазах глубоко пала! И превратилась в плане личной жизни в самую заурядную театральную профурсетку. Хотя в глаза ей об этом никто пока еще не говорил. Но она прекрасно обостренным своим чутьем чувствовала, что и ей тоже тщательно готовят западню. И поэтому не знала, что делать, как спастись, избежать ареста, не попасть в камеру. И оттого впадала то в истерику - и тогда начинала много кутить, громко в ресторанах развязно хохотать и при всех высоко оголять ноги. А потом вдруг на нее словно находило помрачение и она не могла никого видеть и неделями не выходила из дома...

 Ее моральное "падение и буржуазное разложение" началось уже давно. В 19 лет она вышла замуж за своего однокурсника и ровесника. Но он оказался пустым и глупым мальчишкой и очень быстро ей надоел. К тому же еще до свадьбы у него среди смазливых юных студиек и уже взрослых актрисулек было немало любовниц, чего он никогда не скрывал, и после женитьбы на молодой и такой красивой, верной жене все равно продолжал в открытую, нагло, чисто по-театральному, показушно ей изменять - словно жил не в реальности, а играл водевильно-фарсовую роль какого-то новоявленного советского Донжуана. Ясное дело, что, прожив вместе всего полтора года, они стремительно и при полнейшем обоюдном согласии развелись. Спустя годы после всей этой катавасии Летроповмира с омерзением вспоминала о своем муже и не могла понять, почему же и за что она выделила его из огромной толпы своих поклонников? Чем он ее тогда так привлек? Почему так страстно влюбил в себя? И делала вывод, что ей тогда банально хотелось только одного - поскорее замуж! То есть регулярного ежедневного многократного секса с единственным и молодым красавцем-партнером. Который в ее тайных мечтах был скорее даже не человеком, а ненасытным жеребцом! И ничего более. И жених обаял ее именно тем, что от  него даже за 20 шагов исходил запах откровенного разврата - в молодости такого таинственного и потому манящего и желанного!.. Губительного! Но, как опиум, сладкого и все более в свое удушливое облако затягивающего!..

 Все активные и неустанные поклонники после ее развода с томлением ожидали, что очень скоро она непременно выйдет замуж во второй раз, и предлагали себя наперебой. Но Летроповмира теперь сторонилась нового брака, как чумного барака! Секс ее отнюдь уже не привлекал. Скорее даже стал ей неприятен. И она все силы, когда они у нее опять появлялись, отдавала только сцене. И от этой своей бьющей всем в глаза антисексуальной холодности внешне она становилась монументально прекрасной, как древнегреческая мраморная статуя! Все ею могли издалека любоваться, но похваляться тем, что обладают ею, могут довести ее до горячего экстаза, не мог абсолютно никто! И поэтому страсти вокруг нее кипели невообразимые! А потом она вдруг с ужасом поняла, что к ней не равнодушен сам главреж - великий Фойерхальт! И хотя он был давно женат, имел троих взрослых детей и был уже 50-летним седым стариком, тем не менее постоянное общение с молодыми "актрисучками" заставляло его поддерживать свою физическую форму в очень и очень пристойном состоянии. И его чувство к Летроповмире было совсем не мимолетной случайностью. А поскольку она годами оставалась для всех мужчин недоступной, то это его желание наконец-то покорить ее душу и овладеть ее спелым телом переродилось в самую настоящую любовь! Много лет он никак и ничем не выделял Летроповмиру из числа своих многочисленных учениц. Так же, как на всех, иногда очень громко кричал на нее на репетициях! Искусственно форсируя психологизм той или иной сцены, требовал от нее порой просто невозможного! Отчитывал и даже, казалось, начинал слегка ее презирать, если у нее что-то долго не получалось. И это было совершенно нормально. И даже правильно. Таков у него был его особый, личный метод воспитания и шлифования актерского мастерства. Это - театр. Это - такая работа, не менее тяжелая, чем у грузчика. Требующая полной отдачи! Напряжения всех сил! И после подобных выматывающих репетиций было уже не до любви, потому что и мастер, и актеры часто после 5-7 часов непрерывного изнурения буквально приползали в гримерку - потные, скользкие, просоленные, злые друг на друга! Некрасивые. Противные! Видеть друг друга уже не могущие! И вдруг такой удар!.. Однажды после вечернего спектакля и легкого банкета, где-то уже часов в 11 ночи, когда театр давно опустел, слегка поддатый Фойерхальт вдруг без стука заявился к ней в гримерку, где она переодевалась в одиночестве, и под видом обсуждения эмоциональных тонкостей новой роли настойчиво пригласил, нет, даже приказал Летроповмире прийти к нему  в кабинет! Она покорно пошла за ним следом, ничего не опасаясь - подобные выкрутасы были вполне в характере мэтра, и все к его закидонам и выходкам давно уже привыкли. Но только она вошла, как он неожиданно запер дверь на ключ и вдруг совершенно пошло, банально и примитивно, как в плохоньком водевиле в тридешевом ярмарочном балагане, пал на колени к ее ногам! И начал целовать ей подол платья, потом ее туфли, потом - колени, поднимаясь с поцелуями всё выше и выше!.. Ей сначала показалось, что это - такой его особенный и редко им применяемый педагогический прием. Некое новшество. Или мизансцена будущей роли. Поэтому она не знала, как ей поступить, и покорно подчинялась его уже слишком откровенным сексуальным позывам... Но Фойерхальт не останавливался и всё продолжал и продолжал "исследование" ее тела. И наконец начал снимать с нее уже и трусы!.. И таки действительно ею овладел! Прямо тут же, на своем огромном полированном холодном столе из красного дерева! Подстелив вместо простынки несколько номеров газеты "Правда", вырванных из толстой годовой подшивки. И на всех этих номерах были большие и многочисленные портреты товарища Сталина... На некоторых он даже игриво улыбался и как бы подмигивал, словно подзадоривал главрежа: мол, не дрейфь! Не останавливайся! Жарь ее еще и еще! Давай-давай, парень! Покажи этой молодой пигалице свой опыт и прыть!!!
 
 Что интересно, сразу после всего с нею произошедшего Летроповмира не испытала к главрежу ни ненависти, ни смущения, ни презрения - абсолютно ничего! Ну, совокупились - и совокупились... Дескать две давно знакомые дворовые собачки однажды походя во время невинной игры вдруг случились - ну и пусть себе "пошарахались" друг на друге. И на здоровье! В чем проблема-то? Кому от этого плохо? Всё очень даже закономерно и естественно... Закон жизни... Его не отменишь... Он, хитрый и проклятый, все равно всегда и везде пробьет себе дорогу! В любом возрасте. Чему ж тут удивляться? И хуже того, ей в те минуты почему-то было все равно. И даже немного забавно. Помнится, она тогда очень подивилась лишь тому неожиданному своему открытию, что "старик-то, оказывается, еще хоть куда! И в сексе способен очень и очень на многое!"  Но и более того, они вообще с той поры стали постоянными любовниками! И об этом тут же узнала вся театральная Москва! Потому что они вовсе не скрывали своих интимных чувств. Наоборот, даже подчеркивали их. Намеренно выставляли их всем напоказ! Зачем они так поступали? Они и сами рационально объяснить этого не могли. Фойерхальт делал так, видимо, потому, что его самолюбию крайне льстило, что он отныне столь вызывающе открыто владеет телом одной из самых красивых и талантливых актрис Москвы! А Летроповмира попросту играла очередную роль - на этот раз любовницы. И хотя любовницы седого и морщинистого, слегка сгорбленного старика, но тем не менее - великого режиссера! Признанного во всем мире! И это придавало невероятной пикантности ее новому положению и стилю жизни! Ведь отныне все ее поклонники не просто ею восхищались - они остолбенели! И не знали, как им на это реагировать... Называть Летроповмиру банальной шлюхой - язык не поворачивался. Ведь она забавлялась не с кем-нибудь, а с самим Фойерхальтом! Со своим многолетним наставником. С Богом театрального мира, который ее, как Бог, в свое время и сотворил - как Еву. Буквально из ничего! Можно сказать, из собственного ребра. А половая связь с Богом - это уже не продажность, это - великое служение идее! В данном случае - театру. А это - почти религиозный экстаз! Таковыми были, например, весталки в Древней Греции. Они сношались со многими! И в открытую! С десятками мужчин в день! И прямо в храме! Но не ради жалких денег, а ради только одного - служения своему храму! И Богу своего храма!

 Но, с другой стороны, разница в возрасте между Летроповмирой и главрежем была столь большой, что о любви, по крайне мере с ее стороны, нечего было и полагать. И большинство мужчин сделало вывод, что она вовсе не банальная грязная сука, а - змея! Хитря, скользкая, ядовитая, но тем  не менее такая красивая! Изящная! Опасная! А там, где грозит тайная и смертельная опасность, там у мужчин возникает дополнительный азарт! И - вот ведь парадокс мужской психологии - количество поклонников у нее после ее столь громогласного падения только лишь возросло! И в огромных масштабах!
 
 Узнав по радио и из газет об ужасных процессах над высокопоставленными троцкистами, Летроповмира поняла, что смертельная опасность нависла и над ней самой. И сначала попыталась тихо и скромно поменять свое политически неправильное имя на былое, типично русское, которое носила когда-то в детстве. Но времена уже давно изменились и получить новый паспорт, как это было чрезвычайно легко сразу после революции, теперь стало практически невозможно. В первые годы после октября 17-го везде и во всем царил несказанный бардак. Полнейшая анархия. Не было еще никаких новых законов. А старые уже отменили. И каждый мог делать, что хотел, объясняя всякие свои несуразности только одним - "революционной необходимостью". Причем необходимостью только в том виде, каком лично он ее понимал и исключительно для удовлетворения собственных нужд использовал. Теперь же, спустя годы и прочного укрепления советской власти, всё изменилось в худшую сторону. В точности как когда-то это было при царе, в сталинской эрэфии вновь установилась невыносимая диктатура чиновничества! И на любой чих в общественном месте предварительно требовался мандат, разрешавший этот самый чих совершить. Причем , чтобы этот мандат получить, необходимо было обойти с десяток комитетов, комиссий, подкомиссий, ведомств, подведомств, отделений, кабинетов и прочее-прочее. И в каждом подобном кабинете объяснить цель получения мандата, начиная с самого начала, буквально от сотворения мира. И каждый чиновник был для просителя царем и владыкой! И потому под видом революционной бдительности, а на самом деле из любопытства и безделия он пытался залезть тебе буквально в душу. А нередко и под юбку!.. Или получить взятку. И становился тебе непримиримым врагом, если своей цели так и не достигал. Частокол из чиновников был непроходим, как джунгли! И тогда Летроповмира, устав от бесполезной ходьбы и унижений, написала письмо уже в Кремль, прямиком на имя товарища Сталина. И в нем она искренне каялась в политических ошибках своей глупой, наивной, греховодной молодости и просила его разрешить ей официально стать, как и прежде, Марией Бесхлебовой.

 Ответа долго не было - несколько месяцев. "Значит, мое письмо потеряли..." - поняла она. А писать в Кремль, Сталину во второй раз, отвлекать вождя от его важнейших дел по таким мелким личным пустякам - было уже чревато... И это повешенное состояние начало ее не просто беспокоить - бесить! Ей уже стало казаться, что за ней следят! Записывают за ней каждое ее слово! Что вот-вот к ней тоже ночью придут люди в синей форме, сделают в квартире обыск и заберут ее в тюрьму! И она уже готова была сложить чемоданы и уехать куда угодно, на самый дальний край страны, на Сахалин, на Курилы - лишь бы о ней все забыли и тем самым оставили на свободе. Лишь бы не бросили на грязные нары со вшами, клопами и блохами. В камеру с вонючей парашей и где опять бегали страшные огромные крысы...

 А потом ей вдруг позвонили из Кремля и сообщили, что товарищ Сталин не одобряет ее намерение сменить имя, так как зрители знают ее как великую актрису Летроповмиру Пламенную, что такая она одна-единственная на весь мир! А всяких беззвестных Марий - море. И не к лицу советской власти и партии раскидываться талантами - народ им этого транжирства ни за что не простит! И тогда Летроповмира после очередной успешной премьеры дала интервью сразу нескольким корреспондентам, в котором заявила, что неаккуратные и легкомысленные журналисты много лет назад переврали истинный смысл ее имени. И что на самом деле оно является сокращением фразы "Лев Троцкий - предатель основ великого марксизма и революции"! Эти ее слова тут же были напечатаны в газете "Правда" и оценены высшим руководством как "политически зрелое, мудрое решение поистине народной актрисы! Что она совершенно верно понимает политический курс партии и старательно своим поведением ему соответствует!"

 Таким образом Летроповмира получила как бы индульгенцию за свои былые необдуманные поступки. Ей почти прямым текстом дали понять, что отныне она находится в касте особо привилегированных! Что ее защищает сам товарищ Сталин!  Лично! И от этого она впала в состояние невиданной эйфории! Творческого и полового экстаза! И отныне Фойерхальт предлагал ей только самые главные и самые выигрышные роли. Более того, под страхом реальной смерти он не смел предлагать ей что-либо иное. Ведь теперь за ее карьерой неустанно следил Кремль - все его министры во главе с великим вождем! И она в этих главных ролях блистала! День ото дня все ярче и неповторимее! Затем она начала сниматься в кино, и тут же, помимо Фойерхальта, у нее появилось толпы новых воздыхателей - молодых, богатых, прославленных и таких высокопоставленных, что при одном только упоминании их имен люди рангом пониже вдруг сжимались, мгновенно увядали, как кактус на сибирском морозе, изменялись в лице и проглатывали языки!.. Жизнь у нее стала поистине королевской!

 Но всё это блистательное торжество, бесстыдная вакханалия пресыщенности и самолюбования длились совсем недолго, и жизнь Летроповмиры изменилась опять же в один миг... Неожиданно главреж Фойерхальт был арестован! Сначала все решили, что это - ошибка. Чей-то злой навет. Невиданная клевета! Арестовать великого революционного новатора сцены - это было более чем диверсией! Это было покушением на основы всего театрального социалистического строя! И все в "Инфант террибль" искренне надеялись, что вскоре всё выяснится и их "живого Бога" выпустят. Но следом в "Правде" напечатали, что, оказывается, Фойерхальт уже много лет был тайным агентом немецкой разведки. Что его завербовали еще до революции. И он сам на допросе в этом признался и самолично подписал протокол. И что действовал он все эти годы крайне нагло и цинично - можно сказать в открытую, потому что, как оказалось, его фамилия Фойерхальт в переводе с немецкого означает "да здравствует фюрер"!

  И напрасно сам Фойерхальт на допросах объяснял следователю, что на самом деле перевод его фамилии звучит как "слава огню, пламени!" То есть иносказательно он - как бы горьковский Данко! Древнегреческий Прометей! Революционер! Переустроитель советского театрального мира! Его уже никто не слушал. Его слова были пустым звуком. Следователь всего лишь выполнял приказ, полученный им с самого верха. И отныне Фойерхальт был уже отработанным, ненужным материалом. И как "продажный изменник родины" был стремительно осужден, приговорен к высшей мере и немедленно прямо в тот же день расстрелян! А вслед за ним получили огромные сроки и многие актеры "Инфант террибля" - как было написано в заключительном обвинении, "за пропаганду мелкотравчатого модернизма, переродившегося в мелкобуржуазную левизну, оппортунизм и антисоветскую деятельность на идеологическом фронте". Тогда было принято писать на подобном наукообразном тарабарском новоязе. Это считалось красиво и "юридически и политически правильно". Театр был закрыт. Уничтожен. Навсегда вычеркнут из советской истории. И даже простое упоминание о нем в мимолетном пустом разговоре с этого момента считалось преступлением и жестоко каралось законом!

 Всё!..

 Но самым страшным было то, что Летроповмира оказалась к тому времени беременной. И при этом она сама не знала, от кого именно - потому что в последние месяцы у нее было сразу несколько любовников одновременно. Но вполне вероятно, что отцом ребенка мог быть Фойерхальт. Узнай об этом в НКВД, последствия для новорожденного могли бы быть очень печальными... К тому же Летроповмира осталась безработной. Вся ее прежняя биография была отныне густо закрашена черной краской. И это был конец уже всей ее карьеры, с таким великим трудом созданной! С пятном антисоветчицы работу отныне не найдешь нигде, даже на Сахалине. Даже простой уборщицей. В самом грязном уличном туалете... Даже на самом дальнем острове на Курилах... Это - почти смерть! И тут хоть вешайся!..

 И она опять ожидала ареста - со дня на день. Жить не хотелось... И вот однажды ее действительно вызвали в большое и страшное здание на Лубянке. Она пришла туда с чемоданчиком, поскольку уже была научена опытом предыдущих арестованных товарищей по театру. В чемоданчике была пара сменного белья, мыло, полотенце, зубная щетка. Она всю дорогу обливалась холодным липким потом - и от потрясения, и от токсикоза. Ее постоянно мутило. Беременность ее составляла уже 7 месяцев, так что живот у нее был большой. И она очень боялась, что от нервной перегрузки она плод не доносит и родит прямо на пороге лубянского дома... Но, к ее удивлению, чемоданчик ей для употребления в камере не понадобился. Наоборот, пожилой следователь был с ней очень приветлив и даже ласков! В самом начале их разговора предложил ей чая с конфетами и печеньем.  Потом сообщил, что вызвал ее не на допрос, а для простой формальной беседы. Так сказать, по душам - для более тесного знакомства со знаменитой актрисой!.. Что он за многие предыдущие годы посмотрел почти все спектакли и фильмы с ее участием и восхищен ее, как он выразился, "непревзойденным социалистическим талантом"! И потом вдруг предложил ей помочь устроиться на новую работу. И вовсе не уборщицей - при ее-то положении бывшей любовницы врага народа - а опять же в театре. И не в каком-нибудь заштатном, глубоко провинциальном, за сто первым километром от Москвы, а в великом и прославленном! В самом МХАТе!

 Летроповмире опять казалось, что она сейчас родит - теперь уже прямо в кабинете! Что всё это происходит не с ней... Что она в бреду... И тогда следователь вызвал врача, тот поводил перед ее носом ваткой с нашатырем, сделал ей в руку укол успокоительного, и следователь продолжил развивать прерванную тему: разумеется, его помощь в ее трудоустройстве на новом и столь почетном месте потребует от нее некоторых дополнительных обязательств - необременительных и чисто психологического свойства. А именно: отныне она должна будет старательно запоминать всё, что творится в МХАТЕ: все разговоры абсолютно всех там работающих людей - и прославленных актеров, и пьяных монтеров. Быть в курсе всех тамошних слухов, сплетен, розыгрышей, маленьких трагедий, дней рождений, поминок и так далее - в общем всего-всего, из чего состоит тамошняя самая обычная мелкая мещанская жизнь. Наблюдать, кто во что одет, кто что ест, где это все покупается и почем, кто с кем спит, от кого кто забеременел или заразился нехорошей болезнью... И так далее. То есть подмечать абсолютно всё! Обо всех. И регулярно рассказывать об этом ему, следователю. Встречаться с ним она будет примерно раз в месяц на тайной конспиративной квартире. И следователь очень просил... Нет! Буквально умолял не считать эту его просьбу как попытку ее, знаменитую Летроповмиру Пламенную, завербовать и сделать своей "стукачкой". Наоборот, отныне она становилась тайным и почетным агентом органов госбезопасности и выполняла важнейшую миссию - способствовала разоблачению заговора врагов! Которые с недавних пор проникли абсолютно во все заведения страны, расплодились там, как тараканы, и пытаются сожрать и уничтожить советскую власть изнутри. И ни в коем случае не надо стесняться и уж тем более стыдиться этой своей новой миссии. Такими агентами в свое время были очень многие ее коллеги по "Инфант терриблю". И не просто коллеги, а даже очень и очень близкие ей люди. Просто она об этом не догадывалась. И в доказательство своих слов следователь предложил ей прочитать несколько доносов, которые написал в органы сам Фойерхальт. Написал лично. Собственной рукой. На своих же актеров! И еще за много-много лет до своего ареста!
 
 - Вот пожалуйста. Убедитесь в правдивости моих слов сами...- и следователь разложил перед ней несколько исписанных мелким почерком листов.

 И она, разумеется, сразу же узнала руку и стиль своего "театрального Бога". И в этих доносах было описано всё в мельчайших подробностях - даже то, что он, Фойерхальт, и она, Летроповмира, являются многолетними любовниками. В деталях рассказывалось, с какого момента, где и при каких обстоятельствах они встречаются, насколько часто у них происходят половые контакты и так далее. И всё это в ужасающих тонкостях и конкретике! Этот гад главреж не забыл описать даже то, как он соблазнил ее в своем кабинете на холодном столе в самый первый раз: как он завел ее к себе... как легко ее раздел и уломал... в какой позе половой акт был им совершен... сколько раз за тот вечер... что Летроповмира этому вовсе не сопротивлялась... наоборот, это ей, судя по счастливому выражению ее лица, даже весьма и весьма понравилось!.. И что будто бы она в экстазе даже его просила: "Еще! Еще! Не останавливайся!.." Не написал он разве что только того, что на полированный неприятный холодный стол он в те минуты подложил ей под голый зад стопку газет "Правда" с портретами товарища Сталина... Побоялся, мразь!

 - Как видите, мы знаем о вас всё!- слегка задорно и игриво улыбнулся следователь.- При этом заметьте, мы за вами обоими не следили. Ни в коем разе! А зачем? Ведь всё нам подробно описал ваш сожитель. Сам. И никто его к этому не принуждал - уж поверьте мне. Просто он счел нужным нас об этом лишний раз проинформировать! И, между прочим, совершенно правильно сделал - если, конечно, судить с его, агентской точки зрения. Тем самым он попытался убедить органы госбезопасности в том, что он якобы "верно служит советской родине и партии". Сволочь! Прислужник Гитлера! Мы ведь и без него знали все тонкости вашего с ним общения. Просто, подробно описав ваши свидания, потом расстрелянный враг народа еще раз показал свое гнилое прогерманское нутро! Ну так как? Вы будете нам помогать - верно служить органам и родине? Или побоитесь? А?! Отвечайте!!!

  Следователь дал Летроповмире на обдумывание два дня и в случае, если она согласится, просил ее позвонить ему по особому телефону. И отпустил с миром. Летроповмира шла с Лубянки домой. И ее шатало... Голова гудела! Ноги подкашивались - от перенесенного ужаса, унижения и от того, что она только что узнала. Оказывается, их любимый учитель и "Бог" Фойерхальт тоже много лет примитивно "стучал" в органы. И на кого? На своих же студентов и актеров. Которых знал с младых ногтей! Которые, как птенцы, жадно ловили каждое его слово! Буквально ели с его рук! Заучивали наизусть каждую его фразу! А потом некоторых из них прямо во время лекций или репетиций вдруг ни с того ни с сего арестовывали. Сажали - ни за что. Даже не за политический анекдот, а всего лишь за неправильную трактовку той или иной незначительной мизансцены... А потом этот поганый Фойерхальт ходил по театру как в воду опущенный, горестно вздыхал, разводил руками и бесконечно как бы сам про себя еле слышно бормотал: "Ну разве же так можно?! Посадить... Уничтожить! И кого? Талантливого актера... Ни за понюшку табаку... Только за неправильно понятую им концепцию... О, времена! О, нравы!.."

 Разумеется, уже на следующий день Летроповмира позвонила следователю и с огромной готовностью приняла его предложение. И он ее не обманул. Действительно вскоре ее приняли во МХАТ. Но ничего хорошего у нее с тамошней труппой не получалось... Потому что она была там всем совершенно чужая. А мхатовцы жили исключительно корпоративными интересами и принимали в свою среду лишь тех, с кем вместе когда-то проучились в своей, мхатовской студии, затем плечом к плечу проработали в театре не менее десяти лет и насквозь пропитались особым духом МХАТа и бессмертной теорией великого Станиславского! И, самое главное, все там прекрасно помнили, как Фойерхальт совсем еще недавно, пока был жив, постоянно издевался над "тухлыми, замшелыми" традициями МХАТа. И в том же "революционном" духе он воспитал всех своих бывших студийцев. В том числе и Летроповмиру. Следовательно, Летроповмира - это тоже закоренелый и ни за что уже не перевоспитуемый враг МХАТа! И никогда не станет мхатовцам настоящим товарищем, как она того ни пытайся сделать...

 И начался закат карьеры Летроповмиры... Отныне ей уже никогда не давали главных ролей. Она оставалась на самых дальних задворках театра. Не на втором, а на десятом плане. И ее уделом было играть каких-нибудь древних старух в "тяжелом" гриме, в котором ее уже никто не узнавал. Находиться в толпе оборванных грязных нищенок в пьесе "На дне". Изображать притворно воющих плакальщиц, идущих за гробом... В общем это была такая мура, исполнять которую должна была самая юная и глупая студенточка, только-только начинающая свою карьеру. Ей же, Летроповмире, поистине великой и всенародной любимице, участвовать в подобном "карнавале" было не по летам! И не по заслугам позорно! Сниматься в кино ее стали приглашать тоже все реже и реже. И вскоре все про нее и вовсе забыли... Тем более неустанно подрастали все новые и новые поколения молодых красавиц, которые нагло теснили "столетних старикашек и старушенций, из которых уже песок сыпется"...

 Несколько раз Летроповмира пыталась перевестись в другой театр - попроще, менее знаменитый, где играли актеры не с такими уж слишком заоблачными амбициями. Но следователь ее неизменно предупреждал, что она должна верно служить органам и партии на том самом участке "идеологического фронта", на который ее поставили. И ни шагу в сторону! Иначе...

 К сорока своим годам всё еще не увядающая Летроповмира поменяла несколько любовников, но ни на одном не остановила свой выбор окончательно. И вдруг неожиданно для всех наконец все-таки вышла замуж. И ее избранник был выходцем вовсе не из гнилой творческой среды, которую она отныне люто ненавидела! И не из "новых продажных советских дворян". А работал самым простым малозначимым бухгалтером в системе продторга. То есть просиживал за столом, обложенный ворохом бумаг, и целыми днями всё щелкал и щелкал деревянными костяшками. И тем не менее главным его преимуществом по сравнению с другими женихами было то, что он ее искренне любил! Взял ее с ребенком и лелеял его как своего собственного. Однако муж вскоре умер... И больше с мужчинами Летроповмира уже никогда не связывалась.
 
 Дочка Ирина, которая у Летроповмиры родилась вскоре после ареста Фойерхальта, к сожалению, росла самым обычным ребенком и не проявляла ни в чем абсолютно никаких талантов. Внешне тоже была некрасивой и даже страшненькой - в общем неприметной серой унылой мышью, каких вокруг миллионы. И мать с отчаянием понимала, что, увы, она забеременела вовсе не от главрежа... Роди она от Фойерхальта, с его-то неуемным темпераментом и напором, ребенок получился бы совсем-совсем иным... Однако не повезло... Просчиталась...

  Когда Ирина подросла, то даже и не мечтала о театре. И не мечтала вообще ни о чем - ей было абсолютно все равно, кем быть, кем работать... Она прекрасно знала себе цену - ноль целых и ноль десятых - и не строила на предстоящую жизнь ровно никаких планов, не питала относительно себя ни малейших иллюзий. Мать пристроила ее на очень не престижную работу - тоже в МХАТЕ, но всего лишь в костюмерном цехе. Таким образом дочь вроде и вращалась в кругу великих актеров, но сама к этому кругу не принадлежала ни в коей мере, а лишь обслуживала его. В общем действительно мало чем отличалась от прислуги в барском доме. Для Летроповмиры такое положение было бы унизительным! Но Ирина была, наоборот, несказанно счастлива! Она обожала обшивать актеров, исполнять их малейшие прихоти. Она их всех в открытую примитивно до глупости боготворила! И актерам очень нравилась такая искренняя лесть! И они в ответ тоже ее очень любили и никогда своим презрением не оскорбляли. А уж "эти волчьи сволочи", как актеров совершенно точно определила Летроповмира, невзлюби они кого, сожрали бы такого человека своими беспрестанными насмешками и жалобами начальству в один миг!

 Потом Ирина вышла замуж за примитивного выпивоху электромонтера всё из того же МХАТа, и у них родилась опять же девочка, которую назвали Зиной - как говорила Летроповмира, "поименовали ее чисто по-деревенски, по-мужицки. Хорошо что и вовсе не Акулиной"... Эта Зина после окончания школы поступила учиться в педагогический институт, и некогда поистине великая Летроповмира окончательно поняла, что никакой актерской династии, как она в тайне надеялась, уже не получится... Не было у ее потомков талантов. Никаких! И ни к чему! Таким образом жизнь ее, великой актрисы, была прожита зря. Она умрет, и никто о ней даже не вспомнит... Некому будет о ней вспоминать! Потому что дочь, как Летроповмира любила неустанно всем повторять - "всего лишь тупая костюмерша". А внучка - и вовсе "будущая зануда училка"! Одним словом, "серости и сплошь дуры набитые!"

 У самой Летроповмиры жизнь уже много десятилетий проходила однообразно и очень скучно. Давным-давно она почти ничего не играла, так что появлялась в театре лишь раз в месяц - возле кассы: тихо выстаивала очередь, получала свою грошовую зарплату и тут же, ни с кем не общаясь, нигде более в театре не задерживаясь, возвращалась домой. И все актеры, которые в возрасте, в ответ лишь молча удивлялись, что Летроповмира, оказывается, еще жива... А молодежь так и вовсе не знала ее, никогда о ней не слышала и спрашивала старших:

 - А кто это такая? Что она в театре делает?

 - Да так... - обычно отвечали им те, пряча глаза. - Никто... Актерский балласт... Отстой... Живой труп...

 Лишь в начале уже очень далеких 50-х годов жизнь немного "разнообразила" тягостное вдовье "полуодиночество" Летроповмиры. Сталин незадолго до своей кончины вдруг решил напоследок слегка "позабавиться" и приказал раскрутить так называемое "дело врачей" и связанный с ним "заговор сионистов-космополитов". Эти два процесса вряд ли бы когда-нибудь коснулись Летроповмиры, но молодые и неопытные следователи с Лубянки вдруг почему-то решили, что Летроповмира неким образом связана с сионистами и снова вызвали ее к себе на допрос. И там, на Лубянке, один из них прямо в лоб обвинил ее:

 - Почему вы столько лет тщательно скрывали от органов, что вы - еврейка?!

 Летроповмира не поверила своим ушам.

 - Да с чего вы это взяли?! - лишь воскликнула она в ответ.
 
 - Ну так как же! Ведь имя-то у вас чисто еврейское. И фамилия - тоже: странная какая-то... не русская... Слишком уж правильная и звучная. У русских таких фамилий не бывает - только у евреев! Чтобы скрыться от правосудия!

 Летроповмира искренне подивилась логике работников МГБ! И поняла, что она превращается в живой реликт, и про нее, к сожалению, действительно все уже давно забыли... Ведь раньше каждый уважающий себя мужчина, а уж тем более работник органов госбезопасности, прекрасно знал, каким образом расшифровывается ее столь необычное имя. Но эти - нынешние, молодые да ранние - ничего, естественно, помнить не могли, поскольку в дни расцвета таланта Летроповмиры еще не родились. Но самое главное, они, позорные, ничего в своем столь специфическом деле знать и вовсе не желали!  В отличие от прежних въедливых чекистов-дзержинцев, нынешние молодые стали ко многому равнодушны и не любопытны. Иначе они заранее выяснили бы, что имя Летроповмира не имеет к евреям никакого отношения.

 - Нет, с чего вы решили, что мое имя еврейское? - горестно улыбнувшись, вновь спросила следователя Летроповмира.

 - А как же прикажете понимать еще?! Не думайте! Здесь, в органах, работают совсем не дураки! И мы умеем срывать маски с предателей дела партии! "Ле" в начале вашего имени означает, что вы относитесь к колену левитов. А "мира" - это и есть еврейское имя - "Мирра".

 "Ого! - аж вскрикнула про себя Летроповмира.- А я напрасно их поначалу недооценила. Что-то они все-таки про евреев читали. Однако только про евреев. Но не про русский театр..."

 В общем-то определенная логика в мышлении эмгэбистов действительно была. Имя Лев и впрямь скорее еврейское, чем русское - так называли себя потомки колена левитов, особо привилегированных служителей иерусалимского Храма. Однако Храм еще две тысячи лет назад был разрушен, левиты вместе со всеми остальными единоверцами разбрелись по всему миру. Но тем не менее сохранили память о своем когда-то особом положении в Храме. И имя Лев и есть один из малых осколков этой памяти. Более того, тонкий знаток языка писатель Лев Толстой всю жизнь считал себя вовсе не Львом, а требовал, чтобы его называли только Лёв Толстой - дескать по-русски его имя должно звучать исключительно так и не иначе! И объяснял, что Лев - это типично по-еврейски. Плюс к этому он описал самого себя в образе Лёвина в романе "Анна Каренина" и опять же ото всех требовал, чтобы читали фамилию героя именно как Лёвин, а не Левин. Потому что Левин - это дескать всё так же чисто по-иудейски. И во многом он был совершенно прав. Например, в Белоруссии до сих пор существует старинное и малоизвестное еврейское местечко под названием Ленин. И до революции славян там никогда не было - правоверные евреи принципиально с ними не уживались и всячески отгораживались от чуждых и даже враждебных им христиан! А что Левин, что Ленин - это, в сущности, один черт!

 Примерно таким образом Летроповмира теперь объяснила и лубянскому следователю. Конечно, ни в коем случае не упоминая при этом имя Владимира Ильича Ленина. Иначе бы она загремела на Колыму в сию же секунду! И еще она тут же, прямо сидя в кабинете на допросе, сочинила, что ее имя следует читать как сокращенное от фразы "Лети, революционное облако, по всему миру!" И улыбнулась молодому следователю своей некогда расчудесной и пока еще вполне привлекательной улыбкой!

 - Ну что же, проверим...- сурово пообещал ей на это недоверчивый и уж слишком глуповатый следователь.

 "Проверяй, собака! - подумала про себя Летроповмира. - Что откопаешь, всё твое! Только ничего ты уже не сыщешь. Старые большевистские газеты 20-х годов тебе в архивах поднимать будет лень - это слишком сложное для твоего ума дело. И тогда ты попытаешься найти тех, кто знал меня когда-то давным-давно. Так ведь и они тоже расшифровку моего имени уже не вспомнят. А если и вспомнят, так я вам наплету, что имею право на творческое переосмысление своего собственного имени. Что могу называться, как хочу! Я же актриса! Нагорожу им бог знает чего! И все решат, что я - шизофреничка, начинаю выживать из ума... В общем вы, твари, еще помучаетесь со мной..."

  Следователь тщательно записал все объяснения Летроповмиры в протокол и отпустил ее. Подчеркнув при этом, что, хотя и отпускает - но не насовсем, а "пока что"... Мол, "скоро вызовем вас сюда опять. И не раз"!..

 - Непременно приду. С преогромным моим удовольствием! Вы, молодой человек, своей обходительностью меня просто очаровали! Общению с вами я всегда буду только рада! - все с той же с обаятельной улыбкой и витиеватым шармом ответила ему она.

 Однако больше ее не тревожили, и дурацкая антисемитская компания обошла ее, слава Богу, стороной. И жизнь снова стала серой и пресной... Никаких неожиданностей или сюрпризов, трагедий или комедий. Или хотя бы незначительных драм. Всё однообразно и тускло - и теперь уже навсегда! До самой ее смерти... Уж это Летроповмира прекрасно понимала...

 Когда внучка закончила свой пединститут, Летроповмире было уже более 70-ти лет. В стране начиналась перестройка. Шло огромное перебутыривание всего советского "наследства". Но бывшей актрисе не было до этого ровно никакого дела. Она давно уже устала от речей и "наглых рож" многочисленных генеральных секретарей, которых наслушалась и насмотрелась за свою долгую жизнь предостаточно. Видеть и слышать их уже не могла! Горбачева она раскусила сразу и в открытую, во всеуслышание и в своем дворе, и в бесконечных очередях в магазинах громко называла его "недобитым кулаком-мироедом", "тайным агентом ЦРУ", "пятнистым кубанским трактористом" и "безграмотной деревенщиной"! Когда же Горбачев наконец-то развалил КПСС, то она благодарно кричала ему в телеэкран: "Браво! Сука, ну и молодец же ты! Хоть одно хорошее дело для народа сделал"! Аплодировала и смеялась от счастья, что "этот южный косноязычный дурак наконец-то уничтожил власть коммунистических сволочей и стукачей!"

 А внучка тем временем начала работать учительницей русского языка и литературы в школе и уже через пару месяцев пришла домой в слезах и кричала кому-то вдаль:

 - Что они вытворяют! Что вытворяют! Ненавижу их! Ненавижу!!!

 - Кого? - спрашивала бабушка.
 
 - Детей! - коротко и честно отвечала внучка.

 - Ну, докладай, что там у тебя стряслось! - потребовала бабушка. - Облегчи душу.

 - Стряслось вот! И такое!.. Есть у меня в классе один 14-летний подонок. Самый настоящий садист! Ему за все его выходки уже срок дать надо! Немедленно! Пока он кого-нибудь вообще не убил. Я как-то увидела, что он пинал в грудь и в живот мальчишку, который на два года младше его. Понимаешь, завел его в туалет, повалил на пол и пинал! А все вокруг стояли и смотрели. И хохотали! И никто не вступился - все боятся этого бандюгу! Говорят, что у него дружки - уголовники. Вступишься, так они и тебя самого искалечат. А дверь в туалет была открытой. А я как раз случайно по коридору проходила мимо. Увидела. Заскочила в туалет. Схватила этого садиста за ухо и чуть не оторвала его - столько у меня появилось злобы! Он - взвыл! Потом нажаловался родителям. И вот его мамаша недавно заявилась в школу и нажаловалась на меня директору. А он тут же вызвал к себе и меня. И вот у него в кабинете мамаша доказывает мне, что ее сынок - ангел! Я ей - что он подонок! А директор в ответ только смотрит на меня волчьими глазами и потом говорит этой мамаше: "Успокойтесь. И не волнуйтесь. Я эту учительницу накажу! Ей достанется по полной!" И вот сегодня директор на педсовете отругал меня. Слюнями брызгал! Кричал, что я не люблю детей! Что мне, черствой и злой, не место в школе! Объявил мне выговор. Обещал вообще уволить по статье, если такое повторится. Дескать детей и пальцем нельзя тронуть! Словами надо с ними. Нежно! Чутко! Только уговорами уговаривать. Вот ведь как. Я же и пострадала. Ну и как мне теперь быть? Врать всем в глаза, что я обожаю школу? Что без нее жить не могу, а?!  Да! Я не люблю детей! Хуже - я их уже просто ненавижу!!! Всем своим нутром! А почему это, спрашивается, я должна их любить? За что? Если они растут отбросами! Потому что у многих из них и родители  - тоже! Все - отбросы! Подонки! Это у них уже - наследственное. Самое грязное, что может быть. Пролетарское! Уголовное!

 - Понимаю... - кивала головой Летроповмира. - И согласна с тобой полностью. Я б твоих ученичков вообще убила - с моим-то характером! Напихать в класс 30 человек и требовать, чтобы было тихо и всем интересно - и умницам, и моральным уродам... Это невозможно! Да в школах в каждом туалете по отдельному надзирателю поставить надо! И чуть какое нарушение - по морде зачинщику! По морде! Иначе с нынешним бандитизмом не справиться.

 - Да! Да! Именно так. Это не дети! Это - стадо! Самое натуральное колхозное стадо баранов! - буквально выла от горя и унижения Зоя.- Им ничего не надо. Им на всё наплевать! Учитель для них и для их родителей - это враг номер один! И жаловаться куда-либо бесполезно - всегда и во всем виноватой все равно буду только я одна. Я же - учительница... Поганая профессия! Только сейчас окончательно это поняла.

 - Во-от... - вторила ей бабушка. - А я тебе всегда это говорила. С самого начала. А ты мне: "Нет! Нет! Люблю литературу! Стану учительницей!" Ну вот и стала... На здоровьице! Глотай теперь обид по полной! Сколько в тебя влезет. И терпи!

 - Ненавижу детей! Ненавижу!!! - только лишь многократно повторяла Зоя, не находя больше никаких слов.

 - Да. Так издеваться над учителем могут только проклятые советские коммунисты! - тоже не успокаивалась бабушка. - Нет! Скажем, в Англии до сих не отменено телесное наказание. Я сама про это читала. И там маленьких падл порют! Хоть они у себя там в Англии и гордятся, что они - сраная демократическая Европа! И все равно - порют! А у нас это почему-то запрещено... Или уж на что немцы были - фашисты! Но и они охраняли права учителя свято! Потому как учитель - это неприкосновенно! Это - как офицер в вермахте! Стоять перед ним по стойке "смирно"! И ни гу-гу! А кому не нравится учиться - ну и вон его из школы! На стройку! Грузчиком. Кирпичи таскать - хоть какую-то пользу стране приносить. Или вообще - записать его в гитлерюгенд, шмайсер ему в руки и - на фронт. Воевать. Подыхать! И не жалко! Ведь кому-то и это нужно было делать! Так пусть первыми погибают отбросы - от них все равно пользы никогда никому не будет. А у нас - что?! Ребенка не тронь. Он неприкосновенен! Пока он сам кого-нибудь не грохнет! Эх.. Нет! Это совсем не демократия. СССР - это страшнее концлагеря! Наши коммунисты - хуже фашистов!
 
 - Гораздо хуже! - поддакивала ей Зоя.

 - Мне не понятно только одно, - интересовалась Летроповмира.- Как же ты раньше, еще на первом курсе своего глупого, дурацкого пединститута, всего этого ужаса не увидела? Зачем нужно было учиться целых 5 лет, чтобы теперь приходить и вот так вот бесполезно биться головой о стенку? Ну зачем?!

 - Да потому что дура была! Дура набитая!

 - Да. Дура! - опять подытоживала бабушка.- А я сколько раз вам обеим говорила, что вы обе со своей матерью выросли у меня дурами! Идеалистками. Ни пришей ни пристебай. Ни то ни сё. Не блины, не кутья - не поп, не попадья. Ни на что нормальное в этой проклятой жизни не пригодными.

 - Ну... На первом курсе мне учиться даже нравилось... - оправдывалась Зоя. - Мы детей тогда в глаза не видели. Сидели себе в аудитории и лишь за лектором писали, писали, как заведенные. Все 8 часов. Изо дня в день. Ну и зачем была нужна вся эта писанина наша? У нас практика с живыми детьми была лишь на предпоследнем курсе. Да и то всего один месяц. И уроки мы проводили не наедине с классом, а в присутствии их учителя, которого они сто лет знали и боялись, как огня! И потому помалкивали в тряпочку! А теперь я своими глазами увидела, какие нынешние дети на самом деле. Это же изверги! Сволочуги распоследние! Их интересуют только "бабки" да шмотки. Они уже в 14 лет многие пьют и трахаются! Проститутки-малолетки! А некоторые и вовсе уже наркоманы: или растворитель нюхают, или руки шприцами исколоты. И - что? Перед ними, такими, нам теперь расстилаться? Умолять их: "Детишки, миленькие вы наши! Учитесь на "пять". Любите свою родину!" А они посылают нас на три буквы только так! Их, нынешних - что? Интересует литература? Ты почитай новые учебники. Это же позор! Там что ни глава, то написано не для детей, а для кандидатов наук: поэтика прозы Лермонтова... патологические особенности мышления Раскольникова... А что такое уроки русского языка? Это же - пытка! Дети его ненавидят! Они учебник дома даже не открывают. Объясняешь им на уроке обособление запятыми деепричастного оборота, а они на парте матерные слова про тебя же пишут! В гробу они эти все мои уроки видели! И меня вместе с моей литературой и русским языком. И я их тоже всех - в гробу!

 - И что же теперь думаешь делать?

 - Не знаю. Ну вот не знаю, и всё тут!.. И ведь что самое страшное: мы-то такими не были. Ну ведь не были? Подтверди.

 - Подтверждаю, - соглашалась Летроповмира. Вы у меня были тихими и скромными отличницами.

 - Ну. И не только мы с мамой. Все такими у нас были. Все! У нас в классе тишина была на уроках, ну, комар пропищит - слышно! Для нас учитель был - это же!.. Это же, - не находила она слов,- это же был авторитет! Высочайший! И что со страной вдруг стало?! Всего за пять лет - за пять! - вдруг выросло такое дикое, страшное  поколение! Вот она - ваша хваленая перестройка! Эта сволочная демократия!..

 - Ага. Ну да, ну да - моя... Хэ-хэ,- лишь усмехалась Летроповмира. - Ее устроила не я, а - коммунисты. А я коммунисткой никогда не была, слава тебе Господи! Не приняли в свое время... И спасибочки им за это преогромное!

 - Нет, не могу так работать! 5 лет коту под хвост! Чтобы теперь вместе с милицией ходить по подвалам среди мокриц и крыс и разыскивать там своих учеников-наркоманов и проституток. И получать за это копейки! Нет! Уволюсь. Сталина на них нет!

 - Сталина, говоришь! - вдруг возмутилась бабушка. А ты жила при нашем Сталине-то? А?! Ты его "пролетарской железной дисциплины и законности" на своей шкуре попробовала?! Что ты вообще про наше, сталинское-то, время знаешь, чтобы так теперь мне говорить?!

 - Это чего ж это я про ваше, такое-сякое, "святое большевистское" время да и не знаю, а?! Чего в нем было такого важного да великого - что аж дух захватывает! Что ты мне теперь рот затыкаешь! - не менее громко кричала на Летроповмиру внучка.

 - Всего ты не знаешь. Всего! И не ори на меня! А то вот я тебе - сковородкой по башке-то съезжу! Не побоюсь! Ишь! Волю взяла! На родную бабку голос поднимать! - И она действительно затрясла сковородой, которую схватила с плиты. - Да! Да! Ты - дура! Сто раз тебе доказывала: ты - дура! Ду-ра!!! Живешь - всё равно как райская птичка над цветком порхаешь. Гольным нектаром питаешься. Ничего вокруг себя не видишь и знать не хочешь... Привыкла судить о жизни по своим пионерским да комсомольским агиткам. Научилась на ваших собраниях красные знамена вносить да лозунги кидать: "Партия! Комсомол! БАМ! Трам-та-ра-рам! Построим! Освоим! Все планы перевыполним! Пятилетку в 4 года!  Всё - для народа! Ур-р-а-а! В жопе - кожура!"  Вот и перевыполнили... Себе на голову... А тебя бы в наше - в то самое, сталинское - время сунуть! Да целиком. С головой - чтоб ты в нем побарахталась бы! Да и сварилась! Заживо! И тогда нынешние детки тебе станут как конфетки! Да! И не таращь на меня зенки-то свои, не таращь! Эк, зенками напугать меня решила. Ты хоть знаешь, что я сама при Сталине несколько раз чуть на Колыму не загремела? Или - вот... Чтобы заработать для вас с твоей мамочкой эту вот четырехкомнатную квартиру, - обвела она рукой пространство вокруг себя, - я была вынуждена в 35-м году под члена Политбюро лечь!.. И не один раз ему давать. Целых два года с ним, стариком жирным и грязным, в кровати прыгала! Ублажала... И всё это при нем - как раз при твоем великом Сталине - чтоб он вечно в аду горел, морда усатая! Нерусская! И что ж он в детстве от оспы-то не подох, а?! Вот радости-то всем было бы! Всему великому советскому народу!

 - Как это - под члена Политбюро лечь? - осеклась Зоя. - Где ж ты его нашла - члена-то этого?! Впервые от тебя такое слышу. Что ж ты мне раньше об этом не рассказывала?

 - Да вот уж и нашла... Пришлось найти! Жизнь такая была. Страшная! Противно было вспоминать мерзость эту партЕйную - вот и помалкивала...

 - А теперь, значит, вспоминать стало не противно?

 - Теперь уже - нет. Чай, не девочка уже... Чего ж стыдиться-то напрасно? Да и дело уже древнее... Быльем поросло. Умру я скоро... Так хоть кому-то правду про себя обскажу. Хоть разок... Хоть вот тебе. Не век же мне молчать. Для чего-то я все ж таки жила... Мучилась... Вас вот, дур, вырастила. А вы на меня вдвоем теперь как на таракана смотрите: ну как же! Я вам жить мешаю! Ползаю тут по квартире, чужой век заедаю. Лишние квадратные метры жилплощади у вас занимаю...

 - Ну и ну... Расскажи, бабушка, про этого своего бывшего партЕйного поподробнее - вдруг довольно ласково и заинтересованно попросила Зоя.

 - Что? Аж уши навострила! Любопытно вдруг стало, да? Ну ясно - бабская порода. - усмехнулась Летроповмира. - Всем нам, сплетницам, не по себе становится, если мы какую новую сплетню друг про друга не расплетем... Подлянки какой своим родственникам не сделаем... Ведь так, что ли? Или я вру? А?!

 - Конечно, ты права,- подтвердила Зоя. - Ну еще бы! Еще как интересно!

 - Да... Мы в свое время в нашем-то театре - ой! Чего только не вытворяли! Есть, что вспомнить! Есть!.. Но и натерпелись тоже! Ну что ж... А вот и расскажу. Ну и послушай - бабку-то свою древнюю... Послушай. И не кривись! Глядишь, чего-нибудь умного да полезного для себя и переймешь. Научу тебя напоследок кой-чему... Жизни-то настоящей - бабской да "веселой"!..

 И с того времени Летроповмира начала постепенно, день за днем, во всех подробностях рассказывать всё-всё о своем прошлом... Всю грязную и страшную правду... И когда она дошла до момента вызова ее во второй раз на Лубянку и поведала, что согласилась с предложением следователя "стучать" на мхатовцев, то Зоя вдруг состроила презрительную физю и спросила ее:
 
 - Ну и как, бабушка, не стыдно тебе было доносить на великих актеров?

 - На кого?! - поразилась Летроповмира. - На великих?! Ха! Ну ты, милочка моя, и сказанула! Великих... Нет! Представь себе, нисколько не стыдно. Ну вот ни граммулечки. Ну ни капелюшечки! Потому что великий МХАТ к тому времени, после смерти Немировича нашего славного Данченко, сразу же и подох! Мгновенно! Да в нем и было-то тогда 10, ну, от силы 15 по-настоящему больших актеров. А остальные все - дерьмо собачье! Причем - все! Абсолютное дерьмо! На самом-то деле вся их труппа состояла аж из 150-ти человек! Представляешь, 150 откормленных, жирных бездарей и бездельников! И большинство пролезли в театр по блату. А красивые бабы - ну, так известно, благодаря какому месту все красивые бабы, куда им надо, пролезают!.. Тут уж и сомневаться не приходится. И вот все они, эти так называемые актеры и актерки - сучки распоследние, развратные! - ничегошеньки не делают. Не играют ни одного спектакля. Не репетируют. Годами! Изнывают от безделья. А славы-то и денег хочется так, что - ну, хоть вешайся! Прямо вот сейчас эту самую славу им откуда-то вынь да положь! Да поскорее! Ну, и, естественно, они и начинают борьбу под солнцем - подсиживать, "стучать" друг на друга. Такие подлости вытворяли, что... О-о! В общем крысятник стал, а не театр! Помойка! Самая натуральная! Куча самого вонючего дерьма! Сам Станиславский в свое время как требовал? Он приказывал: "Актер должен находиться в театре только на время спектакля и репетиции. Закончился спектакль или репетиция - все вон из театра! Вон!!! И немедленно! Чтобы морально было чисто! Чтобы не разводить друг на друга сплетен и кляуз. Все свои пустые разговоры разговаривать только вне стен храма искусства!" И лично ходил по гримеркам и курилкам и проверял - насколько выполняют этот его приказ! Да. Было времечко... Да прошло былинное... Станиславский помер, и вместе с ним помёрли и его основы... И в самую первую очередь - жесткий за всеми актерами контроль! Жесточайший! А ведь всё это тоже входило в его систему. Да. Именно так. Вот МХАТ и провалился в преисподнюю! Так что я делала то же самое, что и все они, актеришки эти сраные. Только я банально шкуру спасала - и свою, и твоей только что родившейся мамочки. Меня власть намеренно в такие условия поставила. Сломала меня! Чего уж тут правду скрывать-то... Согнула в три погибели! Или стучи, или гноись себе на Колыме! Пока не окочуришься... Эх, сколько наших ребят и девчат вот так вот зазря тогда погибло... И всё из-за гордости своей! Молодого революционного задора! Комсомольской принципиальности! Мол, нельзя "стучать" на своих верных товарищей. Подло это! Не по-коммунистически. Вот и допринципиалились... Докоммуниздились... Сгинули бесследно... И где теперь их косточки, в каких мерзлых могилках лежат - теперь одному лишь Богу известно... А их, мхатовцев твоих знаменитых и поганых, стучать никто не заставлял. Так что они гробили друг друга сами! Добровольно. И убивали весело! С дружескими улыбочками! Смотрели тебе в глаза так ласково, добренько - как пушистые милые котятки... А в кармане уже "пыряк" спрятан - чтобы тебя при первом же удобном случае сзади прямиком в сердце им и пырнуть! Вот ведь как было! Да... По-настоящему великим на всю страну был только ленинградский театр Товстоногова. Но это уже потом, при Хрущеве. А МХАТ - нет. Он стал уже полным отстоем. Хотя почти официально и считался правительственным театром. И деньги в него вбухивали немалые! Но - нет. Его даже Олег Ефремов не смог спасти, как ни пытался - когда его главным режиссером МХАТа поставили. Хотя и талантливейший был режиссер! О! И актер тоже. От Бога! Знаешь, какие он в молодости штуки выкидывал?

 - Какие, бабушка?

 - Хэ! Нет, ты только сама посуди. Он в юности учился как раз в ихней той самой знаменитой школе-студии МХАТА. Всё уже видел, всё прекрасно и сам понимал, но в глаза актерам-бездарям сказать, конечно, не смел, что они все - мрази конченные! Так он вот какую штуку тогда придумал. Сунул как-то раз себе в карман брюк резиновую клизму. Ну, грушу такую - видала, чай.

 - Конечно видела. Ну и что же?

 - Ну и вот. Сунул, значит, а в кармане внутри дырочку сделал. И конец этой самой клизмы высунул себе через ширинку наружу. И вот как-то сидят на сцене мхатовские важные мадамы - якобы репетируют... А на самом деле опять лясы пустые точат... Косточки всем перемывают... И тут позади них, в углу сцены, пристраивается Ефремов - к этим мадамам боком. И делает вид, что он ширинку-то свою прямо при всех нагло так расстегивает и в это самое время одной, значит, рукой конец клизмы поддерживает, а другой рукой эту самую клизму и нажимает! Ну, из нее, естественно, вода струей хлещет - прямиком на декорацию! А мадамам кажется, что он - это... Ну, того самого... будто он - ссыт! Прямо при них! На декорации. Ну, они, естественно, в крик! Некоторые чуть не в обморок! А Ефремов ржет над ними! И все вокруг тоже хохочут. Заливаются от счастья! Да-а... Было дело...

 Отсмеяшись, Зоя спросила:
 
 - Ну и чем это кончилось? Его за такое хоть наказали?

 - У-у! Еще как! Чуть из школы-студии не погнали! Он потом ходил, умолял руководство его не отчислять! Чуть не на коленях стоял! Ну, простили, конечно. Ведь талантище был! Все это видели. И эту шутку его тоже все оценили! Он сразу же приобрел популярность. На всю Москву! Стал звездой нового поколения! Но и все равно потом ему отомстили.

 - Каким образом?

 - После окончания школы-студии его в МХАТ так и не взяли. Отправили якобы на исправление в детский театр. Но он и там не пропал. Истинный талант - он везде себя покажет! Да! А потом он создал театр "Современник". Подобрал такую великую труппу - ахнешь! Там были не то что таланты - гений на гении! Евстигнеев, Олег Табаков, Игорь Кваша! Звезды! А какие спектакли ставили! Один только "Голый король" чего стоил! О-о! Закачаешься! Вся Москва ходила его смотреть. Билетов было не достать даже у спекулянтов - втридорога! И все равно не достать. Ведь там Ефремов культ личности Сталина да и Хрущева тоже обсмеивал. Над коммунистическими вождями только так издевался! В открытую! Да! Ничего не боялся! Да его уже и не трогали.

 - Почему именно его и не трогали?

  - Так ведь он же из своих был: русский. Не еврей. Истинно пролетарского происхождения. И в Воркуте даже побывал - правда не в лагере, а с другой стороны колючей проволоки. Отец у него там чуть ли не охранником много лет проработал. Но и ж всё-таки... Немаловажный факт биографии! Значительный... Знал всю исподнюю советской власти. Да... А вот С МХАТом даже Ефремов не справился. Нет! Это когда его самого уже главрежем туда назначили. Да и как он, если честно-то сказать, мог там что-то поменять, выправить, если МХАТ чуть ли не официально стал кремлевским, брежневским театром? Ему ж прямиком из ЦК постоянно звонили и то и дело приказывали: к такому-то юбилею такого-то события поставить новый революционный пропагандистский спектакль! Обязательно! Иначе... И он был вынужден вытягиваться во фрунт и отвечать "есть!" Чтобы выжить... Да! Именно так. Вот и получалось, что на один отличный, честный спектакль Ефремов принудительно ставил потом пять чисто партийных пьесок навроде твоего "Заседание парткома" или какие-нибудь вшивые "Сталевары". Ой, это была такая муть! Такая идеологическая отрыжка! Такая просоветская дребедень, что и смотреть-то было нельзя! Ефремову тогда одно время даже кличку придумали - юбилейшик! Вот ведь как было-то... Так что - нет. Я своим доносительством МХАТУ ничем не помешала. Театр сам себя угробил! Точнее партия его и уничтожила. Все в МХАТе вконец переругались! И театр окончательно развалился. Это было уже при Горбачеве. И разделился он на два самостоятельных театра. И оба - МХАТа. Правда один - имени Чехова, а другой - имени Горького. И один был не совсем МХАТ, а название потом чуть подсократили - стал называться МХТ. В Москве тогда по этому поводу много шутили и расшифровывали МХТ по-разному. Иногда даже матерно.

 - Матерно - это как, бабушка?

 - Ну, например, "московские ху...вые трамвайщики" или "мой х...й - тебе"! В смысле - в подарок! Смешно!.. И одним таким МХТ руководил по-прежнему сам Ефремов. А другим - Татьяна Доронина. И ни одна из этих половин потом не достигла славы прежнего МХАТа. А кода Ефремов умер, то его часть МХАТа возглавил уже Олег Табаков. Ну, тут уж вообще началось черт те что! При Станиславском - невообразимое!

 - А что конкретно, бабушка?

 - Шурум-бурум! Вот что. И жареные гвоздики! Ну, Доронина еще кой-как пыталась держать прежнюю марку. Ставила в основном только классику. И ставила достойно! Честно. Без всяких там агрессивных новомодных выкрутас. А Табаков - тот нет! Он совсем опошлился...
 
 - Неужели! Впервые слышу. Это в каком же смысле?

 - Да в самом что ни на есть прямом. Ну, во-первых, взял в театр актрисой свою молодую жену - Зудину. Довольно средненькую по способностям. Скорее даже бесталанную. Нет! Не так - малоталанную. Так будет точнее. Ну и давай искусственно лепить из нее приму. А вот этого ни актеры, ни зритель не прощают уже никому и никогда! Бабам в искусстве вылазить в примы нужно на таланте. Только на таланте! И никогда за счет своей "киски". Ни в коем случае! Тогда она, эта прима, ценится как килограмм золота! А не говна, прости Господи. А тут получилось, что наверх ее вытащила именно она самая - ее "киска", которая так мило каждую ночь "мурлыкает" главрежу между ног... под одеялом... Тьфу! Аж говорить-то про это мерзко! Стошнит! А во-вторых, Табаков погнался не за искусством, а банально за деньгами. За сборами. За кассой. Время началось такое - страшное! Дикое! Разнузданное! Ну, сама же всё видишь... Ну, он и начал ставит пьесы про всяких там "голубых", извращенцев и прочее. Это так мерзотно, что - тьфу! - опять плевалась бабушка, - зрители часто не выдерживают до конца спектакля, кричат актерам: "Позор! Бездарщина! Мухлёж!" Встают и массово уходят. Так - в реальности. По факту. Ну зато по телевизору... О! Как ни включишь, аж стон восхищения стоит: "Ах! Табаков! Ах! Гений! Ах! Великая классика в новом прочтении! Ах! Свежее дыхание в искусстве!" Тьфу три раза - не моя зараза! - опять не выдерживала Летроповмира.

 - Бабушка, какая у тебя, оказывается, была насыщенная, прекрасная жизнь!- почему ж ты раньше мне ничего о ней не рассказывала?

 - Хм... насыщенная, говоришь? Хм... Ну, это скорее - да. А вот прекрасная - нет! Ни в коем случае! Страшная жизнь у меня была! Тяжелая! Можно даже сказать, беспросветная.

 - Неужели.

 - Ну ты сама посуди: в 30 лет осталась без работы. С новорожденным ребенком на руках. Без мужа. С клеймом любовницы врага народа!.. Потом хоть и стала актрисой МХАТа, да все равно уже на третьестепенных ролях. Оклеветанная! Оплеванная. Всеми забытая... Мрак, а не жизнь! Ты со своими школьными проблемами сейчас в 10 раз счастливее меня. Не переживаешь моих былых смертельных ужасов! Однако же что мы всё обо мне да обо мне? Ведь и тебе тоже пора подумать о себе. И вот что я думаю: тебе и впрямь надо уходить из школы. И немедленно! Пока ты действительно кого-нибудь из своих учеников не убила. Или тебя не посадили за насилие над чужим ребенком...

 - Куда уходить-то? Я ж ничего не умею... кроме как у доски стоять... да грязные их тетрадки дома до полуночи проверять...

 - А устраивайся-ка ты к своей матери. В театр. В МХАТ!

 -Я?! В МХАТ?! Да кем?

 - Да всё тем же - ее помощницей. В костюмерный цех.

 - Швеей? Да ты что! А как же мое высшее образование?

 - Да плевать на нее, на "вышку" эту вашу долбанную! Тоже мне! Нашла достижение - пИдагог! - сделала Летроповмира особое ударение на "и". - Ах, женщина с высшим образованием! Это ж подумать только: в наше время и - с высшим образованием. Эка невидаль! Да сегодня каждая вторая собака на улице - с "вышкой". А что она тебе для нормальной жизни дала, вышка-то эта, а?! Если по "чесноку". Ни-че-го! Ну признайся в этом себе сама. В этой своей дурацкой школе ты так и останешься - никем! Серой училкой! Никомушеньки вокруг не нужной! Синим задрипанным чулком! К тому же от нищенского безденежья постоянно заштопанным! И никуда выше задрипанного классного руководителя с твоим характером ты не поднимешься. Никогда! А швея - это профессия - о! Знатная! Денежная! Обрастешь в театре нужными связями. Станешь человеком с большой буквы! Может, и замуж наконец-то выйдешь. А если нет, так хотя бы мужчинку себе порядочного найдешь. Хороший любовник - это, я тебе доложу, превеликое дело! Уж поверь мне! Я это хорошо изучила. Было время! И возможности... Запомни: у настоящей женщины имеется только одна-единственная ее верная подруга - это ее родная "киска". Она - и твоя истинная спасительница, и кормилица. Ну так и пользуйся тем, что она у тебя есть. Не упускай своего шанса, пока молодая.

 - Фу! Бабушка! Ну что ты такое говоришь! Как тебе самой-то не противно! Чему меня учишь! Проституции?!

 - Да ни в коем случае! Жизни я тебя учу. Жизни! Нормальной человеческой жизни. Женской. Жить я тебя учу! Жить! А не втемяшивать себе в башку стоеросовую советскую пропаганду. В которую никто вокруг уже давно не верит, даже сами коммунисты, будь они трижды прокляты, мрази! Одна только ты, дурочка ненормальная, хочешь жить по коммунистическим моральным правилам!.. Эх... Хм, человек человеку - друг! И товарищ! И еще, оказывается, к тому же и брат! Твою мать! - презрительно расхохоталась она. - Живите честно - и будет вам прелестно! На том свете... Ну, спасибочки, вам, коммуняки, за это! Нет! Ты не их, хапуг и сволочуг, ты - меня слушай! Меня! А то потеряешь время - потом ой как пожалеешь! Да уж поздно будет! Запомни навсегда, милочка: настоящая женщина карьеру делает не головой. И уж не мозгами своими куриными. Нет! А только лишь мордой своей смазливой, грудями, ляжками и, самое основное - "киской"! А всё остальное типа университетское образование и прочая лобуда - на это всё плюнь и забудь! Навсегда! Не бабье это дело - годы на университеты тратить! Это мужикам необходимо. А наше дело - рожать и ублажать! Телом свои брать! И самой наслаждаться! В самую первую очередь! Ну так как, убедила я тебя?

 - Не знаю... Хорошо, я подумаю... - обещала ей Зоя.

 И на самом деле подумала, подумала да и пошла по предложенной бабушкой дорожке. Ну а дальше всё понеслось само собой и как по маслу. Так что рассказывать об этом уже совсем не интересно. Зоя действительно вскоре устроилась работать в МХАТе, в цеху матери. И действительно нисколько потом не пожалела. Хорошей швеей она, правда, так и не стала, но очень быстро завела с тамошними мужчинами нужные отношения... Дальше - больше... И вскоре нашла себе любовника уже из мэрии. А он сделал так, что через несколько лет ее назначили директором школы. И она начала издеваться над учителями куда как похлеще, чем когда-то директор школы, где работала она, издевался над ней самой...

 Бабушка Летроповмира прожила почти 90 лет и последние годы уже совсем не ходила и плохо соображала. Но умирала дома, в родной постели, ухоженная и накормленная - дочь и внучка в этом отношении поступили с ней очень порядочно и старуху брошенной не оставили. Зоя так никогда и не вышла замуж и не родила. Всю оставшуюся жизнь проработала директором школы и, чтобы удержаться в своем кресле, очень быстро стала прожженной чиновницей! Ее боялись и ненавидели все учителя ее школы! И было за что. Уже при Путине, когда Зое было далеко за 45 лет, в сфере просвещения начались безумные реформы! Все их подробно описать невозможно. Но то, что они были придуманы и настойчиво претворялись в жизнь самыми откровенными врагами России, было несомненно. Если говорить очень коротко, то в самую первую очередь учителям стали платить сущие гроши - гораздо меньше, чем даже при коммунистах. Педагоги откровенно всё больше и больше нищали. Их зарплата теперь равнялась зарплате самой последней уборщицы в той же самой школе! Чтобы прокормить семью, учителя были вынуждены работать на две, а то и на три ставки, хотя это и было запрещено законом. Но на законы в путинской России начальство уже давно и цинично наплевало! В этих адских условиях из-за постоянных нервных перегрузок учителя теперь постоянно срывались! Орали на учеников! Те беззастенчиво отвечали им тем же. В открытую издевались над своими педагогами! Учителя жаловались на детей их родителям, но родители уже точно так же ненавидели учителей, как и их дети, и беспрестанно жаловались на них директорам школ. А директора никогда не защищали учителей, даже если учителя действительно были правы - потому что родителей чисто количественно было куда больше и они при желании могли закидать вышестоящие органы жалобами уже и на директоров. В общем это была всеобщая многолетняя открытая война. Бои без правил - все против всех! И этому кошмару не виделось ни конца, ни края...

 К тому же, как ни странно, директорам стало отчасти даже выгодно, чтобы на учителей их школ жаловались. Потому что система начисления зарплаты учителям стала просто безумной! Идиотской! Другого слова уже не подберешь. Если опять коротко, то отныне зарплата состояла из двух частей - очень маленького оклада и так называемых "стимулирующих надбавок". Эти стимулирующие начислялись по многим десяткам показателей: насколько качественно педагог знает собственный предмет; насколько хорошо и доступно учитель дает уроки; насколько он умеет ладить с детьми, с родителями, с руководством школы; насколько качественно он готовится к предстоящим урокам накануне у себя дома; как подробно и насколько, по требованиям науки, правильно он пишет многочисленные планы, конспекты, технологические карты предстоящих уроков и прочую совершенно ненужную макулатуру - и при этом в огромном количестве! Учитывается также и то, насколько часто он проходит курсы педагогической переквалификации - причем эти курсы стали платными, стоят отныне немалых денег и учитель вынужден теперь выкладывать за них из своего собственного кармана. При социализме всё было совершенно бесплатно - оплачивало государство. Смысл этих курсов - банально получить "корочки", свидетельствующие о том, что учитель данные курсы прошел, т.е. якобы повысил квалификацию. Реального же толка от "корочек" нет почти никакого, потому что читают лекции на этих курсах так называемого повышения квалификации, как правило, люди, которые или сами никогда не работали в школе и тем самым реальных современных детей в глаза не видывали! Либо те, кто в свое время не ужился в школе, бежал из нее и специфики учительской работы не понимает, является "книжным червем" и несет на своих лекциях полнейшую ахинею! Также теперь учитывалось и то, насколько учитель часто и регулярно провел родительские собрания, посетил с детьми различные выставки, театры, музеи, кинотеатры, как развлекал детей во время школьных каникул и т.д, и т.п. В общем критериев работы учителя стало огромное количество и недостаточное рвение на работе тут же автоматически уменьшало сумму денег, которая выдавалась в качестве стимулирующих доплат. Причем, по закону, решать, кому назначат какую сумму стимулирующих должна была специальная комиссия, выбранная на педсовете общим голосованием и состоящая из самих же учителей. Но на практике всё, как везде и всюду в нашей стране, было извращено до крайности и свелось к тому, что царем и богом в этих комиссиях по-прежнему являлся один только человек - "его величество" директор! И вот Зоя, хитромудрая внучка славной Летроповмиры, сидя в окружении 3-4-х своих откровенных лизболюдов, отныне и - на совершенно законных основаниях - абсолютно своевольно решала, кому и сколько денег их бухгалтерия за работу в прошедшем месяце выпишет.

 - Так, - говорила она своим прихвостням, - следующей по списку у нас идет Величко Мария Петровна, математичка. Ага-ага... Сейчас посмотрим, ЧТО она у нас там за месяц наработала... - и заглядывала в свой огромный кондуит, который являлся подробнейшим досье на каждого учителя ее школы. В нем записывались абсолютно все замечания и недостатки, которые обнаруживались в работе каждого подчиненного. -  Угу... Итак, госпожа Величко соизволила у нас пробыть целых 4 дня на больничном - это сразу минус один балл. Затем, завуч по внеклассной работе сделала ей замечание о том, что ее класс принял недостаточно активное участие в смотре школьной самодеятельности, посвященного 30-летию нашей школы. Было запланировано, что ее дети дадут на концерте для родителей три номера - один танец и две песни - а на деле от них было представлено только два номера, да и то не песня, а коротенький стишок. Непорядок. Невыполнение запланированного. Это минус еще один балл.

 - Да, да, да,- вставляла свое веское слово завуч по внеклассной работе, - я ей тогда еще поставила на вид, чтобы она не смела своевольничать и изменять программу смотра, а она в ответ - нет, чтобы покорно кивнуть головой, мол, да, виновата, глубоко раскаиваюсь и в следующий раз учту вашу справедливую критику. Так ведь - нет же! Она, представляете, в ответ - вспылила! Да! Именно так! Ответила мне высокомерно: дескать я вам не театральный режиссер, чтобы учить детей, как на сцене выступать! Я - учитель математики. Ну как с ней после такого всерьез разговаривать?! И потом еще несколько раз она говорила со мной на повышенных тонах. Совсем уже совесть потеряла! Берегов не видит - КТО перед ней стоит и ЧТО ей приказывает!

 - Да, вы Анна Васильевна, абсолютно правы, - соглашалась с ней Зоя.- Вот подарочек, эта математичка, так подарочек! И заведующая сектора математиков нашей школы ею тоже недовольна. Один раз она предложила Величко самостоятельно решить задачу, которую нашла для этого же 10-го класса, но в другом учебнике алгебры, написанного не Потешаевым, а под редакцией Норочницкого. Предложила просто так, под видом того, что будто бы просит Величко помочь ей найти более короткое решение. Так наша прЫнцесса Величко таки и не смогла эту задачку правильно решить! Ума не хватило! Хотя уравнение было несложное, всего-то с двумя неизвестными и с интегралом. И как такую можно допускать к преподаванию?! Не представляю! Беда с ней да и только!

 И все подхалимы прекрасно понимали, что Зоя взяла курс на то, чтобы отныне создать для несчастной Величко невыносимые условия для работы и тем самым вынудить ее написать заявление об увольнении по собственному желанию.

 Вот именно таким образом и Зоя, и все директора страны отныне расправлялись с неугодными им педагогами. А неугодными были все те, кто имел СОБСТВЕННОЕ  мнение по какому-либо, даже очень незначительному вопросу, но различающееся с мнением самой директрисы. А вот зато себя, любимых, директора школ одаривали зарплатами, которые в десятки раз превышали среднюю зарплату по школе! За год директора становились миллионерами! Фонд зарплаты, который был рассчитан на весь педколлектив, преспокойно и, что более всего удивительно, совершенно законно перекочевывал в карман директора и ее "шайки-лейки". Остальные же учителя, кто не был директорским прихвостнем, в это время прозябали в невыносимой бедности - на грани нищеты!

 Подобные методы руководства совершенно официально возрождали сталинские времена всеобщего доносительства и страха. Молодые учителя, закончив университет и проработав в школе год-два, вкусив всех "прелестей" этой поганой работы, массово бежали из школ! Нехватка кадров была в целом по стране огромнейшей! Все мыслящие люди предлагали московскому министерству образования немедленно порвать с данной глубоко порочной практикой начисления зарплаты. Вернуться к уже испытанной системе, хорошо показавшей себя в советский период. Но на дворе стояло проклятое путинское время - руководство страны пыталось всеми силами уничтожить в людях всякую память об СССР. И страна все глубже погружалась в пучину мракобесия. Вновь наступило безраздельное господство всякого рода холуёв, холуек, холуёжек и подхолуйниц.

 Зато Зоя была счастлива! Она переродилась даже внешне. Из худенькой и миловидной девушки она, став директрисой, очень скоро превратилась в толстенную бабищу с трясущимися брыдлами и злыми глазами! С громогласным голосом и крашеными в безумный ярко-рыжий цвет волосами! Ее никогда больше не мучила совесть. Всё в ее жизни было прекрасно! И она старалась уже никогда не вспоминать время былой своей проклятой учительской бедности и постоянных унижений...

 В общем всё, как всегда, старо и мерзко на нашей трижды проклятой земле!