Запах полыни. гл. xxiii Зима

Время шло к зиме и в один из хмурых холодных дней появились первые снежинки. Они пришли с небольшим ветерком, зашуршали по скрюченным от мороза опавшим листьям, по жухлой траве. А потом ветер стих, появились медленно кружащиеся снежные хлопья. Потеплело.   

В тот день у нас было всего два урока, я рано вернулся из школы и увидел сестрёнку Ларису. Раскинув для равновесия руки, она кружилась с задранной головой - открытым ртом ловила редкие снежные хлопья. «Как щенок», - подумал я и, сбросив ранец, тоже стал ловить снежинки. Выберешь взглядом несколько сцепившихся белых звёздочек, и подпрыгнешь с открытым ртом; если повезёт, то можно ощутить холодную капельку влаги. Так продолжалось до тех пор, пока мы не стукнулись головами. Искры из глаз были ярче снега.

- Смотри, какие они красивые! –  сказала Лариса, постанывая от удара. Она поднесла мне к лицу рукав пальто с ещё не растаявшими ледяными звёздочками. 
– Папа сказал, что двух одинаковых не бывает... Почему небо сплошь серое, а они такие белые - белые? Эх, через увеличилку бы их рассмотреть!
- У меня где-то есть, надо искать в игрушках.

Зря мы вбежали в дом - там царила большая стирка. Завывала центрифуга стиральной машины, топилась печь, сушилось развешенное над ней бельё, на плите кипел суп. Как я ненавидел стирку! Всё вверх дном, везде неуютно, тоскливо, сняты шторы. Тазы с бельём и корыто перегородили проход из кухни в комнату. И как теперь добраться до коробки с игрушками? 

- Вы куда? Что ещё придумали?.. Ну-ка не мешайтесь!.. Убирайтесь на улицу, обед ещё не готов, - крикнула бабушка.
- Мы к игрушкам. Мне стёклышко надо. 
Я попытался  отодвинуть табурет с тазом для белья, он соскользнул на пол…
- Ах ты!.. – бабушка схватила меня за воротник, развернула назад и крепко стеганула вдоль спины тяжёлой мокрой тряпкой. Лариска захохотала, засмеялся и я. Вырвавшись в сени, мы ещё к тому же нечаянно опрокинули пустое ведро, и услышали в след беззлобное: «Фашисты недобитые!» 

- Давай проберёмся в комнату, когда она выйдет на улицу бельё развешивать, - предложил я. Но в линзе отпала необходимость: снег прекратился, выглянуло солнце, а снежинки стали превращаться в искрящиеся капельки воды.

Из школы пришла Люба, чуть позже появилась Галя. Бабушка отправила их в магазин за сметаной, сама взялась жарить картошку.
Лариса села обедать с нами, и мы стали друг другу строить рожицы. Бабушка прикрикнула на нас. Как только принесли сметану, я сделал из неё в борще два глаза и длинный улыбающийся рот – рожица получилась забавной, даже Галка с Любашей прыснули от смеха, а Лариса так просто закатилась. Бабушка проворчала: «Вот скажу отцу, как ты сметану изводишь…»
- Так я ведь её всё равно съем.

- Что-то ты разбаловался сегодня? Наверное, завтра двойка будет и слёзы. …Уроки-то сделал? – спросила Галя, тоном, каким обычно спрашивала мама. 
Она испортила мне настроение: я не помнил, что нам задали на дом. Хорошо Лариске, которая только в следующем году пойдёт в школу. У неё полная свобода целый день - занимайся, чем хочешь. Правда она говорит, что днём бывает очень тоскливо...

Я вспомнил, как мне было скучно вдвоём с бабушкой в дошкольные времена. В плохую погоду не с кем играть во дворе, Лариса ходила в детский сад. Если бабуля днём ляжет подремать, переделав все домашние дела, мне становилось тревожно: вдруг она умрёт во сне. Взрослые обожали разговоры о всяких случаях смерти, в том числе и про смерть во сне. Я прислушивался к их разговорам и мотал на ус. Время от времени подходил к отдыхающей бабушке: смотрел, как вздымается её грудь. Дышит или нет?..

После обеда пытаюсь вспомнить, что нам задали на завтра. Но так и не вспомнил. Стал читать букварь – всё подряд. Чтобы произвести впечатление на Ларису, которая только-только выучила буквы в детском саду, я читал бойко, стараясь пробежаться по страницам, которые мы уже прошли.

- Подумаешь – букварь! Так-то легко читать - здесь везде картинки. И дураку понятно: вот мама, а вот рама! – сказала Лариса. – Ты вот эту почитай, взрослую.
Она подала мне любимую библиотечную книгу Любы - «Динку» Осеевой, и там я начал мучиться, читая незнакомый текст по слогам. Куда только бойкость делась. 

Хмурый день быстро превратился в тёмный осенний вечер. Пришла с работы мама, за ней отец. Сёстры зубрили уроки за столом и о чём-то перепирались. Лариска убежала встречать свою маму, и вскоре постучала к нам через стенку –  сигнал, что всё в порядке - маму встретила.

Бабушка принесла с улицы целый ворох мороженного негнущегося постельного белья; оно прохладной грудой лежало на кровати, образовав белоснежные горы и долины. Восхитительно пахло свежестью - самый приятный момент после стирки. Пока мама гладила мне рубашку, я играл маленькими одёжными плечиками, превратив их в самолёт. Он летал над заснеженным островом из белья, пытаясь найти полярников -  пластиковых солдатиков, рассыпанных (пока не видела бабушка) в складках воображаемых гор.

Вообще-то бабушка постоянно мешала мне играть: посмеивалась надо мной или отбирала у меня всякие нужные мне вещи. Например, её веретено, из которого могла бы получиться отличная ракета. Я как-то начал приделывать будущей ракете хвостовое оперение из пластилина, но был замечен "врагом" врасплох и "ликвидирован": веретено, измазанное пластилином, у меня отобрали, а мне достался шлепок.  И теперь вдоволь поиграть не удалось: маме нужно было гладить обмякшие в тепле белые горы белья.

Наспех собрав солдатиков, я задумался у этажерки с книжками. Может почитать, или посмотреть картинки? Вчера мне повезло: папа принёс с работы какой-то приключенческий роман, истрёпанный, зачитанный и обёрнутый в газету. Там были удивительные графические иллюстрации. Особенно поразила одна: среди африканской саванны стояло огромное ветвистое дерево с хижиной на мощных ветвях и плетёной смотровой площадкой. Были там и охотники с ружьями, которые беззаботно наблюдали за несколькими свирепыми львами – львы бегали вокруг дерева и тонкой лестницы, ведущей наверх к хижине. «А львы не могут забраться к людям? – спрашивал я у папы. «Нет, лестница их не выдержит», - отвечал отец. Всё же мне казалось, что лестницу надо бы поднять наверх для безопасности.

Меня стало клонить ко сну: задремав, я видел львов, которые лезли к нам на сарай по лестнице, а мы с сестрой, сидя на крыше, пытались вырвать лестницу из цепких львиных лап. Было тяжело, силы совсем покинули меня; я кричал от страха и должен был вот-вот  рухнуть вниз ко львам, но чьи-то крепкие руки подхватили, встряхнули – я застонал и проснулся.

- Ну-ка вставай, раздевайся, чисти зубы и в постель. Это была мама.

Был поздний вечер, почти все спали; папа выключил телевизор и вышел на улицу покурить перед сном. Во сне ворочалась и ворчала бабушка. Наконец-то я добрался до постели на своём диванчике и нырнул под одеяло, вытягивая руки под подушку, ногами коснувшись диванного валика. Прохлада чистой простыни уютно охватила меня. Диван привычно скрипнул подо мной; я слышал, как мама пожелала мне спокойной ночи, но сил ответить не было. Мне хотелось снов про Африку, львов, и чтобы приключения…

Проваливаясь в сон, я слышал, как бабушка жалуется маме на тигров, которые изгрызли ей весь бок; мама смеялась в ответ. Утром выяснилось, что бабушка действительно жаловалась маме среди ночи: ей что-то впилось в бок... Это был забытый солдатик с пластиковым штыком наперевес… Бабушка пообещала мне всех найденных впредь на постели солдатиков сжигать в печи – «или прибирай!» Мама обратила всё в шутку; позже она рассказывала об этом и всем соседям, и тёте Люсе, и дяде. Ей показалось это забавным.

Школьный день прошёл удачно: меня не спрашивали. Кроме того, в столовой на обед давали маленькие горячие сардельки к картофельному пюре, что было редкостью, а я очень любил сардельки. Ещё удача: товарищ по соседней парте дал мне поиграть маленький пластиковый самолёт; он помещался в пенал! Товарищ подсказал мне идею: пенал можно превратить в авианосный крейсер, добавив пластилина по бортам, на корме и на носу. Тогда выдвигающаяся крышка пенала превращается во взлётную площадку, а в трюме, если сломать перегородки, можно расположить несколько истребителей.

Дома вечером тоже ждала маленькая радость. Папе принесли на проверку самодельную электрическую гирлянду, напомнившую о новом годе; сердце моё радостно забилось. Отец достал какой-то чёрный приборчик с проводами и стал проверять лампочки, перебирая гирлянду частями, выискивая сгоревшие. Потом он включил паяльник и выпаял неисправную лампу; я выпросил её для своих игр. Лампочка была кустарная, как и вся гирлянда: покрыта зелёным лаком, причём видно, что красили её кистью. 

Пришла Лариса. «Ух, ты!» - она увидела, как папа проверял гирлянду; мы как раз выключили в комнате свет. «Совсем как новый год» подумалось мне. И комната стала нарядной: цветные огни отражались в тёмных окнах, в зеркале шкафа, на экране телевизора. Я совсем забыл про самолёт и крейсер – так захотелось нового года. Сёстры начали считать сколько дней осталось до нового года. Оказалось, что целых два месяца с хвостиком.

Шли обычные серые будни. Я учился, болел, страдал от всякой ерунды, но мысли о главном празднике года подбадривали меня. Лариса переболела ангиной, я подхватил грипп, очень долго не гулял, хотя в школу не ходил всего неделю. 

Была одна радостная суббота. Шёл мокрый снег, на улицу вышло много ребят, почти все, и все катали снежные шары соревнуясь у кого получится больше. Сначала нам пришла идея слепить огромного снеговика – выше крыши сарая! – но не получилось. На нижний снежный шар мы ещё смогли поставить и прикрепить два больших шара, а вот ещё выше поднять не удалось. Толик предложил взять за сараем деревянную стремянку, сколоченную строителями соседней стройки и заботливо прибранную кем-то из наших жильцов; она как раз была чуть ниже крыши сарая. Мы притащили её вчетвером. Но и поднять на неё крупные снеговые шары не удавалось; на ступеньках можно было удержаться вдвоём, тяжёлые снежные  головы вырывались из рук. Вова и Толик несколько раз роняли их вниз, а в последней попытке они упали в снег вместе со стремянкой под общий дружный хохот.

Решили, наконец-то отказаться от этой затеи и стали снегом заделывать открытые пролёты в беседке. Идея понравилась всем: наш «летний театр» постепенно превращался в снежный замок. Кто-то из родителей направил наш энтузиазм в русло общей пользы, предложив скатывать снег вдоль дверей дровяного сарая. Снег был влажный, липкий и прекрасно скатывался до самой земли, цепляя на себя сухие травинки, угольки и щепочки. Работали мы дружно. К вечеру и снег вдоль сарая собрали, и беседку облепили до самой крыши, оставив лишь две узкие щели – бойницы. 

Снег хорошо поддавался обработке: из этих неровных шаров можно было вылепить что угодно.
- А завтра давайте выделаем из снега камни; как будто всё сложено из огромных глыб. Потом обольём водой, чтобы застыло как скала, - предложил Вова.
- И будет настоящая крепость! – радостно закричал Андрюшка.
- Нет! – возмутились девчонки. – Мы не хотим крепость! Зачем нам крепость? Пусть это будет замок Снежной Королевы! И спектакль можно придумать про это…
Спорили недолго. Толик предложил:
- Мы все его строили. Можно ведь и по очереди играть в разные игры.

Стемнело. Нас стали звать ужинать, и мы разбежались по домам.
Праздник близился. Вот уже мама принесла нам билеты «на ёлку». Люба и Галя натаскали откуда-то белых салфеток для того чтобы вырезать из них снежинки для наклейки на окна. Я и Лариса тоже участвовали в вырезании снежинок, но без особого успеха – наши снежинки смотрелись грубовато. Самые лучшие с тонким узором удавались Гале.

Наконец-то принесли ёлку. Я уже начал волноваться: не останемся ли мы в этот год без живой ёлочки. Её, с плотно обвязанными бечевой ветвями, купил по дороге с работы папа. Мы не успели толком полюбоваться и понюхать нашу ёлочку, отец унёс её в сарай. Устанавливать ёлку родители решили не раньше 30 декабря. 
- Успеете ещё налюбоваться. И от уроков отвлекать не будет. Четверть в школе сначала надо закончить, - сказала мама.

Теперь я почти каждый вечер сопровождал папу в сарай – это был целый ритуал. Пока он делал запас дров на день, я, пробравшись в дальний угол сарая, любовался ёлкой, представляя, как она будет пахнуть в тепле, расправляя ветви. Так было целую неделю, пока не надоело. Внимание моё переключилось на чемодан с ёлочными игрушками, хранившийся в холодной кладовке: даже смотреть на этот чемодан  невозможно без волнения, и будь там где-нибудь рядом хоть чаша Грааля, она не вызвала бы у нас с Ларисой такого интереса. Смотреть на ёлочные игрушки в любое время, кроме, собственно, новогоднего праздника, было запрещено: в большинстве своём они были стеклянные, родители не без основания боялись за их сохранность. Мы ждали открытия этого "волшебного" чемодана каждый год за несколько месяцев до праздника. Весь год он пылился в сумраке старой кладовки, на верхней полке среди старых валенок; мы забегали взглянуть на него летом, но мысли о том, чтобы достать его тайно, открыть, поиграть – нет, такой мысли мы не допускали. Зачем? Даже если удастся сделать всё незаметно, зачем нарушать таинство ожидания?..