Кукушонок

Райка Кукушкина ещё в четвёртом классе вдруг, возвратившись с каникул, оказалась среди одноклассников переростком. Она всегда сидела за последней партой, потому что была крупной, выше других, девчонкой, но за это лето так рванула, что казалась злостной второгодницей, каждый год просиживающей ещё срок в прежнем классе. Ребята сначала дружно ахнули, а потом послышались возгласы: «Дылда! Каланча! Тётя Стёпа!..» и тому подобное. Райка и сама себе удивлялась, стала стесняться своей громоздкости, тем более что парты в начальной школе были маленькие, узкие, и она постоянно ощущала животом резкий упор в плоть, не дающий повернуться или пошевелиться. Она не была толстой, но кость имела, в отца, широкую, крупную, и вся была мощная, прямая, с большими руками и ногами. Оказалось, она переросла даже их учительницу, дробненькую, худенькую Нину Яковлевну, которая теперь, вызвав Кукушкину к доске, смотрела ей в лицо, задрав голову. Это поначалу до того смешило класс, что Нина Яковлевна, назвав фамилию «Кукушкина», сразу махала рукой и поспешно приказывала: «С места! С места отвечай!» И Райка отвечала, всегда неторопливо, серьёзно и правильно. Отличницей была бы, если бы не физкультура. Этот предмет она ненавидела по той причине, что с третьего класса у неё явно обозначилась грудь, и когда надо было бегать, прыгать, в общем, активно двигаться, одноклассники не сводили глаз с её студенисто подпрыгивающего бюста, все – мальчишки и девчонки – показывали на её грудь пальцами и тошнотворно хихикали. Райка отказывалась бегать, играть в волейбол, прыгать через коня, получала двойку за двойкой и ждала зиму. Тут надо было сдавать лыжные кроссы, и Кукушкина была лучше всех: пятёрка за пятёркой выставлялись в журнал. Таким образом, годовая отметка была тройкой. Так продолжалось до седьмого класса, пока у ровесниц не появилось явственное то же самое, и от Кукушкиной отвязались. Теперь пятёрки по «физре» стали круглогодичными, и Алексей Иванович, учитель по предмету, пригласил Кукушкину в лёгкоатлетическую секцию.
Ничего толкового из этого не вышло. Алексей Иванович сокрушённо качал головой и констатировал: «Эх, Кукушкина, нет у тебя никакой воли к победе! Равнодушная ты, как, уж извини, тюлень! Азарта в тебе нет. Без этого в спорте никак. А данные у тебя прекрасные: сильная, выносливая, скорость можешь развить... Э-э-эх! Пустая трата времени и твоего и моего эти наши занятия». Но он ошибся: Райка не потратила время зря, а в свои семнадцать, в выпускном классе, забеременела от восемнадцатилетнего легкоатлета. Он, узнав об этом, тут же смылся из посёлка в районный центр к тётке, чтобы поступить в физкультурный техникум. А Райка сдавала выпускные экзамены, претерпевая жестокий токсикоз, потому и медаль не получила.
 Жила Рая с матерью в убогом частном домике, называемом соседями «халупкой», где с потолка текло, и полы кое-где провалились. Смешно, но в доме был газ, подведённый к высокой грубке для отопления помещения и в кухню к двухконфорочной плитке. Рая посмеивалась: «Мы, мама, без порток, но в шляпе!» На ремонт денег не было, мать получала гроши уборщицы в клубе и на Райку, тоже смешные гроши, как мать-одиночка. Про отца Рая знала только одно, что он здоровенный и бабник несусветный. А где он, кто, даже не спрашивала.
— Ну вот, доча, мою судьбу повторяешь – тоже одна с дитём остаёшься. Моя вина: говорят, дочки мамок копируют в жизни. Прости ты меня! Что ж, будем как-то крутиться...
Раиса стала молчаливой, даже угрюмой. При всём её внешнем равнодушии, она была девушкой неглупой и не бесчувственной. Не могла забыть Вовку Карабанова, высокого, сильного, ей под стать, так крепко обнявшего её после пробежки, поджидавшего после занятий, провожавшего через парк... Потом, когда его родители ушли на целый выходной на огород за посёлком, приведшего её в дом и... Она даже не могла подумать, что он её не любит, что бросит, как ореховую скорлупку. «И как я забыла про всё, что в книжках написано, в кино увидено? Сколько таких историй уже было… Нет, только на своих ошибках учишься жизни…» – раздумывала она, давясь слезами. Теперь ей стало понятно, почему у неё нет отца, почему мама одиночка. Так вот и бывает... Все её мечты разрушились, институт, словно жертва взрыва, рассыпался в прах, студенческая жизнь, вместе с медалью, оказалась напрасной мечтой. Надо было искать работу, жалкое пособие скоро платить перестанут, а до нового ещё семь месяцев... Но кто её возьмёт на работу? Декретные платить потом год, а то и три. Рая впервые в жизни впала в уныние, плакала ночами, не видела выхода. Она иногда уходила в парк, пустой днём, садилась на скамейку над речкой и тихонько выла, словно скулящий щенок.
День выдался хмурый, но тёплый, собирался дождь, и Рая взяла зонтик на свою унылую прогулку. Дома всё поделала: убралась, приготовила обед, потёрла ягоды садовой земляники, которая росла у них на огороде возле дома. Ягод было всего-то стакан, но мама велела заготавливать витамины для малыша.
Река ровно катилась, завораживая взгляд, отражая только свинцовое, тяжёлое небо. Скамейка была подёрнута плёнкой утренней влаги, Рая натянула край куртки на спине пониже и села на самый край дощечки.
— Девушка, возьмите газету, я как раз дочитал...
Рая обернулась на голос. Небольшого роста, тощенький мужчина протягивал ей толстую, многослойную  газету. Лицо его показалось ей знакомым.
— Спасибо, – встала она, оказавшись на голову выше дарителя, взяла газету из протянутой руки.
— Не узнаёшь меня, Рая? Я сосед ваш бывший Юрка Воробьёв. Ну да, ты была маленькая тогда, я ж тебя на семь лет старше... А лицо твоё такое же почти, как в детстве, только покрасивело, конечно.
— А я сама смотрю и вижу что-то знакомое. Возьми полгазеты, присаживайся. – Они устроились рядом на скамейке. – Как тётя Паня? Дядя Лёша? Как ваш Славик? Где ты сам работаешь?
— И с чего мне начать? Вернее, с кого? Родители вышли на пенсию. Мамка на пять лет моложе бати, так они разом и стали пенсионерами, огородничают теперь. Сдали сразу. Я думал, наоборот, отдых их подлечит, а они свяли. Ну, это ж первый год безделья, может, втянутся. Славка после техникума по стройкам мотается, женился, так что в трёхкомнатной квартире теперь, считай три семьи: родители, Славка с женой, скоро и с прибавлением, да я в проходной комнате. Сам я институт окончил, профессия моя инженер-электрик, работаю на двух работах, зарабатываю на жильё. Славка всё надеется получить хоть комнату в общежитии, а мне надеяться не на что. Ладно, это всё такое же, как у всех простых людей.
— Женат, дети есть?
— Нет. Не обзавёлся. Вернее, собирался жениться, а невеста мне изменила с другом моим лучшим. Он должен был свидетелем на свадьбе быть, высокий, красивый, даже не удивительно. Вот так... А как ты, мама твоя?
И вдруг Рая, сама не понимая, как её понесло, рассказала ему всю свою короткую и, в общем-то, обыкновенную историю. Рассказала без слёз, без обид, даже без раскаяния, словно не о себе говорила.
— Раечка, ты не печалься. Всё равно самое главное в жизни – это семья. Ты теперь до конца жизни не будешь одна. Вот я получил своё высшее образование, неплохо устроился на работе, скоро и квартиру куплю, уже даже присмотрел по своим средствам, а пусто мне в жизни, скучно. Видишь, какой я, неказистый, некрасивый. Девушки на меня не смотрят даже, а ведь пора семью заводить. Был бы я женщиной, родил бы себе ребёнка. А институт ты потом одолеешь, заочно поступишь. Не грусти, Рая, ты такая!.. 
— Какая?
— Красивая! И умная, и порядочная. Что в любви ошиблась, так это тебе с парнем не повезло – много таких... пустопрахов. Они только о себе думают, ни за что не отвечают.
— Спасибо, Юрочка. Мне даже легче стало. Вот мама меня тоже не осуждает, знает, что я не гулёна какая-нибудь, но сильно за меня переживает и себя винит. А у неё сердце больное. Ладно, Юра, придётся как-то жить. А ты, почему не работаешь? Гуляешь не во время...
— У меня сегодня вторая смена на заводе. Там потом и на дежурство в охране останусь. Стараюсь свежим воздухом подышать, пока есть время. А от прогулки проголодался. Пойдём в кафе? Тут неплохая стекляшка в парке, они как раз в десять открываются.
— Ой, не могу.
— Почему это?
— Денег нет, в кафе ходить.
— Ну, вот придумала! Я же тебя приглашаю! Угостить тебя хочу. Пойдём, Раечка, не стесняйся, не бросай меня!
— Я тебя не брошу, пойдём.
Они долго сидели в кафе, неторопливо поклёвывая салат и куриное мясо с картофельным пюре, пили сок. Главное, не могли наговориться. Эта встреча словно в один миг излечила Раин токсикоз – она впервые ела с аппетитом. И очень Рая удивилась тому, что свободно и откровенно могла разговаривать с этим, почти забытым человеком, чужим мужчиной. Но, будучи в натянутых отношениях с одноклассниками из-за своей громоздкой комплекции и убого положения дочки матери-одиночки, она не имела подруг. С ней охотно подружились бы две девчонки из класса, но она от них отдалялась, потому что они были развязными, грубыми, курили, гуляли и даже выпивали с более взрослыми ребятами. Коринка говорила, что Рая сексуальная, что её приятели не прочь с ней водить компанию, Ленка тоже поддакивала, подзуживала, но Рая поняла, что они вязались к ней, подстрекаемые парнями из их окружения, и отрезала все попытки втянуть её в их общество.
— Мне развлекаться некогда, я учиться хочу.
Потом обе неудавшиеся подружки, увидев её осенью с животом, громко смеялись вслед: «Доучилась наша цаца!»
Но это будет потом. А сейчас Рая смотрела в лицо Юрию и думала: «Какой он приятный, добрый, внимательный! Какую ещё красоту искать в парне, когда он так смотрит, так слушает? Ростом маловат, но ведь есть же мелкие девчонки, зачем им высокие? Хороший человек, настоящий...» Она видела, что тоже ему симпатична, что его слова о её красоте не просто желание ободрить, поддержать, а вправду, она ему нравится.
Юра взглянул на часы, вздохнул и с нескрываемым сожалением заметил, что ему пора на смену, надо ещё домой забежать, переодеться. Они тепло попрощались, и Юра, придержав её руку, заглянул в глаза и попросил: «Давай встретимся снова. Завтра, здесь. У меня до конца недели вторая смена». И всю неделю они встречались по утрам, а следующую по вечерам. И в конце месяца Юра позвал её замуж, объяснив свою поспешность тем, что хочет, чтобы никто не усомнился в том, что ребёнок его. Рая была счастлива, любима и сама полюбила жениха.
В конце марта Раиса родила мальчика. В роддоме ребёнка прозвали Богатырь из-за рекордно большого веса:  четыре кило двести грамм и роста – шестьдесят сантиметров. «В маму сын, не в папу», – посмеивался медперсонал, иронизируя над мелким мужем роженицы. Но Рая знала, что её сын и в маму, и в папу. Рая была записана по отчеству Петровна и, какой-никакой был её отец, а сына назвала в его честь.
Юра очень любил и её и мальчика, даже, вопреки Раиным наставлениям, баловал, всё ему позволяя. Была у Пети нехорошая привычка ломать, развинчивать всё, что попадало ему в сильные и ловкие ручки. Все машинки были без колёсиков, грузовички ещё и без кузовов, заводные игрушки зияли расковырянным нутром, с выпавшими шестерёнками, болтиками и гайками... Калейдоскоп стал пустой картонной трубкой, мячик испустил дух... Рая, обвив тело сына крепким объятьем, присев перед ним, смотрела  в его светло-карие глаза и внушала, что так нельзя, что игрушки делали люди для игры, для радости, а он калечит такие хорошие вещи, но хотя Петя и кивал понимающе, а, забравшись в угол с очередной жертвой, с упоением её терзал.
— Рая, не обращай внимание, перерастёт! – увещевал её Юра. – Он, наверно, изобретателем будет, так ему интересно устройство механизмов.
— Не приноси ты ему новые игрушки, не трать зря деньги! Нам ещё кредит за квартиру два года выплачивать!
Но муж не мог удержаться, потому что мальчик бурно радовался каждому подарку, крепко обнимал папу за шею, целовал его щетинистые щёки и говорил дорогие слова: «Папочка любименький мой! Спасибо тебе!»
Осенью Пете в первый класс идти, а Рае снова рожать. Семь лет не получалось у них с Юрой завести общего ребёнка, и вот – радость в семье! УЗИ показало двойню, двух мальчиков.
— Юр! Я девочку хочу!
— И что? Будет тебе и девочка!
Но человек предполагает, а судьба... По-своему распорядилась судьба: умерла Рая на родах. Мальчики родились хорошие, здоровые, а у их мамы почки отказали, и ничем ей медицина не смогла помочь. Юрий впал в полнейшее уныние.
Вот так бывает на свете, Раина мать Нина Павловна всю Раину жизнь сердце лечила, а пережила дочь. И в этот раз её откачали. Она Бога благодарила, что не умерла, хоть жить не хотела, а внуков надо было поднимать. Юра забрал тёщу-пенсионерку из больницы к себе, в ноги ей поклонился, попросил о помощи.
— Юрочка, сынок! Что ж ты меня просишь-то! Я только и осталась жива для сироток наших!..
Сложные девяностые как-то пережились. В двухтысячном Нина Павловна умерла, тихо, мирно, дома во сне. Пете исполнилось одиннадцать лет, Саше и Валере по три года, в садик пошли. Воспитательница в детском саду, маленькая, худенькая Яна Игоревна поглядывала на Юрия с сочувствием и лаской, но он и замечать ничего не хотел, Раин образ затмевал всех. Юра стал платить соседке Наталье Ивановне за присмотр старшего сына: Пете надо было открыть дверь после школы, подогреть тарелку супа и проследить, чтоб он сел за уроки, а малышей Юра забирал из садика и всё в доме делал сам. Вторую работу пришлось оставить, но тёщин домик он давно хорошо отремонтировал и, после переселения Нины Павловны в квартиру, сдавал квартирантам, что существенно пополняло бюджет семьи. Сначала было трудно без женской заботы, но Юрий втянулся, и время побежало.
Иногда, про себя, Юрий называл Петю Кукушонком по девичьей фамилии матери, когда сердился на него. А сердился всё чаще. Ему очень больно было видеть, как старший брат раздаёт малышам тумаки, как не желает поиграть с ними, хотя те его сильно любят и очень радуются ему. Петя был с заметной ленцой, становился всё более  грубым, неуправляемым. Он вырос в трудного подростка, начал водить компанию с курящими, наглыми ребятами. Юра терзался. Надо бы побольше внимания и времени отдавать пареньку, но забота о младших, множество домашних дел – всё это не давало возможности для пристального внимания к старшему сыну, для его углублённого воспитания. Никогда, ни единого дня, Юрий не думал о Пете, как о пасынке, иногда ловил себя на мысли, что первенца любит даже сильнее, чем близнецов, но не удивлялся своим чувствам, принимал их, как должное. И во всём, что происходило с подростком винил только себя.
В четырнадцать лет, слава Богу, не успев получить паспорт, Петя попал на учёт в милицию (тогда ещё не полицию). Дело было такое: компания подростков оккупировала подвал соседнего дома, а в холодный февральский вечер туда забрела бомжиха, пьяница Катька, известная всем в округе. С улюлюканьем, матерной руганью мальчишки вытащили её, пьяную до бессознания, наружу и начали бить, хохоча и всё более зверея. И убили. Двое старших по возрасту попали в колонию, а трое, с ними Пётр, стали объектом пристального внимания правоохранительных органов. Чуть попритихнув, Кукушонок стал скрытно злым, всё норовил исподтишка сделать какую-нибудь пакость: то обшарит карманы отца в одежде на вешалке, то опустошит холодильник, унесёт продукты дружкам, то пропадёт на ночь... А, повзрослев, совсем перестал учиться, кое-как выпихнулся из школы после девятилетки, но ни учиться чему-либо дальше, ни работать не хотел. Это мучило Юрия, но в последнее время ему стало страшно: у парня стали водиться деньги.
С этого времени Петя перестал напиваться, стал совсем замкнутым, не разговаривал в семье, а только бурчал, ночевал и исчезал на весь день. Ему исполнилось восемнадцать, и Юрий ждал, что парня призовут в армию, очень надеялся на это, ожидая, что там его научат дисциплине и ответственности.
Два года армии мало изменили сына. Он попал в часть, охранявшую какие-то секретные склады, сразу отличился дракой с «дедами» – старослужащими, неоднократно получал взыскания и еле дотянул без серьёзных последствий до конца службы. А вернулся со шрамом на правой щеке и неукротимой злобой во взгляде. Через месяц, гуляя каждый вечер в ночном клубе (откуда деньги брал?), он сказал отцу:
— Ты, батя, квартирантам откажи, я буду в бабкином доме сам жить!
— Что ты, Петруша! Мне надо ребят поднимать, учить дальше! На одну мою зарплату мне всех не вытянуть. Теперь вот болею, горстями таблетки пью, лекарство дорогое... А помру? У них же ничего за душой! Пока дорастут до профессии... Нет, сынок, нельзя нам без домика. Разве ж тебе тесно? Отдельную комнату занимаешь.
— Ага, через тебя хожу – спишь в проходной. Ни друзей не привести, ни тёлку... Ты сам знаешь, дом мой. Ты мне кто? Никто, чужой дядька. Думал, не знаю? Нашлись добрые люди, всё рассказали. Так что не нарывайся, дядя Юра, две недели тебе даю, решай вопрос.
Но не люди, а бедная его покойная бабушка нечаянно раскрыла эту тайну. Сразу после переезда бабули в их квартиру, забирали они с отцом вещи из её домика. Петька заприметил обшарпанную шкатулку, припрятал её от бати, надеясь, что там деньги или что-то ценное, а нашёл только письма – видимо, ответы на её письма подруге, где та в одном высказывала своё сочувствие ей и Раечке, а во втором радовалась, что встретился девушке такой хороший человек, стал мужем и отцом приёмышу. Теперь он смотрел в лицо отчима с наглым, победным торжеством. У того обида захлестнула душу! Юрий отказал квартирантам, Пётр ушёл в бабушкин домик, а отец, переживающий своё горе, попал на операцию и через три месяца умер.
Саша и Валера, теперь круглые сироты, по непонятному им пути попали под опеку к старшему брату.  Он, оставаясь прописанным в квартире, с полгода почти не появлялся у них. Придёт, всё осмотрит, молча сунет ничтожную сумму на пропитание, не спросит даже, как им живётся, что с учёбой, и пропадёт на пару недель. Но вдруг стала соседка Наталья Ивановна замечать, что зачастил опекун в квартиру, а с ребятами непонятное стало твориться, такие хорошие были, добрые, общительные, а теперь мало выходят из квартиры, школу пропускают... И – как гром с ясного неба – заметили люди, что стали мальчики наркоманами! Тогда соседка и поняла, и с другими бабушками это обсудили: сам Петька связан с торговлей  этой заразой, и братьев на неё подсадил. Три старушки пошли в опеку, всё рассказали и о своих наблюдениях, и о подозрениях. Их вежливо выслушали, приняли заявление, но никто не пришёл, ничего не проверили, сколько ни напоминали бабули, звоня по телефону. Поняли: тех чиновниц купил Петька.   
За год сгорели мальчишки, может быть, и жалобы соседок ускорили этот процесс.  Даже шёл слух, что ребята  нарочно дозы увеличили, чтоб уйти к папке с мамкой. А может, и кто-то эти дозы превысил... Ничего не докажешь, когда большие деньги дело решают. И стал Петр владельцем квартиры и всего имущества отчима. Компания у него была страшная, бритоголовая, обвешанная золотом,  говорят, бандитская. Теперь и Петр ездил на крутом джипе, носил на толстой цепи тяжёлый золотой крест, на пальце кольцо с печаткой.
Наталья Ивановна с великой горечью, со слезами говорила бабушкам:
— Читала я внукам сказку про кукушонка, какой всех братиков из гнезда повыталкивал. Так Петька, хоть по имени Петух, а и есть тот самый кукушонок, такое же совершил. Ну, почти, как в той истории! И самое страшное, нет на таких никакой управы!
Она даже и подумать не могла, насколько близко сходится всё в жизни и в природе: не знала она, что Пётр не родной сын Юрия, что принесено кукушиное яичко в его гнездо, не знала и девичью фамилию Раи – Кукушкина, а выходит, пометил Бог шельму – истинный кукушонок разорил семейное гнездо. А Петр не знал, что отец его кровный живёт в двух часах поездки на машине от него, что спился, выгнан женой из квартиры. Не знал он и того, что есть у него ещё брат и сестра, но никогда ни они о нём, ни он о них ничего знать не будут, а его родную по отцу сестру совратит его дружок по компании и бросит беременную, как когда-то его отец прекрасную, чистую девушку Раю.
А в далёком, не ведомом здешним жителям сибирском селе, бабушка перечитывала своим внучкам письмо дорогой, ушедшей из жизни подруги: «Думала я, Катюша, одно горе мне осталось, одна беда непоправимая. Но Бог мне дал зятя – светлого, доброго человека. Он всего себя отдаёт детям, всем троим, не отделяет Петю, а любит, как родного. Я слабая стала, но чем дальше живу, тем спокойнее. С таким отцом детям остаться не страшно. Я вообще думаю, что есть настоящие люди, настоящее добро. Зла много, но и оно даётся нам, чтобы возненавидеть его и всеми силами не допускать до себя и до других. Я заканчиваю жизнь, но Юрочка мне подарил в старости веру в хорошее. Прощай, моя подружка, живи долго и счастливо. Твоя Нина».