Валентина Пашинина Обстановка в Европе

Глава 3
Обстановка в Европе накануне приезда Есенина

Революции в Европе, как о том мечтали и планировали большевики, не произошло. Почему? Столько приложили усилий, столько организовали в капиталистических странах "ядер", так называл Ленин Коминтерны, столько российских богатств переправили в капиталистические страны на перманентные революции, и все напрасно?
 Есть такое объяснение:
"В 1921 году, по самым оптимистическим подсчетам большевиков, Коминтерн, созданный для экспорта революции, насчитывал до полутора миллионов человек, в то время как Амстердамский Интернационал профсоюзов объединял 22 млн. Коминтерн, возглавляемый Зиновьевым и Бухариным, в 1922 году, пытаясь найти пути влияния на рабочее движение Запада, предложил провести Всемирный рабочий конгресс". Но найти общий язык с демократическими лидерами без помощи латышских стрелков, ВЧК и красноармейских частей Тухачевского большевикам не удалось.
Жесткий отказ пролетариата капиталистических стран сотрудничать с большевиками ставил крест на их планах мировой революции. Отказ международного рабочего движения сотрудничать с большевиками в осуществлении их глобальной цели — это была фатальная катастрофа. Карл Радек объяснял это тем, что в памяти пролетариата Запада были еще свежи воспоминания о "морях крови", о "горах трупов", о "всемирном разорении, принесенных войной и революцией".
В Германии еще свежи были воспоминания о злодейском убийстве Розы Люксембург и Карла Либкнехта, и немцы знали о том, что к этой трагедии руку приложили большевики Москвы, в частности Карл Радек, потому и бежал из страны (из Германии).

Еще одно небеспочвенное объяснение:
"10 апреля 1922 года в Генуе состоялся Конгресс, где впервые дебютировала советская дипломатия. В основе лежали те же принципы: маскировка истинных намерений — за гуманными лозунгами вынашивались планы мировой революции и мирового господства. Большевики предложили мировому сообществу программу экономического сотрудничества и разоружения, а в то же время в маленьком курортном городке Раппало шло соглашение с Германией. Активная "борьба за мир" не помешала советскому дипломату Чичерину подписать 16 апреля заранее подготовленный договор".

И все-таки не это было главное. Революции всегда кровавые, и в памяти людей, конечно, свежи воспоминания. Так и должно быть, пока человек жив, он обязан помнить. И это благо — зло должно быть наказуемо. Но договор с Германией еще не содержал угрозы, во главе Германии еще не стоял кровожадный Гитлер. Главное было в том, что на Западе "Протоколы" издавались многомиллионными тиражами с 1919 года, читали их на разных языках по всему миру. Вот тут и вспоминаются мудрые слова Генри Форда, который внимательно изучил "науку обморочивания людей", повел с ней решительную борьбу и потерпел поражение. Так ведь это Генри Форд! И тот уступил. Не чета скандалисту Есенину: "Я скандалил хорошо. Я за русскую революцию скандалил" (А. Воронский).
Гитлер через несколько лет окажется прозорливее, он начнет со школьной скамьи. С просвещения, как рекомендовал Генри Форд.
Рассказывает Солоухин: "Строго говоря, Гитлер и его движение возникли как реакция на разгул еврейской экспансии, как сила противодействия. Дальше медлить было нельзя.
С приходом к власти Гитлера "Протоколы..." были включены для изучения в школьную программу. Семья, нравственность, национальное самосознание были поставлены во главу угла. Даже в телефильме Юлиана Семенова (Лямсберга) со Штирлицем можно заметить, что характеристики государственных деятелей Германии начинаются фразой — "прекрасный семьянин". Он (Гитлер — Авт.) очистил от евреев все до одной газеты. Кто владеет информацией, владеет миром".
В нацистской Германии изучение "Протоколов сионских мудрецов" было поставлено на уровень государственной задачи. "Протоколы..." издавались огромными тиражами не только на немецком, но и на других европейских языках. Фашистская пропаганда упорно и настойчиво внедряла "сионскую мудрость" в сознание покоренных народов".

В мемуарной литературе Есенина часто изображают либо душевно больным, либо душевно неуравновешенным. Конечно, таким его показывают для того, чтобы убедить всех и подвести под роль самоубийцы, которую отвели ему по сценарию. Но физически и психически поэт был совершенно благополучен. О себе Есенин однажды сказал: "Я-то здоровый, я очень здоровый, это мир сошел с ума", — и в этом была своя правда. Физически болел нечасто, но политическая и социальная обстановка в стране и мире не прибавляла душевного спокойствия и расшатывала нервы. "Я нарушил спокойствие мира", — так цитируют Есенина. Но он сказал несколько иначе: "Я нарушил спокойствие граждан мира".
Все мировые религии призывают: "Не убий, не лги, не укради, не прелюбодействуй", — убеждают, что все люди братья…" и только одна религия (или секта) учит: "Отними, покори, уничтожь, презирай, заставь служить себе".
"Сионские мудрецы научили свой народ, что к владычеству есть два пути: рассеяние и деньги, точнее — золото. Не сеют, не жнут, не пашут, евреи оставили себе только одно занятие — собирать деньги. Предпочитают одну профессию — торг золотом и его обработку.
Обрабатывать землю — значит быть прикрепленным к земле, обладать ею — значит иметь отечество, его не унесешь. Золото и драгоценности — все уносили с собой. Законопослушные, они уходили спокойные, покорные и несли с собой самое дорогое, что у них было — детей и золото. Они и в Бабий Яр так шли, в Вечность".

С запрещенной в Советской России книгой "Протоколы Сионских мудрецов" Есенин познакомился сразу по приезде в Берлин, где жил с Айседорой в ожидании визы до середины июля. В Советской России было запрещено даже произносить название книги. Есенин и не называет ее, он попросту, "наивно" пишет из Висбадена 21 июня 1922 года:
"Германия? Об этом поговорим после. Здесь действительно медленный грустный закат. Никакой здесь революции быть не может. Все зашло в тупик. Спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы. Нужен поход на Европу".
Есенин сообщает об этом Илье Шнейдеру, чекисту, и не скрывает, что не только ознакомлен с запрещенной книгой, но и знает, кто такой он, Илья Шнейдер: "Нам кто-то здесь сбрехнул, что вы обкомиссариатились".
"Нужен поход на Европу". И это говорит Есенин? Можно подумать, что Есенин действительно ратует за революцию в Европе. Это говорит в его душе радость. Здесь, где "все выглажено, вылизано и причесано", в этой "прогнившей Европе" остановили нашествие. И, более того, погибнет любой "поход на Европу".
Как подействовала на него Сионская доктрина? В письме Сахарову пишет: "Если тебя обо мне кто-нибудь спросит, передай, что я пока утонул в сортире".
Не удивляйся, уважаемый читатель, всякий здравомыслящий человек, изучая "Протоколы...", непременно окажется в таком же моральном состоянии — словно посадили его в выгребную яму.
Из писем. Есенин — Мариенгофу и Шнейдеру:
"В Берлине я наделал, конечно, много скандала и переполоха. Все думают, что я приехал на деньги большевиков как чекист или агитатор".
"Скоро месяц, как я уже не пью. Дал зарок, что не буду пить до октября. Все далось мне через тяжелый неврит и неврастению, но теперь это кончилось".
И еще о себе: "Часовой механизм попортился". "После скандалов хочется к тишине и покою".
Вот и показывают Есенина в мемуарах психически больным, либо пьяницей и хулиганом. Конечно, в заказной официальной литературе именно таким надо было его выставлять — больным и неуравновешенным: мол, потому и покончил с собой. Есенин, в свою очередь, тоже часто писал о своем пьянстве, хотя друзья и родные знали, что пьяницей он не был, за этим словом скрывал совсем другой смысл. "Пьяная компания" на языке друзей Есенина означало, что Есенин жил в окружении агентов ГПУ. Это понимал Николай Клюев, когда писал о "беспробудном есенинском пьянстве", когда настойчиво умолял Есенина переехать опять к Айседоре.
Были еще письма Есенина, но они пока неизвестны. Вот здесь хочется вспомнить слова Ани Назаровой, подруги Бениславской, адресованные комментаторам творчества поэта: "Учитывая политическую обстановку, надо убрать из письма Шнейдеру место о "походе в Европу". Письма убрали тоже. "Чтобы в книге не было даже духа "репортажа из-под кровати", —  так рекомендовала Анна Гавриловна, и к ее словам прислушивались.
Не исключено, что скандалил и хулиганил Есенин, чтобы хоть както привлечь внимание общественности к документам, которые находились в России под строжайшим запретом. "Да, я скандалил, — говорил он Повицкому, — мне это нужно было".
Из письма: "Берлинская атмосфера меня издергала вконец". "Очень много думаю и не знаю, что придумать". Нашпигованный доктриной Сионских мудрецов, он размышлял, что лучше: исповедовать христианскую религию — религию аскетизма, воздержания, строгости нравов, послушания или принять другую религию — вседозволенности и золотого тельца?
"Не лучше ли фокстрот, со здоровым и чистым телом, чем вечная, раздирающая душу на Российских полях песня грязных, больных и искалеченных людей про "Лазаря"?
Конечно, в России главное — душа, которую на пуды меряют, но кому нужна эта душа в валенках, с грязными волосами и с бородой Аксенова?"

Пароход, на котором Есенин отправлялся в Америку, мало в чем уступал знаменитому "Титанику". Комнаты для отдыха, огромный коридор, каюта с двумя ванными комнатами.
Нью-Йорк и Бродвей, с морем рекламных огней и великолепием, перевесили чашу весов: "На что способен человек!" Три месяца в поездках, сопровождая Айседору в ее выступлениях, Есенин знакомился с жизнью и бытом американцев. Везде шло строительство в больших и малых городах Северных Штатов. Главное, что все создавалось для удобства человека. И создавалось быстрыми темпами: "Сила Америки развернулась окончательно только за последние 20 лет".
"Вспомнил про "дым отечества", про нашу деревню, где чуть ли не у каждого мужика в избе спит телок на соломе или свинья с поросятами, наши непролазные дороги и стал ругать всех, цепляющихся за "Русь", как за грязь и вшивость. С этого момента я разлюбил нищую Русь". Потом Есенин уточнит: "Зрение мое переломилось, особенно после Америки".
"Перед Америкой Европа показалась старинной усадьбой".
 Почему в России не произошло таких преобразований? "Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше". Представилось, что и в его России тоже скоро начнется такое же строительство, как в Америке. Большевики тоже закладывают в России фундамент индустриальной державы.
"Нужно пережить реальный быт индустрии, чтоб стать ее поэтом".
Так пришла мысль стать поэтом обновленной России. В Америке перечитал книгу Ропшина (Бориса Савинкова), которую знал и любил с юности, "То, чего не было".
"Герой романа увидел Русь необозримых, распаханных, орошенных потом полей. Русь заводов, фабрик и мастерских, Русь не студентов, не офицеров, не программ, не собраний, не комитетов — трудовую, непобедимую, великую Русь. И сразу стало легко. Он понял, что ни министры, ни комитеты не властны изменить ход событий, как не властны матросы успокоить бушующий океан. А комитеты, баррикады, хулиганство и провокация — только пена народного моря".
Трудно поверить, что это написано о другом человеке.
После скандала в Бронксе Есенин заболел и на какое-то время выбит из колеи. Потому книга, которую с юности считал "очень замечательной", легла бальзамом на душу, она полностью совпала с его мыслями и чувствами. Теперь он знал, что надо делать.
 "В нашем литературном строительстве (…) на советской платформе я предпочитаю везти телегу, которая есть". Хочется особо выделить слова "на советской платформе". Эта мысль вложена в уста чекиста Рассветова: "Лишь бы только советская власть". Никакая другая.
Автор такими словами закончил роман: "Он почувствовал, как на дне утомленной души чистым пламенем снова вспыхнула вера — вера в народ, в дело его освобождения, в обновленный, на любви построенный мир".
 Главу в поэме "Страна Негодяев" Есенин закончил с датой: "Нью-Йорк, 14 февраля 1923 г.". По возвращении в Россию часто читал друзьям, включал в свои выступления. Из всей поэмы только этот монолог Рассветова был опубликован при жизни в газете "Бакинский рабочий" — 29 сентября 1924 года.
"Да, я вернулся не тем", — это был ответ Троцкому, который предсказывал: "Воротится он не тем, чем уехал". Прозорливости в этой фразе нет, Троцкий знал обстановку в Европе и Америке. И агенты его работали добросовестно. Для него важно было знать, в какую сторону "переломилось зрение поэта". Есенин по возвращении в Россию написал правительству "отчет" — очерк "Железный Миргород" и свою программу, которую изложил кратко: "Я объездил все государства Европы и почти все штаты Северной Америки. Зрение мое переломилось, особенно после Америки".
"С того дня я еще больше влюбился в коммунистическое строительство". "Пусть я не близок им (большевикам) как романтик в моих поэмах, я близок им умом и надеюсь, что буду, быть может — и в своем творчестве".
В очерке Есенин объяснит, почему были сорваны их планы: "Элис-Аленд — небольшой остров, где находится карантин и всякие следственные комиссии по приезжающим. Оказывается, что Вашингтон получил сведения о нас, мы едем как большевистские агитаторы". "К нам неожиданно являются репортеры, которые уже знали о нашем приезде".
 Есенин дал понять, что американцев информировали раньше, чем они с Айседорой ступили на их землю. Не скроет от руководителей, что ему хорошо известны великие планы большевиков: "Бродвей — это что-то головокружительное. Этого нет ни в одном городе мира". И тут же с иронией: "С точки зрения великих планов эта улица тоже наша". А мог сказать, что с точки зрения великих планов Америка ведь тоже наша

Продолжение следует