Обуза

Мать лежала на кровати и ждала свою Дочь. Было уже светло и судя по детским голосам, доносящимся с улицы, время было уже к обеду. Дочь всегда забегала к ней, примерно, в это время. Но время для Матери тянулось медленно и тоскливо. Мать боялась тех минут, когда приходила в сознание. Забываясь короткими промежутками то-ли сна, то-ли бреда, она видела себя молодой и здоровой. Вот и сейчас она опять укачивала колыбельку с дочкой. Во дворе залаяла собака. «Цыть, Барсик, цыть, - грозила она, - разбуди мне дочку». Матери казалось, что она громко кричит на собаку, но из горла вырывались едва слышные звуки: - Ст..ст…
Очнувшись, она окинула взглядом комнату. Серые стены. Старый шкаф, телевизор. Всё то же. Всё ей давно знакомое и надоевшее до зелёной тоски.
Мать облизала сухие губы. Очень хотелось пить. Но до чашки с водой не дотянуться. Ничего, - успокоила себя Мать, - скоро придёт Доченька и напоит меня. Она старалась не думать о том, что дочь забежит к ней всего на полчаса, а все остальное время она опять будет одна. Будет лежать в однокомнатной квартире и слушать тишину. Хотя тишина приходила только ночью, а днем слышны были звуки жизни. Чужой жизни.
 Себя Мать живой уже не считала, да какая уж тут жизнь, если не можешь пошевелить ни ногой, ни рукой. Корила себя за то, что никак не может отдать Богу душу и причиняет столько хлопот дочерям. Их у Матери две. Младшая, правда, живёт в другом городе, и навещать мать ей, наверное, тяжело. Все таки целый час на автобусе. Но, слава Богу, обе устроены хорошо, живут своими семьями, на земле. Скотину держат, огород, сад. Дома у них хорошие, добротные.
Вот бы умереть в таком доме, - мелькнула мысль у Матери, но она тут же с испугом отогнала её. У старшей и у младшей по четверо внуков. Своих забот хватает. А тут еще она, обуза.
И снова впав в беспамятство, она видит себя молодой, в деревне, на сенокосе. Девчонки её тут же бегают, хохочут. А Мать беспокойно оглядывается, не затерялись бы. Ау, доченьки, - зовёт она. Голова мечется по подушке. – Ау,– шепчут пересохшие губы, - ау...
Послышался скрежет замка. Мать встрепенулась: - Доченька пришла.
Дочь зашла в квартиру, и с тайной надеждой взглянула на мать. Но тут же постаралась скрыть разочарование: мать смотрела на неё любящим взглядом.
- Ну вот, хорошо выглядишь, - фальшиво похвалила она Мать. – Сейчас покормлю тебя и побегу, надо Ринатика из школы забрать, а Луизу в танцевальный отвести.
Мать молчала. Она уже давно отучилась разговаривать, да и с кем поговоришь, с тишиной что ли. Она не упрекала дочь, просто умоляюще пыталась поймать её взгляд, говоря глазами: побудь со мной подольше, расскажи как там у вас дела, как живёте, пообщайся со мной, не бросай.
Но Дочь, отводя взгляд, торопливо совала в рот матери таблетки.
- Забери меня к себе. Я не хочу оставаться здесь одна. Мне страшно, – она умоляюще сжала руку дочери. Вернее ей казалось, что она сжала. На самом деле пальцы только слегка дрогнули и Дочь постаралась не заметить этого робкого движения. Она, не глядя матери в глаза, быстро и ловко обтерла её, перевернув на спину, поменяла на ней белье и помыв руки деловито сказала: - Ладно, я пошла. Завтра загляну.
Хлопнула дверь, заскрежетал замок.
Дочь выскочила из подъезда. На скамейке сидели две соседки.
- Добрый день, - приветливо поздоровалась Дочь.
- Добрый, - кивнула первая соседка, и поинтересовалась: - Ну как там мать, держится?
- Держится, держится, - торопливо сказала Дочь, ускоряя шаг.
- Ну дай бог ей здоровья, - крикнула ей вслед вторая соседка, и повернувшись к первой сказала: - Хорошая дочь. Каждый день к матери бегает, не забывает.
- Вот именно что бегает, - сказала первая, - а забрала бы к себе и бегать не надо и матери легче стало бы. В своём доме да на свежем воздухе лучше, наверное, чем в этой панельной коробке. Глядишь и поднялась бы на ноги.
- А квартира то кому достанется? – поинтересовалась третья подошедшая соседка.
- Родственников много, - ответила ей вторая. – Одних внуков взрослых, считай, пятеро.
- А что не проведывают бабушку, мало что-ли она с ними малыми нянькалась?
- Ладно, - одернула их первая, -не судите, Бог им судья.
 Мать не слышала их разговора, она смотрела на закрывшуюся дверь и тихо шептала вслед: - Прости меня, доченька, за то, что я так долго живу, прости меня, - и маленькие слезинки из под прищуренных век, медленно скатывались по морщинистой щеке, капая на чистую простынь.