Валентина Пашинина Есенин и колхозы

Глава 6
Есенин и колхозы

Много разного в мемуарах Либединского, и все же, несмотря на их абсурдность, они заслуживают более пристального внимания. В расширенные и дополненные мемуары Юрий Либединский включил фрагмент, на анализе которого следует остановиться особенно обстоятельно. Рассказывая о последней встрече с Есениным, он пишет:
"Я, опираясь на одну из последних работ Ленина "О кооперации" и на недавние постановления правительства и партии, говорил о возможности другого, кооперационного, социалистического пути развития.
 Слово "колхоз" еще не было произнесено, но оно носилось в воздухе. Речь шла о переходе "к новым порядкам путем возможно более простым, легким и доступным для крестьянина". Именно эта сторона процесса больше всего интересовала Есенина. Он вставлял в наш диалог вопросы о том, что предстоит пережить крестьянину при переходе к социализму, насколько мучительно отзовется на крестьянине этот процесс перехода, какими душевными изменениями ознаменуется для крестьянина этот переход…
И вот, когда мне пришлось нести на плечах гроб Есенина, я все вспоминал эту последнюю нашу встречу у него дома, наш горячий спор и милое, полное искреннего и самозабвенного волнения лицо его: ведь спор шел о самом для него дорогом — о судьбе родины, о социализме, о пути родного ему крестьянства".
 Сцена эта тоже вымышлена, но зачем-то была включена Либединским в воспоминания. Думаю, затем, чтобы, наконец, была понята закономерность и предопределенность судьбы и гибели Есенина. Это — подсказка, ниточка, которая поможет размотать клубок лжи.
Юрий Либединский только слегка изменил время действия и обстановку: не в "порядливой квартире" Софьи Толстой шел этот разговор, а на съезде партии. Судьбу Есенина решали на ее XIV съезде в декабре 1925 года в строгом соответствии с ленинской инструкцией. А в инструкции говорилось:
"На съезде партии устроить секретное совещание всех делегатов или почти всех по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и Ревтрибунала… Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществить их самым энергичным способом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут".
Конечно, ленинская инструкция от 1922 года была разработана не по поводу Есенина, а по поводу уничтожения религии и изъятия церковных ценностей. Но инструкция всегда была для большевиков руководством к действию и при жизни Ленина в подавлении крестьянских мятежей, и потом во всех сложных вопросах строительства новой жизни: в годы индустриализации, коллективизации, ликвидации церкви, в годы великого переселения народов Кавказа в 1944 году.
Так будет и в год Великого Перелома, в 1929 г.
XIV съезд — первый без Ленина, на котором утверждали идеи вождя, ленинские планы, его заветы. И, конечно, пользовались ленинскими указаниями, ленинскими инструкциями. "Мы сделали политическую революцию, теперь должны сделать экономическую и культурную революцию, которая выведет Россию из патриархальщины, обломовщины и полудикости на современный уровень" (Ленин).
На XIV съезде партии стоял один из самых важных и сложных вопросов строительства социализма — вопрос "о социалистическом пути развития деревни", о коллективизации. Иначе говоря, о революции в деревне, о "раскулачивании" и "раскрестьянивании". Какими методами и темпами следует его, социализм, строить, ясности не имел никто. Сколько было речей — столько было мнений.
Бухарин говорил: "Процесс создания капитализма был стихийным (капитализм не строили, а он строился), процесс строительства коммунизма является в значительной степени сознательным, то есть организованным процессом… Мы пойдем медленнее в своем развитии, но мы все же будем неуклонно идти вперед".
Сталин выдвинул курс на обострение классовой борьбы. "Нигде еще в мире не бывало, чтобы громадная, отсталая страна превратилась в индустриальную без ограбления колоний, без ограбления чужих стран или без больших займов и долгосрочных кредитов извне" (т. 9, с. 173). Он повел страну своим, сталинским курсом: для этого всех крестьян сделал крепостными при земле, а треть населения превратил в рабов на великих и малых стройках социализма.
Этот курс требовал тщательной подготовки, но осуществлять его надо было в самые короткие сроки, "ибо длительного применения жестокостей народные  массы не вынесут". А жестокости предстоят великие. Без них революций не бывает. И, чтобы скрыть от народа последующие изуверские действия, применяли свой жаргон. Бухарин называл эти действия "эластичными" (умение быстро перестраиваться, приспосабливаться), язык — "социологическим". А чтобы читателю стали понятны большевистские термины "раскулачивание" и "раскрестьянивание", следует напомнить еще один термин — "расказачивание". По поводу этого термина в 1919 году вышло постановление большевиков о полном уничтожении казачества на Дону. Ленин так и требовал: "Убивайте всех казаков без исключения и без разбора".
(По другим сведениям, эти слова приписывают Я. Свердлову.)
Понятно, что "раскулачивание" предполагало уничтожение кулака как класса, но зачем понадобилось "раскрестьянивание"? Преподавая в школе "Поднятую целину", я не сразу поняла, почему коммунисты Гремячего Лога не давали возможности Титу Бородину засеять лишнюю десятину пустовавшей земли. И силы у него были, и возможности, и он вполне логично заявлял, что тем самым большую пользу приносит советской власти. А советская власть в лице коммунистов Давыдова, Разметнова, Нагульнова всячески препятствовала этому.
Позднее ответ был найден: вся политика большевиков сводилась к одному — чем безнадежней положение народа, тем легче проводить намеченные преобразования. Чем хуже будет положение крестьян, тем легче совершить революцию. Отсюда родился лозунг: "Чем хуже — тем лучше!"
Ленин учил: "Хлебная монополия (…) является в руках пролетарского государства, в руках полновластных советов самым могучим средством учета и контроля. Это средство контроля и принуждения к труду посильнее законов конвента и его гильотины".
И средство для подавления всякого сопротивления есть — это хлебная монополия, хлебная карточка, всеобщая трудовая повинность.
Чтобы держать крестьян в определенных рамках, большевики ввели налог на всякую сельскохозяйственную продукцию и живность: есть в хозяйстве куры или нет, неважно — 200 штук яиц хозяин обязан сдать государству. Налогом обложили все и вся, в том числе и сады. Ежегодный налог с каждого фруктового дерева. А яблонька дает урожай не каждый год. Не имея возможности ежегодно сдавать фрукты государству, крестьяне вырубали сады.
Не знаю, был ли такой налог на крестьян введен в 1924 г. (Алексей Ганин в прокламации написал так: "Бесконечные реквизиции, бесчисленные налоги, облагается все, кроме солнечного света и воздуха".) Но Есенин об этом пишет в поэтическом письме сестре Кате:
Отцу картофель нужен. / Нам был нужен сад,
И сад губили, / Да, губили, душка!
Об этом знает мокрая подушка
Немножко… Семь… / Иль восемь лет назад.

Вспоминает А. Воронский: "Есенин возмущался тем, что за сапоги и несколько аршин ситца крестьянин должен отдать весь свой урожай. Мириться с таким положением дел он не хотел и собирался идти к Калинину искать заступы. От Калинина вернулся притихший и как будто потерявший что-то в родимых краях".
За годы войны и разрухи крестьяне основательно разорились, обносились. Не было промышленных товаров, одежды, обуви, инвентаря. К 1924 году все руководители понимали, что крестьяне не будут добровольно производить или отдавать излишки зерна. Продразверстку, которая буквально разоряла крестьян, обрекая их на голод, большевики уже в 1921 году вынуждены были заменить продналогом. Теперь излишки хлеба оставались у крестьян. А чтобы крестьянин не имел возможности возрождаться, большевики "изобрели ножницы" — так стали называть несоответствие стоимости промышленных товаров и продуктов сельского хозяйства.
"Структура цен ("ножницы") определялась как ключевое средство общественного накопления" (Коэн). И потому государство поспешало с преобразованиями в стране: планировались индустриализация, коллективизация, культурная революция. И все это ускоренными темпами.
 Революция в деревне будет разработана и утверждена на XV съезде партии, т.е. в 1927 году, но планы строительства социализма утверждались на XIV съезде, т.е. в 1925 г. Более того, на XIV партийной конференции в апреле, когда Есенин был на Кавказе, рассматривались важнейшие проблемы политической и хозяйственной жизни страны, в том числе вопросы о кооперации и о сельскохозяйственном налоге. Вот об этом и написал Юрий Либединский.
Эти вопросы особенно интересовали и беспокоили Есенина, от этих преобразований ничего хорошего для крестьянина он не ждал, потому и высказал свои соображения в стихотворении "Письмо сестре", которое было опубликовано сразу после этой партийной конференции:
Но сад наш!.. Сад…
Ведь и по нем весной
Пройдут твои Заласканные дети.
О! Пусть они
Помянут невпопад,
Что жили…
Чудаки на свете.

Обратите внимание на многоточие, смысловое расположение слов: "Что жили…" сделал боольшую, безнадежную паузу, пропустил целую строку после слова "жили" и, как всегда, с грустной улыбкой закончил: "Чудаки на свете". А строфой выше предупреждает сестру: "Мне жаль тебя. / Останешься одна, / А я готов дойти хоть до дуэли".
Нет, дуэли не будет. Не тот век, не те нравы. Партийным руководителям было ясно, если своим "Посланием евангелисту Демьяну" Есенин срывал важное политическое задание по уничтожению религии, то деревню на уничтожение тем более не отдаст. Потому и дело вели, опять же по ленинской инструкции, подбирая "умных и свирепых людей для травли".
Мы знаем некоторых: Сосновский, "родовская братия", пролеткультовцы, но, конечно, всех превзошел Николай Бухарин. Потом скажут, что Николай Бухарин санкционировал репрессии.
Следует уточнить: партконференция проходила в Москве с 27 по 29 апреля 1925 года, а стихотворение опубликовано в газете "Бакинский рабочий" 10 мая, то есть по свежим следам. И это еще не все. Опубликовано в бакинской газете 10 мая, но написано оно в Тифлисе, до 9 мая: "Здесь, в Тифлисе, на наших глазах писались эти мучительные стихотворные послания "К матери", "К сестре", "К деду" и их воображаемые ответы" (Т. Табидзе. Есенин в Грузии). Даты указывают, как пристально следил Есенин за всем, что происходило в стране, как мучительно переживал события.

Есть сведения, что на вопрос о Есенине Сталин якобы ответил: "Он мне не мешал". Но это далеко не так. Есенин мешал, еще как мешал! Мешал всем строителям новой жизни.
Все писатели объединились в группировки, союзы, общества, а он оставался сам по себе и, вопреки постановлениям и резолюциям партии, отстаивал право на свободу творчества. В партийном руководстве говорилось: "Критерием подхода к проблеме организации литературной жизни 20-х гг. было и остается для советского литературоведения положение резолюции ЦК ВКП(б) от 18 июня 1925 года". А резолюция требовала: "Как не прекращается у нас классовая борьба вообще, так она не прекращается и на литературном фронте". Есенин же всех поэтов, писателей, художников объединял, собирая под своды своего "Вольнодумца". И по аналогии с лозунгом "Вся власть Советам!" выдвинул свой лозунг — "Вся власть поэтам!" Одни видели в этом мальчишество, другие — хулиганство, а третьи — контрреволюцию.
Да и своей лирикой он просто срывал планы правительства! Патриотическими настроениями он поворачивал молодежь лицом к стране, к деревне. Это потом скажут: "Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна". И осудят интернационалистов и космополитов.  А в те годы пронзительная задушевная лирика поэта была несвоевременна, потому что готовились новые бои и новые революции: революция в деревне и культурная революция. А молодежь страны Советов в эти годы, забросив настольную книгу Николая Бухарина "Азбука коммунизма", вся обратилась к поэзии Есенина.
А песню "Ты жива еще, моя старушка?" буквально через неделю после создания пели в Москве и Одессе. Автора музыки тотчас забыли, музыку объявили народной. Автором был студент Московской консерватории Василий Николаевич Липатов, земляк Есенина, очень одаренный юноша, немало пострадавший потом "за Есенина" (Н. Обыденкин. Россия поклоняется Есенину… — Рязань: Узорочье, 2001). Так было во всех городах. Все точно с ума посходили. Объединялись в есенинские общества, читали его стихи, переписывали в заветные тетради, писали ему письма со всех концов необъятной страны. И какие письма! Вот одно из них:
"У нас очень много есенинцев — рабочие, женотделы, студенты, мещане, комсомольцы и даже пионеры… (У каждого сердце "есенинское"). Дорогой Сергей, помоги нам! Оживи нас!!! Если ты нам пришлешь свои стихи (книги), мы будем счастливейшими в мире! Пожалуйста, Сергей! Я за твой "Березовый ситец" последние брюки готов загнать"…
 А потом, получив ответ Есенина, совсем ошалел от счастья. И это не рядовой комсомолец, а комсомольский вожак города Николаева. Такой популярности при жизни даже Пушкин не имел! А после смерти Есенина скажут: "О Ленине так не жалели".
Конечно, Николай Бухарин мог прийти в бешенство, было от чего. Есенин увел за собой всю молодежь страны! Даже Максим Горький не выдержал, вмешался, прислал совет из своего "прекрасного далека" дать умный подзатыльник: "Талантливый, трогательный плач Есенина о деревенском рае — не та лирика, которую требует время и его задачи, огромность которых невообразима".
Как должен был реагировать на такие письма Бухарин? Обстановка в стране для партийного идеолога была далеко не простой и не легкой. После партийной чистки 1921 года многие партийцы, несогласные с политикой партии, выходили из партии сами, например, Василий Наседкин, побывавший в 1921 году на родине в Башкирии. Можно только предполагать, что услышал Василий Федорович на родине, и что он там увидел. Увидел, как на деле воплощается политика большевиков в жизнь. Но теперь, в 1924 году, все как будто менялось в лучшую сторону: в год смерти Ленина было принято в партию "четыреста тысяч от станков горячих — Ленину первый партийный венок", по словам Владимира Маяковского.
Видимость единства с народом была соблюдена, но Союз начал трещать по швам, потому что новое пополнение, в основном молодые люди, значительно отличалось в убеждениях от тех, кто ринулся в революцию в 1917 г. Они устали дожидаться мировой революции, и потому в 1925 году Бухарину пришлось много выступать с докладами, обращенными к комсомолу и молодежи, вразумлять, наставлять, доказывать, воспитывать ("Ленинское воспитание молодежи", "Комсомол, за углубленную большевистскую работу!", "Учительство и комсомол", "О работе комсомола" и другие).
С комсомольским вожаком из Николаева Бухарин поговорит особо. Поговорит и тотчас "перевоспитает". Марка Цейтлина, страстного есенинского почитателя, не стало — с новым именем он перешел в новое качество. Бухарин жаловался в письмах, оправдываясь, что его буквально затравили. Видно, потому и официальную статью о Есенине назовет прямолинейно: "Злые заметки". Всех пролеткультовцев настроил против него! "Многие критики не могли забыть "Москвы кабацкой" и наперебой упрекали Есенина в отсутствии выдержанной пролетарской идеологии". "Мужик, кулак. Он из тех мужиков, кто французскую революцию погубил", — говорили они про Есенина. "В то время в нашей прессе уже возникло пренебрежительное слово "есенинщина" (В. Мануйлов).
Понимал ли партийный руководитель хоть сколько- нибудь, каково приходилось Есенину от его травли?
Совершенно справедливо характеризует Станислав Куняев "банду лихой молодежи, страшной своей спаянностью, наглостью и полной беспардонностью как в человеческом, так и в литературном поведении".
К годовщине смерти Есенина Иннокентий Оксенов подготовил статью, из которой каратели печатного слова выбросили следующие слова: "Смерть Есенина — как чудовищный сон, кошмар, от которого нельзя уйти, нельзя проснуться. Как круги по воде расходятся и ширятся по миру отзвуки этой страшной гибели. Последствия этой смерти больше и серьезнее, чем можно было бы думать. Надломано много душ, перед многими снова встали во весь рост извечные "проклятые вопросы" о ценности жизни".
Уже готовилась бухаринская резолюция о зловредности поэзии Есенина. Ну, а дальше было то, о чем сказала в письме Есенину Галина Бениславская: эти люди сумеют не только физически уничтожить его, но и испортить то, что останется во времени после него. Есенина сузили до имажинистского кружка и наделили чертами не слишком образованного человека и поэта средней руки. Об этом сказал в свое время Георгий Свиридов:
"Сергей Есенин — это колоссальная фигура в мировой поэзии, а он был принижен ниже всякой меры сознательно. И мы с этим, к сожалению, смирились".

Продолжение следует