Без родины 2 - Глава 33

                ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
 
             Обучение на  курсах подошло к концу, нам остались  написать   дипломную работу. Отец Никодим назначил день, когда  на доске объявлений,  возле главного корпуса семинарии, вывесят  лист с перечнем  одобренных педсоветом тем. Хотя  от заочников осталось половина первоначальной группы, каждый  студент  нервничает, что  тем  будет мало, и «хорошую»  займет другой.  Поэтому, несмотря на раннее утро, все заинтересованные лица прибывают в епархию,  в том числе и я.
    Возле входа я вижу Александра Леонидовича. Его трудно с кем-то перепутать: несмотря на многократное обещание бросить курить, он не может расстаться с трубкой, и сейчас окутан облаком  дыма. Поздоровавшись,   я  с укоризной говорю:
– Мне кажется, что ты даже  перед рукоположением  выкуришь не меньше пачки табака!
– Я больше не стремлюсь в священство, как  при поступлении, – покраснев, говорит Александр Леонидович. – Так что,  необходимости  бросать вредную привычку, пока нет.
– А что не так  с идеей стать священником,  ты же  хотел? – спрашиваю я.
– За три года учебы в семинарии у меня появилось много знакомых батюшек. Теперь  я часто «ловлю» их на том, что они  подрабатывают «на стороне». Я хотел оставить журналистику и полностью  погрузиться в священнические обязанности,  но на деле выходит, что так  создам себе огромную  проблему.  Причем такую, какую, скорей всего, не смогу решить.  Ведь я должен буду объявить своей семье, что больше не смогу ее содержать, и из кормильца превращаюсь в обузу. Это нелегко, скорей всего, даже невозможно. Материальная сторона  очень важна! Голодая, откажешься не только от сана, но  и от Бога. Может быть, мне стоит остаться в  своем, привычном жизненном поприще? Тогда я не буду ввергать себя в искушения, преодоление  которых могу не выдержать.
– А откуда слухи, что  среди  священников нищета лютует? Возможно, искусственно прибедняются?
– Да кто ж его знает, почему так, – задумчиво говорит Александр Леонидович, – может, священников  много выпустили, или храмов  в излишке.
– Так по сравнению с дореволюционной Россией, храмов и на треть не восстановили! А народу в стране  добавилось, вдесятеро! Наоборот,  должно не хватать! – говорю я, беря благословение  у пробегающего мимо нас о. Николая, единственного студента  с «хвостами». Он  приехал не столько из-за дипломной работы, сколько из желания поймать «нужного» преподавателя.
– Ты, как всегда, суть  не понимаешь, –  доброжелательно улыбается Александр Леонидович, –  Где раньше обычные люди могли себя  показать, да и на других посмотреть? Только в церкви! К тому же образованных   было мало, а впитывать  культуру  массам  хотелось. Не все же, в гнилой  избе, да с лучиной,  быдлом себя ощущать. Поэтому  воскресный день, когда одевали  чистую одежду и шли всей  семьей на службу в церковь,  выглядел настоящим праздником. Чтобы участвовать в нем,  для этого не обязательно было верить в Бога. Достаточно состоять в  каком-нибудь сообществе (землячестве, рабочем союзе, крестьянской общине)  и разделять ее  ценности. Но теперь,  совсем другая ситуация. Граждане сами  устраивают себе праздники, когда и какие хотят,  общаются посредством социальных сетей. Таким образом, поход в храм из события, которое  ранее являлось  своеобразной  «отдушиной», теперь  превратился  в отбывание тяжелой повинности многочасового стояния перед иконостасом. Этакая обязательная  скучная «подать», которую   Небесный Царь  вменил в обязанность  верующим, обещая   после смерти  предоставление «гражданства» в Его царстве. Но у нас все равно нет никаких гарантий в том, что, как бы мы ни старались,  Бог не осудит нас и выполнит свое обещание. Лишь слабая надежда,  и та, страдающая от множества сомнений в правдивости картины мироустройства, противоречиво описываемой нам  святыми. Развитие материалистической науки терзает наш мозг различными версиями происхождения  всего существующего,  возмущает отсутствием простого и однозначного ответа на вопрос о бессмертии. Не тела, разумеется, а души. Ведь если существуют вселенные с другими физическими законами, значит, и  законы духовные там могут быть  другими! И в результате  мы опять приходим к возможному многообразию   богов и тому, что при множестве временных и  пространственных измерений  Рай может быть не только Христов.  И чтобы попасть в него, нужно лишь  дождаться  контакта с инопланетным разумом, который может дать нам  свою,  «продвинутую» религию, и нового, еще более «совершенного»  Христа.
– От твоих рассуждений у меня  в голове  сплошной туман, – вздохнув, говорю я, – по-моему, ты в ересь впадаешь!
– А ты что, веришь без раздумий? – испытывая меня  взглядом, спрашивает Александр Леонидович.
– Да. Я,  когда делаю что-то, что сообразуется с заповедями, чувствую  на сердце радость, а на душе спокойствие.  Веря, что Бог есть,  я облегчаю себе  существование  в  этом мире, полном неправды и горестей.  Без Христа  я  разрушусь  душой и  погибну  физически. –  Чистосердечно  отвечаю я.
– К той вере, которую ты описал, нужно иметь  талант  от рождения.  И вот представь себе, какой процент  населения его имеет?  Они-то, и ходят в церковь.  Но их мало, и  им  не нужно столько батюшек  и  храмов в сусальном золоте. Эти люди и так  пребывают на светлом празднике пасхи, с Христом и апостолами. – Говорит Александр Леонидович.
– Но ведь  у нас все время  появляются новые храмы, и старые восстанавливаются. Значит, это кому-то нужно! – возражаю я.
– Красивый храм  в России является  не признаком веры народа, а  атрибутом  самоиндефикации русской  нации.  Поэтому у нас   принято строить  храмы, нам при виде них спокойнее  жить.  Ты мне честно  скажи – люди, которые  финансируют храм,  в этом  твоем Настино,  ходят на службу? Наверняка нет! Ведь у нас можно, пожертвовав кучу денег,  не причащаться, но  считаться благочестивым, и после смерти быть отпетым по всем канонам. Но где здесь  вера? Однако  таких людей всячески поощряют, потому что  строительство храмов  выгодно отцам на приходах. Молитвенное делание они заменяют разного рода хлопотами, которые оправдывают их существование, а из пожертвований на «кирпичи»   начисляют себе зарплату. А ведь  это неправильно! – восклицает Александр Леонидович.
– Да, я и сам об этом думал. Но  ни к чему не пришел. Наверное, даже если спасется лишь  один прихожанин,  уже восстанавливали храм не зря! – говорю я, глядя, как к нам приближается  странно выглядящая  компания, состоящая из о. Корнелия  и  братьев Максима и Федора. Несмотря на  погожий  весенний день, о. Корнелий  несет над головой раскрытый зонтик, а братья  держатся за руки так, будто боятся, что их может сбить с ног ураганный ветер.  Я,  широко улыбаясь, делаю  шаг на встречу и прошу у о. Корнелия благословления, а у братьев – дружеского лобызания. Они не отказывают мне, но ответные чувства выражают  вяло. Это  не потому, что не рады встрече.  Наоборот,  рады, и очень, но выглядят уставшими, и  на более яркое проявление эмоций  у них нет сил.
– Я уже понял, куда ты клонишь! – Говорю я, возвращаясь  к Александру Леонидовичу, – хочешь сказать, что будешь  писать прошение на рукоположение только в том случае, если  церковь  пойдет  на реформу.  Разрешит  совмещать мирскую профессию с обязанностями священника. Тогда батюшки перестанут нуждаться в деньгах так, как  сейчас.  Что в корне изменит ситуацию в священнической среде  и остановит строительство новых храмов ради зарплаты. Но ведь тогда мы можем  совсем лишиться профессионального клира!
– Не лишимся.  У нас еще  есть «черное» духовенство, давшее обет монашества.  Нищета  должна   не отталкивать, а привлекать их к служению! – засмеявшись по только одному ему известной причине, говорит Александр Леонидович.
– Скажешь ерунду, и смеешься! Кого   в наше  время, и в России, может  привлекать нищета? – задумчиво говорю я.
– А я смотрю, ты парень  рисковый! –   отказавшись от дальнейшего обсуждения им же обозначенной проблемы, с улыбкой говорит  Александр Леонидович. Он наблюдает  за тем, как о. Корнелий и братья, крестясь с поклонами перед открытыми воротами, никак не могут миновать условную линию, отделяющую   епархию от остального мира.
– О чем это ты? – я не понимаю  последнюю  фразу Александра Леонидовича
– О том, что ты взял благословление  у о. Корнелия, – отвечает  Александр Леонидович, направляясь к калитке, – а впрочем, пустое, пойдем, темы уже вывесили.
    Я с недоумением пожимаю плечами и ступаю  за собеседником. Но к моему удивлению,   как только я  (пропустив вперед  Александра Леонидовича), прохожу    калитку, ясное солнечное небо  темнеет.  Тут же, словно без меня у них  был некомплект,  на территорию епархии проникают   о. Корнелий с братьями.  Максим и Федор направляются в ту часть семинарии, где ведется предварительная запись для желающих поступить на курсы,  а  о. Корнелий присоединяется к нам. Как и остальные члены нашей учебной группы, он принимается разглядывать небольшой белый листок в середине информационного стенда.
              Беззвучное  изучение списка  длится минут пять, затем начинается бурное обсуждение. Причем каждый из присутствующих громко выражает свои мысли, почти не слушая окружающих. Студентам  кажется, что, если  прокричать понравившуюся тему, ее можно  считать  «своей». Хотя  на самом деле, темы   за дипломниками  утверждает ученый совет,  и то только  после того, как  профильный  преподаватель возьмет желающего  под свое «крылышко».
          Стоящий рядом  о. Николай  во всю мощь своего голоса  без конца повторяет, что будет   писать об  аскетике. Не потому, что он в ней что-то понимает: по его мнению,  дипломника  будет «вести» сам митрополит. О. Николай считает, что  после  защиты на «отлично» (кто же  в епархии   рискнет  поставить работе под руководством  митрополита  меньше?)  дипломнику гарантирован перевод на «доходное» место.
    Я неожиданно  вижу  в бороде у о. Николая  запутавшегося майского жука. Надо же! Вроде  им рано летать,  кое-где снег еще лежит! Не удержавшись, я протягиваю руку, чтобы избавить  священника от жука,  заодно рассмотреть крупное чудо–насекомое ближе. Но, оцарапав мои пальцы щетинистыми лапками, жук  вырывается и улетает. Я провожаю его взглядом, но мое сожаление по поводу неудовлетворенного любопытства быстро проходит, когда я замечаю  в бороде   о. Николая еще жуков.
     Из жалости к пожилому батюшке, который может  испугаться, увидев живность  в своих седых волосах, я начинаю  стряхивать жуков на землю, резко проводя пальцами по его бороде.  О. Николай сразу замолкает, и  ошеломлённо смотрит на меня, при этом жестами прося, чтобы я прекратил свои действия.
     Жуки в бороде  сразу исчезают, и мне теперь трудно объяснить произошедшее    ни о. Николаю, ни Александру Леонидовичу, который тоже изумлен моим поведением.  К счастью, Александр Леонидович  все понимает, заметив, как  о. Корнелий  машет зонтиком. Им  иеромонах   пытается отбиться  от целой тучи летающих вокруг него   насекомых.
    Александр Леонидович, видя, насколько сильно  я страдаю от наваждения,  крепко берет  меня за руку и заставляет  отвернуться от  однокурсников. Мой взгляд обращается  на  отделанный мрамором фонтан, за пределами епархии уже  ставший притчей во языцех,  и сидящего возле него  монаха Заозерного монастыря. Он не проявляет интереса к тому, что  происходит  вокруг. С отрешенным видом  неторопливо перебирает пальцами длинные,  свисающие до земли, четки.
– Ежедневное молитвенное правило, на тысячу бусинок! – с уважением говорит о. Николай, тоже  глядя в сторону фонтана.  А  я вдруг замечаю, что на скамейку рядом с монахом   садится шестикрылый ангел в белоснежном облачении.  Это выглядит  красиво, фигуры в  белом и черном рядом, особенно на фоне каменистой пустыни, неожиданно образовавшейся у них под ногами.
– А почему монах не подошел к стенду? – спрашиваю я у Александра Леонидовича.
– Из смирения. Оставил   решение по  теме  на усмотрение зав. учебной частью.
– А разве пренебрежение правилами  для всех   не есть та же самая гордыня, только в более изощренном виде?
– Твой вопрос лукав. Если я отвечу на него, то нарушу заповедь «не судите, и судимы не будете».  Давай оставим этого  монаха в покое. Лучше я скажу  тебе, какую работу я  взялся бы писать. Определенно,  по литургике, преподаватель о. Никодим. – Говорит Александр Леонидович.
– А почему? – спрашиваю  я, мне тоже надо определяться,  и меня интересует критерий выбора, – тебя  же, как о. Николая, не мучают  карьерные вопросы! Или все-таки хочешь произвести на начальство приятное впечатление?
– Вот уж скажешь, так скажешь! – улыбается Александр Леонидович, – на самом деле мне неохота  долго собирать материал. О литургии написаны даже не тома – целые библиотеки! Нет необходимости проводить какие-либо исследования. Заходи в интернет, скачивай,  компилируй,  разбавляй  своими мыслями, и – готово!
  Я замечаю, что к монаху с четками спускаются еще несколько «крылатых» гостей.  Мне хочется туда, к ним, послушать  богословскую беседу.  Поэтому,  желая закончить наш разговор,  я спрашиваю у Александра Леонидовича:
 – А  есть тема, которая никому не нужна? Чтобы не пришлось  спорить о том, кто ее будет писать?
– Есть. По сектоведению.
– Тогда я беру ее, и  на этом все! – говорю я, собираясь сделать шаг  к фонтану.
– Да ты что! – говорит, удерживая меня за локоть,  Александр Леонидович, – это же заведомо провал. Больше тройки не получишь, и то, придется очень постараться!
– Это почему? – удивляюсь я, слушая в пол – уха.
– Потому что идеи сектантов прочно укоренились в русском сознании, и  ими «больны» многие священники. Тебе придется критиковать их заблуждения. На защите это будет выглядеть, будто  ты говоришь  нелицеприятное отцам ученого совета. Они  сочтут  твою  работу вызовом и критикой   их  мировоззрения. – Горячо восклицает Александр Леонидович.
– Например? – спрашиваю я, вновь проявляя  интерес  к словам Александра Леонидовича.
–  Да вспомни, сколько современных  сект  используют  идеи   Оригена! Но и в православии о них не забыли! Несмотря на то, что  на пятом соборе  его скопничество и труды признали ересью,  у него до сих пор много сочувствующих, особенно среди наших монахов.  Возьми хотя бы  учение о предсуществовании душ. Ориген в чем-то прав: если душа вечна, то она не рождается с человеком, а наследуется им в бесконечной последовательности миров.  Разве это не напоминает  реинкарнацию?
– Что же ты предлагаешь? Из оставшихся на курсе  только мы миряне, остальные церковнослужители. Для них «подходящая» тема и дружески расположенный преподаватель гораздо важнее, чем для нас. У них от оценки зависит многое, если не все, а нам, по большому счету, без разницы! Что ж я буду  мешать чьему-то счастью? Возьму, что никому не нужно, а там, как Бог даст!
– Ну, смотри! – пожимает плечами Александр Леонидович, –  а то, ведь можешь и по литургике  писать.
– Разве литургику не ты выбрал? – с недоумением спрашиваю я.
– А у о. Никодима, как  секретаря ученого совета, может быть несколько  дипломников, я спрашивал. Из наших этого никто не знает, поскольку  в  группе у него нет любимчиков.   Так что, соорудим  два прошения, и к нему:  так, мол, и так, батюшка,  не мыслим  диплом без вашего участия. Он, конечно, тяжко вздохнет: кому нужна лишняя морока?   Но не откажет. Монах все-таки!
– Не знаю, не знаю. Отношения у меня с о. Никодимом  сложные. Мне кажется, он меня недолюбливает. Если  идти к нему, то в последнюю очередь.
– Тогда  сделаем так, – предлагает Александр Леонидович, – поехали, я  покажу тебе храм, в котором сегодня служит о. Сергий, наш главный сектовед.  Дождешься окончания службы, подойдешь к нему, поговоришь. Посмотришь, что он тебе предложит. Если у него уже есть наметки к дипломной работе,  то, так тому и быть. Но ежели  ты ему совсем не нужен, тогда звони ко мне,  мы будем обращаться к о. Никодиму. Как бы он  к тебе не относился,  о. Никодим человек серьезный, и у его дипломников всегда хорошие работы.
–  Ладно, – соглашаюсь я, продолжая во все глаза  смотреть  на монаха, лицо которого окрашено блаженной улыбкой. Мне тоже хочется иметь такую же.  Но Александр Леонидович  так напористо  влечет меня к выходу из епархии, что ему невозможно сопротивляться..