Тринадцать и пятнадцать

      …вдруг остановился и замер. Мне послышался голос. Хотел тихонько пройти мимо, но другой голос отозвался. Девушка. И так четко ветер донес слова ко мне, - «Что же нам делать? Давай пойдем в море и утонем»
     Нужно было что-то делать ...сказать что-то ...сердце у меня взволнованно стучало, а ни одной разумной мысли не приходило в голову.
     Девушка остановилась и улыбнулась. От улыбки на ее лице засветилась каждая веснушка и на щеках появились ямочки. А у меня у самого в груди что-то приятно сжалось. Я еще не знал, что это место взрослые называют душой.
     Такую встречу ждал мой мальчишеский долгожданный августовский бархатный сезон. Любому ясно, что в глубине души она, одинокая, надеется встретить на морском берегу своего Грея. Даже если она думает, что никого не хочет там встретить.
     Что здесь не ждут счастье пожизненно до отупения, до смерти. Здесь радость - не крик, не увлечение, что искажает лицо, когда кричит сама, не зная: ненавидит его или готова полюбить. Здесь радость - дует с моря ветер, раскачиваются цветы, приносит прохладу, запах водорослей, шорох волны и покой, - вечный покой жизни.
     И ветер учит дышать, и море учит не спешить.

Как-будто искупался в ее окнах
небесных глаз на берегу, не случай
где лунный свет, бездонны волны,
она и встретила мою там душу.

А море день за днем меня целует,
и гладит солнце, и ласкает ветер.
Мне кажется,  любовь такую
я не променяю ни на что на свете.

А вечером холодное струящееся море,
и ветер, пение,.. Идет она, колдунья.
Не знаю: там мое лицо и слезы 
опять, иль брызги волн все в поцелуях...

Мне всего 15. А ей больше 13. Туда, где я, еще беззаботный подросток, повторял ей, простой сельской девушке о смысле жизни и необъятности Вселенной!      
     А может, уже стала взрослой, красивой женщиной, вышла замуж и живет своей семейной жизнью? Живет и даже не упоминает о том мимолетном приключении. Ведь сколько их в детстве было! Сколько всего такого проносится сквозь нашу жизнь!

Вот снимок: там август и море, косой
пробор мой, на солнце там выцвела челка.
Еще вспоминаю - тогда шел босой,
и ветер, песок,  и девчачьей - осой
сухая колючка. Летучая. Пахнет. Девчонка.   

И где-то уже тот лиман и окрестности грозы,
и Вилково, чудо-венеция, летом.
И падают груши из веток,
селедок дунайских привозы.
И чайка на фото зависла так четко.
 
Идешь. Там увидел, не спал в объективе
улов тех мгновений – мол, мелочь? - та банка
сметаны в тот день и на память заплывы,
и чтобы лишь позже, годами, уже раскусив, ты
в ладони крошил ту «чернушку»-буханку.
 
Мы с нею идем. И тот вечер уже невесомый.
и чайки, и море и наши тринадцать-пятнадцать,
и «SELGA»-приемник, и «ФЭД» как подаренный снова.
И август – не познанные нами, хотя и готовы
на снимке уже иль еще нам о счастье сниматься.

Больше никогда ее не видел. Она уехала... И я тоже...
     Пробежали года. Все растаяло. Юность, как весенний осенний сон, далекое похожее на мираж... Воспоминания давно уже затянулись прозрачной паутиной ностальгии. И только изредка, когда я катаюсь в лодке, я иногда ловлю себя на мысли, что мне все еще хочется встретить ее. Я с волнением вглядываюсь в лица всегда другие, такие же прекрасные, блестящие, и такие же беззащитные, как она тогда…
   
Так пишутся книги. Так звучат в голове стихи. Если это не происходит, - человек не найдет себе места, мается и будет падать вечно.