4. Мирта. Кольцо

Конкурс Копирайта -К2
Автор - Мирта



                Дар лесного царя.
 


          - Ещё десять лет назад я...
 
          Низкий голос ведьмы в ночной тишине прозвучал неожиданно и пугающе. Белобрысый солдат-юнец вздрогнул и посмотрел на пленницу, сидящую напротив. Их разделял пылающий костёр. Потрескивали дрова, взлетали искры, в отсветах пламени лицо ведьмы пугающе менялось: то прекрасная юная дева, то безобразная древняя старуха. Солдат поспешно опустил глаза: смотреть на неё — недолго и рассудка лишиться. А разговаривать старшой строго-настрого запретил. 
 
          Сейчас старшой спал, растянувшись сбоку от костра. А связанная по рукам ведьма выглядела вполне безобидно.
 
- Молчать, - на всякий случай проговорил парень. Голос сорвался и белёсые брови сердито сошлись в одну линию. Солдат с завистью взглянул на спящего товарища. «Ему хорошо, а мне как эту стражу продержаться? Ночь, кругом лес дремучий, того и гляди зверюга какая на спину бросится. Кроме нас, ни души, а тьма  как у чёрного козла под хвостом».
 
          Ведьма пожала плечами и скривила в лёгкой усмешке чувственные красные губы. 
- Знаешь, служивый, я бы и молчала. Сама не люблю вспоминать об этом, - сказала она со вздохом, глядя в безусое лицо караульщика. – Так ведь меня скоро не станет. Али не любопытно, как я ведьмой стала?
 
          Солдат не ответил. Проникновенный голос ведьмы лился в его уши, вытесняя жутковатые звуки ночи. В больших, казавшихся чёрными, глазах ведьмы отражался огонь. Печальное бледное лицо пленницы вызывало невольное сочувствие. 
 
          Ведьму звали Кармара. Завтра на центральной площади Лесограда, на глазах многочисленной толпы, палач сожжёт злодейку за чёрное колдовство. Прибудут пострадавшие жители окрестных деревень, чтобы свидетельствовать о кознях Кармары. Жрец брызнет на неё очищающую от скверны воду, которая вызовет на нежной женской коже волдыри и язвы. Впрочем, если Кармара окажется невиновной, очищение не должно причинить ей вреда. До сих пор ещё ни одна ведьма не смогла доказать свою невиновность. А коли виновата — гори! Гори, чтобы больше не возродиться, не вернуться к добрым людям со своими пакостями. Уж не пламя ли костра напомнило Кармаре о завтрашней казни и развязало язык?
 
          «Ладно, пускай брешет, - решил молодой солдат. - Всё не так хандрово. Того и гляди, засну. Да и не разговор это вовсе. Говорит-то она, а я всего только слушаю».
 
          Кармара будто услышала его мысли и заговорила куда увереннее:
- Ты не смотри, что я такая чернявая, да рослая — родом-то я из этих мест, из Тёмной пущи. Про деревню Лихомань слыхал?
 
          Солдат промолчал. Он старался не смотреть на Кармару, то и дело подкидывая хворост в костёр и наблюдая за пляской язычков пламени.   
 
- Ну и не говори. И так вижу — тутошний ты: волос белый, глаз серый, рост мелкий, кость широкая. У нас в деревне все такие были. Кроме меня. Деревня-то — всего дюжина дворов. За околицей речка малая. Вода в ней из-за родников даже зимой не застывала. Вокруг дремучий лес, вот как здесь.  Ещё, помню, несколько таких же деревушек  по лесу вдоль берегов нашей Незамерзайлы стояло. Люди деревья валили, зверя и птицу били, рыбу ловили, тем и жили. 
 
          Солдат ухмыльнулся.
- Тоже, невидаль. Здесь каждый, кого не спроси, в такой деревне рос. Правду говоришь — и я тоже. Только что речка по-другому называется. Все так живут. Да ещё излишки за Залесье продают.
 
          Ведьма злобно сверкнула глазами, но заговорила вполне миролюбиво: - Ну, да. Всё было у меня, как у всех. Спросишь, почему не люблю вспоминать то время? Да потому, что детство у меня было, не как у всех. Не позавидуешь. Всего десять лет назад я была затравленной девчонкой, глаз не смела ни на кого поднять. Отец меня  ненавидел, бил смертным боем и называл не иначе, как вражьим семенем или ублюдицей. Мать никогда не заступалась. Только глаза виновато опускала. Деревенские дети со мной не дружили, ведьмой обзывали. А за что? Какая я была тогда ведьма? Обычная девчонка. Работала за двоих: и по хозяйству, и по дому, и за младшими — во всём матери помощница. Старалась, похвалы ждала. Не дождалась. Так ни разу и не услыхала ни одного доброго слова ни от мамани родной, ни от другого кого. Слёз никому не казала, а сколько пролила их — одной мне ведомо. Ладно бы, уродиной была, так ведь нет — посмотри на меня!
 
          Кармара выпрямилась, расправила плечи, подчёркивая крепкие округлости груди под тонкой рубашкой. Толстые косы чёрными змеями шевельнулись от белой шеи вдоль рук до коленей. Кровь бросилась в лицо молодому солдату, влажно блеснули глаза. Он облизнул пухлые губы: «Эх, кабы не ведьма...» 
 
          А Кармара, будто не замечая, продолжала:
- Тот же волос, тот же голос, то же белое лицо. И глаза такие же синие, как тогда, и губы такие же алые. И ростом вышла, и фигурой. Когда пятнадцать стукнуло, я уже очень даже понимала, как хороша собой. Да что толку — никто из парней в мою сторону не глядел. Улыбалась я всем, а в душе ненавидела люто. Ай, как люто! Могла бы взглядом испепелить — всех пожгла бы! Нет, вру, не всех ещё поначалу ненавидела, - поправилась Кармара. - Нравился мне один парень из соседней деревни. В других-то деревнях всё равно не так зло, как в своей, ко мне относились. Им-то всёравнее. А этот, он тоже на меня посматривал. Я уже размечталась, планы строила. Почти перестала на отца обижаться — думалось, скоро к мужу съеду. Только и искала предлог, как бы в ту деревню сбегать, хоть одним глазком на милого глянуть. А он...
 
          Кармара бросила быстрый взгляд на своего стража: тот слушал, как завороженный.  В глазах недоверие и интерес. Ведьма низко свесила голову к связанным рукам, лежащим на коленях.
- Он завлёк меня в лес и...
Подняв на мгновение голову, отметила, как стражник напрягся в предвкушении интересного момента.
- Не знаю, как смогла вырваться от него, - сказала со скрытым злорадством. - Будто помог кто. Бежала, не разбирая дороги. Лес-то знакомый, возле деревни расчищенный от валежника и сухостоя.
 
Она ненадолго замолчала, подождала, пока парень разочарованно выдохнет и, резко  выпрямившись,  проговорила:
- Лучше бы не убегала. Лучше бы он. Потому что кто-то напал на меня в чаще.
 
Глаза солдата блеснули, дыхание участилось.
 
- Остановилась я, чтоб отдышаться, как вдруг удар сзади по голове, - дрогнувшим голосом сказала Кармара. - И свет померк. Очнулась — лежу на земле, платье порвано, тело болит, всё синяками покрыто. Как домой идти? Отец совсем прибьёт — позор-то на семью какой! Потом других дочек замуж не выдашь. Да и сыны будут замазаны бесчестьем. И тогда подняла я руки к небу и закричала так, что листья с деревьев посыпались:
- Силы небесные, силы земные! Услышьте меня! Помогите! Не хочу больше никого любить! Не хочу служить людям! Хочу, чтобы люди служили мне! Хочу, чтобы они меня любили! Нет — боялись!      
 
          Кармара  произнесла это громко, как заклинание. Тон её был зловещим и мрачным. Как будто ведьма не о прошлом рассказывала, а здесь и сейчас подмогу себе призывала. 
 
          Солдату показалось или на самом деле кроны наверху зашумели сильнее, пламя костра колыхнулось и чуть не погасло? 
 
          Спящий старшой зашевелился, но не проснулся. Только перевернулся на другой бок. 
 
          А Кармара насмешливо зыркнула на парня и продолжала, как ни в чём не бывало:
- В тот же миг всё вокруг потемнело, загудело. Меня сначала будто огнём опалило, потом мертвенным холодом обдало. Почуяла я запах палёной листвы и ещё чего-то. Странный это был запах, он и отталкивал, и привлекал. Ужас, обуявший меня сначала, сменился диким исступлением. Даже то, что надо мной надругались, показалось знаком: больше я не принадлежу ни своей семье, ни кому бы то ни было. Свободна! Больше неважно чужое мнение, не ранят чужие слова, не пугают никакие угрозы. Ожидание чуда, чего-то необыкновенного и всеобъемлющего заполнило меня от макушки до пят. И я снова закричала: «а-а-а-а!» Только теперь от переполнявшего меня восторга. И услышала в гудении листвы:
- Прими это в дар, дочь мрака! Да пребудет он всегда с тобой! 
И снова стало светло. 
«Принять дар или мрак? - подумала я весело. - От дара я бы не отказалась».
И вдруг услышала:
- Мяу!
Обернулась — позади, сгустком непроницаемой тьмы, сидела кошка со светящимися зелёными глазами. 
- Откуда ты взялась? - спросила я. - Не замечала раньше в лесу диких кошек. Или ты домашняя?
Кошка, не мигая, смотрела на меня. Я присела, протянула к ней руку. Она не шевельнулась. Тогда я погладила её гладкую холодную шерсть и услышала: «Мр-р-р, мур-р-р, мар-р-р-р, дар-р-р-р, дар-р-р». 
 
          Кармара пристально посмотрела на солдата. Бледное лицо и дрожащие руки стражника вызвали у неё злорадную улыбку. Солдат захотел прикрикнуть на ведьму, заставить замолчать, но не смог вымолвить ни слова. 
 
- Думаешь, я испугалась? - Ведьма усмехнулась. - Правильно думаешь. Конечно, испугалась. Почти как ты сейчас. Но ненадолго. Решила, просто почудилось. Где это видано, чтобы кошки по-человечьи говорили? Взяла её на руки, глянула в глаза и... меня как будто затянуло в беспросветный мрак звериных зрачков. Передо мной открылась диковинная картина: на сумрачной поляне под могучим дубом стоит кто-то огромный, непохожий на человека. Лицом к нему, спиной ко мне – девушка. Я совсем рядом с ними, но невидимая. Вижу его плащ из зелёных листьев, корону из листьев золотых в зелёных волосах, похожих на тонкие ветви. Коричневое лицо покрыто не кожей, а корой. И глаза. Глаза, как у кошки на моих руках — тёмно-зелёные, с овальными зрачками. Он смотрит на меня, поверх головы девушки, я слышу его низкий гудящий голос: «Ты моя. Моя. Моя!»
 
          Кармара перешла на громкий шёпот:
- И вдруг он делает шаг назад и исчезает, слившись с деревом. Только представь себе – как будто и не было! А девушка оборачивается. Она не в себе. С трудом узнаю в ней свою мать. Только лет ей, совсем как мне тогда. И вдруг я понимаю, кто я! 
 
          Повисла напряжённая тишина. Солдат уже долгое время сидел, не шевелясь и не сводя глаз с ведьмы. Костёр, не получая новых порций хвороста, осел, сник и вяло шевелил огненными язычками. Тьма за освещённым кругом сгущалась, наступала — уже не видно стало стволов, только сплошная стена мрака за спинами.
 
- Когда меня вытолкнуло обратно, я уже не была прежней, - еле слышно сказала ведьма, в упор глядя на солдата,  помолчала и вдруг прокричала, наклонившись вперёд:
- Прежней Кармарой!
 
          Парень вздрогнул, но не смог пошевелиться. Только глаза, казалось, сейчас выскочат из глазниц, да рот открылся в безмолвном крике.
 
- Малыш, ты в детстве боялся темноты? – спросила Кармара насмешлово. – А-а-а-а! Ты и сейчас боишься? Так вот, она пришла за тобой!
 
          Костёр громко выстрелил снопом искр, ярко осветив искажённое от ужаса лицо солдата и торжествующее – ведьмы. 
 
- Кшас! - позвала Кармара кого-то, обернувшись в чёрное никуда.
 
          На её плече мгновенно оказалось чёрное, жуткое существо. Зелёным огнём полыхнули глаза.
 
- А-а-а-а-а! - наконец прорвался наружу дикий вопль солдата и парень, как куль, рухнул на землю.   
 
          Спящий стражник вскочил, спросонок не понимая, где он и что происходит.  Чёрный клубок с плеча ведьмы метнулся ему в лицо.
 
- Ой-ё! - заревел бывалый солдат, пытаясь отодрать от себя разъярённую кошку, но, бездыханный, рухнул на землю.
 
- Кшас, помоги, - спокойно проговорила Кармара.
 
          Кошка подошла, острыми зубами подгрызла верёвку на запястьях хозяйки и вспрыгнула ей на плечо. 
 
- Ну вот, подружка, мы и на свободе. Как всегда просто. Хоть бы чуток посопротивлялся, хоть для вида. Даже скучно, - поднимаясь и потирая руки, весело сказала Кармара. 
 
- С кем связались, глупцы. Я — дочь лесного царя! Я — ваш вечный ужас! Не всё вам лес губить, и на вас управа есть. Трепещите, люди. Особенно мужи. Впрочем, сегодня я уже почти добрая.
 
          Она подошла к полуживому молодому солдату, присела и сжала руками его голову. Почувствовала ток в венах, невероятную силу в теле. Разжала ладони, посмотрела на ставшие белоснежными волосы парня, обескровленное лицо, покрывшееся морщинами. 
- Ну, вот и всё. Жизненных сил мальчишки, пожалуй, хватит ненадолго. А мне много сил надо, скажи, Кшас? За десять лет я растратила столько, что простому человечку на десять жизней хватило бы. И я знаю, что делать!   
 
          Кармара резко взмахнула рукой в сторону костра. Огонь мгновенно погас, и ведьма растворилась в ночи.
 
 
                Камень
 

         
          В доме деревенского старосты принимают дорогого гостя – приехал отец хозяина из другой деревни. Староста довольно молод, чуть больше тридцати. А жена и того моложе. Большая редкость – такой почёт в столь незрелом  возрасте. Но у этой семьи как-то само собой всё получается лучше всех. Вот и стол ломится от еды: жареная дичь, соленья, пироги – всё самое лучшее, всего в изобилии. 
 
          Мужчины разговаривают, едят, выпивают. Сын хвалится новорожденной дочкой, уважением людским,  королевским вниманием – в этих местах король особеннно любит охотиться. Отец нечастый гость, хочется всё рассказать, чтобы гордился. Старик больше помалкивает, внимательно слушает, одобрительно кивает. Да и не такой уж он старик – ещё крепкий широкоплечий мужчина с усталыми серыми глазами на моложавом озабоченном лице. Озабоченность не могут прогнать ни вино, ни радость встречи с семьёй сына. В густых тёмных волосах не так много седины, зато усы и борода на загорелом лице совсем белые. Спина его немного ссутулена, будто этот человек несёт на себе непосильный груз. О себе он не говорит, всё больше расспрашивает сына.
 
          Хозяйка, сидящая спиной к окну, то и дело оборачивается на люльку. Под окошком в люльке сладко спит розовощёкий младенец. После затянувшейся паузы женщина задумчиво говорит:
- А хотите, отец, я вам о своей жизни расскажу? Если помните, родом я из другой деревни, хоть и не дальней, но всё же. Нет больше у меня сил бороться с сомнениями, с виной безмерной. Скоро поймёте, о чём я. 
 
          Мужчины переглядываются – обычно женщины не вмешиваются в застольные беседы: их дело, чтобы тарелки и бокалы не пустовали. Но в семье старосты всё по-другому. В доме старосты жена ни в чём не уступает мужу.
 
- Что тебя так беспокоит, Амина? - с улыбкой говорит гость. – Послушаем, сынок? Или только я один чего-то не знаю?
 
          Староста пожимает плечами, с удивлением глядя на жену. 
 
- Сколько мы с тобой уже вместе, любимый? Лет пять? – спрашивает Амина, взглянув на мужа, и тут же опускает глаза. Он кивает. Щёки Амины розовеют, светло-русые волосы на фоне окна золотисто светятся вокруг головы, большие серые глаза печальны.
 
- Никогда никому не рассказывала этого, - говорит она. - Не могу больше молчать. Хорошо, коли ошибаюсь, но… лучше по-порядку.
 
          Десять лет назад я потеряла мать. Поутру она пошла мыть бельё на речку и не вернулась. Мать мою в деревне любили: весёлая была, добрая. Всем миром вышли на поиски, да всё бестолку. Нашли только нашу бельевую корзину у воды, да платок её в лесу неподалёку. Странно это: следов зверя никто не видал, стало быть, не мог её никакой хищник задрать. Да и осталось бы хоть что-то. А если утопла — откуда плат в лесу? 
 
          Отец мой с той поры стал хмурым, нелюдимым. Сгорбился, будто камень на спину взвалил тяжеленный. И запил. Сильно запил. Любили они с мамкой друг друга: помню их переглядки, пересмешки, поцелуи, когда думали, что не вижу. Помню звонкий мамкин смех. Счастливые глаза отца. А как её не стало, так и отца будто не стало. Я уж и ухаживала за ним, как могла, и дом старалась держать в порядке, и скотинку сберечь пыталась. Да что я могла? Мне самой тогда только второй десяток пошёл. По мамке и я тосковала. Но не как отец. Мне-то казалось, что она здесь, рядом, только невидимая. Закрою глаза — и вот она, передо мной стоит, улыбается: маленькая, ладная, круглолицая да румяная. Носик вздёрнут, глаза голубые, коса русая до пояса. Делаю что по дому, а она помогает. Иногда даже хмельного отца хотелось успокоить и по голове погладить как-то странно, нежно, будто и не я это. Но я не решалась. Боялась его взгляда. Пустые у него стали глаза, невидящие. Нет, он меня не обижал. Просто не замечал. 
 
          Через некоторое время пить отец бросил. Бороду кудлатую сбрил, кудри отросшие остриг. Перестали деревенские его сторониться, жалеть. В работу отец ушёл, как одержимый. Баловать меня начал, обновки разные покупать. Нарядит и глядит. Потом подойдёт, обнимет, глаза сделаются грустные-грустные. Постоит так, вздохнёт тяжко и отойдёт. А я что? Слёзы вытру и дальше живу. Так года два прошло. А потом всё изменилось. 
 
          Пришёл он однажды из леса чем-то довольный, напевает под нос. На меня совсем не смотрит. Ну, я молчу. А что тут скажешь? Взрослая уже, понимаю — не иначе, слюбился с кем-то. Так и есть: скоро приводит отец в наш дом молодую красаву. Нет, правда — просто глаз не отвести: высокая, в меру полная, лицо белое, косы чёрные, глаза синие, как вода посреди лесного омута. Не нашей породы женщина — в Тёмной пуще люди всё больше низкорослые да светловолосые. А эта как из другого мира. Как в такую не влюбиться? Я в ту пору и сама уже на парней посматривала. Они-то на меня не очень — я ещё тогда в тело не вошла, только-только начала округляться в нужных местах. Хотя и так видать было, что я вся в мамку. Она у нас на деревне первой красавицей слыла. Только и ей бы с Кармарой, так звали мачеху, не тягаться. Я немного поревновала, да чего уж там. Нужны в хозяйстве женские руки, что и говорить. Я-то почти заневестилась: упорхну из родного дома и что отец? Как жить станет? Нет, я его нисколько не осуждала. Наоборот, готова была поддержать. Только он меня спрашивать не собирался. 
 
          Отца вообще, будто подменили. Если раньше он по любому поводу маму поминал, то теперь, как и не было прошлой жизни. А раз мамы не было, то и меня быть не должно. Как только он приходил домой, я слышала: «Милая жёнушка, радость моя, душенька» и всё такое. Я была пустым местом. При этом мачеха меня не обижала. Работать не заставляла, грубого слова не говорила. Но и сама не утруждалась. В тёплую солнечную погоду сидела во дворе, прихорашивалась. А когда сырость и холодно — смотрелась в зеркало дома. И с Кшас, кошкой своей чёрной, разговаривала, как с человеком. Когда Кармара к нам пришла, при ней и было только кошка да маленький ларчик с зеркальцем и гребешком. Кшас эта внушала мне непонятный ужас. Так-то вроде кошка, как кошка. Ну, чёрная, без единого светлого волоска. Ну и что? Глаза зелёные, что тоже не редкость у кошек. Но когда она была рядом, тревога меня одолевала необъяснимая, я сама не своя становилась — руки-ноги не слушались, в голове звенело. Я старалась поскорее куда-нибудь уйти. Кармара не задерживала. И вот что странно: мачеха будто чувствовала, когда придёт отец. К его возвращению на столе всегда стояла вкусная еда, дома было прибрано. Как она это делала? Когда успевала? Но даже это не главное. Прошло не так много времени, и начала я замечать — отец как-то резко постарел. Да и я потеряла интерес к жизни. Вроде как взрослая совсем, пора жениха приглядывать, а я и смотреть ни на кого не могу. Подружки, да и парни, наперебой звали на посиделки, а я отказывалась. Переделаю все дела по дому и полежать хочется. На парней смотреть перестала, а вскоре и они на меня: нет, говорят, в тебе Амина, огонька, как прежде.
 
          Одна Кармара будто ничего не замечала. Однажды ночью я встала по нужде и увидела в окошке, что мачеха со своей кошкой в лес пошли. Хоть и темно, а рослую Кармару ни с кем не перепутаешь. И у кошки на её плече глаза, как фонарики, сверкают. Пойти бы за ними, да лень мне стало.  Зато наутро вспомнила я это и решила, во что бы то ни стало, проследить за мачехой. Решить то решила, да не тут-то было: после ужина сморило нас с отцом. Один вечер, другой, третий. Да что говорить, и до того так же было, только я значения не придавала, пока за Кармарой проследить не захотела. Ещё заметила: просыпаемся мы с отцом в последнее время более уставшие да разбитые, чем засыпали. Подумалось мне тогда, что неспроста мы с ним спим с вечера до утра как убитые. И продолжается это с тех самых пор, как женился отец во второй раз. Попробовала было поговорить с ним, да он и слушать не стал:
- Как тебе не стыдно, Амина! Кармара на тебя не нахвалится, а ты её то только и знаешь хулишь.
          А ведь до этого я про мачеху слова худого не сказала.
 
          Поняла я тогда, что если сама не позабочусь об отце и о себе, сживёт нас со света коварная Кармара. И отправилась я к своей дальней родственнице, тётушке Улале в соседнюю деревню. Говорили, умеет видеть она то, что другим не дано. Днём пошла, когда Кармара на меня внимания не обращала. Благо, не так далеко было. Лесом не решилась, вдоль берега потопала. Сама не знаю, почему, но с некоторых пор стала я бояться леса. Пришла, поведала о своих подозрениях. Тётушка велела подождать, скрылась в баньке. Долго она не выходила. В трубе закурился дымок, пахнуло палёным волосом, горелой травой. В окошке что-то вспыхнуло, раздался негромкий хлопок. А вскоре Улала вышла и говорит:
- Да, деточка, пришла к вам в дом беда, откуда не ждали. Права ты – злая ведьма твоя мачеха. Опаивает она тебя и отца твоего сонным зельем и ночами забирает силы у вас. Издавна проделывает она это: губит молодую женщину, влюбляет в себя вдовца с малой дочкой, а после питается здоровьем мужа, свежестью и красой ребёнка. 
- Что же делать, Улала! – я была в полном отчаянии. – Скоро она нас совсем изведёт! Иногда мне кажется, что она стала на меня похожа, а я – на неё!
- Да, дитя, так оно и есть. Кармаре уже не одна сотня лет. Тебе, как и всем её жертвам, передаётся её старость, а ей – твоя жизнь. Слушай меня внимательно. Для начала – не ешь сегодня ничего, приготовленного мачехой на ужин. Так ты сможешь не заснуть. А теперь — главное: возьми вот это.
И протянула мне плотно закрытую прозрачную склянку.
- Что мне с ней делать? - удивилась я. - Она же пустая.
- Ты держишь в руках бутылочку с солнечным светом, - отвечала Улала. - Я с великим трудом собрала его в день недавнего солнцестояния. Днём склянка кажется пустой, но во мраке ночи волшебный светильник разгонит мрак. Слушай дальше, дитя. Когда Кармара подумает, что вы с отцом крепко спите, пойдёт она в лес колдовать. Морок-то на людей наводить ей лес помогает. Вот тогда и начинай действовать. Прежде всего, плесни на кошку мачехи солнечный свет — Кшас эта не что иное, как источник тьмы, из которого Кармара черпаёт злую силу. Сама понимаешь, свет убивает мрак. Без кошки ведьма лишится могущества. Погибшим жизнь не вернуть, а вот вы с отцом получите обратно всё, что потеряли.
- Не знаю, как и благодарить тебя, тётушка! - воскликнула я в порыве признательности.
- Не надо меня благодарить, - хмуро отвечала Улала. - С Кармарой у меня старые счёты. Давно готовилась я вернуть ей должок, и вот дожила, дождалась. Хорошо, что ты ко мне пришла. Вместе мы одолеем злодейку.
- А что она тебе сделала? - удивилась я. - Ты жива и, как я знаю, годов тебе много.
- Так Кармара не только простых людей изводит, - грустно ответила Улала. - Она и тем, кто людям помогает, вредит, как может. Когда-то я была волшебницей. Со всех концов Тёмной пущи шёл ко мне народ. Кто за советом, кто за лечением. Добрым людям никогда не отказывала. А кто со злым умыслом обращался, старалась отвратить от пагубы. Однажды в лесу встретила я девчушку малую. Одна совсем, а кругом чаща глухая. Сказала малышка, что сиротка, заблудилась. Да и идти ей некуда. Как же было не взять её, не спасти от зверей хищных, от смерти голодной? Оставила я её жить у себя, заботилась в меру сил. Своих-то деток у меня не случилось. Прошло время, выросла моя приёмная дочка в чудесную раскрасавицу. Казалось бы, живи да радуйся. Но стала я замечать, что люди ко мне всё меньше приходят. Смотреть косо начали. А однажды и вовсе нагрянули стражники, посадили в телегу-клетку и повезли в Верхоград. Знаешь, что кричали мне те, кому я до сих пор помогала? «Ведьма проклятая!», «Гореть тебе в огне!», «Все наши несчастья из-за тебя!» - вот что они кричали. Я ничего не понимала. Что происходит? Кому я сделала плохо? Всякое бывает: горе, невзгоды, лишения, но это жизнь. Никогда никому я худого слова не сказала, за что меня в клетку? За что казнить хотят?
 
          Привезли меня в город, на большую площадь. Посреди — столб на деревянном помосте, хворостом обложен. Привязали меня к тому столбу, зачитали королевский указ. Получалось по всему, что во всех бедствиях Тёмной пущи я виновата. Узнала я о себе такое, не поверишь: будто я — дочь самого лесного царя. И столько всего натворила, такая злая колдунья оказалась, что и слова последнего меня лишили: вдруг, в надежде спастись, колдовством опять морок на честной народ наведу. 
 
          Про дочь лесного царя Кармару я, конечно, знала, но могла ли подумать, что меня за неё примут? Зачитали указ, поднесли к хворосту факел. Осмотрела я со своего возвышения толпу прощальным взглядом. И вижу — стоит в отдалении дочка моя приёмная и насмешливо улыбается. А на плече у неё кошка чёрная сидит, зелёными глазами сверкает. И всё мне тут ясно стало: без кошки-то Кармара обычный человек, потому я ведьму и не признала! Собрала я все силы свои да как закричу:
- Силы небесные, силы земные! Заявляю пред вами и пред всем честным людом: ни словом, ни делом не причинила я никому вреда! Не о спасении прошу — о справедливости! 
 
          Налетел вдруг ураган, небо потемнело, тучи чёрные, откуда ни возьмись, заклубились и хлынул ливень такой, что света белого видно не стало. Слышу, заголосил народ, разбегаясь. А как только не стало людей на площади, так и небесная вода иссякла. Остались только мы вдвоём стоять: Кармара, сухая, будто стихия ей нипочём, и я, привязанная к столбу и мокрая до нитки. Подошла она ко мне и злорадно так говорит:
- Что, благодетельница, доброе ли дело свершила ты, спасая дитя зла? Ха-ха-ха! Силы небесные помогли тебе, силы земные — мне. Не будет отныне у тебя волшебной силы. Посмотрим, много ли ты сотворишь добра с небесными. 
И ушла. Народ так перепугался, что на площадь никто не вернулся. Я вызволила руки из размокших верёвок и поклялась никогда больше никому из людей не помогать, а все свои силы направить на то, чтобы изжить Кармару. Волшебных сил у меня не осталось, зато знания со мной. Недолго осталось злодейке. Не подведи, Амина. А  я теперь и помереть спокойно могу.
 
          Улала махнула рукой и ушла в дом. Я стояла, как громом поражённая — вот это поворот! И решила, что сделаю всё, лишь бы уничтожить Кармару.
 
          Дальше всё было так, как говорила Улала. Не стала я ужинать, после вечерней трапезы притворилась спящей. Дождалась, когда Кармара с Кшас выйдут из дома и прокралась за ними. 
          Углубившись в лес, ведьма с кошкой на плече вышла на маленькую полянку. Ярко светила луна — круглая, как каравай. Кармара присела на пенёк посреди полянки, открыла свой ларец и достала зеркало. Кошка пристроилась рядом с ней. Я дождалась, когда ведьма погрузится в заклинание, достала флакон с солнечным светом и, откупорив его, бросила в кошку. Поляна ярко озарилась. Вырвавшийся свет попал прямо на Кшас. Раздалось шипение, потом — дикий вой. Густой чёрный завиток дыма взлетел вверх, закрыл на мгновение диск луны и растаял над лесом. А Кармара вскочила с пня и закричала:
- Что ты наделала, глупая девчонка! Кто теперь защитит лес от людей? Прости, отец! А ты, - тут она сверкнула на меня злобным взглядом, - ты меня ещё вспомнишь. И ты и все...
          Больше она ничего сказать не успела — замерла, потемнела и вдруг исчезла. Мне  послышался глухой звук, будто что-то упало. В темноте с моего места было не видно, что это. Не в силах побороть любопытство, я подошла и увидела на пеньке небольшой камушек. Он светился в темноте красным. Взяла в руки — горячий! В моих руках камень быстро потемнел, но внутри красный огонёк остался. Не удержалась я, забрала такую красоту с собой. И зря!
 
 
          Когда я вернулась в домой, заснуть, конечно, не могла. Остаток ночи пролежала с открытыми глазами, любуясь на светящийся камень. Когда рассвело, камень стал обычным. Полупрозрачным, пепельно-серым, с розовым отливом. Я встала, спрятала камень в сундучок и занялась обычной работой. Когда во двор вышел отец, я с радостью увидела, что он прежний: улыбается, глаза весёлые, блестят, на щеках румянец.
- Как хорошо выспался сегодня, дочка, - говорит. - Будто заново родился! А ты?
- Я тоже, - отвечаю.  На душе-то, и правда, светлее стало.
 
          Тётушка Улала вскоре померла. Отец про мачеху с тех пор ни разу не вспомнил. Стал ухаживать за могилой мамы. Так мы жили года два, и всё у нас было хорошо. Парни ко мне свататься стали, отбоя не было. А я всё выбирала. Однажды подружка привезла из другой деревни жениха своего родителям показать, с роднёй познакомить. Увидела я его и позавидовала: уж больно пригожий парень, обходительный. Да и богатый — подружка хвасталась, что хозяйство у него крепкое, а сам он работник хоть куда. 
 
Амина виновато смотрит на мужа. Он хмурится, но молчит. Ему явно не нравится, куда завернула история жены. А Амина отводит взгляд и продолжает:
- На следующее утро встретились мы случайно у речки. Посмотрел он на меня и говорит:
- Выходи за меня? Как увидал тебя вчера, так и покоя лишился! 
Я стала отказываться, прогнать его пыталась. Но он был настойчив, а я и сама того хотела. 
 
          Молодой староста встаёт из-за стола, подходит к окну. Поправляет одеяльце на ребёнке, да так и остаётся стоять, спиной к столу. Амина на мгновение смолкает, но, потом упрямо ведёт рассказ дальше:
- На другое утро из реки достали тело его бывшей невесты. И записку нашли. В записке той, подруга обвиняла меня в своей смерти. На меня все косо смотреть начали. Но я всё равно замуж за любимого вышла, к нему в деревню уехала. И забыла о том, с чего началась счастливая наша с ним жизнь. Всё хорошо было, только с ребёночком никак не получалось. Как-то раз проходила я мимо одного из дворов, увидела молодуху на сносях, мужа её рядом. Стоят, смеются чему-то, он её по животу круглому гладит. Позавидовала я им, дальше пошла. На следующий день муж принёс печальное известие: у той пары ребёнок мёртвый родился. А я в тот же день поняла, что понесла. И опять не придала такому совпадению значения, не связала одно с другим. Только позже стала примечать: стоит мне чего захотеть, всё сбывается. Но только у меня появляется то, что другие теряют. Захотела, чтоб муж старостой стал, наш бывший сразу и помер. А не старый был совсем, как ты, отец, примерно. Моего выбрали на сходе. Много слов про него хороших наговорили. А мне стало так страшно, не передать. Сроду такого не было, чтоб вчерашнего мальчишку старостой назначали. Серьёзных мужей в деревне хватает.  Стало до меня доходить — неспроста желания мои сбываются. Почему только не понимала. Старалась не завидовать и не могла. Как только сбывалось очередное моё желание, а у кого-то горе случалось от потери, так плохо мне становилось, что перестала я смеяться, покоя лишилась. Муж сделался недоволен мной: и краса у меня, не чета другим, и здоровье, и нрав кроткий, а скучно ему со мной. Узнала я: повадился ваш сынок к одной веселушке ходить. Как ни крепилась, а не выдержала, худое подумала. Понятное дело — померла она в одночасье. Муж злой стал, ведьмой начал обзывать. Прибираясь как-то, нашла я у себя в сундучке странный камушек. Был он ярко-красный, светился даже при свете дня. Не сразу догадалась, что это тот самый, который в лесу нашла после исчезновения Кармары. Тут-то и встало всё на свои места, слова последние мачехины вспомнились. Решила я выбросить зловещий камень, да рука не подымается. Возьми его, отец, может тебе он пользу принесёт? За десять лет, что прошли со смерти матушки, я стала совсем другой. Как будто это Кармара вселилась в меня и через меня теперь людям вредит.
 
          Амина встаёт из-за стола, выходит из комнаты, но вскоре возвращается и кладёт на стол прозрачный пепельно-розовый камушек с чёрными прожилками. Внутри камня светится маленький красный огонёк.      
 
 
                Кольцо
 

         
          Поздняя ночь. В богатом замке атамана Губара пируют его друзья. Огромный зал для гостей битком набит вооруженными людьми и полуодетыми женщинами. Все сидят за накрытыми столами, едят, пьют, веселятся. Слуги непрестанно разносят угощение. Слышен женский визг, мужской хохот, неприличная брань. Запах жареного мяса перемешался с запахом мужского пота и женских духов. В открытые окна, раздувая занавески, врывается ветер, разгоняя духоту и привнося лесную свежесть. Впрочем, от леса в Тёмной пуще уже мало что осталось. Тёмной пущей наш край зовётся потому, что отличался раньше лесами бескрайними, непроходимыми. А ещё потому, что солнце у нас видно всегда сквозь лёгкую дымку. Говорят, во времена, когда люди только осваивали Большой лес, этой дымки не было. Откуда она взялась никто не знает, но яркого солнца у нас отродясь не видали. Теперь и от леса мало что осталось. Какая там пуща! Большие сёла и крупные города пришли на смену густым лесам, богатым зверем и птицей. Людей в Тёмной пуще стало больше, чем деревьев. А атаман Губар в наших краях самый первый человек, если не считать короля. Что король? Король далеко, а Губар вот он – скорый на расправу, не знающий пощады, охочий до всего, чего у самого ещё нет.
 
          В эту ночь атаман Губар празднует очередную свадьбу. Он сидит во главе самого большого стола, коренастый, седой, с красным моложавым лицом, серыми, почти трезвыми глазами, хотя выпил уже изрядно. Атаман никогда не хмелеет так, чтобы совсем с ног свалиться. После возлияний он становится сначала хвастливым, потом задиристым. А когда трезвый, взгляд у Губара задумчивый и даже немного грустный. Впрочем, это только кажется. Чего атаману грустить? Всё, что ни пожелает, сразу его оказывается. Вот и невеста его – самая красивая девица в округе. Говорят, не по своей воле она замуж за Губара пошла, что силой взял, как и многих других. А женится потому, что не простолюдинка, а дочка важного человека при дворе самого короля. Но это только говорят, а что на самом деле, так это то, что невеста сильно беременна. 
 
Губар ещё не настолько пьян, чтобы впасть в агрессию, но язык у него уже развязался. Вот он встаёт и поднимает кубок с вином. Все вскакивают вслед за ним, замолкают, и зал заполняет хриплый голос атамана:      
 
- Выпьем, друзья мои, за красу-невесту! Скоро у меня появится законный наследник и будет, кому передать моё дело.
 
          Некоторые из гостей незаметно переглядываются, как бы говоря: «Какое дело?»
Губар хмурится, словно поняв, что никакого дела, кроме разбоя, он оставить не может и поправляется:
- Ну, дело моё никто, кроме меня не потянет. Я тут хозяин, некому после меня будет порядок держать.
 
          И опять в головах у гостей мелькает: «Какой порядок? Или так теперь самоуправство называется?»
 
- А вот богатство моё надо будет передать в надёжные руки. И, кроме наследника, нет у меня надёжных рук. Не-ту! – громовым голосом повторяет Губар. – Ибо все вы, дай вам волю, нож мне в спину всадите. Все до одного! Или не так?
 
Воцаряется тишина. Гости не смеют возразить. Тем более – согласиться. Да и прав атаман – всё так оно и есть.
 
          Губар усмехается.
 
- Молчите. И правильно. И боитесь правильно. Не удержать порядка без страха. И живы вы только потому, что боитесь. Знаете – ничего мне сделать не сможете. А я с вами сделаю всё, что захочу. 
 
Он презрительно хмыкает: 
- Да садитесь уже. 
 
          И сам садится. Гости с шумом рассаживаются, почувствовав, что Губар не гневается, опять пьют, закусывают. Снова слышатся смех и шутки.
 
          Но Губар продолжает хмуриться, и, помолчав, вдруг говорит:
- Вот не поверите, а ведь был и я когда-то добрым человеком. 
 
          Все смолкают на мгновенье. Кто-то не удерживает смех, и вот уже зал сотрясается в безудержном хохоте. 
 
- Хватит ржать, жеребцы безмозглые! Гы, да мне и самому смешно. И пусть на мою башку обрушатся силы небесные, а на клинок ополчатся все враги, но в памяти моей даже мечты юношеские сохранились. Хватит уже гоготать, тупицы, я ещё ничего не сказал! Гы-гы! Да будет вам известно, что слово «мечта» не так смешно, как то, о чём я думал в молодости. Ну, прикусили языки? Так вот, мечтал я в юности... служить в королевском войске!
 
          И снова зал сотрясся в хохоте. Губар смеялся вместе со всеми, сверкая белыми, ровными, как у юноши зубами под седыми усами.
 
- Отгоготались? Слушайте дальше. Эй, малой, вина сюда! Хочу рассказать, как жизнь хвостом виляет, куда мечты приводят, а куда — воля колдовская. Ну, осушили? А теперь тишина! 
 
          Так вот, думаю, никто из нас, братия моя верная, злодеем не родился. А мы злодеи, не будем лукавить самим себе. Родители мои были люди добропорядочные, а сам я — любящим сыном. И, клянусь своей башкой — мечтал я тогда защищать честной народ, помогать слабым. Что, не смешно? Тоже себя вспомнили? То-то же! Не знаю, как вы пришли к жизни такой, а мой путь был особый. Нет, сначала-то как у всех — в королевскую гвардию я не попал: влюбился, женился, сыны друг за другом народились. Дом свой справил, жили дружно. Старший сын, как и я, захотел в солдаты пойти. И пошёл. 
 
          Губар зажмурился, стиснул зубы.
 
- Убили его в первом же сражении, - сказал так, что улыбки сползли с лиц гостей, но на этот раз не от страха. А князь взглянул в зал исподлобья и продолжил:
- Жена горя не вынесла, померла вскоре. А младший сын женился, стал исправно хозяйничать. Я им дом оставил, к бабке своей перебрался. Она в соседней деревне жила, дом с хозяйством, трудно ей со всем справляться – старая совсем. Я и так помогать к ней ходил, а тут она уговорила совсем переселиться. Поначалу все ничего было. Бабка, конечно у меня зловредная была, но старалась и сама подсуетиться по хозяйству. Да только время шло, сдавать она стала. Только и слышно было: «Внучек, подай, посмотри, принеси». Дошло до того, что совсем шевелиться перестала. Как нянька: мыл её, горшки выносил, капризы терпел. А она только покрикивала, только приказывала да помыкала. И ещё  попрекала, что приютила неблагодарного, что я даже угла своего не имею.
 
          В зале послышался смешок, но Губар не заметил.
 
- Всё плох был, никак угодить не мог. Совсем она меня свободы лишила, покой и отдых отняла. А я ведь не мальчишка уже был, всё чаще приходило сожаление о загубленных годах. Десять лет псу под хвост! Разве мог я подумать, когда решился ухаживать за ней, что старая такой живучей окажется? Десять лет отказа себе во всём, чтобы скрасить чужую старость. Понимал – дурак дураком. Иногда сам над собой насмехался: что, мол, получил что хотел, мечтатель? И помогаешь, и защищаешь. Только кого и от чего? Но и бросить не мог – одряхлела она совсем, еле ноги волокала. Озлобился я, покрикивать начал на неё, не хуже, чем она на меня. А потом и вовсе перестал без рыка обходиться. Ненавидел себя за это, да поделать ничего не мог. Будто её мерзость в меня перетекала, а моя сила – в неё. Но, не подумайте – я старую не ударил ни разу. Даже не толкнул. Даже в гневе смерти ей не пожелал. А она мне – не единожды вгорячах. Но терпёж мой кончался. Решил тогда к сыну съездить, силы восполнить. Это сейчас он меня знать не знает, а тогда понимали ещё друг друга. За день можно было управиться, ввечеру вернуться: не оставлять же злыдню мою на ночь без опоры. Давайте выпьем, псы мои верные, а то, что-то вы приуныли.
 
          Приехал я, стало быть, к сыну. Позастольничали мы, выпили, как водится. Невестка мне занятную историю рассказала и подарила красивый камушек. Рассказ этот я забыл вскоре, а подарок решил преобразить — вставил в серебряное кольцо. Надеялся, когда-нибудь и мне судьба улыбнётся, жениться ещё успею, вот кольцо и подарю суженой. Мечты о воинской славе давно остались в прошлом, но бабка-то не вечная. С тем и подался обратно. 
 
          Вернулся в сумерках, но не совсем темно. Только ворота открывать, глядь, бабка моя немощная, неходячая, шасть из дома в огород. Я ей нарочно сказал, что ночевать не приеду, чтоб ценила хоть немного. Так вот, вышла она и бодренько так семенит, мурлычет что-то себе под нос. Я аж присел от неожиданности. Ходит! Да ещё шустро как! Ну и дела, думаю. Хорош ржать, кони! Гляжу, она в передник чегой-то там насобирала и обратно в дом. Ну, думаю, чума старая, получишь ты у меня сейчас за все мои унижения! Заскакиваю, а она у печи колдует.
- Что ж ты, говорю, карга лысая, делаешь? Пока я, значит, дома, ты и пошевелиться не могёшь, а как я за порог, сразу силы находятся!   
Теперь она присела. Глазки забегали, рот впалый то уголками вниз, то вверх – туда-сюда, туда-сюда. Не выдержала, наконец, улыбка беззубая разверзлась.
- Так ведь трудно мне, внучек, самой-то!
Чувствую, придушу её сейчас.
- А мне легко? - ору, будто меня босиком на раскалённую сковороду поставили. - Ты ж из меня, зараза дремучая, всю душу вытянула! То не могу, это не могу. А сама что? Села и ноги свесила?   
- Не переломился, поди, - злобно прошипела старуха. – Доживи до моих лет!
- Ах ты рухлядь бесполезная, - зарычал я. – Да я с тобой не то, что до твоих, я в своих летах…
- Да что с тобой сделается-то? – перебила она, как всегда, не слушая. - Палкой не перешибёшь!
Глазки у ней горят, космы седые растрепались, руки костлявые ко мне тянутся, трясутся. – Могла бы, так сама и прибила б!
- Да за что прибила бы? – опешил я. – Я тебе столько времени прислуживаю, а ты ко мне вот так?
- А неча на меня орать! Я старая, больная, а на тебе вон пахать можно!
Смотрю в её перекошенное от злобы сморщенное лицо, и такая ненависть меня обуяла, передать не могу.
- Да и подавись ты своей злобой! – вскричал я вне себя.
Вижу: она вдруг поперхнулась, побелела, закашлялась и ну падать на меня. Поймал тулово её лёгонькое, дёрнулось оно пару раз в моих руках и затихло.
- Эй, - говорю, - бабка, ты чего?
А она не шевелится, не отзывается. Отнёс я её на лавку, смотрю – мёртвая. «И вправду, - думаю, - подавилась что ли?»
 
          На следующий день похоронил я её. Никто проводить в последний путь мою старуху не захотел. Тем более, что у соседей чудо случилось – дочка у них долго болела, при смерти вчера ещё лежала, а тут на поправку пошла. Ну, не до того мне было, чтобы на чужую жизнь внимание обращать. Со своей разобраться скорее хотелось. Откуда ни возьмись, мечты прежние вернулись. Снова захотелось сильным стать, здоровым, биться с врагом, побеждать и завоевать себе богатство и славу. Даже власти захотелось. И вот, посмотрите на меня – всё теперь имею. Кто со мной решится силой померяться, кому жизнь не дорога? Девицы самые красивые – мои! Отпрыски мои повсюду, как сорняки растут. Дом самый лучший – у меня! Сам король меня боится! А кто не боится? Что глаза отводите? То-то же! Заслужил, всё заслужил! Реки крови пролил, а у самого – ни царапины!
Губар вошёл в раж и уже не мог остановиться:
- Захочу – королём стану! – хвастливо вскричал он. - Да что королём? Царём лесным! 
 
          По залу вдруг проносится волна холодного ветра, свечи в канделябрах разом гаснут и тьма накрывает всех. Женские вопли и мужские возгласы теряются в оглушительном грохоте. Ослепительная вспышка. И тишина. Каким-то чудом снова вспыхивают свечи. Гости осматривают себя, ошеломлённо озираются по сторонам. Вроде все целы, и даже на столах без изменений – и бутылки, и бокалы. Что это было? 
- А где жених? – раздаётся женский возглас. – Атаман наш куда делся?
В кресле Губара, и впрямь, пусто. Испуганная невеста кладёт руку на ещё тёплое сиденье, будто проверяя, не обманывают ли её глаза, и незаметно прячет в ладони серебряное кольцо с кроваво-красным камнем.
 
 
                Наследство
 

         
          Не знаю, с чего начать. Мне трудно говорить про это и скоро вы поймёте, почему. По той же причине не рассказать об этом не могу. Что-то запуталась я совсем. Начну сначала. Зовут меня Мирта. То, о чём я сейчас расскажу, случилось, когда мне было пять лет. Мы с мамой и папой жили дружно и весело. Я думала, так всегда будет. Но...
 
          Посреди дня в детском садике я вдруг потеряла сознание. Вызвали неотложку, вызвали маму, меня увезли в больницу. И началось хождение по мукам. Сейчас вспомнить страшно, а тогда всё казалось невзаправдошним, понарошку. Я верила – для того, чтобы в сказке был счастливый конец, принцесса должна пройти суровые испытания. Так говорила мама. Моё испытание становилось всё тяжелее – мне было очень больно, были операции и всё, что после них. Было плохо, и я всё ждала, когда же станет лучше. Сколько мне ещё терпеть, чтобы моя сказка хорошо закончилась? Я спрашивала об этом маму и папу. Папа как-то странно улыбался – со слезами на глазах. А мама прижимала меня к себе так, чтобы я не видела её лицо и говорила, что надо верить, что счастье приходит только к тем, кто не сдается. И они с папой не сдавались. Только ничего не помогло. Я впала в кому. 
 
          Это было похоже на сон. Мне снились волшебные сны, похожие на мультики. Как будто на месте нашего огромного города раньше был Лес и правил там лесной царь. Я видела, как зарождался Лес: как появился первый росток дуба и ростки других деревьев. Потом другая картинка – могучий дуб посреди небольшой поляны, а вокруг хоровод деревьев поменьше. Для меня, тогда совсем маленькой, казалось нормальным, что они переговаривались между собой, радовались и горевали. Я не понимала, о чём они говорили, видела только, что дуб у них главный. 
 
          В другой раз я увидела, как из деревьев выходили фигуры, напоминающие людей. Они чистили лес от сухостоя, водили хороводы, жили своей деревьевой жизнью и были счастливы. Над ними сияло синее-синее небо, а оранжевое солнце дарило свет и тепло каждому росточку, каждому цветочку и листочку. А под каждым листочком, над каждым цветочком копошилась чья-то маленькая жизнь. Я видела зверей, много разных зверей, которых не видела больше нигде и никогда. 
 
          Когда появились люди, они были, как гости: селились небольшими группами на опушках и вдоль рек, всего боялись, и лесным жителям было смешно наблюдать за ними. Но шло время, людей становилось всё больше. Они осмелели и потихоньку, незаметно, стали  менять всё вокруг. Лес отступал под натиском топоров, пил и человеческой жестокости. Растения и животные исчезали целыми видами. Я плакала во сне, видя всё это. Лес горевал. Сначала над ним образовалось маленькое тёмное пятнышко. Чем больше горевал Лес, тем больше становилось пятно. Со временем пятно разрослось и повисло над всем Лесом в виде тонкой дымки, или пелены. Это тёмное облако закрывало солнце. Небо уже не выглядело таким синим, а солнце – оранжевым. На земле всё приобрело сероватый оттенок. Но люди этого не замечали, они продолжали уничтожать Лес. И тогда лесной царь выпустил к людям чёрную магию. Лес это не спасло. А среди людей надолго поселилось зло. Я видела картинки, которых не понимала. Они были страшные. Я плакала во сне. Мне становилось всё хуже. Однажды мне показалось, что я стала частью того тёмного пятна, которое разрослось, заслонив всё небо. Я больше ничего не видела, чувствовала только великое горе. Как будто впитала все страдания, что испытывала земля внизу. Я стала невидимой частью погибшего Леса. Я больше ничего не видела, только чувствовала. Я чувствовала себя потомком лесного царя. 
 
          А потом я увидела новую картину. Сначала огромный, необъятный город. Мой город. Он раскинулся с высоты тёмного облака, насколько хватало глаз – камень, камень, камень. Там, где раньше стоял Лес, теперь высились дома, тянулись улицы и текла закованная в камень ленивая вода. В самом центре города – круг. С высоты совсем маленький. Почему-то я сразу догадалась, что это старый пень на главной площади. Пень — всё, что осталось от Леса. Люди не смогли его выкорчевать, так он был велик. 
 
          А дальше я оказываюсь в комнате. На кровати лежит старушка. Она такая белая и красивая. Рядом сидит девочка, почти взрослая, лет пятнадцати, наверное. Кого-то она мне напоминает: две чёрные косички в разные стороны, круглые чёрные глаза на бледном лице. Нет, не пойму, кого. 
 
          Девочка держит бабушку за руку. 
 
- Ласточка моя, пришло моё время, - говорит бабушка. - Нечего мне оставить тебе, кроме одной вещицы.
- Не  говори так, бабушка, не оставляй меня одну, - плачет девочка. - Не надо мне ничего, только не умирай!
- Ты уже большая, справишься.  Мы с тобой выстояли, когда не стало твоих родителей. И теперь ты сможешь. Ты же понимаешь, рано или поздно все умирают.
- Бабушка, тебе рано, пожалуйста!
- Если бы от меня зависело, - слабо улыбаясь, произносит старушка. - Так вот, перед смертью хочу тебе передать кое-что.
 
          Бабушка протягивает девочке колечко. Ободок колечка чёрный, камешек серый, каких множество валяется в придорожной пыли.
 
- Странное, - говорит сквозь слёзы девочка. - Зачем оно мне? Разве только на память. Носить его даже таким беднякам, как мы, невелико украшение.
- Это не украшение, моя хорошая, - шепчет бабушка. - Это колечко — волшебное. Камушек в нём может любое желание исполнить.
- Как же так? – не верит девочка. - Владеть таким сокровищем и умирать в нищете? Не понимаю.
- Маленькая моя, - бабушка прикрывает глаза. Из-под век по вискам на подушку скатываются слезы. - Главное моё сокровище – это ты. А кольцом этим я ни разу в жизни не воспользовалась. Его передала мне моя бабушка. Она тоже не носила его никогда. И ничего не просила.
- Но почему, бабуль? Если кольцо такое волшебное, можно было стать если не королевой, то хотя бы разбогатеть! 
Через мгновение девочка радостно восклицает:
- Бабушка, я придумала! Я загадаю, чтобы ты смогла жить!
Бабушка открывает глаза, смотрит с нежностью на внучку и качает головой:
- Если бы так просто. Всё, что даст тебе кольцо, оно возьмёт не из ниоткуда. Чтобы стать твоим, это будет отнято у другого. Богатство, здоровье, дни жизни. И, чем больше ты будешь отнимать своими желаниями у других, тем больше будет наливаться кроваво-красным цветом камень в кольце. Серебряный ободок очистится, заблестит. Кольцо станет очень красивым. Тебе уже не будет зазорно носить его. Тебе будут предлагать за него большие деньги, будут попытки украсть его, но серебро кольца тоже не простое. Оно защищает камень от чужих рук. Никто не сможет носить кольцо, кроме хозяина. А хозяином может стать только тот, кому оно будет отдано добровольно, то есть — подарено. Так мне сказала бабушка, отдавая его. 
 
          Девочка замирает, не сводя глаз с кольца.
 
- А как кольцо к твоей бабушке попало? - наконец спрашивает она. 
- Так же, как и ко мне, - тихо говорит бабушка. - Кольцо передаётся только по женской линии нашего рода.   
- А если несколько поколений будут рождаться только мальчики?
- До сих пор семьи были многодетные, хоть одна дочка или внучка обязательно появлялась на свет. Теперь другое дело. Ты вот последняя осталась. Не хочется мне отягощать тебя этаким бременем — обрекать на  жизнь в постоянном искушении. Но и не передать кольца я не могу. Украсть кольцо нельзя, а вот найти — можно. Мало ли кому в руки оно попасть может? Беды ведь не оберёшься. Так что кольцо вместе с его тайной хранит наш род, как священную реликвию, - бабушка вздыхает. - Или как родовое проклятие. 
- Бабуль, а почему мужчинам его нельзя передавать? 
 
          Я вижу – девочку охватывает всё большее любопытство.
 
- У мужчин, моя дорогая, желания непомерные, - ворчит старушка. - Ну что может пожелать обычная женщина? Любви, неувядающей красоты, чтобы дом был полная чаша. А ведь практически каждый мужчина мечтает навести свои порядки в этом мире. А если не о власти над миром, или о всемирной славе, то уж точно о несметных богатствах ну и, разумеется, чтобы все красавицы мира стали его наложницами. Вот и представь теперь, к чему это может привести. 
 
          Про наложниц я ничего не поняла, ну и пусть.   
 
- Но всё же, бабуль, откуда кольцо появилось в нашем роду? - не отстаёт внучка.
- Откуда оно вообще взялось, я не знаю. Но к моей далёкой пра-пра попало при довольно загадочных обстоятельствах. Как будто её жених исчез прямо во время свадьбы, а ей оставил это кольцо. Тогда оно было очень красивым. Секрет его был долго скрыт от разума нашей дальней родственницы. Удача сопутствовала ей во всём. Но однажды женщина поняла, что её счастье напрямую связано с несчастьями других людей. К тому времени у неё уже подрастала дочь. Владелица кольца не захотела становиться источником бед. И дочери своей того не желала. Она спрятала кольцо и, только умирая от старости, отдала дочке, поведав его страшную тайну. С тех пор к зловещему колдовскому дару никто не взывал, передавая кольцо по наследству той, которая способна его хранить, но не использовать. Кольцо приобрело такой вот вид. Оно и к лучшему – никто не покусится.
 
          Бабушка замолкает. Внучка кладёт зловещее колечко на столик и говорит:
- Знаешь, бабуль, моё наследство — это твоя любовь. А это кольцо… когда тебя не станет, я надену его на твой палец. Пусть оно навсегда останется в земле.
- Нет, дорогая. Это слишком просто. Рано или поздно его найдут, и оно опять принесёт множество несчастий, - шепчет старушка.
- Что же делать? 
- Береги его, а там видно будет, - бабушка кладёт иссохшую ладошку на руку внучки. - А теперь ступай. Спать пора.
 
          После этого видения мне стало намного лучше. Спокойнее. Не так больно. Я вдруг поняла, что в какой-то момент потеряла вкус жизни. Да — когда стала частью облака над городом, частью нестерпимой боли. И вот боль отпустила, снова захотелось жить.
 
          Было ещё одно видение. Последнее. Самое страшное.
 
          Глубокая ночь. Папа спит. Мама тихонько встаёт, подходит к столу и что-то пишет. Я не понимаю, что – читать ещё не умею. А мама вытирает глаза, идёт к шкафу, долго роется в его глубинах. Наконец, достаёт маленькую шкатулку и вынимает чёрное кольцо с серым камнем. То самое. Надевает на палец. И ложится спать.
 
          Вот и всё. Почти сразу после этого меня будто молнией пронзило. Я почувствовала, как внутри и снаружи посветлело. Я увидела, как облако над городом бледнеет. А круглое пятно пня в центре города выпускает густую поросль. 
Но это был лишь сон.
 
          Больше видений не было, потому что я очнулась. Светало. Вскоре ко мне подошла молоденькая, моложе мамы, медсестра. Увидела, что я смотрю на неё, округлила глаза и рот, метнулась к своим приборам и кинулась вон из палаты. Я услышала её крик:
- Доктор! Доктор! 
И встревоженный мужской голос в ответ:
- Что случилось? Мирта? Неужели всё?
- Она очнулась, доктор!
- Как очнулась?
- Да откуда ж я знаю, как? Лежит и смотрит на меня. Глазки ясные, личико румяное!
Голоса быстро приближались, и вскоре в палату почти вбежал доктор. За ним та самая медсестра. Я хотела встать, но доктор не дал.
- Лежи, лежи, малышка. Дай-ка, я тебя посмотрю. Так, так. Температуры нет. Пульс в норме. А говорят, чудес не бывает. Сейчас мы быстренько все анализы возьмём. Папе и маме твоим позвоним. Вот и прекрасно, вот и замечательно! 
 
 
          Ко мне приехал только папа. На нём лица не было. Я тогда поняла, что это такое. Он обнимал меня и плакал. И доктор плакал за его спиной. И медсестра. Я вдруг начала понимать. Спросила на всякий случай:
- А мама?
И папа, совсем как мама когда-то, прижал меня к себе. Это теперь я понимаю – они так делали, чтобы я не видела их глаз. А что я чувствовала, как трясётся их тело, об этом они, наверное, не думали.
 
           Позже папа отдал мне блестящее серебряное колечко с бесцветным, прозрачным, как слеза, камнем. Сказал, нашёл под кроватью, когда убирался после похорон мамы. Кольца этого он раньше никогда не видел. Папа был уверен, что оно мамино. А чьё ещё? К ним в спальню никто не заходил. Подумал ещё – почему она не носила такое красивое кольцо? И решил отдать его мне на память о маме. Прошло уже десять лет. Я ношу кольцо постоянно. Сначала, когда было велико, на цепочке на шее. А теперь на пальце, не снимая. Я помню свои видения все до одного. И стараюсь ничего не загадывать такого, чего не смогла бы добиться сама. Мои желания почти всегда сбываются, если я прикладываю все усилия для достижения своей цели. Камень в кольце по-прежнему чист и прозрачен. Папа говорит – не иначе, очень дорогой. Но мы не проверяли. Зачем? 
 
          А туча над городом растаяла. И рядом с пнём древнего дерева сейчас растёт молодой дубок. Люди освободили от камня узкие полоски земли вдоль домов и посадили деревья. В этом есть и наша с папой заслуга. И главное – мамы.


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2019
Свидетельство о публикации №219060400313

http://www.proza.ru/comments.html?2019/06/04/313