Эрудит шибко грамотный

      Пресловутые  «Дети лейтенанта Шмидта»  сейчас  не обозначают 
  принадлежность к семье знаменитого лейтенанта. Это избранная образом жизни
  профессия. В зависимости от времени, эпохи и места они меняют отцов, становятся
  внуками, думаю, появятся и правнуки великих и знаменитых. Но все они остаются
  «детьми лейтенанта Шмидта» – по определению и формулировке Ильфа и Петрова.   
  И их – целое племя, разрозненное в силу особенности профессии, без всяких
  конвенций и границ.
      Мне довелось встретиться с одним представителем этого племени, и даже
  принять некоторое участие в его судьбе, о чем сейчас искренне сожалею.

      Почти на окраине города была обыкновенная пивная (забегаловка.В те времена
  звучные названия были только у солидных торговых  и развлекательных центров.
  Вся остальная мелочь числилась под номерами. А названия у этой мелочи,  если и
  были, то не официальные, присвоенные посетителями, клиентами, покупателями,
  почитателями  и недоброжелателями. Были «стекляшки», «аквариумы», «шалманы» и
  пр. Были «Шанхай», «Капитанский мостик», «У Лёвы». 
      Эту пивную  сами посетители назвали «Тихая заводь».
      Никто не помнил, откуда пришло это название. А своеобразный уют, нравы,
  порядки и интерьер вполне ему соответствовали. В зале помещался десяток
  квадратных столиков со скамейками на двух человек, так что за одним столом
  одновременно могла сидеть тесная компания из восьмерых приятелей, что очень
  импонировало любителям домино.  Да – да, костяшки домино можно было взять в
  аренду  у бармена. Играли там и в шахматы. В отличие от шумных компаний
  любителей забивать «козла», шахматистами были преимущественно мужчины старшего
  возраста, молчаливые и сосредоточенные. Играли те и другие на деньги и просто
  так, но денежные ставки были столь мизерны, что азартными эти игры назвать было
  нельзя.
      В продаже там было только пиво на разлив и «сопутствующие» закуски.Спиртное
  в любом виде отсутствовало,и приносить его с собой категорически запрещалось.
  В обычные дни – ближе к вечеру, там заседали человек 15 – 20.
  Музыкального сопровождения не было.За стойкой священнодействовал бармен– парень
  лет за тридцать,а по залу сновала помощница,полнотелая и слегка перезревшая
  девица-убирала пустые пивные бокалы, опорожняла от сигаретных окурков и пепла
  пепельницы, и одновременно следила, чтобы не «баловали» любители «ерша» - не
  доливали пивные бокалы принесенной с собой водкой.
      Впрочем, это в обычные дни. А в праздники, в дни, когда народ получал
  зарплату (получка и аванс) в заведении бывало столько народу, что никакого
  контроля никто установить не пытался. Бесполезно. В такие дни не было там и
  доминошников с шахматистами.
       Эта «Тихая заводь» была на улице, по которой я ходил с работы домой обычно
  в конце рабочего дня,если не было каких-нибудь иных дел. Проходя мимо, я иногда
  заглядывал промочить горло кружкой пива (надо отдать должное, оно всегда там
  было высокого качества). А одно время бывал там почти каждый день – стояла
  испепеляющая летняя жара.       

      Уважающий себя город, поселок, городской район, даже бывает, улица имеют
  своих, как говорят в Одессе, чудаков. Свой «чудак» был и в «Тихой заводи» -
  мужик лет  пятидесяти (по крайней  мере, на вид), когда-то блондин, а потом –
  разбавленный жидкими  струйками седины. Всегда слегка не брит. Носил  цвета
  хаки офицерскую  сорочку без погон. Его обиталище находилось где-то поблизости
  от «Тихой заводи».
      И всегда он был с видавшей виды гитарой.
      Завсегдатаи заведения, обращаясь к нему, называли его по фамилии (или по
  кличке...Есенин, иногда – внук, внучек, внученок, чаще всего - племянник.
      А обращались к нему, как правило, с предложением – рассказать что-нибудь о
  поэте Сергее Есенине,прочитать его стихи,спеть под гитару.Я не интересовался,
  почему его так зовут. Из разговоров публики с ним выяснилось, что он с самого
  первого появления в «Тихой заводи» представил себя внучатым племянником поэта 
  и бывшим военным летчиком, списанным из военной авиации после аварии.
    Он на предложения реагировал молча с легкой гримасой скуки на физиономии,
  читаемой «как вы мне надоели!», но присаживался за стол всегда со своей
  наполовину пустой пивной кружкой, и начинал выступление. Декламатор он был
  никакой – путал строчки и строфы, вставлял в стихи совсем не есенинские слова и
  целые четверостишия, искажал мелодии, но слушателям нравилось – как будто он
  изображал актера, играющего  на сцене не очень смешную роль. Речь его была
  вычурной, с причудливыми оборотами- впопад и невпопад, но, надо отдать ему
  должное – не пересыпал её «паразитами» типа «как бы», «получается», «по ходу»
  «короче», и абсолютно не пользовался матерщиной. А «блин» - в качестве
  заменителя,  знаменитая  юмористка  еще в обиход не ввела. Да и Билла Клинтона
  еще у нас не знали.
    Иногда его просили рассказать что-нибудь из жизни знаменитого «деда». И он,
  что называется, пускался во все тяжкие. Это была смесь газетных и прочих
  сведений о писателях, поэтах, актерах, певцах и музыкантах разных времен и
  народов, приписываемая так называемым внуком своему так называемому  деду. Врал
  уверенно и настойчиво. Он прерывал свои речи только для того, чтобы выпить
  глоток пива. Публика с интересом слушала эту болтовню, и поощряла  рассказчика,
  подливая в его пустеющий бокал пиво из своих.
    Когда его просили рассказать о службе в военной авиации, он наотрез 
  отказывался, уверяя, что дал подписку о неразглашении.
    Бывало,  он задумчиво и отрешенно думал о чем-то своем. Часто сам, без
  посторонней просьбы, брал в руки гитару и тихо хриплым голосом пел, всегда 
  одно и то же: «Утро туманное». Пел для себя, даже красиво. Никто его в это
  время не отвлекал и не перебивал. Наблюдая его игру на гитаре, я подумал, что
  когда-то он владел инструментом. А потом слегка искривленные подагрой или
  другой хворобой  пальцы стали брать всего несколько легких аккордов.
    У меня с ним (или у него со мной) отношения сложились своеобразные. Я всегда
  за ним спокойно   наблюдал и никогда не вставлял свои комментарии в комментарии
  зрителей и слушателей, иногда даже оскорбительные. А он на меня поглядывал с
  какой-то неявной подозрительностью и явно осуждающе. Как на чужака в стае.  Я
  не придавал никакого значения этим взглядам и,  в отличие от других, никогда не
  задавал вопросов.  Возможно, именно это мое равнодушие и не давало ему покоя.

    Однажды он подошел ко мне, как всегда с недопитым бокалом в одной руке и с
  гитарой в другой,  и присел ко мне за столом (я почти всегда занимал свободный
  столик – чтобы мне не докучали  разговорами, и чтобы я никому не причинял
  возможных неудобств).
    Сразу же он обратился ко мне, и его поведение меня как-то  насторожило.
    Без всяких предисловий типа: можно, не возражаете, в конце концов –
  здравствуйте, он начал с главного:
   - Вы, как я вижу – интеллигентный человек. Позвольте спросить, какое у вас
  образование?
   - Высшее, - ошарашенный, ответил я.
   - А у меня за плечами два высших, и я хочу задать вам вопрос, на который вы
  вряд ли ответите.
    К слову, когда кто-то заявляет, что у него два (а случается и три) высших
  образования, у меня возникает сомнение, одолел ли он хоть одно из них. Иметь
  можно два, три, даже четыре и больше дипломов о высшем образовании, но это не
  повод говорить о самом образовании. Иметь и обладать – разные вещи. Но я
  отвлекся.
    Уже становилось интересно, но я насторожился, ожидая какой-то подвох.
   - Молодой человек с высшим образованием, а вы читали «Капитал Энгельса»?
  Моя тревога и беспокойство усиливались, я не мог понять, к чему он клонит.
   - Нет, мы проходили «Капитал», который написал Маркс, а Энгельс писал другие
  книги – ответил я, все еще ничего не понимая.
    Весь зал внимательно слушал наш диалог.
   -Та-ак, значит Энгельса вы не читали. А, позвольте спросить, вы знаете, где
  находится могила Энгельса? Держу пари, не знаете.
    Я вздохнул с облегчением.
   - Принимаю пари. Ваши условия?
   - Пять бокалов пива за ваш счет в случае моего выигрыша.
  Я выдвинул свое условие:
   - А если выигрываю я,вы пять раз под гитару поете для всех в зале «Утро
  туманное».
   - Но все равно под пять пива -  за гитару, и по рукам, - уточнил  он.
  Меня понесло:
   - Вы должны в случае моей победы спеть «Утро туманное» на слова Тургенева.
  Назовите  его имя и отчество.
  Взгляд моего соперника заметался обескураженно. Он явно не знал. В безмолвном
  зале четко  прозвучала реплика:
   - Ого, это уже дуэль.
  А мой противник в панике спросил:
   - Зачем?
   - А за тем. Чтобы вы спели романс «Утро туманное» на слова Ивана Сергеевича
  Тургенева, а не  другого  автора с этой фамилией.
  Я увидел – мой противник уже пожалел о пари. А я гнул дальше.
   - Все детали уточнены? Приступаем?
  Псевдовнучатому псевдоплемяннику Есенина отступать было некуда. Тем более, что
  зал уже предвкушал интересный финал этого поединка.
   - Не тяни резину, племянник,- прозвучало в полной тишине.
  «Племянник»  как-то обреченно кивнул, и я начал:
   - Повторите точно вопрос, на который я должен ответить.
   - Где находится могила Энгельса?
   - Фридриха Энгельса? – уточнил я.
   - Да, Фридриха Энгельса! – чуть ли не кричал мой оппонент.
  Зал уже замер в напряжении. Даже девица с барменом. Такого, видимо, у них еще
  не случалось, хотя предмет и цена пари не стоили такого волнения. Да и сам я
  почему-то заволновался.
  После небольшой паузы я отчеканил:
   - Могила Карла Маркса, который написал «Капитал»,  находится в Лондоне, в
  Гайд-парке. А могилы Фридриха Энгельса, который сам не писал никаких
  «Капиталов», а только помогал Марксу издать этот труд,  нет нигде. По его
  просьбе его тело после смерти сожгли, а пепел развеяли над Тихим Океаном.
    Я это проговорил, как на экзамене, как будто ожидая от экзаменатора
  дополнительный вопрос, на который я не знаю ответа. А экзаменатором там был не
  оппонент с двумя «высшими» за плечами. Им стало  наше окружение в зале.
    Не стоило «Есенину» заводить меня. Это  у него получилось даже лучше, чем
  нужно.
    Немного остыв, я спросил у него:
   - Ответ верный?
   - Да, ты молодец. Пять с плюсом,- как-то свысока и на «ты» ответил оппонент. И
  опять он напрасно сделал это, потому что я после такой похвалы перешел в
  контратаку – для нервной разрядки; и скомандовал:
   - Берем гитару и погнали. «Утро туманное пять раз».
   - Как, сразу?
   - Да, сразу! Пять раз подряд.
   - Друг, пять бокалов пива для исполнителя романса. Это я – бармену.
  Зал уже хохотал, вернее – ржал. Кто-то протянул фальшивым сопрано:
   - Пой, ласточка, пой.
    А проигравший пари  двоюродный «внук» просящим тоном попросил:
   - Пять раз подряд я не смогу. Давайте (он снова перешел на «вы») сегодня два
  раза, а остальные три в следующий раз.
    Снова ошибка.  Потому что я  был в контратаке, и, хотя противник был уже
  повержен, не остановился и применил другое средство до полного торжества.
  Мне в голову внезапно пришла злая мысль, продиктованная моим, еще
  взбудораженным  самолюбием. И я предложил:
   - Согласен. Только с условием: вы сейчас читаете вслух предсмертное письмо
  Сергея Есенина.
  А бармена попросил отложить выполнение моего заказа.
  «Внучатый племянник» не сдавался,  и ответил, не уверенно:
   - Ни о каком предсмертном письме я не знаю. Не было его. Если бы оно было, о
  нем мы бы знали. Ты все придумал.
  Опять на «ты». Тогда получи, подумал я,  и произнес:
   - Предсмертное письмо было. И написал он его собственной кровью. Все о нем
  знали, а Маяковский даже написал ему стихотворение. Что Маяковский ему сказал?
  «Племянник» угрюмо молчал. А я, сам себя распаливший, продолжил:
   - Тогда слушай, «племянник», и расскажи родственникам, о чем писал в своем
  последнем письме поэт Сергей Есенин. Я, сам не замечая, тоже перешел на «ты»
    И прочитал известное «До свиданья, друг мой, до свиданья…».  А потом и
  Маяковского: «Сделать жизнь значительно трудней».
  Глядя на потупившегося оппонента, я вынес окончательный приговор:
   - Ты такой же племянник Сергея Есенина, как я японский император.
  И добавил – бармену:
   - Налей ему два бокала, я плачу.
  И тут же – «племяннику»:
   - Петь романс не надо. Тургенев обидится. Забирай свои два бокала, и мы квиты.
    Заплатив бармену за два бокала, я вышел из «Тихой заводи», удовлетворенный. 
  И уже на выходе услышал:
   - Вот это он тебя уделал, племянник!
 
    Через  пару недель я снова зашел в эту забегаловку, взял бокал пива и, как
  всегда,в одиночестве стал медленно малыми глотками смаковать напиток. И вдруг
  услышал громкое:
   - Император, японский император!
  Ничего не  подозревая, я оглянулся на голос, который так же громко прозвучал
  снова:
   - Да, это я тебе: где «племянник»?
  Ничего не понимая, я ответил спокойно:
   - Откуда я знаю, где он.
  На что получил ответ:
   - Плохо. Никто не знает. После того, как ты его уделал, он выпил те два
  бокала, вышел, и больше здесь не появлялся. Интересно, куда он делся.
  Я не знал, что ответить,  и промолчал.
    Продолжая изредка бывать в этой «Тихой заводи», я этого чудака ни разу больше
  не увидел. И никто из завсегдатаев о нем больше  не вспоминал. В моем
  присутствии. А без меня – не знаю.
       
    С той поры прошло месяца два, и мы с ним встретились – с «внучатым
  племянником». Это была очень грустная встреча, которая заставила меня помнить и
  не забыть всю эту историю.
    Было начало осени – не жаркое солнечное безветренное бабье лето. Центр 
  города.  Я  пересекал сквер по аллее, по бокам уставленной скамейками, чтобы
  выйти на центральную улицу. И на  скамейке, затененной каким-то декоративным
  деревом, я увидел «племянника». Он не сидел, он расплылся на скамейке – на
  спинке и на сидении, с опущенной головой, по которой уже не отдельными
  струйками стекала седина, а сплошным  потоком. Голова свисала на грудь. Одет он
  был в ту же  офицерскую гимнастерку.
    Меня  удивило то, что он  - в центре города, далеко от окраины, где была
  «Тихая заводь».
   Пройти мимо я не мог и окликнул:
   - Есенин!
  Он медленно поднял голову, уставился на меня выцветшими  пустыми  глазами, и
  тягучим хриплым голосом пробормотал:
   - Дай трояк.
  Мое желание поговорить с ним, спросить, как дела, почему он не заглядывает в
  «Тихую заводь», что делает в центре города, улетучилось мгновенно.
    Я молча порылся в кармане, достал пять рублей (одной купюрой), вручил ему и
  зашагал дальше по своим делам. Ничем больше помочь ему я не мог. Для тех, кто
  не знает: на пять рублей в те времена можно было купить бутылку приличной водки
  и неплохую закуску. Но не потому, что пять рублей – это много. Просто водка и
  колбаса были дешевыми – в отличие от многого  остального.
    А на душе было беспокойно и муторно. Он не был пьян, он не мучился тем, что
  называется похмельем. Такое резкое падение  два месяца назад еще живого
  человека меня поразило и вывело из «зоны комфорта».  Я  ясно увидел свою
  сопричастность с процессом этого  падения. То пари,  выигранное мной,  вдруг
  приобрело статус  неприличного, а победа – стыдной.  Именно они стали толчком,
  который  сбросил его,  случайно встреченного мной, вниз по склону. После пари
  он вынужден был покинуть тихое пристанище,  где он имел ту малость, которая его
  устраивала, не принося никому вреда. Даже репутации поэта.  Наверняка он  искал
  другое подобное заведение,  но, даже если  нашел, не смог продолжать выступать
  в привычном амплуа.
    Потому, что сломался, потерял былую уверенность и кураж. Такое случается даже
  с великими артистами. А ничего другого он делать не умел.
   - Ну что, эрудит шибко грамотный, доволен? – спросил я у себя с досадой и
  злостью.
    И долго еще не мог освободиться от чувства вины перед этим несчастным, о
  котором я ничего не знал ни раньше, и не узнал позже. И оправдание – «не ты,
  так другой», не считается.
    Не  успокаивало и то, что он первым выступил в роли агрессора. Да, он начал
  первым, а я, выражаясь языком юристов, превысил меры самообороны. Только и
  всего.   На Руси блаженных жалеют, даже если они бывают немного агрессивными. Я
  не пожалел. Списываю на незрелость, хотя от этого не легче, когда неожиданно
  приходит на память это досадное происшествие.
    Больше я его не встречал, и не заходил в «Тихую заводь».Не хотел откликаться
  на кличку "Император" 
    И сейчас понимаю – никто из нас не застрахован от случайностей, которые
  неожиданно  могут увлечь в резкий крутой поворот всю  нашу дальнейшую жизнь. И 
  еще я убедился в том, что случайностей не бывает. Мы сами превращаем
  вероятность событий в их неизбежность, а потом говорим – случайно, нечаянно.

    А племя «Детей лейтенанта Шмидта», не смотря на потери, растет и
  размножается. Более того, как грибы после дождя, появляются мнимые и
  действительные дети, внуки и внучки, племянники и племянницы, законные и так
  называемые  «гражданские» жены народных, выдающихся, знаменитых, живых и уже
  мертвых.
    И проблемы у них – не пошлый бокал пива или одноразовое вспомоществование, а
  гораздо объемнее – наследство, недвижимость и движимость, алименты, даже слава,
  не важно какая – дурная или добрая.