В дни военных будней

                Ты помнишь, Щучье, дни военных будней,
                Как насмерть за тебя стояли люди,
                Как тишину взрывали выстрелы?
                Ты столько выстрадало, но всё же выстояло.

                Неизвестный автор
               
                Сражение было страшное,  убили много
                и наших солдат, и немецких.
                Уже после войны  пасли овец в полях
                среди костей и черепов.
                В.А.Волошенко


                Красная Армия отступает
   12 июля 1942 года, на день святых Петра и Павла, было жарко. Ваня, Маша, Нюра, Вера и Коля Каплины пошли купаться на Дон, взяли с собой Дуная, дрессированную овчарку. Когда купались, услышали со стороны Горы  какое-то бухканье. К Дону подошли солдаты. Командир приказал подросткам, чтобы они немедленно шли домой и прятались в погреб, взял за ошейник Дуная и сказал, что заберёт его с собой. Собака стала рваться, а Ваня кричать: «Дунай! Дунай!» Командир объяснил, что, если овчарка останется в селе, её застрелят немцы. Дети побежали домой.
   Русские отступали за Дон, немцы высадили десант и занимали Щучье. Вера и её двоюродная сестра Маша смотрели в окно и видели, как вдалеке на Горе падают солдаты:
     – Глянь, вон одного убили, а вон ещё одного!
   Их матери, Варвара и Ольга, ругали их, кричали:
     – Уйдите, уйдите от окна!
   Бой приближался всё ближе к селу, и вот он идёт на сельских улицах.  В дом к Каплиным забежал раненый в руку солдат, попросил напиться воды. Только он завернул за сарай, как во двор вошли немцы, рукава гимнастёрок у них были закатаны выше локтя, а на животах висели автоматы.
   Дом Каплиных стоял рядом с больницей. У порога больницы лежал раненый в голову и ступни ног русский солдат. Одетый в белый халат местный фельдшер Иван Филиппович стоял на крыльце. Женщины видели, что Иван Филиппович  демонстративно не замечает  раненого русского. Они подошли и сказали:
    – Иван Филиппович, что ж ты делаешь? Он же кровью истечёт!
    – Вам надо – берите и лечите. А у меня бинтов нет.
   Тётка Ольга разорвала на полоски простыню, перевязала раны. Женщины перенесли его в дом соседки Марии Волошенко и ухаживали за ним, пока в село не пришли русские. Из щучан хорошо знал немецкий язык Василий Рябенко, он объяснил оккупантам, что в доме Волошенко лежит больной тифом, и фашисты обходили дом стороной. Лекарств не было, лечили травами: сушили, толкли, засыпали раны порошком. Рану на голове вылечили быстро, а ноги солдата гноились, пошло воспаление, началась гангрена, ступни ног отвалились. Но он очень хотел жить, так как дома у Степана было пятеро детей. И случилось настоящее чудо: он не только выжил – после освобождения села от немецко-фашистских захватчиков его нашёл родной брат.

                Под дулами немецких автоматов
   После боя немцы  хоронили убитых, приносили в больницу раненых.    Иван Филиппович лечил фашистских солдат, его дочери катались с ними на велосипедах. Но всё-таки собаку фельдшера немцы застрелили, когда расстреливали всех деревенских псов.
   Другому тяжело раненому русскому солдату выжить не удалось. Его подобрала Дуня Таболина, положили у Горбачёвых. Фашисты закопали его живым в огороде.
   Ещё один легко раненный командир спрятался у соседей, а потом перебрался  за Дон.
   Оккупанты два дня прочёсывали село, собирали стариков и подростков в школе. На третий день вывели всех из села в яр, скомандовали: кто две ночи был в школе – выходите, кто одну ночь – стойте. Михаил Пивоваров вышел из строя, а сын его Николай стоял, он и говорит: «Выходи, сынок, ты тоже две ночи ночевал». Тех, кто вышел из строя, заставили копать яму. Когда яма стала достаточно глубокой, фашисты начали стрелять в них из автоматов. Стоявший рядом с ямой Василий Колесников предложил Косте Чалому, у которого была перебита рука:
    – Давай попросим у немцев автоматы и тоже будем стрелять! А то и нас убьют!
  Костя возмутился:
    – Да как же ты будешь стрелять в своих людей!
  Оставшихся  в живых мужчин, а с ними женщин, стариков и детей  погнали колонной вглубь оккупированной территории. Пришли в Селище, там стояли скирды, жили в скирдах дней пять. Однажды дети влезли на верх скирды, немцы стали стрелять в них из пулемётов. Ночью хотели уйти, Любка зацепилась за провод, зазвенели звонки, немцы завернули всех назад. В другую ночь из поля пришли двое солдат и командир с чубом, спросили, как пройти к Дону. Они были голодные, Ольга отдала им сухари.
   Потом женщин с детьми отпустили домой. Мужчин и подростков под конвоем погнали на запад, сказали, что в Курске посадят на поезд и отправят в Германию работать на рейх. Так попали в плен отец Веры, 1886 года рождения, и  четырнадцатилетний брат. Улучив удобный момент, отец приказал сыну бежать, а через некоторое время сбежал и сам. Многие щучане сбежали, а некоторые пробыли в плену до 45-го года.
   Было ещё несколько показательных расстрелов.
   Над Щучьем пролетал низко самолёт. Ольга Колесникова помахала ему рукой. Сказали, что она подала условный знак, и расстреляли её.
   Расстреляли Кузьменко, у которого нашли патрон. Это случилось после того, как оккупанты начали собирать охотничьи ружья и припасы к ним у мирного населения. Издали приказ: «Сдать ружья добровольно! Кто не сдаст – расстрел!» (У отца Маши, Петра Каплина, было ружьё. Когда он уходил на войну,  завернул  ружьё и патроны в клеёнку, положил в ящик, пошёл в лес и закопал в надёжном месте.) Василий Колесников и Тимофей Рябенко тоже были охотниками, как и отец Маши. Они отнесли ружья, а потом привели немцев к Каплиным. Тётка Ольга сказала:
   – Василий, да ты что, нет у нас никакого ружья!
   – Нет, есть! Мы с Петром вместе на охоту ходили!
  Фашисты поставили возле сарая Ольгу с четырнадцатилетней дочкой, навели автоматы:
   – Сдавай ружьё добровольно! Если сами найдем – убьём!
   – У нас нет ружья, нет!
  Начался обыск. Перевернули всё в доме, на чердаке, в сараях, в погребе. Искали долго. Полдня мать и дочь стояли, обнявшись, под дулами автоматов. Фашисты ничего не нашли, да и не могли найти. А когда они  ушли, дочь посмотрела на мать и не узнала её: волосы матери стали белыми, как снег, она поседела от страха за жизнь своей дочери.
На чердаке дома Каплиных немцы устроили наблюдательный пункт, всё опутали проводами. Женщины в погребе на досках настелили постели, спали там и прятались во время стрельбы.

                Щученский плацдарм
   Бомбёжки и обстрелы не затихали. Село на военных картах обозначили как «Щученский плацдарм».
   Немецкие захватчики недолго были в селе. На смену им пришли другие оккупанты – румыны, венгры, финны, итальянцы. Местные жители называли их «мадяры». «Мадяры» боялись партизан и подпольщиков и постоянно их искали. Самыми злыми были финны. Постреляли кур. Один из них чуть не застрелил бабу Марину. Он положил ей на плечо руку, а она ударила его по руке. Финн схватился за автомат. Ольга закричала: «Не стреляй, она ненормальная, не знает, что делает!»
  Один венгр хорошо знал русский язык:
   – Я – Сакал Сакалович Як. У меня мать – молдаванка, а отец – венгр. Меня воевать заставили, я стреляю и не целюсь.
  Щучье бомбили часто. В соседнем селе Переезжее стояла мельница, фашистский самолёт опустился низко и прицельно сбросил на неё бомбу.
  Страшно было, когда стреляла «Катюша» из-за Дону, от Духового, била полосой по Щучьему. Казалось, что раскололось небо. В саду у Приходских в это время сидели солдаты, они попали под обстрел, погибли сразу 40 человек, их там и похоронили. Могилы и наши, и немецкие  разбросаны по всему селу. В палисаднике у Каплиных – три «мадярских» могилы.
  Баба Марина тоже погибла от залпа «Катюши». Она верила в судьбу, во время обстрела если и пряталась в погреб, то сидела на верхней ступеньке. В то утро пошла в огород рвать сорняки. Её ранило осколком в живот. Пришла к родным сама, держась руками за рану. Перевязали её, она прожила три часа и умерла. Похоронили бабу Марину в саду.
  Бои в селе не прекращались. То «мадяры» выгонят наших в сады, то наши их на Гору.  Врукопашную сходились посреди улицы, кололи друг друга штыками, всё кипело. В атаку наши шли, кричали «Ура!», «мадяр» не было слышно. Выйдет после боя кто на улицу, смотрит, где лежат убитые, там и хоронят неглубоко, землёй присыпают. Всё Щучье в могилах. Хоронили, где есть возможность.
  Когда звуки боя затихали, мирные жители не спешили выбираться из погребов, потому что было непонятно, в чьих руках в данный момент находится село. Сидели и ждали, какую речь услышат или кого увидят. 

                «Наши пришли!»
  Однажды после боя Нюра выглянула из погреба, увидела русского солдата и крикнула:
   – Наши пришли!
  Солдат резко повернулся на голос и выстрелил. Пуля выбила полкирпича рядом с головой Нюры. Женщины запричитали. В погреб заглянул командир:
   – Тише, тише, успокойтесь! Никого не ранило?
  А выстреливший солдат не мог успокоиться, кричал:
   – Да у них тут постель, они с немцами спали!
  Потом посбивал прикладом кресты с касками на «мадярских» могилах в палисаднике.
  Повар Иван стал готовить еду, а старшина попросил постирать ему китель и галифе. Когда глянули – одежда шевелилась от вшей. Позвали Веру: она до войны училась в Воронеже в медучилище, не была брезгливой, перевязывала гнойные раны, удаляла из ран червей. Кому ж ещё бороться со вшами? Прожарили одежду в печи. Вера щёткой всех насекомых вычистила, форму командиру постирала.
  Военные дали подводы – началась эвакуация. Через Дон напротив Нижнего Икорца ходил паром. Подъехали к реке  перед вечером. Женщины плакали. Командир спросил:
   – Что, мамаша, плачете? Жалко с немцами расставаться?
  Заехали на паром, стали тянуть трос, уже были на середине Дона – летит немецкий самолёт.   
   Командир воскликнул:
   – Вот и птичка появилась!
   Фашист прострочил паром из пулемёта. Пока самолёт разворачивался, пристали к берегу и сразу – в окоп.

                Делились последней крошкой
   В Икорце переночевали в крайнем пустом доме, на утро эвакуированных отвезли в Пчелиновку.  Там жили до 7 ноября 1942 года. Их посылали на окопы, они рыли траншеи вдоль Дона, натягивали проволоку, ставили «ежи». На 7 ноября выпало много снега, по колено. Эвакуированных щучан повезли дальше, через Бобров, в Коршево. Там в начале улицы возле дома стоял мужчина и смотрел на подъезжающих.
   – Нам бы на квартиру…
   – У меня семья семь человек. Не тесно будет – сгружайтесь.
   Занесли мешки. Домик маленький, две комнатки, четверть дома занимала огромная печь. На ней спали дети, а взрослые – на полу.
   В Коршеве пятеро из семьи Каплиных  (две матери: Варвара и Ольга, три дочки: Нюра, Вера и Маша)  пережили лютую зиму 1942-1943 года. Жили в тесноте, да не в обиде, делились друг с другом последней крошкой хлеба. На всю жизнь запомнили Каплины имена своих спасителей: Дмитрий и Татьяна Ляпины. 
   В марте своим ходом на санках поехали из Коршево домой. Дорогой побирались, просили картошку, но не на еду, а на семена. (Весной посадили, можно сказать, картофельные очистки, однако картошка уродилась замечательная.)
   Переехали Дон. На нашей стороне в снегу лежали мёртвые люди, раздетые догола.
   Всё село было полностью разрушено. Деревянные дома разобрали на блиндажи. В оставшихся нескольких саманных домах жило по пятьдесят человек. 
   Приехавшие из эвакуации  начали отстраивать Щучье заново, разминировать окрестности, хоронить убитых солдат,  сажать огороды, возрождать коллективное хозяйство.
   Шёл 1943 год. Война продолжалась, но продолжалась и Жизнь.