Вечная ночь

Пятый рассказ из цикла «Эфирный мир».

Предисловие автора
01 — Мятежный демон
02 — Стражи Демониона
03 — Цена перемен
04 — Безумие Авиона
05 — Вечная ночь
06 — Восход Сверхновой
07 — Последний шаг перед рассветом
08 — Та, которая странствует

Я вдыхал аромат роз. Она сидела напротив и что-то рисовала на листке бумаги.

– Есть ли что-то, чего бы ты не хотел увидеть в нем? – спросила она, отложив перо.
– Неужели ты утратила умение давать точные формулировки? Смотритель, с тобой это происходит, когда ты утомлена или встревожена.

Она выдвинула ящик и убрала туда лист, перо и чернила.

– Смиаль, – сказала она после выразительного изучения моего лица. – Эльфийский облик не подходит тебе. Волшебство не дарует утонченности. В этом даже Конгресс заблуждается. Поймешь ли ты, что тревожит эльфийку, не будучи эльфом?

Я скрестил руки, расслабился на стуле и ответил:

– Если ты есть, значит, твое существование логично. Если оно логично, значит, его можно познать. «Познать» почти всегда означает «понять».

Айве поднялась. Изобразила ладонью волнистое движение. В ее руке что-то появилось.

– Ты хочешь понять меня? – Она выделяла каждое слово. – Посильно ли тебе справиться с таинственностью светлой королевы?

Я следил за ней, за ее грациозной независимостью, за точными движениями,  за глубоким взглядом. Айве смотрела на меня свысока.

– В моих целях, – говорил я, – было желание узнать, какого результата ты ждешь, дотягиваясь до окраин эфира.

Она погрустнела, села обратно в кресло.

– Вот где кончается доверие, да, Смиаль? Тебе недостаточно моих слов.
– Верно, Айве. Мое доверие иссякает на границе Демониона. За нее нельзя заходить даже мысленно. Эфир томится в жадном ожидании таких сведений.
– Эфир и доверие! – Она разжала кулачок, и на стол упал белый ферзь. – В таком случае, нет ничего более практичного и полезного, чем эфир!

Я снисходительно улыбнулся, достал из воздуха черного ферзя и поставил его рядом с лежащим белым.

– Это неправильно, Смиаль. – Она установила белую фигуру. – Использовать его как инструмент, очень неправильно. Эфир не терпит небрежного обращения с собой.
– Мне свидетель Всеобъемлющая Сущность: демоны относятся к эфиру с надлежащим уважением. Но так же исполнены уважения к Демониону и себе. На вере зиждется доверие, а не на знании. Демоны не ныряют в эфир только для того, чтобы утвердиться в своей правоте, да и не требуется. Проверить, что стоит за сказанным словом: обман или правдивость, нетрудно. Но это низко. Вместо того чтобы трястись над дырявой правдивостью собеседника, мы не даем ему возможности для вероломства.
– Разве секреты, которые скрыты в Демонионе, так опасны?

Солнце над нашим домиком погасло, и в комнате стало сумрачно. Я был неподвижен. Айве неторопливо придвинулась ко мне, сцепила в замок руки. В полумраке я видел, что она вновь смотрит на меня. Эфир пока закрыт для нее, исследование его окраин изнурительно для всех. Она исчерпала силы, и теперь не может даже заглянуть в него.

Мы находились в комнатке с одним окном за моим креслом. Там начиналась гроза, окно было вровень с верхней границей туч. Я встал, подошел к нему, заложил руки за спину, и это оказалось удобным. Снаружи разыгрывался шторм; сквозь распахнутые ставни текла озоновая свежесть. Почти над самой крышей сгущались тучи, медленно вплывая в одну точку в центре небосвода. Был слышен низкочастотный гул.

– Секреты эти навечно заточены в Демонионе, – сказал я. – Не думая о них, опасности ты не подвержен. Они понятны демонам, другим они чужды. Секреты безобидны, пока о них никто не знает, и пока он не знает того, что не знает. Пусть так и будет. Если для тебя что-то значит мое слово, не стремись к окраинам в поисках ответов.

Я повернулся к ней. Она стояла возле высокого подсвечника, чье пламя освещало пустую рамку для картины. Мы вернулись за наш круглый стол, разделенный пополам серебристой лентой. Два ферзя взирали друг на друга с разных сторон ленты.

– Ты умеешь не думать о доме, – уверенно сказала Айве. – Ведь эфир жаден до мыслей, любое твое воспоминание могло бы стать достоянием вселенных.
– Да, ты права, – ответил я и добавил к ее фигуре белую ладью. – Но и ты умеешь не думать. О доме.

Она замерла и проговорила:

– Никто не хуже вас, демоны! И у нас есть неприкосновенные страницы в прошлом!

Огонек свечки, ярясь, взметнулся к потолку.

– Зачем же ты пытаешься изучить эфир вблизи Демониона, подбираешься к нашим тайнам?
– Нельзя доверять непонятому, Смиаль, – она сказала это со странной интонацией: грусть, сожаление, немного обиды. После вспышки гнева она отстраненно наблюдала, как я на своей половине стола передвигаю черного офицера. У меня: офицер, ферзь, конь. У нее: ферзь и ладья. Вскоре я собрал обе армии белых и черных.
– Тогда расскажи о себе… – я подождал секунду. – Пожалуйста.

Полный набор шахмат выстроился между нами в ожидании сражения, и не важно было, что нет под ними черно-белых клеток, а одна серебристая лента в качестве разделителя. За окном шумел ливень. Я расслабился, опустил веки; мне нравилась умиротворенность момента. Эфир проникал в меня, и в нем в каждую секунду рождались подобия: рождались и уносились завихрениями к окраинам.

– Меня изгнали, – начала Айве свою историю. – Отныне дорога моя вела прочь от родных мест. Меня карала немочь, и никто не узнавал свою королеву. Я шла сквозь отчаяние, видения светлой жизни сменялись мыслями о смерти.

Я предвидела это. Когда-то светило над моим миром было жарким, я – юной, жизнь – прекрасной. Летним утром я прогуливалась вдоль родника, – как прогуливалась, встречая каждый восход. На тропинке, словно подложенная, сверкала капля. Она была хрустальной, легко помещалась в ладонях. Я поглядела сквозь нее на светило. Хрусталь преломлял свет, радуга из капли пробежалась по мне, и в переливах цветов соткалось видение. Я увидела страшное. Как по моему приказу начались междоусобицы. Как мы, никогда не убивающие, стали изничтожать друг друга. Как съедобные плоды стали истекать ядом. Как дальним ветром-странником принесены были споры ужасных болезней. И все – из-за меня. Стоило мне бросить неосторожное слово, как оно исполнялось. Плохая мысль оборачивалась реальностью. Что ни противостояло мне – гибло. Так предсказывала капля хрусталя.

Чтобы не допустить такой исход, я превратилась в затворницу; лианы казались мне змеями, листья – тянущимися лапами, звезды – тысячами подлых глаз. Народ не понимал, почему королева избегала его, своих обязанностей и солнца по утрам. Кристалл притягивал меня снова и снова, как наркотик, он требовал, чтобы с ним игрались. И хотя сцены нашей деградации больше не показывались, но другие несуразные, абстрактные картины притягивали мое внимание. В кристалле перевернулись истины мира и ценности, извратилась мораль. Кристалл впитал нас, обезобразил и выплеснул все на меня. И я не могла ему противостоять. Я сама приближала момент, когда недовольные скажут: ты безумна, королева, мы не нуждаемся в преклонении безумству. Меня изгнали; но к счастью, ничего худшего не случилось.

Я взяла его с собой. Тогда-то я впервые преступила пороги миров.

Да, через многие миры шла я. Они ничем не отличались от абстрактных картин в кристалле. Я не могла остановиться. Видения, такие же ясные, хрупкие и обманчивые, как и он, уводили меня все дальше.

– Теперь ты знаешь, что хрустальная капля ни при чем: то был эфир, отражающийся в твоем воображении.

– Да. Я училась его контролировать, вызывать при необходимости и прогонять, если картины надоедали. Их было много, и все разные. То межзвездные просторы, искажающие время, то чужие сознания, наводняющие эфир, как бактерии наполняют любую воду. Вредоносные бактерии, полезные, мертвые, немного умные, странные, обычные. С характерами и судьбами, играющие в великие войны или строящие великое спокойствие. Миллионы незнакомых языков и наречий, тысячи способов общения; я понимала каждую речь. Это изматывало. Я закрывалась от эфира, но он находил лазейку к моему разуму и вновь мучил меня. Так целенаправленно может действовать только мыслящее существо. Эфир живет, но не сам по себе; он живет материальностью, нами. Наши действия и помыслы – это его неторопливые размышления. Мы клеточками составляем его, большой и равнодушный организм информации. Порой мне даже страшно это понимать.

Я, – демон! – незаметно для себя перестал следить за эфиром, настолько меня поразили эти слова Айве. Так представить нематериальность еще никто не пробовал. А ведь концепция высказана частично, поскольку говорим мы меньше, чем умалчиваем. Какова же остальная ее часть? Я бы мог подсмотреть, о чем думает подруга, достаточно лишь поймать соответствующие образы… Но я не должен. Когда-нибудь я вернусь в Демонион и узнаю все, что мне будет нужно и можно.

– Ты гениальна, Айве, – сказал я ей. Она повеселела, но виду не подала.
– И, тем не менее, гениальности не хватило, чтобы избавиться от назойливого дара – дара видеть. Я еще не умела управлять им, искала способы избавиться от него. Я выбрасывала кристалл, и вроде бы становилось легче, но без него не могла пересечь границу миров. Это психологическое, потому что кристалл никогда не обладал свойствами, какие ему приписала я. Хрусталь, простой хрусталь, даже и не кристалл вовсе. Как пленница, я ходила по чужим землям, вслушивалась в трение света о вещество… И где-то на планете в пыли лежит кристалл, и я, признавая поражение, опять ищу его. Смиаль, это было так ужасно! Я научилась бродить по мирам, когда многие солнца погасли и заново сформировались.

Смотритель прервалась, будто напомнила себе что-то. Она отступила от стола в угол, где догорала на высокой ножке подсвечника единственная свеча. Айве потушила огонек, и стало совсем темно. Где-то за окном светились звезды тихой ночи; гроза развеялась, едва набрав силу. Айве поставила между рядами шахмат новую свечку, прикосновением пальчика зажгла ее. Тени от фигур пали на стол, нацелившись острыми вершинами на меня и эльфийку.

– Вся ночь сегодня символами пышет, – нараспев произнесла Айве.

Мы замолчали: она обдумывала что-то, а я вспоминал Сферу Познания, перешел на Дикого. Холокуб, Волгорт, Дайна, Аварт, Бороздящие… Те события выстроились в ряд, как будто бы идеально логический ряд. Дикому понадобился контроль над демонами, и был создан холокуб руками Дайны. Неужели Дикий придумал это в тот момент, когда я прятался в ауре Дайны? И так удачно вспомнил о Волгорте, которого заточил в бесконечно уменьшающейся точке эфира задолго до того дня? Похоже на правду, если не считать одной детали: почти все демоны находятся в Демонионе, кто-то из них давно Ушел. Их нельзя призвать. Невелика вероятность, что Дикий наткнется на имя демона, обитающего вне Демониона, и вызовет его, подчинит. Крайне маловероятно. И Дикому была нужна Сфера Познания. Зачем? Чтобы увидеть в Архивных записях истинные формы каких-нибудь демонов, а затем их снова нарисовать? Демонион бы не позволил. Не вижу смысла в армии пауков и летучих мышей. Она впечатляет, поскольку набрать ее можно только в окраинных вселенных, но не проще ли было явиться к Смотрителю самому? И совсем неясно, зачем Дикому демоны в частности и слуги в целом. Я готов признать, что не понимаю целей этого человека. Да, у меня есть незавершенное дело. Когда кончится ночь, я оставлю Айве.

– Вот чудо! – неожиданно провозгласила она. – Проведя один трудный переход между мирами, я легла отдохнуть. Проснувшись, я уже знала о вас, демоны. Словно бы открыла в себе дверцу, где хранились описания вас. А потом я встретила тебя, и ты подтвердил эти описания своим с ними несовпадением.. Скажи, Смиаль, почему ты снизошел, чтобы открыть мне имя? Ведь демоны агрессивны или высокомерны, да и во взглядах консервативны.

Эпизоды моего существования плавно перетекали один в другой; события вновь оживали.

– Нет постоянства, – сказал я. – То, что кажется нам неизменным, при рассмотрении более детально, предстает в движении. Ровный свет звезды, для глаза не меняющийся никогда, на самом деле колеблется вокруг какого-то непостоянного среднего значения. Мельчайшие частицы материи выглядят статичными, но они не могут существовать без движения и пульсации. Даже кубик пустого пространства в разные моменты времени имеет разные характеристики. Демоническое естество претерпевает изменения медленнее, время для нас течет иначе. И для каждого свое измерение времени. Нас нельзя убить, ибо мы не живем, а существуем. У нас нет жизни и смерти, мы просто есть. Некоторые из нас всепроникающие, часть – способны перерождаться, но все находятся в двух возможных состояниях. Мы или Уходим, или ждем очереди. Демонион хранит нас и позволяет ждать, иногда отпускает во внешность, представленную эфиром и материальностью. Но мы не консервативны.

Почему было названо имя?

Размышляя о многомерной картине мироздания, пропуская сквозь себя эфир, я плавал в нем между берегами миров. Я жаждал, и мои прихоти исполнялись. Я игрался образами, искал связи и зависимости. Не всегда увиденное или услышанное нравилось мне. Существа, отказывающиеся верить в мое превосходство, терялись в осколках. Меня пресыщала свобода. Я абстрагировался от Демониона, от материальности, это лишь способ ожидания. Я жду и сейчас, а тогда не представлял, сколько мне отпущено перед Уходом. Я существовал исключительно в эфире, как второй составляющей макрокосма, и не выходил за грани дозволенного Конгрессом восприятия… Ты не поймешь, как я и говорил. Однако при извлечении воспоминаний об этом я содрогаюсь, ибо сознаю, что захлебнулся в потоке чистой информации. Мой разум, расширяясь, захватывал новые потоки. Плотность сознания же, напротив, падала. Я стал растворяться в водах эфира, и мыслил с постепенным расширением уже медленнее. Иррациональную уверенность в том, что эфир тесен, не забыть мне и после Ухода. Не знаю, почему это оказалось возможным. Считалось, что информацией демонам пресытиться нельзя, потому что мы не храним ее в биологических ячейках, как вы. Мы умеем избавляться от того, что не требуется в данный момент, поскольку в Демонионе хранится все.

Но никуда не исчезли разрывы эфира в виде осколков. Я напарывался на них, а они откраивали у меня часть информации, концентрировали мой разум. Я привязался к осколкам и не покидал их, пока не восстановился.

– Так почему же ты назвался, как только появился предо мной?
– Я должен объяснить, что предшествовало встрече, Айве. Тогда ты осмыслишь, что мы были чем-то вроде отражений, ты – мое отражение в материальности, я – твое отражение в эфире. Вытравить из разума удалось все, кроме тебя. Ты заинтриговала меня похожей судьбой, но ты не демон, и представления у тебя иные. Я хотел проверить, верна ли моя обратная теория, что эфир так же оставляет свои проекции в материальности. Для этого мне было мало твоих многочисленных образов, и я вынырнул из него. Если я был прав, то твой мозг стал сосудом для временного хранения «антиобразов». Меня интересовали не столько твои мысли, кои я мог прочитать, а то, как они строятся под воздействием нематериальности. Значит, требовалось сближение с тобой для качественности результатов. Но ты бы не подпустила к себе высокомерного демона, и я подарил тебе власть над собой, тем самым, сделав себя покорным. Я обуздал в себе то, что ты бы невзлюбила: гордость. Нетривиальный ход, за него меня могли и наказать отдалением моего Ухода. Не могу утверждать, что этого не случилось.

Айве озадаченно вертела белым ферзем. Ее прекрасное лицо слегка розовело. Плечи напряжены, осанка схожа со взведенной пружиной.

Картина на стене заполнилась радугой, преобладали красные цвета.

– Твои речи загадочны и непонятны, Смиаль. При всем желании уловить в них какую-нибудь связь с собой, я не могу это сделать. Они образны и необычны, да. Но причем тут мы с тобой как взаимные отражения?

Нет, решил я. Из них никто не выйдет за рамки субъективного восприятия, осуществляющегося через чувства тела. Не способные перевести сознание в иное состояние, они равно не способны представить прочие формы разума.

– Ты обижаешь меня, Смиаль, – чуть слышно проговорила она. – Ты показываешь мне границы, за которые я не переступлю никогда. Этого ведь никто не любит. Неприятно осознавать, что ты несовершенен. Может быть, я пыталась разглядеть окраины эфира в надежде расширить свои возможности, как ты думаешь, Смиаль?

Я не уловил логической ловушки, поставленной эльфийкой.

– Демоны так же несовершенны, Айве, если брать за планку некий идеал. Мы признаем это. Извини, Айве. Но обследование окраин не даст тебе ничего, кроме усталости. Совершенства не ищут, к нему стремятся.
– Вы несовершенны по-другому, Смиаль! Вы несовершенны, когда покидаете Демонион! А у нас нет такого места! Мы и Уйти не можем, как вы! К вам информация течет сама, а мы ее добываем! Но стоит только вам выйти за пределы Демониона, как вы начинаете делать ошибку за ошибкой, становитесь еще более несовершенными, чем мы: вы не умеете добывать информацию! Но вы по-прежнему думаете, что вам известно все на свете, хотя в данную минуту тебе, Смиаль, известно не многое. Вы думаете, что мы вас не поймем, но это вы не понимаете нас, потому что для вас не существует ничего, кроме информации. А у нас есть еще и чувства. Да, мы с тобой условились не читать мысли в эфире. Но ты без этого даже не догадался, зачем я снова и снова штурмую окраины. Подумай, если хочешь.

И она ушла из нашей комнатки без дверей. Картина снова стала серой, свечки потухли. Я встал к окну. Природа изменилась. Небо было разделено напополам: звезды и сплошные клубящиеся облака. Земля под ними, поросшая густым лесом, бесшумно волновалась. Выше, ниже, – волны лесов двигались куда-то за горизонты слева. Бескрайний океан во время штиля, но не из воды. Планета вблизи окраин нематериальности. Аномалии здесь во всем, даже в законах природы. Неисчерпаемые ресурсы странностей, и можно найти что-нибудь новенькое. Но я не искал нарушения в законах; я был занят другим.

Отследить через эфир ее перемещения, узнать ее мысли, разобраться в ее обиде. Да, самый верный способ, но неприменимый, если я хочу сохранить дружбу.

Я начал анализировать наш разговор, не без упрека к себе отмечая, что привязанность к Айве есть. Демонион не одобрит, если уже не разгневан. Но Конгресс доверил мне слежку за Диким! Ты был моим заданием, человек, моей целью – единственной, поступившей от Конгресса. Поступившей как раз после знакомства с Айве, когда она уже приобрела известность и титул Смотрителя. Не есть ли это признак доверия? Может быть, Конгресс предполагал, что Айве мне поможет? Я перенял задание от почти уничтоженных Мэйвелла, Ялли и Найра. Мэйвелл, Ялли, Найр, Айве. Смиаль. Что-то важное укрывалось от меня. Где логика, в чем она? Айве обронила фразу: «Эльфийский облик не подходит тебе. Волшебство не дарует утонченности. В этом даже Конгресс заблуждается». Как соотносится заблуждение Конгресса и эльфийский облик?

Я уже давно не бывал в эфире, иначе бы легко изобрел с десяток версий, объясняющих слова Айве. А ведь я действительно не понимаю Белую Королеву! Она мне нужна.

…Физический мир устойчив. Так же зеленеют заросли вокруг озера, небо светится голубизной, и даже запах металла еще содержится в воздухе. Без Сферы Познания эту планету искать труднее: самый заурядный климат, стандартные живые организмы, строение Вселенной. И только четыре шара, составленные в пирамидку, выделяют мир из тысяч таких же. А сколько же кристаллов было в Сфере Познания? Миллион? Десять миллионов? Обязательно обращу на это внимание, когда вернусь в Демонион.

Айве побывала здесь некоторое время назад. Только она поправила бы разъехавшуюся пирамидку. Я сгорал от соблазна поглядеть в эфире на события. Нельзя? Подруга меня проверяет. Совершенно ненужное действо для демонов, но я уже давно исполняю негласные правила Айве, какими бы бессмысленными они мне ни казались. Слишком давно, даже для демона.

Мне не хотелось возвращаться в тело эльфа после путешествия по грезам, разбуженные инстинкты тоже протестовали. Приобретенная привычка находиться в теле, наоборот, побуждала материализоваться. Но это только помешает. Эфир был здесь мягче и разреженнее. Я сосредоточился. Что есть в водах? Вот пирамидка из кристаллов, посверкивает и переливается прозрачностью. Айве шагает из портала на траву, покачивается. Из портала так же вырывается воздух, тревожит ее плащ, волосы, закинутые на плечи. Айве стоит неподвижно, привыкая к новому давлению воздуха и притяжению. Вижу отголоски ее мыслей, но не разглядываю их. Она озирается, идет к пирамидке. Один из шаров привлекает ее.

Но я теряю связь с эфиром: кто-то мне помешал. Я удивляюсь, ибо считал, что ко мне подобраться непросто.

– Демон Смиаль! – воззвал торжественный голос. – Демониону необходима твоя служба!

Во второй раз Демонион использует этот способ связи со мной. Как легко они нашли меня! Демонион развивается, хотя, казалось бы, он достиг наивысшей точки… Наиглубочайшего проникновения в сущее.

Голос продолжал вещать:

– Эфир на окраинах потерял былую насыщенность. Словно из него пропали какие-то области: завихрения вод нестабильны, кое-где не достает потоков. Потоки вод теряются без следа – в буквальном и переносном смысле. Количество потерянных потоков растет, насыщенность окраин падает. Демон Смиаль, тебе ясна задача Конгресса? Ясны последствия ее невыполнения? По окончании задания Конгресс ждет тебя в Демонионе.

Им все равно, есть ли у меня желание исполнять их волю. Демон, один из низших, вот и подчиняйся!

– Хорошо, – сказал голос. – Тебе разрешается повременить, но не затягивай отдых. Начать поиск рекомендуем с мира, поток вод от которого исчез первым – Авион. Да смягчит тебе эфирную дорогу Всеобъемлющая Сущность.

Меня разбирала злость. От них не скроешься, властный аппарат следит и при случае вмешивается. Рвать эфир на осколки! Уменьшаться до бесконечности! Быть заключенным собственного разума! Я не мог ослушаться. Теперь не до деликатности с доверием.

Я нарушил соглашение. И мне захотелось выть: как же глупо я ошибался в намерениях Айве и до чего же был слеп о самом себе. Ее вовсе не интересовали секреты Демониона. Она искала следы Сферы Познания, следы разбросанных по мирам кристаллов. А наблюдение Демониона за Диким, по ее мнению, – это лишь способ, чтобы избавляться от неугодных демонов.

Я знал, куда ушла Айве, но причин к этому не видел. Ее поступок был как будто безрассудный: пройти сквозь пространство, ориентируясь на отсутствие потоков в эфире, как по коридору. Куда ее привел бы «коридор»? Где-то там она не выдержала нового переутомления. Я догнал ее быстро, подивившись, сколько причудливых планет ей удалось пересечь. Она мерзла и дышала с трудом. Я увел ее в мир с подходящими условиями. Она вздохнула свободно, разлеглась на мягком мху. Я принес ей флягу с горячительным напитком. Потом мы лежали над глубоким оврагом и под кустом дерева. Она растирала душистые листья и бросала их в меня.

– Как ты считаешь, Смиаль, почему я уничтожила Сферу Познания?
– Твои слова подразумевают, что моя точка зрения не верна. Она такова – из-за Дикого.
– Нет. Из-за отчаяния. Мне стали ненавистны и кристаллы, и Сфера. Надоело играть с вероятностями. Чем больше я прилагала усилий к объяснению простых вещей, тем более сложными вещи представали. Послушай, Смиаль. Тебе пригодятся мои знания.

Сфера Познания задумывалась как инструмент изучения взаимодействий между эфиром и материальностью. Началом была проверка твоей теории, связывающей эти две среды. При всей различности, они во многом похожи. У них есть аналогичные свойства, структуры. Что, например, такое – бесконечно маленькие точки в эфире? Это «черные дыры» здесь. Эфир непрерывно сосет из мира информацию, огромные объемы, и все – образами. Даже слова отображаются образами, если они имеют конкретное материальное представление. Имена собственные такого представления почти никогда не имеют, а, следовательно, и не порождают образы в эфире.

Плотность вод эфира или, по-другому, плотность информации в нем значительно меньше плотности материального мира. Материя суть абстрактная информация, облеченная в конкретную форму. Материя своим существованием обуславливает высокую плотность. Обычно эфир принимает образы материальности, а не наоборот. Мы же наблюдали и обратный эффект. Я задалась проблемой, нельзя ли искусственным путем создать условия для обратного эффекта. Логично предположить, что условия будут достигнуты, если плотность вод станет больше. Но как насытить воды эфира сверх нормы? Мы не можем увеличить поток информации от материальности. Добавим к объекту массу, и тогда информации о нем поступать в эфир будет больше. Но откуда-то же мы дополнительную массу берем! Там ее уже не будет, и образов от нее тоже. Каждая Вселенная доставляет в эфир определенное количество информации в единицу времени. Я назвала этот параметр «абсолютной информационной константой». Он не зависит от непостоянной массы вселенной; да и не одна только материя отбрасывает образы. Их отбрасывают и взаимодействия.

Трудность решаемой проблемы состояла в том, чтобы сделать область, которая бы не источала информацию. Мешается пространство, даже самое пустое, космическое. Не помню, когда меня посетила идея черной дыры с приставкой «микро». Кристаллы Сферы Познания – это маленькие черные дыры с изменившимися в корне свойствами. Они не засасывают, потому что их «заткнули» изнутри образами из эфира. Материальность давит снаружи, и борьба с ней оболочки черной дыры выглядит как кристаллическая полупрозрачная сфера. Сердцевина шариков обманчива для глаза, на самом деле они абсолютно черны. Я не выяснила, почему при контакте с кристаллами мы видим сохраненные внутри образы. И я не научилась затачивать их целенаправленно; я творила оболочку, и она мгновенно хватала себе что-нибудь из эфира.

Делай выводы и предполагай, Смиаль. Ты любишь строить причинно-следственные связи.

– Хаотическое выхватывание образов, невозможность целенаправленной записи… Но как ты получала кристаллы с нужным содержимым?
– Никак. Архивы ежедневно пополнялись тысячами «микродыр». Ты появлялся и исчезал; приносил подарки в виде необычных планетарных систем и уносил от меня то, что тебя интересовало. Ты всегда получал желаемое, но это не моя заслуга, Смиаль. Я лишь искала внутри тебя друга, и не верила, не верила, что ты такой же, как и все демоны. Не разочаровывай меня, друг.

Как я был зол на себя! За то, что позволил ей сказать это. За то, что она права, и я допустил в себе отклонение от норм. За то, что и она говорит необъяснимыми загадками – для меня, демона! А преобладала злость за нежелание возражать, сопротивляться, уверять. Я весь горел, и она почувствовала это. Всеобъемлющая Сущность! Я стал совсем живым… Где ты, мой Уход?

– Значит, – говорила она, – ты вернешься в Демонион.
– Не сразу, Айве. Сначала я выполню задание Конгресса.
– Да, знаю… Бесследно пропавшие потоки эфира. И Конгресс великодушно разрешил тебе отсрочить задание. Чем ты хочешь заняться?
– Вернусь к истокам истории с холокубами, имеются неясные моменты… Ты следила за мной, Айве?
– И ты за мной. Но, боги, ты все равно не знаешь, зачем я делаю то, что делаю. Признайся Смиаль!
– Признаюсь. Если бы ты не была вполне разумна, я бы назвал тебя сумасшедшей. Но чем гениальный разум отличается от слепого сумасшествия? Тот же фанатизм, те же сумасбродные идеи. В тебе есть что-то фанатичное.
– Может быть. Хочешь простое объяснение моей жизни и подтверждение моего фанатизма?

Она опять игралась со мной. Если я откажусь, не буду ли мучаться угрызениями совести? Сотворенной, воздвигнутой, сооруженной этими нежными ручками совести. Я скован: не подчинившись эльфийке, закрою себе дорогу в Демонион, ибо совесть у демона – неслыханный позор! Совесть должна умереть.

Я едва кивнул: пусть расскажет.

– Когда я создала Сферу Познания, уже не надеялась вернуться в свой мир. Он исчез, Смиаль, исчез совершенно. Осколки эфира стали ему вечным памятником… Я без устали просматривала эфир, я обращала взор к окраинам, и везде меня ждала пустота, боль и разочарование. Мои поиски так врезались в эфир, что стали попадаться кристаллы, в которых я снова и снова искала его… Словно эфир издевался. Я терпела, пока издевки не участились. А потом они чуть-чуть изменились: я в них стояла на камне среди черного океана, из которого торчат уродливые каменные сталагмиты. Надо мной – в кристалле – кружил нимб красных облаков. Картина чуть сдвинулась: океан повернулся, и показались берега. То были берега моего мира. Но они были изуродованы, они стонали. Вместо поселений – смерть и кровь. Мой народ погубил себя в каком-то диком безумстве… Красный нимб с тех пор преследует меня в ужасах ночи. За какой бы шар я ни бралась отныне, только он показывается мне. И я уничтожила Сферу Познания.

Она беззвучно заплакала. Я не придумал ничего лучше, чем обнять ее.

– Когда ты вернешься в Демонион, Смиаль, тебе откроются мои тайны. Будешь знать обо мне все. Пока ты здесь, я разрешаю тебе…

Я промолчал.

– Эфир и доверие, нет ничего столь несовместимого. Мы давно не играли в шахматы, Смиаль. Сыграем? Четное число партий. Две. А дальше… дальше у меня целая ночь, а у тебя – целая вечность.

7. 02. 2006.