Уроки Ван Гога

Винсент Ван Гог занимает эксклюзивный, заповедный уголок моей души и жизни. Там соседствуют мои любовь и память, там больше вопросов, чем ответов, там живут его и мои сомнения, находки и потери. Почему так? – Нет объяснений, есть ощущения.
Каждый раз, бывая в Лондоне, захожу в Национальную галерею, на свидание с «Подсолнухами». Замру перед полотном и мысленно произнесу: «День прожит не зря».
Что в них особенного, в этих пятнадцати подсолнухах, написанных художником в Арле в августе 1888 года? Кстати, Национальная галерея называет картину «Ваза с четырнадцатью подсолнухами», и это действительно так. Пятнадцатое растение уже потеряло лепестки, и трудно сказать, похоже ли оно на подсолнух. А если подсолнухов четырнадцать (то есть чётное число), означает ли это, что автор предвидел свою скорую кончину? И эти четырнадцать пышных солнечных цветов – почти реквием по самому себе?
Некоторые специалисты считают, что на всех семи картинах с подсолнухами в вазах изображение больше напоминает астры либо подсолнечники-мутанты. Они подталкивают меня к мысли, что художник отождествлял себя с бесплодными растениями, поскольку труд его не приносил плодов (в виде дензнаков и популярности). Это тяжело, скорбно и, мне кажется, очень спорно. Если принять гипотезу за истину, то почему высказанная кистью мысль выбрала солнечный, жизнеутверждающий цвет? За непониманием, непризнанностью мастеру виделся – пусть неприжизненный – успех?
 «Подсолнухи», «поселившиеся» в Токио, были написаны мастером в его любимой сине-жёлтой гамме. Он сам смастерил тонкую оранжевую рамку для натюрморта и поместил в неё полотно, на котором в контурах цветов, стеблей и листьев как будто застыла алая кровь. Он предчувствовал, что именно эта картина погибнет во время бомбардировки в 1945 году?
Что это было? С «Подсолнухами»? Совпадение, предчувствие, предупреждение современникам, предсказание?
Размышлять над этим я стала пытаться уже в нынешнем веке, а тогда, в последней четверти века двадцатого, я летела в Голландию с одной целью: попасть в музей Винсента Ван Гога в Амстердаме. Не попала. Разрешённый для граждан СССР обмен валюты составлял девятнадцать советских рублей, часть из них уже была потрачена на сувениры, остатки гульденов не покрывали стоимость билета.
Парень из Нижнего Тагила(кажется, его звали Евгений), такой же поклонник таланта загадочного голландца, молча стоял рядом со мной и выворачивал один за другим карманы брюк и куртки, присоединяя мелочь к единственной купюре, лежавшей в его бумажнике. Даже вскладчину нам не удалось «наскрести» достаточного количества денег, чтобы я смогла купить входной билет в музей. Он стоил дорого (или мне так казалось?) в сравнении с билетами в Третьяковку, Пушкинский, Эрмитаж…
Длинная очередь в музей свидетельствовала о том, что творчество Ван Гога в мире стало очень популярно, не это ли послание зашифровал в  «Подсолнухах» тогда ещё никем не узнанный и неугаданный гений?
В паноктикуме восковых фигур картина была непредсказуемо противоположной. Надо сказать, что в музей мадам Тюссо, который располагался тогда в доме 156 по улице Калверстраат, вход был через ювелирный салон, по лестнице, ведущей на второй этаж. Помещение наводнили посетители, им хотелось непременно сфотографироваться с Эйнштейном, Фиделем Кастро, Солженицыным, Рембрандтом, Лениным, Марией Стюарт. И только одна фигура стояла особняком, рядом с ней было пустынно. Я направилась к островку свободного пространства. Мне навстречу шёл ОН: рыжеволосый, с огненной аккуратной бородкой, усталый, с бледным лицом, в выцветшем светло-голубом полотняном костюме, с холщовой сумкой неопределённого тона на правом плече. Один как перст. Как в жизни…
В ювелирном бутике шла бойкая торговля бриллиантами. Кольца, броши, серьги, колье. Блеск, роскошь, запах денег.
В музее, этажом выше, бриллиант голландской и мировой живописи не интересовал НИ-КО-ГО.
Почему? Ответа я не знаю. А этот вопрос потянул за собой другие, так же неразгаданные мной.

 
                ***
           Жил-был в позапрошлом веке в Нидерландах (впрочем, и в Англии, и во Франции, и в Бельгии он тоже жил) художник. Сын священника Теодора Ван Гога и Анны Корнелии Карбентус, дочери придворного мастера-переплётчика, получил имя Винсент – Победитель. Он был назван в честь своего брата, появившегося на свет 30 марта 1852 года, ровно за год до его рождения, и прожившего всего шесть недель. Говорят, плохая традиция – имя умершего ребёнка давать следующему за ним младенцу: несбывшаяся судьба ушедшего начинает вмешиваться в судьбу живущего, проецироваться на неё.   Верно это или нет, доподлинно никому не известно, но жизненный путь художника был похож на вышивку, где нет законченных сюжетов: то здесь, то там вышивальщица-судьба путала нитки, обрывала их, пыталась спрятать обрывки под новым настилом глади, делала странные кривые стежки и разновеликие крестики. Будто кто-то мешал ей, отвлекал, возможно, порицал, не одобрял или требовал безупречного исполнения новых узоров как раз тогда, когда девочка-неумеха до крови исколола иголкой непослушные пальчики и тихонько плакала, отчаявшись научиться вышивать.
Да, и вот они дали мальчику имя Винсент, и хотели найти в нём своё продолжение и укрепление семейных устоев, и было бы всё замечательно, если б мать видела в нём обычного ребёнка, и любила его безраздельно, тепло и тихо. Так не случилось. Малыш раздражал Анну Корнелию, его шалости и любопытство выводили её из себя, с каждым днём она отдалялась от сына, собственноручно возводя стену отчуждения между собой и ним.
Винсент метался по жизни как утлое судёнышко по морю во время шторма: был комиссионером, учителем, проповедником, и не видел в матери тот спасительный маяк, который мог бы указать путь к причалу. Сбит компас, неисправно рулевое колесо – он практически вычеркнут Анной Корнелией из членов семьи, она считает хламом любой из его подарков, рисунков, выбрасывает их за ненужностью и почти не пишет ему писем.
Не тогда ли, в горечи и отчаянии, он поделился с братом Тео сокровенным: «Нужно любить – любить как можно больше, ибо в любви и заключается подлинная сила, и кто много любит, тот делает много и способен на многое, и что делается с любовью, то делается хорошо» ?
                ***

Я иду вслед за мыслью Ван Гога и приближаюсь, возможно, к пониманию её: всё в этом мире зависит от силы под названием Любовь.
Она первоначало, первопричина и первоисточник. Всё остальное – производные или следствие.
           Только из Любви вырастают и Вера, и Надежда, и Добро. Только Она поднимает человека с колен или бросает в бездну. Только Любовь (или отсутствие её) делает нас и наших детей теми, кто мы есть. Только Любовь рождает новую жизнь и удерживает здесь, на земле, тех, кто нам дорог и необходим. Только Она бескорыстна и деятельна, потому что «любить» — это глагол, значит, совершать Поступки и совершенствоваться – и есть любить.
           Научившись любить, человек приходит к осознанию тех ценностей, без которых достойно прожить нельзя. Он видит цель своей жизни, и открывает пути, ведущие к ней, и всё реже вступает в конфликты со своим внутренним "я", ближним и дальним кругом своим. 
        По сути, нам давно пора призадуматься над смыслом и образом жизни, сломав при этом стереотипы, показав и доказав самим себе, что на нашей маленькой хрупкой планете просто необходимо жить в согласии и мире, каким бы трудным ни был каждый шаг.  И начинать это движение надо с Любви, которой НИКОГДА не бывает много.
          Я, наверное, неисправимая оптимистка, но я верю в то, что человека можно научить любви, если это человек обучаемый. Сызмальства начинать надо.
Если я семнадцатилетнему юноше начну рассказывать, как прекрасен закат в Подмосковье, он вряд ли проникнется чувством, подобным моему, коли родители его и родня с двух-трёх-пяти лет не обращали его внимание на то, как засыпает природа, что в ней случается, когда солнце уходит за горизонт. Он всё будет видеть, но другими, равнодушными, глазами, потому что ему не рассказали и не показали, что значит любить и понимать природу.
           Он никогда не перевязывал лапу щенку, которого ужалила оса, пока малыш спал на солнышке, не приносил из лесу домой отбившихся от ежихи ежат и не поил их молоком до той поры, пока они не окрепли и не ушли из сада во взрослую  жизнь. Он никогда и никого не пожалел и не проронил слезинки над участью того поросёнка, домик которого разрушился оттого, что волк начал изо всех сил дуть на него (да и читал ли кто ему эту сказку?) Его никто не приобнял в далёком теперь уже безвозвратном детстве за хрупкие плечики и не сказал ему тихо, обращаясь скорее к душе его, чем к разуму: «Ты мой единственный и лучший, я люблю тебя, и у тебя всегда всё будет получаться, потому что сердце моё есть и будет рядом с твоим, как бы далеко от меня ты ни был».
            Недостаток тепла и любви ведёт к искажённости, ущербности, неполноте жизни. Отчего так случается? Я часто думаю над этим. Иногда мне кажется, что я близка к ответу.
          …Родились не от великой любви, то есть оказались  нежеланными для матери или отца, а то и обоих;  потом работа-работа-работа родителей, их бесконечные и ненавистные вместо почитать/поиграть/погулять/поговорить/посмотреть фильм вместе, потом потухший взгляд/озлобленность/равнодушие. Кто их реанимирует? Душа-то ни у родителей, ни у детей не научена чувствовать, трудиться и любить … Или мне всё это кажется?
           А научить добру и любви просто. Надо жить рядом и вместе с детьми, любить их и окружающий мир, видеть этот мир не только через призму своих проблем, но и глазами ребёнка. И делать какие-то дела сообща, помогая и поддерживая друг друга, признавая свои ошибки(ибо повинную голову меч не сечёт), слушать и слышать их, детей своих, преподнося одновременно с этим уроки того, как проблемы(коих в жизни есть и будет немало)надо решать на уровне сердца и ума, а не на уровне силы.
 А ещё учить надо ребятишек любви к языку родному: всё уже было до нас и нашло отражение в языке русском. Вот и получается, полюбили язык – приобщились к истории и обычаям – полюбили землю родную и страну – научились чтить память о старших поколениях не только в преддверии Дня Победы, а каждый день, и - делать добро.
           Я могла бы этот ряд продолжить, но есть ли в этом необходимость? Суть ясна и коротка, на мой взгляд: как бы мы ни называли тех китов, на которых держится мир (у каждого они свои, пожалуй), мы в душе понимаем, что наш общий мир так беззащитен и тревожен, что каждый должен найти в себе силы не ступать на тропу войны. С родными, друзьями, знакомыми, и не очень. По-другому нельзя. По-другому - преступление перед прошлым и будущим, которое имеет шанс не наступить, увязнув в сегодняшних противоречиях и равнодушии, бездействии, ненависти и НЕлюбви.

                ***
Откровение Винсента Ван Гога о любви, которое я прочитала ещё в юности, было настолько ёмким и безупречным, что стало для меня самой значимой жизненной аксиомой. Я не то чтобы выучила его слова наизусть и цитировала при каждом удобном случае, я просто начала по-другому жить – с ощущением того, что именно это и есть неопровержимо, достоверно и навсегда.
Таков был первый урок, преподанный мне великим художником.
Есть и ещё один.
Я учусь у него писать уже много-много лет, так давно, что первые опыты теряются в далёких переулках юности. Нет, не картины (я могу нарисовать карандашом на бумаге только уснувшего на садовой дорожке дождевого червя – то есть, прямую линию), я учусь у гениального живописца литературному письму. Он владел тремя языками, был начитан и хорошо образован, и во всё, что делал, вкладывал жар своего сердца без остатка; письма его похожи на эссе об общечеловеческих ценностях, картины – на рассказы.
Густые плотные мазки расставляют акценты на полотне, даря ему насыщенность и объём, посылая сообщение о важном и известном только художнику. А что-то Ван Гог даёт лишь в очертаниях, пунктиром, следом на пыльной дороге: дунул ветер – след исчез.  И это тоже значимо, и здесь зашифровано послание.
Читая полотна Ван Гога, я поняла: писать прозу или стихи надо сердцем; писать так, чтобы литературные произведения были похожи на картины. С густыми сочными мазками настоящего, затаёнными тенями-отголосками из прошлого и едва обозначенной тайной из будущего.
Его шедевры не похожи на фильмы с закрученными сюжетами и супергероями, они сконцентрированы на эпизодах, на фактах - порой до скуки обыденными(«Дорога в Провансе», «Тутовое дерево», «Лодки в Сен-Мари», «Сеятель») или, напротив, душераздирающими, мистическими(«Горюющий старик», «Прогулка заключённых», «Звёздная ночь», «Автопортрет с трубкой»). Но каждый фрагмент, каждый кадр бытия, который привлёк художника, нельзя забыть зрителю и невозможно повторить другому живописцу. Они афористичны и уникальны.
 У всякого литератора свой любимый художник. Оттого и творческие почерки у писателей разные? Или на то другая причина?
…Только из хорошего теста получаются румяные пышные душистые пироги. Всего должно быть в меру: и дрожжей, и молока, и сахара, и соли, и масла. Да не передержать, да вымесить хорошо, да раскатать тонко. С начинкой повозиться тоже приходится: с жёстким мясом или сырой капустой вряд ли кому понравится пирожок.
          А ещё у каждой хозяйки свои секреты есть. Кто-то в тесто ванильный сахар добавляет, кто-то молотый имбирь или куркуму на кончике ножа.
         Но даже если на одной кухне по одному рецепту из одних и тех же продуктов разные люди пекут пироги, будьте уверены, вкус их будет не одинаков. Каждый пекарь имеет свою привычку и методику приготовления, то есть свой опыт.
        Вот так и стихи, рассказы, повести. Из похожих ингредиентов замешивается тесто сюжетов, а пироги выходят разные. У кого-то талант ещё не вызрел, кто-то пренебрёг инструментом(языком), кто-то скопировал старый рецепт(историю) из памяти на бумагу, не приложив тепла, души, раздумий и, может быть, счастья или раскаяния в содеянном.
Минуточку, а не об этом ли всем своим творчеством говорил Ван Гог? Одни и те же картины он, случалось, писал не единожды. Менял детали, оттенки, ракурс, свет и цвет. Работал, работал, работал. Получал разнящийся по силе и характеру воздействия на зрителя эффект, запоминал его, улучшал технику письма – приобретал опыт.
Вот и третий урок от Ван Гога. «О пользе труда» называется.
А в целом всё просто. Рецепт успеха не меняется уже многие сотни лет. Я его вижу таким. Любовь к тому, что делает человек, отдавая этому занятию своё сердце без остатка и возведя в статус непреложной истины слова «Талант есть труд», создаёт почву для рождения шедевров. Применим этот рецепт, по моему убеждению, и в живописи, и в музыке, и в науке, и в литературе, и в спорте, то есть в любой сфере человеческой деятельности. Причём в любой точке земного шара.
Или это всего лишь плод моих фантазий, и формул успеха в мире тысячи тысяч? А может, каждый выводит эту формулу для себя самостоятельно? И нет никакой связи между творчеством любимого художника и особенностями литературных опытов того или иного автора?
Что же касается меня, я не пишу романов и детективов. Возможно, это всего лишь частный случай, который никак не подтверждает мои умозаключения, но это может быть и закономерным явлением.
Вопрос, полагаю, досконально никем не изучался, это ещё предстоит сделать. А уроки Ван Гога хороши и полезны уже тем, что побуждают  к размышлениям, опытам, самосовершенствованию и стремлению выразить себя:
Я не видела восхода своего. И уже никогда не увижу. Точно так же, как мой закат, неизвестным для меня этот миг останется. Но зато между ними - жизнь: годы, дни и часы; радости, встречи и расставания. Я о них напишу что-нибудь. На листе белой бумаги, в памяти лучших друзей.
И потому - не умру.
Впереди у меня - вечность!
Можете втайне завидовать.
… Нет, не завидуйте, дайте руку – поспешим открывать мир вместе.