Партсобрание

Партсобрание

Оно проходило, как всегда, в нашей комнате, самой большой в нашем учреждении. Да собрание уже и открылось бы, но не приходил директор. Наверно, по телефону кто-то важный держит. Его кабинет – через несколько дверей, но никто не смеет торопить, да и зачем. Все расселись по местам, кто по двое на стуле, а кто и вовсе стоит, прислонившись к стене или к шкафу. Обычно собрания у нас бывают не долгими, никто не волнуется  ни о чем. Вопрос всегда один: выполнение плана, а план мы всегда выполняем.  Мы, как хозяева кабинета, продолжаем свои дела, не поднимая головы от бумаг.

С шумом вошла Фарида, башкирская корректор. Маленькая, худенькая, с копной ярко-черных волос, она всегда производила много шума. К этому привыкли, и ничего особенного. Все понимали: девушка радуется жизни, все еще празднует в душе и окончание университета, и то, что получила такую престижную для нее работу как корректор, и просто молодость бурлит в ней…В ее родном ауле не нарадуются на нее, но она пока ни для кого не придержала своего коня, когда мчалась наперегонки с парнями. Если башкирка не захочет – ни один парень ее не догонит и не станет ее женихом.

И сейчас она вошла со своим любимым восклицанием:
- Да, я горжусь, что я башкирка!
Войдя, она увидела, что сесть некуда, и шагнула к стене, у которой стоял Юрий Либман. Встав не рядом с ним, а прямо перед ним, Фарида воскликнула:
- Приветствую вас, Юрий, и давайте-ка я постою с вами,нацменом, как и я.
Может быть, она хотела сказать: с собратом или что-то вроде этого.

Юрий, высокий, полный, с очень белым пухлым лицом, черты которого не говорили ни о какой национальности, оторвался от стены, жутко покраснел, весь набычился и зарычал, сжав кулаки и даже шагнув с угрозой к Фариде:
- Хорошо, что ты женщина…. Я бы тебе показал, кто тут нацмен. Я бы тебе так врезал…
Он так разошелся, что ближайшие мужчины крепко взяли его за руки и опять приставили к стене.

Собрание в основном состояло из сотрудников татарского происхождения. Русских нас вообще было двое – две женщины разного возраста, мне 24, Асе 35, с высшим политическим образованием, мы сидели тихо, молча, но внимательно слушая. Мы понимали: вмешиваться нельзя, но надо быть в курсе. Здесь люди все с высшим образованием – разберутся.
- Это почему вы не хотите признаться, что вы  - нацмен? –
подозрительно  спросила Фарида.
- Я? – опять задохнулся Либман. – Я?   Нацмен? Да как ты смеешь
так называть меня?
- А что особенного: мы все здесь нацмены, кроме них, – она
ткнула рукой в нашу сторону  – ну и что? Русские – великая нация, а мы нацмены. Какая новость?
- Евреи – великая нация! – наконец воскликнул Юрий.
- Это в чем же ее величие? – еще более подозрительно спросила Фарида.
Юрий запнулся, но тут же нашелся:
- А в чем величие башкир?
- В том, что наша земля богатая, мы ходим по россыпи всех элементов системы Менделеева, топни ногой – и под ней – нефть и газ, эолото и драгметаллы. Это Южный Урал! Здесь есть все! У нас много земли и воды, наши помидоры сладкие и красные сами по себе, а не от стыда краснеют, как болгарские.

Я тихо шепнула соседке:
- И что ее понесло к Либману?
- Что-то понесло… - с намеком медленно ответила она, пристально
глядя на Фариду.
Я задумалась. Неужели?.. Неужели для него она гонит своего коня, убегая от женихов в горах? Неужели ради него она чуть ли не вопит о своем присутствии: вот я! Посмотри на меня!

- Скажи еще, что вы сами это все разведали, добыли и производите, - насмешливо сказал Либман.
- Уж не евреи ли все это сделали? – с насмешкой сказала Фарида. – Русские! Они пришли сюда и принесли нам грамоту, создали нам азбуку – и вот у нас своя литература, и я, девушка из горного аула, сижу в корректорской в центре Уфы и вычитываю башкирские романы! У меня высшее образование. Это дали русские. И мы всегда с ними. И в Париж вместе вошли в 1812 году, и с сорок первого наши кони скакали за танками. Жаль, об этом мало говорят. мы всегда с русскими. А ваша нация что мне дала? Вот потому мы с вами вместе и есть нацмены. Башкир по всей стране около одного миллиона, вас – около двух. Вот почему я так говорю. Я не хочу вас обидеть, Юрий, а вы все время мне тыкаете. Зря.
- Ты…вы…Тебе еще подрасти надо…Вы забыли еще сказать, что русские вылечили вас от трахомы.
- Вырасти я больше не вырасту! Зачем мне расти – для меня мой конь сгибает передние ноги, чтобы я на него взобралась. А о трахоме - да! Забыла! – радостно взвилась Фарида. – Вылечили! И не только нас, но и вас!
- Что?!
- А то, что только русские не болеют трахомой, а  башкиры,татары и евреи болеют. Все семиты болеют, так что мы не только нацмены, мы с вами вообще одной крови! И нечего вам возвышаться. А живете на нашей земле - так и признавайте…
- Это вы признайте, наконец, что евреи вам революцию сделали.

Тут мы с Асей насторожились. Это еще что за нацвопрос…
- Кто-о?! Причем тут евреи? – заголосила Фарида. – Да сколько вас
численно-то? И с огромной страной управились? Такая маленькая нация…
- Малая закваска все тесто квасит, – торжествующе подвел итог Либман. – И добавил: - Не бойся, малое стадо… - и осекся.

Тут я подняла голову. Этого пропустить было нельзя. 
Первая не выдержала Ася:
- Юрий, что это вы сейчас процитировали? – она посмотрела на него спокойно, и он стал медленно съеживаться. – Вы же не скажете, что кулинарную книгу или справочник ветеринара.
- Да… это… расхожее мнение… - промямлил он.

В комнате сразу возникло напряженное молчание. Все понимали, что за вопросом выпускницы Высшей партийной школы начинает маячить фигура следователя. У меня мгновенно промелькнуло: хорошо готовят в ВПШ. Знаю, там педагоги напирают: читайте оригиналы! Знайте источники!
- Да это все знают, - Юрий, опустив глаза, переминался с ноги на ногу.
- Нет. Присутствующие здесь татарские товарищи не могут этого знать, так как не могут этого прочитать. Так ведь?…
- Ну почему?..
- Вы знаете почему.

Молчание стало электризованным. Каждый из присутствующих спрашивал себя, чего он, татарин, не мог читать? Как-то сам собой напрашивался вывод: Библию. Но зачем Либман читал Библию? И где ее взял? Вот в чем вопрос. Прочесть можно. Но – где взял и зачем все-таки читал?

Библия была в Центральной библиотеке, но ее выдавали на руки только по спецразрешению и только в читальном зале. Сохранялись все затребования ее. Запрашивали ее разве что лекторы по атеистической пропаганде. Но Либман не был им. Да и не признавался сейчас. Вот влип парень.

Фарида не выдержала:
- Революцию сделали все народы вместе! – сказала она. – В одиночку это никому не под силу. Даже такой великой нации как русские.

Моя подруга подняла голову и пристально посмотрела на девушку. Что-то Асе не понравилось в этом заявлении.

Тут вошел директор. Он услышал громкие голоса и напряженно спросил:
-   В чем дело?
Никто не ответил.
Директор был небольшого роста с лицом и повадками влиятельного восточного правителя. Он никогда не повышал голос (зачем кричать, когда можно издать приказ?), разговаривал ласково, даже любовно. Он не рассердился, а только рассмеялся, когда однажды новенькая сотрудница в его кабинете от волнения произнесла его отчество как Шайтанмуратович вместо Султанмуратович. Он даже вышел из-за стола, подошел к ней и усадил перед собой, прося успокоиться. Его глаза, блестящие маслины, его изящные губы, всегда улыбающиеся,  его тонкие маленькие изящные руки наводили на одну и ту же мысль: как он смог сохраниться в наше время? Весь его облик вопиет о его происхождении, о его  породе. Говорили, что он знает много языков, восточных, разумеется. Никто у нас не был обижен им, но при его появлении все затихали и сосредотачивались. Так было и на этот раз.

Он не стал допытываться и сказал:
- Сегодня у нас должен быть, как обычно, один вопрос –
производственный, но его сегодня нечего обсуждать, с планом у нас все в порядке. Но есть у нас повод сегодня поговорить об одном человеке… Человек он хороший, даже талантливый, но …в общем сегодня персональное дело товарища Ибрагимова. Встань, Ибрагимов, о тебе речь. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
- А что? Я ничего… - вставая, забормотал Ибрагимов, крупный  мужчина, и начал густо краснеть.
- Как это ничего… Расскажи товарищам, как ты стал постоянно
опаздывать…
- Так я из Черниковска езжу.
- Товарищ Павлова тоже из Черниковска ездит и никогда не опаздывает. Она еще и не употребляет…Да так, чтобы потом три дня на работу не выходить - это называется, товарищ Ибрагимов, классический запой. Почему товарищ Павлова  не употребляет, не опаздывает, план перевыполняет?
- Так это.. она же женщина… и вообще.. у нее  ребенок… маленький.
- А! Тебе ребенка не хватает! – сказал серьезно директор. – Понятно. Но ведь есть выход – заведи себе ребенка, и он тебе будет помогать.

Дружный хохот заглушил следующие слова директора, но он все же продолжал:
- Он разбудит тебя, чтобы ты шел на работу и выполнял ее…В чем дело? Употреблять можешь, а ребенка завести не можешь?
Все опять захохотали.
Директор выждал, и в тишине сказал:
- Есть предложение лишить товарища Ибрагимова премии. Но у меня нет желания вынуть у него кусок изо рта. Есть еще предложение объявить ему выговор. Какое мнение у собрания?

Женщины молчали. Кто-то из мужчин сказал робко:
- Лучше уж выговор…
Кто-то добавил:
-   Его же потом можно снять … если исправится…
-   Да! – сказал директор очень строго, – можно, если ребенка заведет.

Все опять засмеялись с удовольствием. А директор сказал:
-    Давайте так решим: товарищ Ибрагимов понял, осознал (Ибрагимов все стоял и старательно согласно кивал головой), он на правильном пути, значит, пока наказывать  его не будем. Пусть берется за ум. И еще скажу: без меня никаких дебатов не устраивать. Здесь не клуб дискуссий. Здесь государственное учреждение. У кого какие  претензии – пожалуйста, заходите ко мне, обсудим, посоветуемся с товарищами, выход всегда есть, из любого положения,  – и тихо добавил: - Иногда выход просто открыт.

По спинам пробежал холодок. Угрозу поняли все. Кроме Фариды. Она повернулась к Либману и показала ему самый кончик языка. Всем стало смешно, но никто не смеялся. Подавляя улыбку, начали расходиться. Кто-то тихо приговаривал:
- Ну и собрание сегодня, никогда такого не было и долго не
будет…

По дороге домой Ася тихо говорила:
- Разве русские – это нация? Нации – это малые народы. Почему-то стало неудобным называть их по имени, и все приняли одно наименование: нацмен. Мне на днях попалась брошюра: «Пушкин как национальный русский поэт». По-моему, это все равно что Пушкин – башкирский русский поэт. Как тебе кажется?

Я не могла сразу ответить. В самом деле – разве русские – это нация? Но! Я сказала:
- Когда заполняем анкету, что мы с тобой пишем в графе пятого пункта - национальность? Русская. Значит – нация.
- Теоретически, формально – да. Но в то же время…
И я ее понимала. Русских подавляющее большинство, они основа государства. Назвать нас сверхнацией – неприлично, нескромно. В чем наше величие, как об этом сегодня спорили Фарида с Либманом? В том, что мы никогда не смотрим свысока ни на кого. Какая разница – какой ты национальности? Живем вместе, работаем вместе. На войне пуля не разбирала национальности.

Дальше мы шли молча и думали, что жалко Фариду, если она увлеклась Либманом, что ему эта выходка припомнится при первом его проколе. Да и без того наверняка будут обсуждать его на партбюро. И первая его пожалеет Фарида.   

Партбилет
Мама была в ужасе: она торопилась на партсобрание и никак не могла найти свой партбилет. Дело в том, что она постоянно его прятала, но забывала куда. Прятать ей приходилось из-за нас, детей, потому что мы высоко ценили мнение других детей, во дворе и в детсаду, и то и дело относили туда что не положено: мамин паспорт  или папин или его воинский билет, чтобы доказать, что он был на фронте. Бдительность воспитательниц сохраняла документы.

Однажды я отнесла похвастаться золотую медаль. За ней родители не пошли. И воспитательница, отнявшая ее у меня, не вернула: она знала, что за этой медалью никто не придет. Там был изображен царь Николай !! Пришедшему за этой медалью задали бы такие вопросы, что домой он мог и не вернуться. Пришлось бы рассказать, что медаль эту получил мой дедушка, царский офицер, как приз за лучшую выездку из рук самого великого князя, родного брата царя. Тут бы такие вопросы потянулись…

И вот мама вновь и вновь перебирает белье в комоде…потом сидит на диване и вспоминает: «Прошлый раз я клала его в «Историю КПСС» и книгу положила на самый верх. Но книгу достала, и.билет выпал, и его увидели. Больше туда не кладу. Тогда я решила…помню – думаю: самое надежное место…но где? Не помню. Тут вошел наш отец. Он быстро был введен в курс дела. Он вывел вас, детей, из комнаты, и откуда-то достал билет. Только он знал, где лежит билет.
Тогда счастливая мама побежала на собрание. И когда вернулась, она все еще была счастливая. Сегодня мимо нее прошла такая туча…Опять нас увели из комнаты и закрыли в ванной. Потом выпустили. Значит, билет спрятали надежно.

Другое партсобрание
Прошло много лет. Я сама в партии, а как же – беспартийный не человек. У меня хорошая должность, но и ответственная, по-настоящему ответственная. Но без партбилета я бы ее никогда не получила. И вот очередное собрание. На предыдущих я писала конспекты сыну по истории партии для института. Там преподаватель просматривал конспекты. Важно, чтобы вся толстая тетрадь была исписана одним почерком, и я старалась. Но вот он уже на следующем курсе, я на собрании отдыхаю, я даже глаза прикрыла и чуть сползла со стула, чтобы этого не было заметно. И вдруг…Вдруг вместо привычных спокойных отчетов о проделанной работе в той или иной области звучит низкий, жуткий голос всегда мягкого, приветливого замдиректора. Я проснулась. Выпрямилась.
- Товарищи! У меня несчастье!

Ужас! Мурашки по спине. Что с ним могло произойти?
- Товарищи! Со мной случилось что-то ужасное и непонятное. Я потерял партбилет.
Я чуть не плюнула в него. Надо же так меня испугать. Да моя мама каждый месяц теряла его и находила. Я опять прикрыла глаза и чуть сползла со стула. Товарищи же приняли близко к сердцу. Я слышу – женские голоса:
- А вы дома все проверили? А то знаете, как бывает.
- Все мы прячем партбилет, что же с этим сделаешь. Ищите.
- Предлагаю дать срок на поиск. 
- А с моим знакомым была такая история: он партбилет опустил в
почтовый ящик вместо письма, которое нес в другом кармане. Потом, уже на работе, опомнился, для него вскрывали ящик и вернули билет.
- Нет. Я не опускал в ящик, - спокойно ответил пострадавший. – Я на почту не хожу.
- Так что вы предполагаете?
- Я предполагаю, товарищи, тещу.
- Ой, о теще в райком не надо докладывать – сразу припишут аморалку: дескать, мать ревнует за дочь, то есть за вашу жену.

И долго еще обсуждали, что делать, решили: пусть еще поищет, а если не найдет – напишет, что делал ремонт и потерялись многие вещи, в том числе и билет. И он получит выговор и новый билет. Что делать…ведь партбилетом может воспользоваться враг! Это же настоящий документ! Не какая-нибудь подделка. Находка для шпиона.

Долой партбилет
Прошло еще сколько-то лет. Моя мама, воспитанная в приюте (детдоме), поздно уверовала в Бога и, выйдя на пенсию, решила выйти из партии. Она перестала платить взносы. Ее стали навещать члены парторганизации. А она им – о Боге. Тогда сочли ее сумасшедшей на почве религии и оставили в покое. Но она не была спокойной. Однажды, в отсутствие мужа, беспартийного, она позвала соседку, домохозяйку, жену полковника, и в ее присутствии на газовой горелке сожгла ненавистный партбилет. Потом муж спросит: зачем звала соседку? – Как свидетеля на Страшном Суде.
А когда соседка рассказала обо всем своему мужу, он приказал ей молчать:
- Ты же теперь соучастница! Если в моей части узнают – что со
мной будет? На что жить будем? Ее-то уже признали в парторганизации ненормальной, а тебя никто такой не признавал – ты и ответишь, что ее не остановила и сразу не донесла. Тебя потянут, а меня – за тобой. На детей – позор.
Перепуганная соседка молчала до самой смерти.

Выход
При Горбачеве потеплело, и я решилась  - пора выходить. Надо писать заявление. Мне не хотелось тратить на него чистый лист бумаги, я что-то все переворачивала, и попалась мне в руки моя старая ученическая тетрадь с пожелтевшими страницами. Я вырвала чистую страницу и написала на ней.
Я написала заявление:
«Прошу не считать меня больше членом КПСС, так как я не хочу нести ответственность за те преступления, которые совершались партией от имени народа и которые теперь открылись».

Заявление вместе с партбилетом я отдала директору. Он принял без удивления, спокойно, сказал, что передаст  парторгу. А ему в райкоме сказали: пусть она к нам придет – мы ей покажем. Он ответил:
-    Она ушла от вас. Зачем ей к вам приходить?
- Но вы можете ее сами наказать?
- За что? – удивился парторг, - она из лучших работников, ветеран труда.
- Как? Уже успели?
- Да. И медаль вручили.

Итоги
Необходимо резко различать историю партии в разные годы и отличать руководящий аппарат от низовых сотрудников, роль которых, как социальных работников, трудно переоценить. Легко было развратить народ, ведь доносы писали очень-очень многие, - это был самый легкий путь для достижения личной цели: от занятия квартиры или должности до личной мести. Труднее собрать народ как единое целое. И собрать его для этого можно только или войной,  или какой-то великой целью с непосредственным участием сейчас в деле достижения этой цели.    

Советская власть под реальным руководством партии как социального инструмента много сделала во время войны и после нее, то есть после 1945 года.