Пасынок. Альтернативная история Глава 26, 27, эпил

Макс и Этери сидели на заросшем молодыми деревцами пригорке. Они выполнили желание Гусарова быть похороненным именно здесь – напротив серебристой рощи. Прах его теперь покоился на обдуваемом всеми ветрами холме, с которого была видна вся округа.

Они сидели и думали о Гусарове, каждый по-своему вспоминая этого необычного, невезучего, такого талантливого и трагичного человека.
«Странно, ещё угли пахнут костром, у которого он читал стихи, а его нет. Исчез, растворился, стал пылью. - думала Этери, - Всего каких-то шесть дней я его знала, а будто он всегда был рядом. Разве он исчез? Нет, просто стал частью меня. Я поняла, в чём его задача – разбудить в человеке Человека».
И снова ей слышалось, как звучат строчки его стихотворения:

Вновь я там, где простился с детством.
В милом детстве теперь я гость...
Синий воздух ломая с треском,
выйди из лесу, черный лось!..

Напугай меня белым рогом,
бей копытом в трухлявый пень,
закружи по лесным дорогам,
но верни мне из детства день.

Пусть откроет густой малинник
сотни алых пахучих тайн...
Золотистых озерных лилий
звон волшебный услышать дай...

На заре прибредем к поселку,
я тихонечко в дом войду...
Подожди за кустом,
я только спичек розовых украду.

В ночь - костер! Да такой, чтоб сразу
небо пламенем занялось!..
Лось, не щупай сквозь листья глазом,
выйди из лесу, черный лось...

«Когда я познакомился с ним? – думал Макс, - это было на каком-то квартирнике. Даже не вспомнить, кто выступал. Саня был навеселе, что-то спросил у меня, разговорились…И больше я никого не замечал в этой квартире. Мы вышли на балкон, он читал и читал свои стихи. Говорил о соцреализме в искусстве. Помню, сказал, что самое большее, что удалось соцреалистам - это "научить крестьян умываться, аплодировать и голосовать на собраниях". Потом я уехал на сборы, а он попал в тюрьму, глупо и совершенно ни за грош».

Солнце начало клониться к закату, когда они вышли на дорогу, ведущую к городу.
Добравшись до дома, они свалились, не раздеваясь, и уснули там, где присели.
Утром их разбудил звонок в дверь – это был доктор Кацон. Выглядел он неважно. Но, держался молодцом. Прошел на кухню, поставил чайник на плиту.

- Максюша, я похозяйничаю немного – очень чаю хочется.
Макс ещё не совсем проснулся, но усиленно пытался прийти в себя.
- Конечно, Давидыч, мы тоже попьём чаю. Этери, ты что будешь, кофе или чай?
Этери  равнодушно пожала плечами: «Всё равно».

Роберт Давидович принёс своё любимое песочное печенье и кулёчек карамелек «Дюшес». Максим помог ему накрыть на стол. Чай пили молча, глядя каждый в свою чашку. И каждый думал о Гусарове. Даже чашка лишняя с налитым, как-то непроизвольно чаем, стояла на столе. Вроде он отлучился на минуту, вот сейчас придёт, сядет за стол, потрёт руки и скажет: «Ну-ка, Макс, подай-ка мне печенюшку».

Давидыч, наконец, нарушил молчание. Поднял чашку с чаем и сказал: «Ну, что ж, царствие ему небесное, мученику!».
- Может водки? – спросил Максим – Осталась ещё…
- Нет, знаешь, совсем не хочется и тебе не советую. - ответил Роберт Давидович, - А знаете, дело передали в Комитет госбезопасности. Все документы по нему засекретили, все вещи и материалы изъяли. А со всех сотрудников и свидетелей взяли подписку о неразглашении. Такие вот дела.

Они ещё посидели немного, попили чаю, и, наконец, Роберт Давидович засобирался домой.
- Ну, мне пора.
Помолчал, потом сказал:
- Я тут кое-что принёс. Не знаю, пригодится ли…
Он вытащил небольшой пакет из внутреннего кармана пиджака, развернул. Это был паспорт.

- Это паспорт одной погибшей девицы. Она была из неблагополучной семьи. Родители-алкоголики умерли года три назад. Больше у неё никого не было. Ей паспорт ни к чему, а тебе пригодится. – обратился он к Этери, - А я, наверное, всё-таки, поеду к своим в Израиль. Сарочка письмо прислала, зовёт. Пишет, Изя, внучок, на международном конкурсе молодых музыкантов первое место занял. И вообще, скучаю я…

-Да, Роберт Давидович, Вам надо уезжать, - согласилась Этери, - здесь Вы пропадёте, а там такой специалист как Вы будет нарасхват. А за паспорт спасибо.
- Только уезжать тебе надо отсюда куда-нибудь подальше, затеряться. Паспорт через три года менять надо будет, так ты не бойся, её похоронили как неизвестную. Да никто и не опознавал её, никому она была не нужна.

Этери открыла паспорт. На фото была темноволосая девочка с большими глазами и пухлыми щеками, ещё совершенный ребёнок.
- Совершенный ребёнок, - вслух сказала она.
- Это она в шестнадцать лет. Погибла в двадцать, и выглядела в свои двадцать на все тридцать пять. Спилась и истаскалась. Наследственность и влияние семьи…

Кацон ушёл. Этери сидела на диване и думала. Надо было набросать примерный план действий. До распада СССР остаётся семь лет. За эти годы надо освоиться в этом времени. Поменять документы, получить профессию и официальную работу. Чем она будет заниматься дальше, в девяностые, она примерно тоже знала: надо сколотить первоначальный капитал. Благо её память содержала сведения о том, какие отрасли промышленности станут доходными, когда и какие акции будут расти, и куда выгодно будет вкладывать деньги. Работа предстояла большая и серьёзная. Нельзя будет создавать большие предприятия с большим капиталом – они привлекут лишнее внимание к её персоне. Хорошо бы уговорить Макса помогать ей. Его надо держать рядом, хотя бы потому, что он о ней всё знает. В чём-то она поможет ему, в чём-то он ей.
Так началась её новая жизнь. Эта новая жизнь обещала быть очень нелёгкой. Но, Этери знала, что справится. Должна справиться.

Глава 26

За столом небольшого, но со вкусом обставленного кабинета сидела красивая женщина. Чёрные волосы её были гладко зачёсаны и собраны в пучок. На столе в простой рамке стояла небольшая картина. На обороте картины были стихи. Она помнила их наизусть:
«Жуёт, сопит и топчется,
Сморкается в кулак…
Толпа ещё не общество,
хоть над толпою флаг»

Ну, вот…теперь у неё есть деньги, много денег, столько, что она могла бы купить большую часть планеты. И их будет ещё больше. У неё есть несколько участков земли, на которых будут построены школы-интернаты. Они будут незаметными, простыми, чтобы не привлекать лишнего внимания, и никто не будет знать, чему учат в этих школах. А учить в этих школах будут одной, но очень сложной вещи – быть людьми.  Это будет будущее Земли. Ей предстоит из толпы сделать общество.

Эпилог

Холм, лесок вокруг холма почти не изменились за сто с небольшим лет. Одни деревья умирали, другие вырастали на их месте. Пожалуй, лиственных деревьев стало побольше. Вон берёзовая роща появилась справа. И, посаженный шестьдесят лет назад вокруг города хвойный лес, вырос и краешком вклинивается в подножие холма.
Когда-то, стоя на этом месте, Этери решила, что здесь, над Его могилой, обязательно будет стоять памятник. Памятник Человеку. Его таланту, неравнодушию и трагичности. Шло время, сколько раз она пыталась заказать памятник, но всё было не то. Были именитые скульпторы, признанные мастера, было портретное сходство, но не было того неуловимого, что невозможно объяснить, назвать словами. Это были и скульптурные группы из новомодных материалов, и совершенно футуристические фигуры, но…всё было мимо.

И вот однажды, когда она уже совсем отчаялась, к ней пришел совсем молодой человек с предложением сделать памятник. Имени своего он не назвал, от денег отказался, сказал, что «после выполнения заказа, если работа понравится, тогда и рассчитаемся». И улыбнулся, хитро прищурив один глаз. Вот тогда она поверила: этот сделает. Через полгода пришло извещение о доставке груза.
Она долго смотрела на памятник. Да, это был Гусаров собственной персоной. С его хитреньким прищуром, горькой складкой у рта, и ещё бог знает чем. Но это был точно он. Ироничный, ранимый, вечно беспокойный, презирающий ложь, не святой и …человечный.

К грузу прилагалось письмо, что памятник этот передаётся в дар. И опять - ни имени автора, ни его координат.

Этери стояла на холме лицом к установленному памятнику. Ничего величественного в памятнике не было. Он был, всего лишь, в один средний человеческий рост.
- Ну, вот… как и обещала…памятник тебе стоит на твоём холме. Пришло твоё время. И имя твоё знает каждый ребёнок. Почти каждый. А каждый школьник – точно. Картины твои висят во всех музеях мира. Системой твоей пользуются все школы искусств…
Она помолчала.

- Ты был прав, иногда преодолеть инерцию труднее, чем умереть. Но, я не умерла. Хотя, иногда очень хотелось. Когда руки опускались, когда переставала верить даже себе. Когда предавали самые близкие, самые лучшие ученики.
Сколько раз приходилось начинать всё с нуля! Идти от самого начала, вслепую, нащупывая дорогу в полной темноте. Если бы я знала, что будет так трудно… что будет столько разочарований, не знаю, решилась бы или нет.

Впрочем, разве у меня был выбор? Я ведь дала слово.

И, ты знаешь, кажется, что-то получилось. Или начинает получаться. Нет Союза Корпораций. Нам удалось подчинить себе их интересы – не люди для корпораций, а корпорации для людей. Дети живут с родителями. Люди остаются людьми. Любят, страдают, пишут стихи и романы. Плачут и смеются. Выбирают сами, чем заниматься в жизни.

Я не знаю, сколько мне ещё осталось жить, нам ещё не удалось понять, как они достигали такого долголетия. Но, мы уже на пороге разгадки. И, мне кажется, я смогла воспитать замену себе. Её зовут Ева. Символично, правда?

А того скульптора, что сделал этот памятник, я так и не нашла. Может быть, он тоже был из будущего? И, знаешь, он предложил одну идею… посмотри на опушку леса, видишь? Да, это твой черный лось. На самом деле он очень большой, чтобы отсюда его было видно.

P.S.
Роберт Давидович уехал в Израиль. Его с радостью приняли в очень хорошую клинику, где он и проработал до глубокой старости. Даже, когда уже не мог оперировать сам, он приходил консультировать в особо трудных случаях. Внук его стал мировой знаменитостью и часто гастролировал в России.

Максим Родионов всю свою жизнь посвятил претворению в жизнь идей Этери. Был её помощником и правой рукой до самого последнего своего дня. И до последнего своего дня любовался её неувядающей красотой, которая доставляла ей много хлопот.
 
Этери приходилось менять не только документы, но и внешность. Она со временем стала собственной дочерью, а затем и внучкой. А как иначе она могла объяснить окружающим свою вечную молодость?