Стихи за двоих

Почему мы не можем оценить всей степени значимости людей, которые были рядом с нами и понимаем это только после их смерти? Я не знаю. Но чаще случается именно так. Мой отец, как и многие люди его поколения, мало учился. До шести лет он не знал русского языка и стал разговаривать на нём, когда семью репрессировали и отправили в ссылку в Казахстан. Он не любил вспоминать эти годы, но иногда скупыми фразами рассказывал о пережитом и даже через пятьдесят лет на его глазах были слёзы. Седой, под два метра ростом, с кулаком напоминающим кувалду, он и в старости был мягким человеком с умными проницательными глазами. Откуда у мужчины, рождённого на хуторе и не имеющего образования, был такой мощный стержень внутренней интеллигентности?!
Отец много читал, причём читал очень вдумчиво и медленно, у него была великолепная память. Но самое главное то, что он был мудрым человеком и видел в людях положительные черты личности.
Всего несколько раз в жизни я видела страх в его глазах и причина этого страха всегда была связана со мной. Впервые это было, когда мы приехали к бабушке в больницу. Я ещё училась в школе. Мы зашли в послеоперационную палату и отец рукой остановил меня у двери. Бабушка, увидев нас, сразу попросила маму осмотреть послеоперационный шов, с которым была какая-то проблема. Моё богатое воображение мгновенно нарисовало файл с жуткими иллюстрациями и я, даже не видя бабушкиного шва, хлопнулась в глубокий обморок.
Очнулась от того, что на лоб что-то капало. Открыла глаза и увидела перекошенное страхом лицо отца. На меня капали то ли его слёзы, то ли испарина страха, которой он был покрыт. Я посмотрела по сторонам и разглядела нескольких мужчин в полосатой одежде и молоденькую медсестричку, которая пыталась открыть стеклянный шкаф с медикаментами. Видимо обморок был настолько глубоким, что мне не припомнилось где мы находимся, и я спросила у отца: "Папа, мы в концлагере?". К тому моменту папа уже владел русским языком на очень приличном уровне и он мне ответил не интеллигентно и крепко. Потом он сам посмотрел по сторонам, увидел полосатые пижамы больных и облегчённо улыбнулся.
Я раньше имела такую дурацкую привычку - хлопаться в обморок в стрессовых ситуациях, пугая отца до полусмерти. Потом это прошло, видимо психика адаптировалась к стрессам, которых было предостаточно.
Ещё я видела его страх после гибели моего брата. Тогда мне казалось, что это связано с тем горем, которое все переживали, но три года назад мне рассказали, что отцу угрожали. Ему угрожали не лично, а по телефону, инкогнито. И угрожали не лично ему, а мне и дочери брата. Отец тогда ничего не рассказывал мне об угрозах и я догадываюсь почему.
После гибели сына папа изменился, он стал менее терпимым и часто уходил в свою комнату, закрыв за собой дверь. Как-то он дал мне лист бумаги и сказал: "Напиши стихотворение". И вышел из кухни. Я была удивлена, но села писать. Закончив, принесла листок и отдала ему в руки. Папа несколько раз прочёл текст и сказал: "Ты должна писать стихи. Талант нельзя закапывать в землю. Один уже закопали." 
Мой старший брат тоже писал стихи, очень тёплые и искренние, но его жизнь оборвалась в тридцать девять лет. Никто не был наказан за смерть брата, но и закон бумеранга никто не отменял. Я уверена, что бумеранг настигнет того, кто был за рулём полицейской машины, которая сбила моего брата. Всё к нам возвращается: добро и зло. И наивно надеяться, что увильнув от наказания, можно дальше жить счастливо и беззаботно. 
Теперь я пишу стихи за двоих. С лета две тысячи шестнадцатого года написала две тысячи. Пишу. И дай мне Бог писать так, чтобы читая, люди улыбались и плакали, верили и любили. 
08.07.2019, д.Выбье.