Глава 8

  Павел и Стефан

  Новозаветное изображение Павла в качестве обученного фарисея (до его обращения к Иисусу) является центральным для Нового Завета в картине возникновения христианства.
Это важно по двум главным причинам:
показ Павла гонителем-фарисеем поддерживает изображения фарисеев такими же гонителями в евангелиях,
а авторитет Павла как великого интерпретатора роли Иисуса основан на вере, что Павел являлся экспертом в традиционной еврейской религии,
откуда возникает преемственность между Новым и Старым заветами,
гарантируя тем самым преодоление разрыва,
и то, что его толкование миссии Иисуса истинно,
и сама миссия происходит во исполнение религии старозаветной.

  Если доказано, что Павел вовсе не являлся фарисеем, то великое основание традиционного взгляда христианских источников исчезает.
Тогда нам приходится думать, что Павел куда больше новатор, создавший миф об Иисусе, миф, не имевший корней в иудаизме и в реальных исторических обстоятельствах жизни и учении Иисуса.   
Приходится принять, что Павел не был фарисеем, что его роль преследователя в отношении сторонников Иисуса входит в противоречие с отношением к ним фарисеев, не гнавших никогда это движение;
что изображение фарисеев гонителями в евангелиях построено на песке,
очевидно из тех же евангелий и других источников, что Иисус сам был фарисеем и никогда фарисеями не преследовался;
утверждения в писаниях Павла, что он получил фарисейское образование, является самообманом части учёных, убедивших себя в нахождение у него того, что им хотелось найти.
Вдобавок, сюда присоединяется историческое свидетельство книги «Деяний» о том, что когда Павел преследовал сторонников Иисуса, он действовал по поручению первосвященника, который был саддукеем и оппонентом фарисеев, то это тем более показывает, что Павел фарисеем не был.

  Мы также увидели (хотя это будет более детально доказано в следующей главе), что движение Иисуса, как это было до появления Павла, не испытывало особых преследований от стражей еврейской религии, фарисеев. Объявление Иисусом себя Мессией не было никоим образом богохульным, и его последователи, после его смерти, продолжили веровать в его мессианство (уверовав, что он был возвращён к жизни чудом), не считая при этом его божеством.

  Только христианские доктрины рассматривают как богохульников фарисеев. До обращения Павла не существовало противоречий между назарянами и фарисеями на религиозной почве. Вполне мог быть конфликт между назарянами и первосвященником на политической почве, ибо этот верховный жрец, стоя на страже римских интересов, определённо с подозрением взирал на движение, которое продолжало превозносить Иисуса, распятого бунтовщика, в качестве своего лидера.

  Есть один эпизод, записанный в книге «Деяний», который, как кажется, способен бросить вызов всему сказанному выше. Это – история смерти Стефана, первого христианского мученика. Здесь мы имеем случай смерти члена движения Иисуса на религиозной почве до обращения Павла. Более того, Стефан представлен, как исповедующий взгляды сильно оппозиционные фарисейским и во многом совпадающие со взглядами Павла после обращения того.
Случай Стефана как будто принуждает  признать, что Павел не был создателем христианства, к чему мы пришли;
что обожествление Иисуса и отмена Торы стало доктриной последователей Иисуса до появления Павла на сцене,
и что, следовательно, эти еретические учения (несмотря на все контраргументы) восходят к самому Иисусу, и что Стефан является связующей нитью между Иисусом и Павлом.
Более того, личная причастность Павла к казни Стефана убедительно доказывает, что оппозиция сторонникам Иисуса была у Павла на религиозной почве и усиливает традиционное представление о Павле как о фарисее-гонителе.

  Однако, тщательная проверка эпизода со Стефаном выявляет много не исторических черт и показывает как тот построен автором «Деяний» с чёткой целью проведения связи между Павлом и Иисусом.

  История, представленная в «Деяниях», повествует о том, как Стефан был осуждён синедрионом с помощью группы евреев, обвинивших его в том, что он выдвигал  «богохульные положения против Моисея и против Бога». Также там говорится, что «Они привели лжесвидетеля, который заявил: «Этот человек говорил против сего святого места и против Закона. Мы слышали его слова, что Иисус из Назарета разрушит Храм и воздвигнет новый, переменив обычаи, данные нам Моисеем»  (6:11 -14). Тогда Стефан сделал заявление и долго рассказывал о еврейской истории. Эта речь показалась всем безвредной, с его описанием все согласились. (Даже с его замечанием, что хотя Соломон построил дом для Бога «Всевышний не в рукотворённых храмах живёт», процитировав Соломона при торжественном открытии Храма (3 Книга Царств 8:27)). Однако, завершил свою речь Стефан обличением еврейского народа и их истории, выйдя далеко за границы самобичевания, которое было в обычае у иудеев. Это обличение евреев как неисправимых противников Бога: «Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы. Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие Праведника, которого предателями и убийцами сделались ныне вы, —  вы, которые приняли Закон при служении ангелов и не сохранили».

  Этот финал привел его слушателей в негодование. Это, однако, имело мало отношения к вине, объявленной до того, что он говорил против Моисея, против Храма и против закона. Но затем последовал эпизод, когда Стефан обрёл видение Иисуса, которого он назвал «Сыном Человеческим», стоящего по правую руку Бога. Это утверждение его слушатели сочли богохульством и побили его камнями, забыв, что «богохульством», приведшим его на суд было не видение Иисуса как Сына Человеческого по правую руку от Бога. Даже «свидетель», который проверялся («лживый», как было сказано, хотя очевидно, что автор «Деяний» считал, что Стефан в праве говорить так) в том, что Стефан выступал против Моисея, Храма и Закона, вдруг сменил свою роль и действовал как предводитель побивающих Стефана камнями за совершенно иную вину, чем та, о которой свидетельствовал и в которой его обличал.    

  Это крайне путаное описание не может считаться открывающим нам реальное событие: смерть Стефана или его взгляды. Синедрион имел свои правила проведения, а не являлся судом Линча. Не происходило внезапного выволакивания обвиняемого для расправы без объявления вины в результате слушаний.

  Имеется, однако, один способ, которым можно пролить свет на события, приведшие в смерти Стефана, имеющиеся многочисленные сходства между процессом и казнью Стефана, как это описано в «Деяниях», и судом и казнью Иисуса, как это описано в евангелиях.
Такое сравнение приносит нам множество совпадений между двумя «судами», даже включая сходство в нелогичности и путаности. И столь велика в главном похожесть, что мы должны заключить, что «суд» Стефана является просто двойником или репетицией «суда» Иисуса, а их удивительное сходство может быть объяснено отсылкой к полному описанию раннего «суда», а выдуманных мотивов с вымышленными аспектами хватает в обоих.

  1
  Стефан, обвинённый в речах против Храма: «… Мы слышали его говорящим, что Иисус из Назарета разрушит это место…»
Аналогичное обвинение было выдвинуто и против Иисуса: «И некоторые вставши лжесвидетельствовали против него и говорили: Мы слышали как он говорил: «Я разрушу храм сей рукотворённый, и в три дня воздвигну другой, нерукотворный» (Марк 14:57-8).
 
  Как доказано ранее (в конце нашей 5 главы), объявить о намерении разрушить Храм и восстановить его воспринималось естественно для объявившего себя Мессией. Ничего богохульного в таком мессианском заявлении не было, в еврейских глазах. Мессия не был божественной фигурой, а просто царём и человеком, потомком царя Давида, который однажды выдворит иностранных захватчиков и восстановит политическую независимость еврейского народа. Хотя некоторые думали, что это избавление совместится эрой мира для всех народов, предсказанной Исайей и другими пророками.

  Мессия само собой воздвигнет новый храм, взамен построенного царём Иродом. Для большинства евреев поэтому, обещание Иисуса построить новый храм не являлось грубым произволом, не шокировало, но несло надежду: возможно, этот человек будет обещанным Мессией, раз он осмеливается говорить в таком ключе.

  Люди, которых должна была возмутить декларация Иисуса, являлись правящей иерархией Храма, сотрудничавшей с Римом, и обязанной своим назначением оккупационным силам. У них имелись все резоны помочь захватчикам искоренять мессианские движения, угрожавшие их общим интересам.

  Декларация Иисуса по разрушению и восстановлению Храма была частью его вызова Риму и ставленникам того среди жречества. Именно первосвященник со свитой ощущали в том для себя угрозу. (Рядовые священники, принимавшие ежедневное участие в службе во Храме не испытывали при этом беспокойства, потому что полагали продолжить службу в новом Храме). Так что обвинение против Иисуса не было религиозным, а политическим.
  Это заставило первосвященника предпринять действия, а не сообщество фарисеев и не другие религиозные евреи, никак не скооперированные с Римом.

  Стефан представлен, как повторяющий угрозу Иисуса: «…мы слышали как он говорил, что Иисус Назорей разрушит это место…» Ошибкой будет думать, что Стефан здесь предсказывает разрушение Храма римлянами в 70 г. н.э.. Христиане всегда считали это разрушение наказанием евреям за их совместное предательство Иисуса, а слова Стефана неправильно понятые, как исполнение этого.
Но если б это было так, то Стефан не сказал бы, что Иисус разрушит Храм, а что Бог разрушит его в качестве наказания за смерть Иисуса. Параллель между словами Стефана и реальной угрозой Иисуса является ключом к пониманию. Стефан верил, что Иисус оставил сцену лишь на время. Вскоре он вернётся и возобновит свою миссию, чтобы вышвырнуть римлян, приняв на себя роль помазанника Божия на троне Давида и Соломона. Стефан повторяет в своей речи угрозу, за которую Иисус заплатил жизнью, как повторение вызова Иисуса римской оккупации и её приспешникам.

  2
  Странное переключение с прежней вины на новую ad hoc вину, заменённую, крайне схоже в суде над Иисусом и над Стефаном. В разбирательстве с Иисусом мы имеем следующее:
«Тогда первосвященник встал посреди и спросил Иисуса: «Что ты ничего не отвечаешь на то, что против тебя свидетельствуют?» Но он молчал и не отвечал ничего. Опять первосвященник спросил его: «Ты ли Мессия, сын Благословенного?» Иисус: «Я. И вы узрите Сына Человеческого, сидящего по правую руку Бога и идущего с небес по облакам». Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: «На что ещё нам свидетели? Вы слышали богохульство. Каково ваше мнение?» Решение было единодушным: виновен и достоин смерти» (Марк 14: 60-4).

  В процессе Стефана, после предъявления первоначальной вины и долгой речи самого Стефана, мы также встречаем:
  «Но Стефан, исполнившись святого духа, воззрев на небо, увидел славу Божью, и Иисуса, стоящего по правую руку Бога. «Вижу, - сказал он, - небеса отверзшиеся и Сына Человеческого по правую руку Божью!» Но они, закричав громко, затыкали уши свои, а затем устремились на него и, выведши за город, побили камнями» («Деяния» 7:55-8).
;
  Модель обоих процессов, когда подсудимый обвиняется в проступке-речи против Храма, но его вина тут же забыта, как только он разразится на самом суде иным, что расценено как богохульное положение. Формальные процедуры тут же забываются и обвиняемый объявляется виновным и приговаривается за то, что совершил в течение самого суда и отличается от того, за что он был привлечён к суду первоначально. Это – карикатура на юридические слушания в синедрионе, известного достойными и формальными юридическими процедурами, и явно вымышленная. Этот вывод подкрепляется соображением, что предполагаемое богохульство и не богохульство вовсе по еврейскому закону. Объявление себя Мессией было просто заявлением о претензии на трон Давида, и не являлось величанием себя Богом. Титул «Сын Человеческий также не был богохульным, так как каждый еврей провозглашал себя сыном Божьим, обращаясь ежедневно Богу во время молитвы как к «Отцу». Царь Давид, однако, имел особое добавление к его титулу, с тех пор как Бог изъявил специальную милость, признав Соломона и его наследников своими «сынами» (2 Samuel 7:14): «Я буду его отцом, а он будет моим сыном. Если он согрешит, Я накажу его жезлом мужским и ранами детей».
 
  Отметим, что титул «Сын Божий» далёк от божественного статуса. Он делал еврейского царя, главным образом, подлежащим божьему наказанию за его грех. Объявление «Сыном Человеческим» не было богохульным, с тех пор как стало титулом Мессии (как было явлено Пророку Даниилу 7:13) и не включало в себя понятие божественности. Ни «идущий с небес», ни «сидящий по правую руку Бога» не были богохульными, ибо эти эпитеты применялись к Мессии еврейской традицией, не сопровождаясь каким-либо учением о его божественности (мидраш сообщает, что Мессия будет сидеть по правую руку Бога, а Авраам – по левую).

  Более того, описание разбирательств с Иисусом и Стефаном перед синедрионом противоречат описанию суда над Петром в синедрионе («Деяния» 5 глава), где Петра защищал Гамалиил и показана терпимость к мессианским заявлениям Иисуса. А Гамалиил не был нетипичным фарисеем, являясь главой их движения. Где же тогда Гамалиил в процессах над Иисусом и Стефаном? Почему эти «суды» столь отличались от слушаний по делу Петра, что анонимная враждебность и нетерпимость были показаны по отношению мессианским заявлениям Иисуса, а суд над Стефаном превратился в линчевание? 
Суд над Петром совершенно достоверен в свете того, что нам известно о фарисеях и их воззрениях на мессианские движения, в то время как «суды» над Иисусом и Стефаном неправдоподобны, потому что они зависят от проблемы определения слова «Мессия», «Сын Божий» и «Сын Человеческий», которой не существовало в еврейской религии этого времени, но существовала в более поздних доктринах христианской церкви, когда все эти выражения приобрели коннотацию божественности.

  Мы должны заключить поэтому, что суды над Иисусом и Стефаном фальсифицированы совершенно определённым способом: а именно, первоначальное политическое обвинение было переработано для того, чтобы представить это как религиозное обвинение в богохульстве. Фактом в деле Стефана является то, что он возбудил гнев свиты первосвященника высказанными декларациями о падении Храма и возглавлявших его, о возвращении Иисуса и изгнании им римлян с их подручными.
  С этого момента Стефан представлял угрозу квислинговской власти первосвященника. В отличие от Иисуса, он не был передан в руки римлян для наказания. Стефан был, таким образом, первым мучеником «церкви» в Иерусалиме, но когда на лидирующие роли вышла паулинистская христианская церковь, её нееврейские лидеры столкнулись с трудностями дела Стефана, которые желательно было деполитизировать как и осуждение Иисуса, переделав его в осуждение за ересь и богохульство. Они не могли разжаловать Стефана из его почётной роли первого мученика, но изменили причины его мученичества, чтобы скрыть его антиримскую мотивацию, сделав вместо этого жертвой еврейской религиозной нетерпимости.   

  Поэтому Стефан не может рассматриваться в качестве предшественника Павла во взгляде на Иисуса как на божественную фигуру с авторитетом отвержения Торы. Евангелия и книга «Деяний» стремятся доказать, что Павел был упреждён в своих учениях Стефаном и самим Иисусом; но тщательное изучение показывает, что это – иллюзия, и что доктрины Павла новы и отступления в них от учения Иисуса и «Иерусалимской церкви» радикальны.  Мы можем вернуться к исследованию Павла с полным осознанием разительной оригинальности его интерпретации жизни и смерти Иисуса.      

  В свете истолкования вышеназванной позиции Стефана, мы можем понять вероятное значение изумляющего начала 8 главы «Деяний», следующего сразу за смертью Стефана: «…В те дни произошло великое гонение на церковь в Иерусалиме, и все, кроме апостолов, рассеялись по разным местам Иудеи и Самарии». Конечно, крайне удивительно, что рядовые последователи Иисуса преследуются и изгоняются, в то время как их лидерам позволено остаться. Следует думать, что эти лидеры, при таких гонениях, первыми должны быть изгнаны. Понять это возможно, лишь предположив, что в это время «Иерусалимская церковь» состояла из двух фракций: «Иудействующие» и «Эллинисты» (Cadbury (1933), Hengel (1983) стр. 1-29). 
«Иудействующих», по этой теории, возглавляли Иаков и Пётр, которые отвернулись от радикальных, еретических взглядов Иисуса, вернувшись к принятию Торы и традиционного иудаизма. «Эллинисты», с другой стороны, продолжали придерживаться взглядов на отмену Торы смертью Иисуса. Их лидером был Стефан, который, таким образом, навлёк на себя гнев строгих приверженцев иудаизма. После смерти Стефана, его последователи из «Эллинистической» партии перенесли преследования, изгнавшие их из Иерусалима, а «Иудействующих» во главе с Иаковом и Петром эти гонения не затронули.

   Существование «эллинистической» партии основано, исключительно, на этом одном стихе и присовокуплённых ранних стихах, описывающих жалобу «Эллинистов» о помощи вдовам. Наименование «эллинисты», однако, не коннотирует ни с одной нееврейской религиозной фракцией, всего лишь отсылая к языку, на котором преимущественно говорили члены этой группы. Евреи, которые говорили на греческом, не были менее лояльны к Торе, чем евреи, использовавшие иврит или арамейский, как это утверждает глава «Деяний», когда выделяет членов греко-говорящих синагог как якобы занимавших фанатичную позицию по отношению к Стефану. Так что нет реальной причины полагать, что имелась некая эллинистически-говорящая группа среди «Иерусалимской церкви», представленная комментаторами в качестве фракции.

  Подлинное объяснение нетронутости апостолов (и, по-видимому, их ближайших сторонников) преследованиями, вероятно, следующая. Стефан был лидером активной  части «Иерусалимской церкви», которая считала, что следует продолжать антиримскую пропаганду и мессианскую активность даже в отсутствие Иисуса. Апостолы же придерживались более умеренной точки зрения: Иисус, как они верили, вскоре вернётся, и ожидали его с тихой надеждой и воздержанием от политической активности, пока не смогут вовлечься под его личным управлением. В результате, когда активисты их движения были изгнаны проримской партией первосвященника после убиения Стефана, тихая часть назарян осталась одна.
Следует заметить, что вера в Иисуса способна была действительно привести к приостановке мессианской активности. К примеру, еврейские христиане удержались от поддержки мессианской революции Бар Кохбы, не потому, что были пацифистами, а потому, что Бар Кохба – не Иисус, а, следовательно, в их глазах, ложный Мессия (Евсевий, цит. Юстина Мученика, Проповедническая история, lV,8. Также в латинской версии, Год Адриана 17). 

  Теперь мы можем вернуться к участию Павла в казни Стефана. Об этом говорится:
  «Свидетели положили свои одежды у ног юноши по имени Савл. И побивали камнями Стефана, и пока они делали это, он воззвал: Боже Иисусе, прими мою душу!» Затем он пал на колени и громко закричал: «Господи! Не вмени им греха сего» и с этими словами умер. А Саул был среди тех, кто одобрял его убийство» («Деяния» 7: 58-60).

  Некоторые учёные думают, что этот отрывок слишком отдаёт литературной художественностью, чтобы рассматриваться как исторически верный.
  Это вводит в характер Савла, с целью доказать позже, как сей герой книги «Деяний» прошёл драматический путь, подчёркивающий контраст между его личностью до обращения и после. Но, хотя Павел, в своих посланиях, выражает раскаяние за свою раннюю роль преследователя движения Иисуса, он никогда не упоминает Стефана.
  Это может доказывать, что автор «Деяний», приводящий смерть Стефана, как столь важное событие – первый христианский мученик, не смог удержаться от театрального введения в сценарий в этом месте.  Если Саул действительно играл подчинённую роль в деле Стефана, как это описано, но сам никогда не ссылался на этот случай, то это даёт представление каким образом автор «Деяний» получал информацию об участии Саула, а что более вероятно, придумал в качестве графического дополнения к этой истории. 

  С другой стороны, там есть некий аспект вопроса, ранее упущенный. То, что Саул некоторым образом оправдан за участие в деле Стефана. Сказано, что он был «юн» в то время (это греческое слово neanias означает подростка и несколько неадекватно переведено в Новой Английской Библии как «молодой человек»). А это означает, что его ответственность уменьшается. Это впечатление усиливается тем, как описана его пассивная роль в казни Стефана. Он не бросает камни, а только следит за сложенными у его ног одеяниями тех, кто бросает. Его участие проявляется в «одобрении» убийства Стефана. Похоже, автор «Деяний» не выносит идеи, что Саул мог активно участвовать в кровопролитии и делает его больше пассивным зрителем, чем искренним соучастником.

  Ощущение, что атмосфера истории при участии Саула несколько нереальна, ещё усиливается от снижения его возраста автором «Деяний». Превращением Саула в «юнца», в лицо, у ног которого свидетели складывают свои одежды, повествователь сделал его присутствие второстепенным и почти случайным – своего рода символичной случайностью, исполненной иронического значения для будущего Саула.

  Но, согласно сообщению эбионитов, Павел явился из Тарса в Иудею взрослым человеком. Это также отчасти подтверждает текст «Деяний», который, без какого-либо перерыва, рассказывает нам, как Саул «терзал церковь» и «выволакивал (из домов) мужчин и женщин, отправляя их в тюрьму». Непростая деятельность для нежного юнца. Так что куда вероятнее, что Саул был полноценным служащим полицейских сил первосвященника и играл настоящую, а не ту, второстепенную роль в деле Стефана, которую приписал ему автор «Деяний».

  Смерть Стефана, как доказано выше. не являлась судебным приговором, но неким политическим убийством, совершённым приспешником первосвященника, а полицейские силы состояли из разнородных элементов и не отличались высокой моралью или особой щепетильностью. Не удивительно, что в дальнейшей своей жизни Павел трансформировал свою расправу над назарянами в идеологическое дело, вызванное фарисейским рвением. Так заглушался худший аспект этой стадии его карьеры, его собственная роль в устранении Стефана как опасного антиримского агитатора.

  Заслуживает внимания также то, что гонители Стефана нигде не названы фарисеями в тексте «Деяний», и сам Саул в этой истории не именуется фарисеем. Лишь в свете более поздней идентификации Саула как фарисея последующие поколения читателей предположили, что участие Саула в убийстве Стефана и его преследования назарян случилось вследствие фарисейского рвения. Автор «Деяний», очевидно, писал первые главы своей истории на основании источников, где Саул ещё не назывался фарисеем. Однако собственные заявления Павла в его посланиях окрасили поздние главы «Деяний».

  Мы остановились, таким образом, у изображения Саула, совершенно отличного от традиции показа фарисея как неистового фанатика. Как же тогда Саул, полицейский наёмник на службе у саддукейского первосвященника, человек с сомнительным прошлым и идеалами, пришёл к обращению, вступил в полемику с ведущими фигурами движения Иисуса, и очевидно трансформировал это в новую религию, которую сам Иисус воспринял бы с ужасом?


                http://www.proza.ru/2019/07/19/752