Хьюментари

Коул сгорел. Постепенно, получая ожоги сначала первой, затем второй, а в конце и третьей степени тяжести. Кожа сползла с него, обгоревшая и горячая. Сосуды внутри него взорвались под действием высокой температуры и кровь полилась ото всюду. Языки пламени ласкали его тело, огонь нежно пожирал его кожу, обнимал и прижимал к себе. Сердце человека было в этот момент горячим, но огонь, как ревнивый любовник, ещё горячее.
Коул сгорел тихо, без последних мыслей в голове. Он не кричал в агонии, не смеялся диким смехом словно сумасшедший. Он молчал, а его обожженное лицо оставалось спокойным. Именно так, тихо, без лишних телодвижений, мыслей и слов его тело постепенно обуглилось.
Коул Хилл сгорел. Но это было тогда, спустя неизвестное количество времени после того как он взглянул на своё отражение в витрине магазина "Райс & Льюис", где обычно продавали безумно дорогую обувь. Но в тот день магазин был закрыт на ремонт после того как группа подростков разгромила его витрины.
Единственное уцелевшее окно витрины. И он, Коул, остановился идя по улице и почему-то вдруг решил взглянуть на себя. Молодой, высокий, черноволосый с нелепо уложенными волосами мужчина. Бледная кожа, полуприкрытые карие глаза. И что могло привлечь его вдруг к своей внешности? Что? Что остановило его и заставило посмотреть на своё отражение?
Он никогда не считал себя красавцем. Иногда, поздними вечерами, когда чувство одиночества становилось невыносимым, он любил подходить к зеркалу в своей комнате и внимательно всматриваться в свои же глаза, начинал искать что то. Постепенно он начинал чувствовать что-то... Некую злость и отвращение. Злость и отвращение к себе, к своей персоне. Коул неожиданно осознавал, что ненавидит себя и презирает. Сам того не замечая, он начинал шевелить губами. Слова... Грубые, жестокие и осуждающие слова. Слово за словом лилось с его губ. Беспощадно Коул начинал оскорблять самого себя, унижать, стыдить, расстраивать, безжалостно бить по самым больным местам. Он стоял у зеркала и кричал на себя, размахивал руками, брызгал слюной. Поток колких фраз не стихал и Коул продолжал орать. Он кричал, смотря себе в глаза. Полному злобы взгляду отвечал все такой же полный злобы взгляд. Ненависть на ненависть. Презрение на презрение:
— Ты урод! Посмотри на себя! Ты ужасен, ужасен! Буквально омерзителен! Удивительно, что это чёртово зеркало не трескается, когда ты подходишь к нему!
Но обычно критикой своей внешности Коул не ограничивался и брался за что-нибудь посерьёзнее. Щадить себя он даже не думал:
— Ты трус! Трус, глупец, слабак, бесполезный кусок из жира и мяса! Ты ничего не добился и не добьешься, никогда! Знаешь почему? Потому что ты не заслуживаешь своей гребаной жизни!
Иногда он краем мозга вспоминал родителей. Вернее, пытался вспомнить. Говорили ли они ему тоже самое? Любили ли его, или только и мечтали избавиться? Выбросить за порог дома на растерзание бэбифилам и каннибалам, которые так любили маленьких, трусливых и глупеньких мальчиков?
Вряд-ли.
Но тогда где они сейчас? Почему он не помнит их? Почему никогда не грустит по материнской любви? Почему ему без них хорошо?
Он не знал. И не хотел знать. Ему было лень... Лень думать, вспоминать. Зачем? Ведь сейчас он занят более полезным делом - оскорблением себя, нелюбимого. И он продолжал уничтожать свою самооценку словами, припоминая все недавние неудачи и делая себя виноватым во всем подряд. А ведь случалось это часто...
И вот он смотрит на себя вновь. Оскорбления не хотят пока что срываться с губ, да и закатывать очередной скандал на улице не хочется. Поэтому Коул смотрит на себя спокойно, равнодушно. Смотрит как на чужака, который очень надоел ему маячить своей рожей под носом. Даже в себе он не видел друга, лишь очередного врага, от которого следовало держаться подальше. И не имело значения то, что это он сам, что это его тело.
"Ну и что пялишься? Интересно?" - спросил он свое отражение мысленно. Свой же вопрос он оставил без ответа. В очередной раз.
Интересно то, что Коула никогда особо то и не посещали никакие мысли. Можно даже сказать, что ему было просто наплевать на все. И на себя тоже. Но всегда ли так было? Ведь не могут же люди жить так всегда. Из порнографических журналов, которые продавались на каждом углу. Коул узнал про эротическую фантазию и сексуальность в общем ещё в восемь лет. Но почему до восемнадцати лет у него всегда получалось с помощью этой фантазии доставить себе удовольствие, а сейчас - нет? Почему он не может так же легко как в юности представить в мельчайших подробностях раздетую девушку? Почему его фантазии стали такими вялыми и не возбуждающими? Импотенция? Да нет, вряд-ли. Тогда что?
"Глупец, идиот, мысли глобальней!" - дёрнул себя Коул.
Да, дело не только в эротике и пошленьких мечтах. Дело в невозможности мыслить и чувствовать в полной мере, вот в чем дело. Вот почему он не может представить дирижабль, летящий по розовому небу? Почему не испытывает сочувствия...
"А, ладно, забудь..." - махнул рукой Коул и в очередной раз завершил короткий мысленный путь.
Боже, ты так уродлив... Как такого урода могла полюбить девушка? А любит ли она тебя вообще? А ты её? Любишь ли ты...
Сильный толчок в плечо слева прервал новую мысль Коула и заставил его пошатнуться:
— Чё встал, мужик? - зло гаркнул на него толстый крепкий парень со странной прической после чего, сверкнув своими маленькими крысиными глазками, грузной походкой пошел дальше по улице. Через неделю толстяка этого так же толкнут на улице, после чего начнется перебранка, в результате которой тело толстяка останется лежать на тротуаре. Голова его будет разбита, карманы пусты.
Коул испуганно отстранился от парня и, прижавшись к стене дома, дал ему спокойно пройти. И вот опять, он не оскорбил никак его. Он ничего не крикнул толстяку вдогонку и даже ничего не подумал о нем плохого. Почему?
"Ты трус! Трус и..."
Вздохнув, Коул наконец пошел дальше. На работу он не опаздывал, а даже наоборот шел на пятнадцать минут раньше, как и было положено на случай непредвиденных обстоятельств.
Город был густонаселённый, из-за чего ходить по улицам в любое время дня и ночи становилось довольно затруднительно. Вот и сейчас Коулу приходилось буквально обтекать каждого встречного, стараясь не прикасаться к другим людям и не мешать движению своим собственным телом. Усложняло всё то, что на улицах, кажется, не существовало понятий правостороннего или левостороннего движения, в связи с чем люди шли по той стороне, по которой им больше хотелось, из-за чего чаще всего столкновений и переругиваний было не избежать. Некоторые прохожие и вовсе считали себя королями улицы или вовсе всего города, идя по тротуару специально медленно, занимая своим телом как можно больше места и размахивая при этом ручищами как при спортивной ходьбе.
Коул как раз шел по седьмой улице, когда справа в нескольких футах от него затормозила черная машина, очень похожая на лимузин. Коул заметил ее и остановился. И вот снова - никаких лишних мыслей, никаких чувств, лишь пульсирующее в голове осознание того, что сейчас должно произойти. Хотя даже осознание скорого будущего не могло породить в нем чего то лишнего, чего-то свойственного панике или инстинкту.
И это произошло.
Двери лимузина открылись и наружу выскочили два человека в черных костюмах и солнцезащитных очках. Вместе они подскочили к случайному прохожему, который как и Коул остановился и равнодушным взглядом смотрел на подъезжающую машину. Один из незнакомцев быстрым движением надел на голову прохожего черный мешок, его помощник подхватил прохожего. После к нему присоединился и первый.
Вместе они схватили прохожего и потащили его к машине. Заложник не пытался вырываться или сопротивляться. Он просто молча подчинялся, воспринимая происходящее как должное, как запланированную часть своего дня и жизни в целом. Не хватало только чтобы бедняга перед лицом похитителей посмотрел на часы и сказал, что прибыли они точно по расписанию.
Неизвестные в черном грубо затолкали прохожего с мешком на голове внутрь машины, залезли следом, прижав его обмякшее тело к противоположной двери, и захлопнули за собой дверь. В этот же момент лимузин тронулся, быстро набрал скорость и вскоре скрылся за поворотом. Движение на этом участке улицы вновь возобновилось, будто ничего и не произошло. Прохожие, которые стали свидетелями этого моментального исчезновения, просто продолжали своё движение все с тем же равнодушным и безразличным взглядом и головой, свободной от мыслей.
Коул, проводив взглядом черный лимузин, тоже продолжил идти. Пустота в голове и лишь смутное осознание того, что сейчас произошло, что происходило всегда. Рабовладельцы. Сутенеры. А может просто маньяки, похищающие людей, везущие их на Восточный берег и продающие на органы в Белых рынках. А на вырученные деньги с удачной продажи очередного "кожаного мешка" они могли купить новый ящик отборного кокса.
"А ведь они могли схватить и затолкать в машину тебя." - подумал Коул. Мимолётная мысль и вновь полный покой разума. Никаких переживаний за жизнь бедолаги, которого уже вечером могут уложить на хирургический стол, никаких размышлений по поводу того, что произошедшее выходит за рамки нормального.
Коул посмотрел на других прохожих. Они тоже были абсолютно спокойны. Похищение человека их не волновало, возможно, они и вовсе забыли об этом. Выкинули этот эпизод дня и продолжили жить, не задумываясь о том, что мешок мог быть надет на их пустую голову.
"Им все равно, почему я должен беспокоиться об этом? Почему должен обременять себя этими мыслями?"
Пожав плечами и вновь отмахнувшись от размышлений, Коул ускорил шаг и через несколько минут уже сидел в своём темном офисе, тыкая пальцем по двум клавишам.
Работа его заключалась буквально в банальных вещах - нажимать на кнопку с надписью "да" или кнопку с надписью "нет". Одобрение или соглашение. С чем он соглашался, а что отрицал Коул не знал вот уже пять лет. Да и не горел желанием узнать. Его волновало только то, что у него есть работа, за выполнение которой исправно платили. Пусть и немного, но платили. Он не был одним из тех миллионов безработных. Это было важно. Только это.
Бездумно, буквально автоматически, тыкая пальцем по кнопкам Коул смог преодолеть барьер в своей голове и немного поразмышлять. Эйми. Любит ли он Эйми? Любит ли он эту девушку? А правда ли он ее любит или это лживые чувства, созданные его сердцем непонятно для чего?
"Эйми..."
И что? Что вызывает это имя, что оно значит для него? Какие эмоции порождает?
"Что она нашла во мне?"
А что он нашел в ней? За что полюбил, если это вообще та самая любовь?
Клик. Клик. Удар за ударом по клавишам. Клик. И ещё клик.
А что есть любовь? Коул имел ввиду ту самую настоящую, подлинную любовь. Что это такое? Может, никакой любви и нет вовсе? Ее придумали, как придумывают... Как придумывают.
Клик. Клик. Клик.
Но тогда откуда все эти старые рассказы, переполненные романтики и таких тёплых, нежных, искренних слов? Клик. Ведь все эти нелепые слова, вся эта мишура... Неужели не имеет смысла? Клик. Люди, конечно, давно сами не пишут книги - эту работу, как и многую другую, доверили машинам, но тем не менее традиционные признания, страсть, приятное биение сердца... Все это осталось! Почему? Клик. Без этого никак? Почему любовь стала ассоциироваться с розовыми сердечками, горячими поцелуями, голубками, лаской, доверием, ревностью... Кто придумал всю эту обёртку? Клик. Ведь из за этого не поймёшь, любит тебя человек по настоящему или нет. Любовь - значит букеты, букеты кроваво-красных роз. А если этого не будет то что, любовь не настоящая? Так сказать, лживая, искусственная?
Вновь клик. Каждый день единственным звуком в этом узком помещении становится... Клик. Клик. Клик за кликом. Будто маленькая птичка клюет твой череп изнутри.
Эйми... Любовь - это всего лишь ложь. Значит, он ее не любит? И она его соответственно? А любви и вовсе не существует? Ее придумали глупцы, чтобы объяснить как-то это странное биение сердца? А может на самом деле ты не влюблен, а болеешь раком и быстро бьющиеся сердце - первый симптом болезни?
Клик.
А секс? Разве секс не основан на чистейшей и искренней любви партнёров? Страсть, возбуждение... Или это не любовь порождает секс, а секс порождает любовь? Клик.
Да нет, тогда выходит, что "любовь с первого взгляда" - ложь, а "любовь после первого секса" - правда. Слабо верилось. Скорее после секса эта самая любовь может испариться. Клик.
Если тебя возбуждает девушка, то это значит, что она чертовски красива, привлекательна и, само собою, сексуальна. Но возбуждение ещё не является признаком любви, правда? Это лишь переходная часть. А вот переходная часть между чем и чем? Между любовью и сексом? Или возбуждение порождает любовь, а не любовь возбуждение? Клик.
Эйми возбуждала Коула. Конечно, он не мог вот так просто представить ее голой в постели рядом с собой, но все таки... И что из этого? Возбуждает. Значит, он ее любит? Интересно, а он сначала возбудился при виде ее прелестной фигурки, а лишь потом влюбился или все было наоборот?
Клик. Клик.
Коул бросил взгляд на часы: 17.54 Пора заканчивать свою бесполезную работу и ступать домой, попутно заглянув а бар Больера.
Он вышел на улицу. Было холодно, дул сильный ветер и слегка моросило. Уже начинало смеркаться, поэтому город постепенно погружался во тьму. Небо было затянуто черными тучами.
Коул вздохнул и медленно пошел по тротуару, огибая случайных прохожих.
Ночью город полностью впадал во тьму. Государство в целях экономии никогда не включало ночное освещение, из-за чего ходить по городу в такое позднее время становилось опасно. Хотя, находится в этом городе было опасно всегда - и днём, и ночью. Преступность (во всех ее формах) процветала и активно действовала не ограничивая себя ни днём, ни ночью. Свет ничего здесь не менял. Другими словами, тебя могли пырнуть ножом или изнасиловать в любое время суток. И не важно, есть кто рядом или нет. Тебе все равно никто никогда не поможет. Даже сам ты себе помочь не сможешь. Ты не то что сопротивляться, ты даже открыть рот чтобы закричать вряд-ли сможешь. Вот и получается, что днём и ночью ты так и так ходишь по лезвию ножа, уповая на удачу. Схватят тебя или нет - это уже как повезет или как решит судьба. Со временем к этому привыкаешь, если конечно ты смог дожить до этого самого времени. Не учишься выживать, нет. Просто привыкаешь и принимаешь криминальную, опасную и развратную повседневность города как должное, как неотделимую часть этих мрачных улиц. Избиение девушки в подворотне, насилие над детьми, постоянные грабежи и убийства - все это постепенно прочно укореняется в мозге. И ты с этим смиряешься. Вот так просто берешь, успокаиваешься, понимаешь, что так было всегда и никогда не станет иначе и... Присоединяешься к насилию над беззащитной девушкой. Город диктует свои правила, и никто тебя не спрашивает, согласен ты с ними или нет. Тебя так и так могут легко сделать новой жертвой.
Безопасность всегда была лишь мнимой частью твоей жизни, но здесь, в темных закоулках города, где в любой момент из переулка может раздаться и резануть по ушам предсмертный детский крик, этой безопасности просто не существовало. Выходя каждый день на улицу ты мог надеяться на хороший день, на солнечную погоду, но только не на безопасность. Сам себе ты уже не принадлежал и неизвестно, что именно отделяет тебя от того, чтобы новый предсмертный крик вырвался теперь уже из твоего рта.
И к этому ты тоже привыкаешь. Привыкаешь так же как и к тому кликанию клавиш.
Коул шел медленно, голова его была опущена, глаза с интересом рассматривали заплеванный тротуар. И вновь это странное полное отсутствие мыслей. Инстинкты на нуле, желания на нуле, деятельность мозга тоже на нуле. Но всегда ли так было? Может, у него действительно рак? Рак головного мозга. Или альцгеймер в прогрессирующей форме. Может, именно некая болезнь мешает ему всегда сосредоточиться?
"Не говори ерунды!" - отдернул он себя.
Конечно его иногда посещали некие мысли. Например однажды он смог на некоторое время задуматься о том, дойдет ли он до дома живой в этот раз. Или его схватят торчки, которые иногда вкалывают шприц с героином прохожим насильно, чтобы приобрести новых клиентов. Новых зависимых. Правда чаще всего такая инъекция приводила к смерти. Торчкам ведь было все равно какой иглой прокалывать кожу бедолаги.
Но это было редко. Зачастую Коул просто ни о чем таком не думал. А если и придавался этим пеимистичным размышлениям, то все равно в нем не срабатывали никакие инстинкты. Какое-нибудь чувство паники. Ощущение полной безнадёжности и страха. Не было этого.
Так, плетясь медленно по улице, Коул добрался до невысокого здания, на входе которого висела небольшая неоновая табличка с названием заведения. Бар Больера. Грязное, шумное и тоже не менее опасное место, но за столь долгое время у Коула сама собой уже выработалась привычка обязательно посещать бар после работы на пути домой. Тоже часть жизни, некий обязательный ритуал. Непонятно было зачем этот бар вечерами посещал Коул, почему его посещали другие люди. Они просто приходили и уходили, потратив время зря. Может, для этого как раз они сюда и приходили. Приходили и возвращались чтобы забыться ещё больше, убить остатки и без того потраченного времени. Может...
"Ну, хотя бы там не так холодно." - придумал для себя очередную причину посещения Коул и зашёл внутрь.
Структура бара была классической - небольшое помещение, барная стойка с неразговорчивым толстым бармэном, заплесневелые столики, большинство которых заставлено грязными тарелками и крушками, и конечно же "музыкальный уголок", как называл его Коул. По вечерам заведение всегда было полно клиентов, пьяных стариков или мужиков, по габаритам напоминающих слонов. Бороды, лысины, беззубые рты, запах мочи и кислого пива, грязные черные куртки и бандичьи рожи. Этим был переполнен весь город и бар Больера не был исключением. Это был тот самый небольшой рай для всех тех, кто ничего не умеет в жизни кроме как напиваться до поросячьего визга, бить стаканы, а потом, вываливаясь на улицу, набрасываться на прохожих или падать в канаву, становящейся вскоре могилой. Пристанище всех ущербных, мозги и языки которых утонули в протухшей выпивке. А ведь они сами всего этого не понимают. Им правда кажется, что они веселятся, что они отдыхают, а не напиваются.
Иногда Коул думал о том, что он забыл в этом месте? Зачем всегда возвращается сюда, что тянет его назад? Ради чего стоит каждый вечер приходить и становится частью выгнившего общества, смешивать себя с ними?
Да не знал он этого, не знал! Он просто шел сюда каждый вечер после работы и все. Ноги сами несли его в бар, а он просто подчинялся, поскольку мыслить был не способен. И каждый раз он возвращался. Можно даже сказать, жить без этого убогого бара он больше не мог. Не мог также, как наркоман не может спокойно "жить" без дозняка.
Коул зашёл осторожно, чтобы никто из присутствующих не заметил его прихода. В конце концов он всегда выделялся на фоне остальных. Единственный опрятный молодой человек в окружении пьяных горилл... То ещё зрелище. Поэтому привлекать лишнее внимание Коул точно не собирался.
Быстрым шагом он прошел вглубь бара и сел за стойку. Подошедшего бармэна он попросил налить ему как обычно. В ответ бармэн лишь усмехнулся:
- Ты чего, мужик, думаешь у нас тут инди... виду... льный... Индивидуальный, во! Думаешь, у нас тут индивидуальный подход ко всем, а? Знаешь сколь за день я рож разных перевидал? Мне что, делать нечего запоминать вас всех, бродяг?
Некоторые пьяницы стали поворачивать свои головы и, скалясь, смотреть на Коула:
- Налейте виски, пожалуйста, - спокойно ретировался Коул, чтобы поскорее лишить свою персону ненужного внимания со стороны.
Бармэн взглянул ещё раз на Коула и, пробормотав что то себе под нос, все таки поставил на стойку стеклянный стакан и наполнил его наполовину оранжевой жидкостью.
— Спасибо, - сказал Коул, взял стакан рукой и, запрокинув, вылил его содержимое в глотку. Тут же по телу разлилось знакомое приятное тепло. Язык почувствовал горьковатый вкус виски. И тут же Коул понял, что ему легче. Легче, спокойней и как то свободней. Будто у него с шеи сняли веревку, с привязанным к ней булыжником. Виски... Они всегда так действовали на него, снимали стресс и успокаивали. Буквально очищали голову от бесполезных и надоедливых мыслей.
Возможно, именно ради этого чувства покоя он постоянно сюда и возвращался.
Конечно, это было сомнительное чувство покоя. Находясь в этом баре он подвергал себя ещё большей опасности, чем если бы он гулял по городу в кромешной тьме. Любой пьянчуга мог просто так взять, подойти и пырнуть его ножом. Мог, но до сих пор не сделал этого. К тому же, виски. Он не хотел пропускать свою дозу. Да, у каждого в этом городе был свой наркотик и у Коула это - виски.
Он попросил бармэна повторить и тот ещё раз наполнил его стакан виски. И вновь то же автоматическое движение рукой - взять стакан, запрокинуть голову и вылить его содержимое в глотку. Приятное тепло. Чувство покоя. Всё. Что ещё нужно, чтобы держать обычного жителя в узде?
Пока Коул заливал в себя виски его слух ласкала музыка. У заведения мог смениться бармэн, могло поменяться помещение, но только не музыка. Она всегда была, есть и будет. И этот холодный вечер не был исключением.
Из дальнего угла бара (тот самый музыкальный уголок) доносился и заполнял общий шумовой план заведения низкочастотный ультразвук. Иногда аккорды повышались, тональность сменялась, а потом происходил резкий спад и вновь ультразвук играл на низких настойках. Беспрерывный мелодичный писк... Благодаря ему Коулу иногда удавалось сосредоточиться на чем-нибудь своём, личном. Особенно ему нравился именно такой, низкочастотный писк. Больше же всего его раздражал ультразвук, который, как бешеный, скакал с одной частоты на другую, не позволяя тем самым уловить общий ритм звучания и построение композиции. Но когда писк был таким тягучим, низким, неспешным, когда было возможно полностью уловить мелодику, именно тогда Коул и мог посетить мир грёз или просто расслабиться, отдав свой слух во власть ультразвука.
Сейчас играла "#023350" - лучшая, по мнению Коула, электронная композиция из разряда низких ультразвуков.
Третий стакан виски. Низкочастотный ультразвук. Шумный бар, полный пьяниц, которые только и делают, что ждут конца своих дней. Хохот и гогот со всех сторон мешали сосредоточиться. Или дело в чем-то другом? Да нет, в этом. Именно в этом.
Четвертый стакан. На Коула навалилось чувство некой сонливости и равнодушия.
Краем глаза Коул заметил, что два крупных пьяницы, сидящих за столом неподалеку, начали о чем-то ожесточенно спорить, затем бить кулаками по столу, а потом и вовсе толкать друг друга. Коул, который посещал бар Больера не в первые, прекрасно понимал, к чему ведут подобные...
— Пошел к дьяволу! - заорал один из тех пьянчуг, после чего схватил стеклянную бутылку и, размахнувшись, опустил ее со всей силы на голову своего не менее пьяного соседа. Раздался звук бьющегося стекла - это бутылка разлетелась на тысячи осколков, ударившись об твердую лысину пьяницы. Потекла кровь, раздались со всех сторон крики. Пьяница с ревом повалился в бок, протянув руки к своей голове из которой вовсю струилась кровь, заливая ему лицо. Сосед его тем временем наблюдал за ним и гоготал. Гоготал громко, даже ультразвука стало не слышно.
Коул поморщился. Он терпеть не мог подобные сцены. Насилие над людьми всегда вызывали в нем некое отвращение, а подобные формы его проявления и вовсе вызывали в нем приступ рвоты.
Оставив пятый стакан виски не тронутым на стойке рядом с деньгами, он поспешил выскочить на свежий воздух, оставив шумное помещение бара и ультразвук за спиной.
Было все ещё холодно, а стемнеть успело сильнее. Город все больше проваливался во тьму ночи. Настоящую тьму.
Коул глубоко вздохнул, набрав в лёгкие холодного воздуха, смешанного с обильными автомобильными выбросами и направился в сторону дома, стараясь держаться ближе к случайным прохожим и подальше от арок и подворотен.
"Эйми..." - всплыла мысль в глубине его разума. Вспыхнула и тут же погасла, оставив пустоту после себя.
Придя домой, Коул быстро скинул с себя верхнию одежду, выключил свет и сел на край кровати. Взял карандаш, грифель которого уже был затуплен. Вонзил карандаш в левую руку. С нажимом провел сверху вниз, раздражая кожу и делая длинную красную царапину. Боль. Затупленная как и грифель карандаша. Даже ее он не может почувствовать в полной мере.
Ещё одна царапина. И ещё. Боль не нарастала, а как будто наоборот утихала. Царапина за царапиной. Коул сидел на кровати в темноте и царапал свои руки, стараясь почувствовать боль. Обычно бледная левая рука сплошь покрылась длинными красными полосами, в некоторых местах которых была содрана кожа.
Но боль все никак не приходила.
Коул вздохнул и, сделав последнюю полосу от локтя до кисти руки, отбросил карандаш, повалился на бок и вскоре уснул.
"Эй..." - последняя попытка подумать окончательно утащила его разум в сон.

II

Новый день никогда не приносил в жизнь Коула какие-нибудь изменения, что-то новое. Он жил будто по шаблону, точно зная, что будет завтра, что было вчера и что происходит сейчас. И лишь иногда думал о том, когда эта белая полоса резко оборвется благодаря чей-то наглой руке?
Почти каждое утро Коула приветствовала изрезанная, раздраженная кожа рук. Красные полосы чесались, кое-где кожа была содрана. Благо, сходило это раздражение быстро, ближе к вечеру, поэтому Коул не обращал на это особого внимания. Резание рук тоже было частью его жизни. Частью, к которой он привык.
Дом не служил Коулу убежищем. Он выходил за порог, вступая в мрачный, сонный лабиринт из бетонных стен многоэтажек, который встречал его агрессивно и готовил кучу опасностей для жизни. А спустя некоторое время возвращался в свою изоляционную камеру, полную темноты и одиночества. Даже в четырех стенах, где в воздухе висел его собственный запах пота, а иногда по ночам и спермы, он не мог чувствовать себя в безопасности. Опасность. Она всегда с тобой. Даже когда ты проводишь с нажимом карандашом по свой нежной белой коже.
Не было в этом городе места, где бы он мог спрятаться.
Не посещал он музеи. Не водил Эйми в кино. Библиотеки были закрыты. Ничем кроме своей работы не занимался, а по выходным любил либо посещать большую свалку за городом, где искал для себя разные безделушки, либо просиживал штаны за стойкой в баре Больера, до тех пор пока там не начинался новый погром. В остальное время Коул сидел дома на грязной кровати и резал свои руки или всё тело разом.
Нельзя назвать Коула самым худшим обывателем. Человеком бездушным, человеком отвратительным. Этот город был полон подобными Коулами, но встречались и ещё более мерзкие личности. Обычно, именно такие личности и могли резко зарезать тебя, обывателя, прямо на тротуаре.
Странно, как в столь диком мире и столь агрессивном городе могла рождаться любовь, дружба. Возможно, этого никогда и не было. Возможно, это были лишь похожие, поддельные чувства, задачей которых было заставить людей размножаться и хоть немного не так быстро умирать, убивая друг друга. Любви не было, но была похоть. Дружбы не было, но было корыстное лицемерие. Этого было достаточно, чтобы город продолжал жить в своей же тени, а люди оставались пластиковыми, выжатыми куклами.
Денег было мало, уровня жизни и вовсе не было, поскольку понятия жизни просто не существовало. Недовольных тоже не было. Лишь иногда правительство позволяло населению свинтить краны и выпустить накопившийся глубоко внутри пар наружу, обжигая жертву. Этого можно было достичь с помощью парадов и шествий, когда люди, вооружившись флаерами, шли по улицам и кричали что-то не имеющее смысла. Парад против гомосексуализма, парад против коррупции, парад против парадов, парад "против", парад "против" и никогда парад "за". И обязательно нужно было выгнать на улицу в этот день нескольких геев или тех же закоррумпированных чиновников, которых потом сожгут на костре в общественном парке или зарубят прямо на улице. Сделать всё, чтобы перевозбужденное общество остыло и выплеснуло свою злобу. И не важно, что большинство бастующих даже не знало за что они, собственно, борются. Попробуй спросить любого из них - а какая ваша цель, против чего вы выступаете? И вместо ответа ты увидишь звериный оскал, а через несколько секунд уже будешь лежать на тротуаре, избиваемый одичавшей толпой.
Да, будут жертвы. Но зато основная масса людей останется довольной, государство продолжит существовать. А о кровавых парадах забудут уже на следующий день.
Как жить в таком месте? Вот так, привыкая. Резать руки на ночь, выпивать в баре и стараться меньше думать об этом. А начнёшь думать - спятишь.
Каждый день Коул просыпался и чесал свои руки. Каждый день он шел на работу и становился свидетелям похищений, насилий, убийств людей. Каждый день проходил мимо, не задумываясь о том, что следующая очередь лежать на тротуаре в луже собственной крови, может быть, его. Каждый день сидел несколько часов в офисе и занимался неизвестно чем и неизвестно зачем. Каждый день медленно возвращался домой, по дороге обязательно заглядывая в бар Больера, где становился иногда свидетелям новой драки. Каждый день, приходя домой, он садился на кровать и беспощадно резал свои руки, а потом засыпал. И всё начиналось заново. Круг за кругом.
Ближе к концу месяца в выходной день Коул договорился о новой встрече с Эйми. Та согласилась и через час они уже сидели друг напротив друга в небольшом кафе на углу двадцатой улицы. Ультразвук здесь не шумел, публика была поприличнее, еда неплохая. Он заказал некий кусок мяса, который оказался в результате пережаренным, а ей - какую-то рыбу, которая оказалось пересоленной.
За двадцать минут они обменялись лишь несколькими короткими словами в духе "Как дела?", "Чем занимался все это время?". Толе желания разговаривать после недельной разлуки не было, толе оба были слишком заняты едой. Разговор не особо шел, как не шел и во все прошлые разы. Каждая их встреча (или свидание, называть можно как угодно) была лишена некой жизненности, некой свежести. Посмотревший на них со стороны сильно бы удивился узнав, что они - прекрасная пара, может, лишённая чистого чувства любви, но все таки настоящая пара. Случайный прохожий мог лишь посчитать, что эти двое впервые видят друг друга и лишь по воле судьбы оказались за одним столиком. И уж точно его удивила бы информация о том, что они встречаются вот уже больше года.
"Ты её правда любишь?" - спрашивал обязательно себя Коул во время таких свиданий. Он задавал этот вопрос в принципе часто, но точного ответа никогда не мог дать
Эйми была красивой девушкой с длинными светлыми волосам, яркими зелёными глазами и невероятно привлекательной фигурой. Но всё это почему-то не способствовало тому, чтобы точно убедиться в искренности чувств. Он смотрел на неё, радовался её милой улыбки, но, посмотрев в глаза, сказать уверенно "я тебя люблю" никак не мог. Что то сжимало всегда его губы. Он не мог сказать это даже обращаясь в темноту, так чего следовало ожидать при личных встречах.
В тоже время он всегда боялся спросить Эйми на прямую, любит ли она его. Он боялся, что она промолчит. Попытается что-нибудь сказать, но в результате промолчит. Этой возможной тишины он боялся больше, чем отрицательного ответа.
Возможно именно поэтому их встречи проходили в тишине. Говорить было не о чем, поскольку оба мечтали узнать лишь об одном - глубине и взаимности их чувств. И существуют ли эти чувства вообще? Может они остались друзьями на всегда. Но они никогда этого не узнают, потому что каждый боялся спросить и ничего не услышать в ответ.
Поэтому их романтические свидания часто проходили в тишине. Они не игнорировали друг друга, а просто не беседовали. Сидели рядом, держались за руки, но рты их всегда были будто зашиты невидимыми нитками, разорвать которые не могла даже любовь, которой возможно и не было вовсе.
Хотя нужно признать, что подобной "молчанкой" страдали не только Коул с Эйми, но и похоже всё население города. Прохожие шли мимо друг друга, в этом месиве нельзя было различить счастливую пару или же мать с сыном. Люди одинаково смотрели друг на друга и почти ничего не говорили. В городе голоса людей звучали редко, а даже когда звучали обязательно находились те, которые хотели заткнуть чужой рот, чтобы и дальше жить в собственных мыслях.
Ненависть. Это то, что делало всех людей здесь целым.
Свидания их заканчивались также как и начинались. Спокойно встречались - спокойно расходились. И назвать их в такие моменты можно было лишь случайными прохожими, которые по воле судьбы иногда пересекаются в каком-нибудь кафе, чтобы посидеть за одним столиком и обменяться несколькими фразами, лишенных страсти или нежности.
Любит ли он её? Это не правильный вопрос. Ненавидит ли он её? Вот он, вопрос, от которого следовало отталкиваться.
Коул давно перестал именовать как-то дни. Для него существовали лишь цифры - первое, тридцатое, двадцатое. Никаких понедельников, сред и пятниц. К чему это, если вся твоя жизнь здесь превратилась в одну густую кашу, смысла в которой нет, а вкуса которой, подобно чувствам, не ощущаешь? Так Коул жил не по дням, а по числам, где каждое число кратное семи означало конец очередной бесполезной недели.
Иногда по ночам Коул ставил стул напротив зеркала, садился, смотрел на своё отражение, а потом начинал разговаривать сам с собой. Сверкал глазами, говорил то громко, то очень тихо. Часто злился, иногда смеялся и очень редко подобные сеансы терапии заканчивались тем, что он сползал на пол и начинал плакать, мысленно переживая всю жизнь с самого рождения и понимая, что он ни черта не помнит. Обычно он так и засыпал на полу, свернувшись в позе человеческого зародыша, глотая собственные слезы и пытаясь унять дрожь в руках.
А утром он всё забывал и жил дальше.
Единственное место, кроме бара, которое он любил посещать была свалка. Она находилась за городом, была всегда открыта и заполнена до отвала. Коул приезжал туда и начинал копаться в горах мусора и завалах из проржавевшего металла. Он в такие моменты сам не знал, что именно хочет найти и зачем он вообще занимается этой ерундой.
"Что бы сказала Эйми?" - думал он, перебирая руками всякий мусор.
Но его это успокаивало. Он искал разные безделушки, часто забирая их домой и это заставляло его немного расслабиться, освободить и без того пустую голову от странных мыслей.
Только это могло его успокоить. Копание в чужих отходах.
Но в остальном своём дни текли медленно и отличить один от другого было невозможно. Вся жизнь в этом городе в скором времени сливалась в одну большую кашу. Или трясину, выбраться из которой ты уже никогда не сможешь.
— О чём ты думаешь? - спросила его однажды Эйми. Это был первый вопрос после десятиминутного молчания.
— О чём? - с непониманием переспросил Коул, после чего замолчал и задумался.
— Ни о чём, - ответил он наконец.
— Вот и я тоже. Забавно, правда?
Коул кивнул, хотя на самом деле ничего забавного в отсутствии каких либо мыслей в голове не было.
Иногда по вечерам, когда у Коул не было особого настроя вновь изрезать свои бледные руки, он смотрел ящик. Происходило это в не менее гипнотической форме чем разговор со своим отражением в зеркале.
И очень часто при таких просмотрах в уши Коула вливались "утешительные" фразы диктора, который сообщал о недавних событиях в городе и за его пределами. Столько-то преступников задержано и трое из них уже были повешены. Кризис государства стремительно движется к своему логическому концу. Очередной враг был разгромлен на границе какого-то вражеского государства. Восхваление страны и клевета врагов. Громкие заявления о том, как обстановка в стране налаживается и сколько врагов народа были жестоко наказаны за свои мерзкие деяния. Политика, экономика, статистика. Одна порция лжи и грязи следовала за другой, не позволяя зомбированному зрителю опомниться. Диктор говорил быстро, не давая людям возможности обдумать и принять полученную информацию. Безразличный, громкий строгий голос говорил и говорил, заставляя всех принимать услышанное за чистую монету, исключать из себя возможность мыслить, предполагать, идти другими путями и строить собственную точку зрения. Принцип прост - слушай то, что тебе говорят, кивай головой, гордись успехами государства и никогда не задавайся вопросом о том, кто сидит выше тебя и управляет твоей жизнью. Кто вытирает ноги об твою голову, погружая в кровавую жижу всё глубже.
Существовали правила, которые нужно было соблюдать и факты, которые нельзя было опровергнуть. Правила были лишь формальностью - не убивать, не грабить и.т.д. Но... Как много людей в этом государстве соблюдало их? Иногда Коулу казалось, что они все без исключений - маньяки, животная сущность которых запрятана у некоторых глубоко внутри, а у некоторых буквально уже вырвалась наружу и обрела свой кровавый облик. И никакие глупые правила государства не могли удержать маньяка внутри, достаточно было выйти на улицы города, чтобы убедиться в этом.
А факты нужно было просто принять и ни в коем случае не пытаться идти против течения.
— Мы живём в великом государстве! - кричал диктор. - Гордитесь своей страной! Гордитесь своей страной!
И только попробуй возразить. Поэтому всем приходилось хотя бы для виду держать головы высоко поднятыми, "гордиться" местом своего обитания и называть это место "домом".
Коул устал от ящика. Устал от постоянных восхвалений, повторений тысячу раз на дню одних и тех же слов. Его глаза быстро уставали, а мозг и вовсе отключался. Но сквозь этот туман все равно пробивался строгий голос диктора:
— Великое время, господа! Гордитесь своим государством! Вы - часть большой и великой системы! Вместе мы создадим новое счастливое будущее!
Люди могли выйти на улицы протестовать против чего угодно, но только не против государства. Это тоже был факт. Иметь врага в лице государства было равноценно прыжку со скалы. Неужели все терпели? Нет, терпеть не нужно было, если ты смог привыкнуть.
Коул подошёл к окну и выглянул на улицу. Серые облака нависали над темными небоскрёбами и угрожали вот-вот рухнуть вниз.
Краем уха он слышал голос диктора:
— А теперь по традиции прозвучит гимн нашего государства! Приглашаем вас всех встать и подпевать! Гордитесь нашей страной, гордитесь!
Внизу, прямо под окнами дома Коула, группа каких-то парней избивала подростка. Они наносили парню жестокие удары в области ребер и по лицу. Стоя у окна, Коул прекрасно видел, как из расквашенного носа подростка ручьем текла кровь. Он мог бы высунуться наружу и крикнуть этим парням, заставить прекратить избиение, но не хотел. Какой в этом смысл? Если попробовать сказать им что-нибудь, то они наверняка попросту убьют бедного парня, а затем подниматься наверх и возьмутся за самого Коула. А если не мешать им и молча наблюдать, то есть небольшая вероятность того, что парень останется живой, отделавшись лишь разбитым носом и сломанными ребрами. Таковы правила этого города - не мешай, или сам станешь жертвой.
За спиной Коула из ящика тем временем издавался гимн государства:
— Стойкость и сила освещают путь! Освобожденные рабы, построим мы империю, навеки мы едины!
Коула больше интересовало происходящее под окном. Парнишка отчаянно защищался, закрывая залитое кровью лицо руками и зовя на помощь. Парни, жестоко избивающие его, громко смеялись и наносили удары обдуманно, стараясь причинить как можно больше боли. Окружив жертву плотным кольцом, они загнали его в угол и теперь наслаждались насилием. Мимо шли люди и как по команде отворачивали головы в сторону, стараясь не замечать происходящее.
— Пусть славится наша империя! Пусть навеки живёт наша могучая страна! Любимое государство на все времена!
Коул закрыл глаза и попятился в сторону. У него больше не было сил слушать мольбы о помощи парнишки. Но почему в нем не проснулось сострадание? Почему желания помочь хоть как-нибудь не возникало?
— Свобода и правда, справедливость, порядок! Наша страна будет жить всегда!
Возможно потому, что его помощь бесполезна, он просто не в силах что-либо изменить. Он - всего лишь часть этого государства и этого темного, жестокого города. Он не может никому и ничем помочь, так же как никто и никогда не поможет ему. И это факт.
Крики подростка смешивались с голосами из ящика, поющими государственный гимн. А Коул просто стоял посреди комнаты, будто превратившись в статую. И лишь дрожащие кончики пальцев выдавали его волнение.
Коул бросился к столу, схватил скрепку и принялся со всей силы резать кожу. Рука быстро покрылась кровавыми рубцами.
Боль. Нужна была боль. Всего лишь боль.
"Я хочу чувствовать!" - думал Коул, вонзая острый кончик скрепки в кожу. - "Я хочу ощутить боль!"
Но боль не приходила, а рука продолжала покрываться кровавыми полосами.
— Страна подобна раю, во славу её не прольем невинной крови!
Коул отбросил в сторону скрепку и повалился на пол. Вместо боли пришла ненависть.
Ненависть к самому себе.

III

Возвращаясь домой после очередного бессмысленного рабочего дня, наполненного многочисленными кликами, Коул в задумчивости проходил мимо темного переулка между двумя серыми многоэтажками. Неожиданно его окликнул незнакомый мужской голос:
— Эй, чувак!
Коул вздрогнул и встал как вкопанный.
"Идиот!" - сказал он себе, - "Какого черта ты остановился?"
Но бежать было уже поздно. Теперь оставалось лишь надеяться, что всё пройдёт гладко и он сможет уйти живым. А ещё лучше невредимым.
— Да? - спросил Коул, постаравшись придать своему голосу больше уверенности. Хотя он прекрасно понимал, что это, может быть, ничем ему не поможет.
Перед ним в тени переулка стоял невысокого роста мужчина с густой черной щетиной и ухмылкой на пол лица, которая больше походила на рваную рану.
— Девочки интересуют? - спросил он Коула. Ухмылка-рана стала шире.
Коул облегчённо выдохнул. Всего лишь проституция, слава богу.
— Нет, спасибо, может, в другой раз, - быстро ответил Коул и уже собирался продолжить движение, но не успел.
— А я не о простых девчатах базарю, - остановил его сутенёр и вышел из тени поближе к нему. - У меня особый, редкий товар. Хочешь взглянуть?
Коул не знал, что ответить. В его пустой голове сейчас находился лишь его собственный голос, который во всю сыпал оскорбления.
— Тебе понравится, вот увидишь, - подмигнул ему мужчина.
"Ответь хоть что-нибудь, идиот!"
— Что ж, - выдавил из себя Коул и проглотил слюну, - удивите.
Коул решил, что нельзя два раза отказывать этому человеку. В конце концов, чего ему стоит посмотреть на нескольких развратных девиц? Ведь речь шла о его жизни, а ему всего лишь нужно было согласиться посмотреть на обнаженных проституток, только и всего.
"Эйми", - проскочила в его голове мысль и тут же исчезла. Для этого было достаточно лишь взглянуть на мерзко ухмыляющегося сутенёра, который стоял перед ним.
— Вот и прекрасно, - одобрительно сказал мужчина. - Пошли за мной.
Коул вздохнул и пошёл следом за сутенёром вглубь темного переулка. Он прекрасно понимал, что в любой момент на него могли накинуться неизвестные, избить его и отобрать всё, что у него было. Включая жизнь. Но убегать было бы ещё глупее. Тем временем голосок в его голове продолжал сыпать проклятия и называть Коула идиотом и трусом. В принципе, сейчас он был согласен с этим голосом, как был согласен с ним и ранее. Но теперь ничего не имело смысла.
Сопровождающий Коула мужчина свистнул и крикнул:
— Джо, выходи! Покажи клиенту товар!
Коул остановился и стал всматриваться в темноту. Возможно, сейчас всё и закончится. Сейчас из темноты выскочит этот "Джо", который набросится на Коула с ножом или свяжет, а потом повезет на Белый рынок, где его тело выпотрошат, распродадут за бешеные деньги внутренности, из остатков сделают чучело и повесят где-нибудь на крюк. И самое страшное, что это действительно возможно. Ведь что для этого нужно? Жертва в качестве него, Коула, темный переулок и два крепких парня. Собственно, всё. Рассчитывать на помощь прохожих, которые, возможно, услышат его последний крик не приходилось. Ведь каждый, кто осмелится помочь ему сразу же станет новой лёгкой добычей. Вот и получалось, что в данной ситуации Коул уже стал жертвой, загнал себя в тупик из-за собственной нерешительности и теперь его жизнь в руках незнакомцев. Окованный чувством безнадёжности, Коул стоял и старался никак не проявлять своего страха, мечтая лишь поскорее убраться от сюда.
Из темноты вышел ещё один мужчина, ведя кого-то за руку.
— Ну как тебе эта крошка? - спросил он Коула.
Но тот не услышал его вопроса. Потеряв дар речи, он смотрел ошарашенным взглядом на того, кого один из сутенёров вывел ему на показ.
— Милашка, правда? - усмехнулся один из них. - Вчера нашли. Берёшь?
— Спасибо, не нужно, - сумел еле вымолвить Коул, после чего, потеряв над собой контроль, ринулся в сторону улицы тяжело дыша. Это был опрометчивый поступок, ведь неизвестные мужчины могли погнаться за ним, но что ещё ему оставалось? Стоять там, в темном переулке, он больше не мог. То, что он увидел, вызвало в нем столько ужасных эмоций, что возможность мыслить хоть сколько то трезво исчезала и он просто помчался, мечтая убежать, скрыться, исчезнуть и забыть всё! Сделать что угодно, лишь бы оказаться как можно дальше от этого места и забыть всё, абсолютно всё! А иначе... Иначе как можно дальше жить в этом чертовом городе?
Коул бежал не останавливаясь до самого дома. Но сколько бы он не старался, забыть так просто увиденное не мог. Ему казалось, что тени города преследуют его, мечтают схватить и поглотить. От этой мысли ему становилось ещё хуже.
Ворвавшись к себе в комнату, Коул рухнул на пол прямо перед зеркалом и уставился в свое отражение, обхватив обеими руками голову. Нижняя губа у него дрожала, глаза и вовсе стали подходить на стеклянные. Он смотрел на свое отражение и никак не мог узнать самого себя. Его била дрожь, будто бы он только что вынырнул из проруби.
Коул повалился на пол и, свернувшись в клубок и крепко сжав челюсти, завыл, стараясь подавить те жуткие чувства внутри себя, которые вызвало увиденное. Из глаз его брызнули слёзы.
"Что со мной?"
Коул вспомнил свое детство. Шла война, он вместе с родителями жил в небольшом заброшенном доме, который был сильно разрушен после бомбардировок. Отец был, кажется, болен, из-за чего постоянно кашлял и хватал ртом воздух. Мать не обращала на маленького Коула какого-либо внимания, предоставив его самому себе, из-за чего он рос сам по себе, найдя себе друзей в лице четырех стен своей темной комнаты.
Живя в том районе, маленький Коул часто становился свидетелем похищения детей. Малыши не успевали даже пикнуть, как их тут же вырывали буквально из родительских объятий, после чего быстро тащили в багажники машин, чтобы затем увезти навсегда куда-нибудь на Белые рынки.
Коул хорошо, даже слишком хорошо помнил, как сам не стал подобной жертвой. В тот день он сидел возле входа в дом и, слушая радио, из которого раздавался государственный гимн, игрался с цветными осколками бутылок. В этот момент к нему незаметно подкрался низенький круглый мужчина с толстой улыбкой на все лицо.
— Привет, мальчик, - сказал он Коулу приторно сладким голосом. - А что ты здесь делаешь один?
— Я не один, - ответил маленький Коул. - Мои папа и мама дома, а я просто здесь играю
— Как интересно! А можно и мне с тобой поиграть?
— А вы умеете? - нахмурился Коул.
— Конечно умею! - засмеялся незнакомец. Глаза его подозрительно заблестели. - И тебя, мальчик, научу.
Он сделал шаг в сторону Коула, намереваясь схватить того, но не заметил и наступил ногой в разбросанные осколки. При этом подошва его пыльного ботинка съехала назад подобно крышке консервной банки, из-за он вдруг дико закричал и принялся прыгать на одной ноге, выкрикивая проклятия.
— Ах ты чёртов малёк! - кричал он в гневе. - Это всё из-за тебя! Я сделаю тебе намного, намного больнее!
Коул хлопал глазами и никак не мог понять, что происходит. Вроде как, он действительно виноват, что раскидал здесь свои игрушки, из-за чего этот дядя случайно наступил на них. Но с другой стороны Коулу стало страшно, ведь теперь дядя злился и, кажется, угрожал ему. А в такие моменты Коул умел делать только одно.
Он заревел и, вскочив, зашмыгнул обратно в дом. После чего пробежал в свою комнату, заткнул пальцами уши, чтобы не слышать крики незнакомца с улицы, упал на кровать, зарылся в неё и пролежал там до самого вечера, боясь встать.
Сейчас, спустя так много лет, мало что поменялось. Среди бетонных стен зданий этого города мало что может меняться в принципе. Коул лежал на полу в своей комнате, свернувшись калачиком и дрожа всем телом. Прошло так много времени, но он все равно чувствовал себя несчастным, беззащитным и наивным ребёнком, которому не место в мире взрослых. Который вынужден жить один, без всякого укрытия в теле взрослого мужчины и терпеть, терпеть, терпеть. Никого нет рядом, только молчаливые стены, которые и то в случае опасности не смогут надёжно защитить его.
"Боже, какой же ты жалкий, ты просто отвратительный!"
Коул плакал, поскуливая как больная собака и никак не мог успокоиться. Мысленно он как будто все ещё находился в том темном переулке рядом с сутенёроми, которые предлагали ему развлечься.
А за руку один из них держал совершенно маленькую, испуганную до смерти девочку, которая смотрела на него тем самым слегка глуповатым взглядом, которым Коул в детстве смотрел на своего похитителя.

IV

Работа часто помогала Коулу забыться и максимально отделиться от окружающего мира. Нажимая на клавиши, соглашаясь или нет, выслушивая изо дня в день ритмичное кликание, Коул был способен впадать в некое подобие транса, благодаря чему все и без того затупленные эмоции и вовсе переставали существовать. А когда нужно было отвлечься от всего того мусора, который переполнял голову, превращая её в выгребную яму, подобное отстранение очень даже помогало. В этот раз было именно так, поэтому до конца своего рабочего дня Коул прибывал глубоко в себе, смотря на свои пальцы, которые нажимали клавиши, стеклянным взглядом.
На улице уже шёл небольшой дождь, когда Коул наконец вышел из своей конторки. Небо было скрыто за слоем из темно-серых облаков.
Подняв воротник, Коул не спеша пошёл домой, аккуратно огибая лужицы на тротуаре. Теперь, когда назойливое кликание пропало, в голову вновь ворвались странные мысли, которые ухудшали и без того плохое настроение, заставляли мозг заедать как зажеваную пластинку. Капли дождя падали прямо на лицо, однако Коул почти не чувствовал их прикосновения.
Проходя мимо бара Больера, Коул уже автоматически развернулся ко входу, намереваясь зайти и напиться как следует, однако дорогу ему перегородил огромный пузатый мужчина с толстой коричневой сигарой, зажатой между точно такими же толстыми пальцами. Курильщик стоял прямо перед входом, заблокировав проход своим необъятным телом. Слегка прикрыв глаза и лениво покуривая, он своим присутствием сводил на нет возможности входа и выхода.
— Извиняюсь... - робко пролепетал Коул, стараясь обогнуть мужчину, однако был вынужден признать, что пройти внутрь не задев случайно его, было просто невозможно.
— Вы не могли бы... - осмелился сказать ему Коул извиняющимся тоном, кусая губы.
Мужчина смотрел на Коула совершенно безразличным взглядом, в котором даже можно было разглядеть некую сонливость. Таким взглядом любой человек мог бы смотреть на надоедливую букашку, которая мешает лишь своим присутствием.
— Чё тебе? - булькнул курильщик и затянулся сигарой.
— Отойдите пожалуйста, - попросил Коул, скукоживаясь всё больше.
В этот момент мужчина резко выдохнул облако едкого дыма прямо в лицо Коула, который, не успев из-за удивления задержать дыхание, вдохнул этот яд и, согнувшись пополам, принялся страшно кашлять, хватаясь руками за рот и пытаясь буквально выпленуть вместе со слюной весь дым, который колол лёгкие.
— Поди к чёрту, - сказал мужчина и, сплюнув, оттолкнул от себя зашедшегося кашлем Коула. Тот отлетел в сторону, продолжая кашлять. На глазах его выступили слёзы, а кашель был настолько сильный, что казалось, будто сейчас Коул случайно выплюнет свои органы.
Пошатываясь, Коул чуть ли не на ощупь пошёл дальше по улице, старательно огибая прохожих и стараясь справиться со своим приступом кашля. Ртом он продолжал жадно хватать свежий воздух и иногда на его язык падали холодные дождевые капли.
Город утопал в дыму, под слоем которого медленно гибли люди, становясь пассивными курильщиками, которые не смотря на это не могли привыкнуть к сигаретному дыму. Город задыхался изнутри, душил сам себя и умудрялся получать от этого какую-либо выгоду.
Кое как Коул смог успокоить свой кашель и прийти в норму. От бара он уже успел отойти на значительное расстояние и возвращаться он не хотел теперь вовсе, поскольку почувствовал себя вновь невероятно опустошенным в духовном плане и обессиленным в физическом. Он продолжал идти вперёд по выработанному маршруту, стараясь больше не думать вообще.
Пройдя так квартал, он в один момент заметил краем глаза, что на противоположной стороне улицы двое парней, которые до сих пор шли параллельно ему и о чём-то горячо спорили, принялись громко браниться и толкать друг друга, стремясь, видимо, повалить на землю. Не было сомнений, что между ними разразилась ссора, которая могла закончиться чем угодно, причем без крови здесь явно было не обойтись. Вопрос был лишь в том, чья кровь прольётся - их, случайных прохожих, или же его, Коула. Выяснять это Коул был не намерен, поэтому принял быстрое решение свернуть при первой же возможности на другую улицу, поменяв тем самым привычный маршрут и убежав как можно дальше от набирающего обороты конфликта, который на глазах перерастал в гневную потасовку.
"Трус!" - фыркнул голос внутри него и на этот раз Коул почему-то не смог его проигнорировать. Он ясно услышал этот упрек, но соглашаться с ним не хотел. Разве в данной ситуации он трус? Разве так? Он ведь просто хочет уйти подальше от возможных нежелательных проблем, которых ему и так хватило. Это вполне разумно, это признак ума, а не трусости. В конце концов, это обычный признак активности инстинкта самосохранения, который так долго спал где-то внутри Коула. Сказать точно, от чего с ним произошли такие незначительные перемены Коул не мог, ведь он просто не хотел придавать этому особое значение. Но мысли... Мысли почему-то продолжали лезть в голову, хоть он и старался остановить их. Однако невидимые баррикады в голове стали почему-то рушиться и пропускать маслянистую темную жидкость, состоящую из разных бесполезных и жутких мыслей прямо внутрь.
Взгляд Коула оживился. В один момент он как будто посмотрел на окружающие его со всех сторон серые многоэтажки иным свежим взглядом и это его испугало. Находиться здесь он боялся даже прибывая в неком забытье, но теперь, когда голова вдруг стала хорошо работать, прибывание здесь становилось настоящей пыткой.
"Наверное, я подхватил какую-то заразу" - попытался объяснить свои незначительные перемены Коул и ускорил шаг, решив добраться до дома как можно быстрее, чтобы тут же лечь спать и проспать несколько часов до полного забытья. Назад, обратно к туманным мыслям, которые хоть как-то спасали его от депрессии и меланхолии. Нельзя думать, нужно отдалиться от жестокой реальности как можно дальше. В этом, конечно, всегда могут помочь тяжёлые наркотики, но Коул и так не отличался крепким здоровьем, так что гробить себя ещё сильнее, да ещё и за столь большие деньги ему было просто жалко. К тому же, он был уверен, что всё пройдёт, мысли выветриваются и он вновь сможет стать одним из миллионов слабовольных жителей города. Занять свое место, которое ему столь великодушно выделило государство.
Коулу удалось обогнать парочку вцепившихся друг в друга мертвой хваткой парней, которые, продолжая оскорблять друг друга и толкать, рывками перемещались параллельно ему по противоположной стороне улицы. Дойдя до перекрестка, Коул остановился у светофора и стал ждать, смотря себе под ноги.
— Эй, Коул! - окликнул его знакомый женский голос.
Коул вздрогнул и огляделся по сторонам. Через дорогу от него стояла и улыбалась Эйми. Она помахала ему рукой, в ответ на что Коул попробовал выдавить некое подобие улыбки.
"Приятная неожиданная встреча" - подумал Коул, глядя на неё.
Тем временем двое во всю яростно дерущихся парней приблизились к Эйми с боку. Улыбка сползла с лица Коула. Он крикнул что-то Эйми, но та, видимо, не услышала его из-за шума проезжающих мимо автомобилей.
Парни влетели прямо в Эйми, сильно толкнув её прямо на дорогу.
— Эйми! - закричал Коул в панике, наблюдая за тем, как она, с полными страхом глазами, падает вперёд прямо на асфальтированную проезжую часть.
В этот же момент черный джип врезается в её хрупкое тело, даже не пытаясь в последний момент сбавить скорость, после чего весь забрызганный кровью со скрипом разворачивается и, задевая несколько встречных машин, уносится в неизвестном направлении.
Всё произошло слишком быстро. Коул даже не сразу смог осознать произошедшее, поскольку информация просто не хотела проникать в его мозг. Он застыл на месте и, широко раскрыв глаза, смотрел туда, где всего несколько секунд назад стояла она, Эйми, живая и счастливая. Теперь там никого не было, а на дороге растекалось бордовое пятно, по которому то и дело проезжала очередная машина. Как будто ничего и не произошло. Никто из прохожих, кажется, не обратил внимание на произошедшее, а автомобилисты продолжали на полной скорости ехать по своим делам, игнорируя залитую кровью дорогу. Только что буквально в нескольких футах стояла живая девушка с улыбкой на лице, которую Коул любил и считал своим лучшим другом... А теперь там некого нет. Её больше нет там. Эйми там нет. Она умерла. Она только что умерла прямо у него на глазах и никто кроме него этого, видимо, не заметил. Казалось бы, как такое можно не заметить? Но ведь именно так оно и было! Огромное количество людей нарочно проигнорировало смерть. И лишь Коул продолжал стоять, парализованный увиденным.
"Эйми... Эйми" - повторял он про себя, - "Я сплю. Это сон и не более".
Но это был не сон и Коул это понимал. Всё произошло на самом деле и теперь... Теперь её просто нет.
В глазах у Коула помутнело. Лишь потом он понял, что это выступили слёзы. Забыв как дышать, он еле оторвался от земли и помчался в случайном направлении. Ватные ноги не держали его, весь мир превратился в одно большое темно-серое пятно, все звуки смешались в кучу до такой степени, что и вовсе перестали существовать для него.
Он бежал долго, не останавливаясь ни на секунду. Бежал всё дальше, отдаляясь от того места. В голове было пусто, а сердце, казалось, и вовсе остановилось.
Ноги сами привели Коула на свалку, которую он любил иногда посещать. Он не знал зачем прибежал именно сюда, не знал. Как глупо, как же глупо! Но он больше не контролировал себя. Единственное, о чём он думал, была Эйми, которая будто в замедленной съёмке падала на дорогу в нескольких футах от него.
Коул забежал на свалку и, упав на первый попавшийся грязный матрац, из боков которого торчали ржавые пружины, взвыл, дав волю всему, что сидело в нём так долго. В свой дикий крик он попытался вложить всю ту боль, которая прожигала его насквозь уже много лет.
"Эйми... Эйми" - думал Коул, пытаясь вспомнить её лицо, но с ужасом понял, что уже начал забывать её. Он крепко стиснул зубы из-за чего его крик превратился в рычание зверя. Со всех сторон его окружали лишь горы вонючего мусора, которые заключали его в плотное кольцо, отгораживая от остального мира.
Не в силах что-либо с собой поделать, Коул схватил одну из пружин и выдернул её из матраца. Даже не взглянув на неё, он приготовился ударить себя ей прямо в сердце.
— Какого чёрта ты разорался? - остановил его вдруг раздраженный голос.
Коул открыл глаза, из которых вытекло пара слезинок. Перед ним стоял низенький старикашка, одетый в серую драную тунику. Лицо его было покрыто морщинами и складками, а почти до самой земли висела белая борода.
— Ну? - сказал он, выпучив глаза. - Чего молчишь?
Коул не знал, что ответить, поскольку был слишком удивлен неожиданному появлению незнакомца. Сжав пружину в одной руке, он ошарашенно смотрел на старика мокрыми от слёз глазами, стараясь не обращать внимания на пульсирующую головную боль.
Старик как-то странно посмотрел на него, приняв, видимо, Коула за спятившего. Хотя нужно признать, что если Коул походил на безумца из-за только что увиденной смерти любимой подруги, то старичок же, похоже, был не в своём уме уже довольно давно
— Чего тебе надо у меня дома? - продолжал он настойчиво спрашивать сидящего на матраце Коула.
— Дома? - смог выдавить из себя Коул.
— Да, дома! - крикнул старик, вновь неестественно выпучив глаза. - Эта свалка моя! Моя!
— Извините, - сказал Коул и, отложив пружину в сторону, встал аккуратно на ноги. Странного старичка, которого он видел здесь впервые, он немного побаивался, а сосредоточиться на его словах и вовсе не мог из-за сильного головокружения.
Старик одобрительно хмыкнул, после чего вдруг кинулся к кучке мусора и принялся копаться в ней как крот в земле, раскидывая вокруг всякую рухлядь.
— Не пейте алкоголь, они туда что-то добавляют, - сказал он Коулу, который смотрел на него с любопытством. Слова старика озадачили Коула, но он решил пока не придавать этому значения.
Старик продолжал тем временем бубнить себе что-то под нос, копаясь в груде мусора.
— ...Чёртовы абсолюты, ох они и хитры, ох хитры... Прям ведь не отстают... Живут, живут и живут... И как не стыдно, а? Страна то, страна то куда катится? Название от человека образовали и теперь что же? Всё не для людей, всё не по-человечески.
Коул ничего не понимал, продолжая наблюдать за стариком. Неожиданно тот швырнул прямо в Коула какой-то большой железкой, прикрепленной к баллонам, которая чуть не угодила по его ногам.
— Эй, поаккуратнее! - возмущённо крикнул Коул, но старик не отреагировал, продолжая что-то бубнить под нос.
Заинтересованный необычной формой железки, Коул с трудом поднял её с земли и принялся рассматривать. Железка оказалась похожа на какой-то аппарат вроде распылителя. Одновременно оно было очень похоже на оружие, поскольку имело спусковой крючок и было опутано запыленными, но всё ещё целыми шлангами, которые шли вверх и крепились одним концом к двум увесистым баллонам, а вторым - к трубке с набалдашником на конце. В совокупности с ремешками железяка и вовсе походила на реактивный ранец или что-то вроде того.
— Что это такое? - спросил Коул у старика.
Тот вылез из горы мусора и, посмотрев сначала на Коула, а затем и на аппарат в его руках безразличным взглядом, сказал:
— Это огнемёт.
— Огнемёт?
— Да-да.
Старик вновь принялся с интересом разгребать горы мусора, ища что-то.
— И для чего же он нужен?
— Ты что, совсем не соображаешь? Говорю тебе, ог-не-мёт!
Коул продолжал с недоумением смотреть то на старика, то на увесистый "ог-не-мёт" в своих руках. Надев его себе на спину как рюкзак, Коул взял поудобнее трубку и, прицелившись в возвышающуюся неподалеку гору мусора, плавно нажал на курок.
Совершенно неожиданно для самого Коула, из конца трубки вырвалось яркое пламя, длиной в несколько футов. От неожиданности Коул чуть не выронил аппарат и даже отшатнулся назад подумав, что сейчас это пламя изменит своё направление в его сторону.
— Эй! - закричал на него старик. - Ты что, хочешь всё тут сжечь что-ли?
Коул перестал жать на курок и пламя прекратило литься огненным облаком из дула огнемёта.
Старик одобрительно хмыкнул, глядя на ошарашенного Коула.
— Понравилось? - спросил он насмешливо.
Коул ничего не ответил, а лишь продолжал с интересом рассматривать то, что держал в руках.
— Огнемёт, - сказал он тихо и провёл рукой по трубке. После чего направил её на лежащий на земле бумажный пакет и вновь нажал на курок. Из дула вместе с характерным звуком вырвалось пламя, которое моментально обхватило пакет и за считанные секунды уничтожило его, превратив в горстку черного пепла.
— Если хочешь, то можешь забрать его себе, мне он к черту не нужен, - сказал ему старик. - Только не используй его здесь, пожаров мне ещё не хватало!
Но Коул его даже слышал, продолжая жечь случайный мусор, бегая по свалке с огнемётом на перевес.
— Как дитя малое, ей богу, - закатив глаза сказал сам себе старик и, махнул рукой, продолжал копаться в мусоре.
Коул же за его спиной во всю испытывал огнемёт, поражаясь всё больше. Он никак не мог остановиться, сжигая всё подряд. Он сжигал всё больше и больше, завороженно глядя на яркие языки пламени, которые обхватывали всякий мусор, неминуемо превращая всё на своём пути в пепел.
— Эй ты, - крикнул старик, заставив Коула отвлечься. - На-ка, примерь.
Сказав это, он кинул Коулу сильно потертый противогаз, у которого одно стекло было выбито. Коул пожал плечами и надел его на себя.
Старик покатился со смеху.
— Ну и видок же у тебя! - говорил он сквозь смех, держась за бороду, - Ох не могу!
Не обращая на него внимания, Коул снял противогаз и, взяв его в одну руку, а огнемёт в другую, пошёл к выходу со свалки, оставив сумасшедшего старичка умирать со смеху.
Все последующие ночи Коул не мог спокойно заснуть, мучаясь от постоянных болей в голове и животе. В связи с этим он каждую ночь придвигал к зеркалу кресло и, усаживаясь поудобнее, смотрел на себя как на незнакомца. Вскоре он начинал говорить, обращаясь к своему отражению:
— Скажи, почему я чувствую себя таким больным и омерзительным?
Его отражение криво улыбнулось.
— Возможно потому, что ты такой и есть, - ответил он сам себе.
— Но почему я... Такой?
Коул подался вперёд и прижался ладонями к зеркалу, смотря себе в глаза. Ответа он дать не мог, поэтому предпочитал просто внимательно смотреть на себя, до тех пор пока окружающая тьма не утянет его в сон.
В иной раз Коул сидел и смотрел телевизор, крутя в руках противогаз. В такие моменты мысли его удивительным образом разделялись. Краем уха он слушал диктора, который сообщал о начале новых, никому ненужных военных действий на территории какого-либо государства и Коул инстинктивно начинал гордиться за свою страну. Смотря на противогаз в своих руках, Коул вспоминал безумного старика и огнемёт, который теперь лежал у него в шкафу. И в тоже время его не покидали мысли о ней, об Эйми, которую ему было не суждено больше увидеть. И в такие моменты он лишь говорил самому себе, что с ним всё хорошо. Что всё в норме.
В период этих дней он не ходил на работу, поскольку просто не мог заставить себя выйти из дома. Вместо этого он лежал на кровати, свернувшись в жалкий комок и, шевеля губами, называл тысячи причин, почему он счастлив. Выдумывал миллионы лживых причин, которые были способны создать иллюзорность покоя и успокоить его хоть не на долго, в то время как под его окнами переругивались пьяные до смерти наркоманы, у которых не осталось денег даже для самой дешёвой ночлежки, где на завтрак подают тарелку каши, усыпанной тараканами.
Однажды вечером, стоя у окна, Коул ощутил какое-то странное желание. Желание это было необычным, поскольку являлось похотливым, но бороться с ним было бесполезно, поэтому Коул взял телефон и, набрав короткий номер, уже через минуту выбрал и заказал себе проститутку.
Та приехала довольно быстро. Залетев к нему в квартиру, она уселась у него на коленях и, растянув свои намалеванные красной помадой губы в подобие улыбки, принялась заигрывать с ним:
— Ну, котёночек, чем займёмся? - сладко пропела она. За обещанные двадцать долларов она была готова заняться с кем угодно и чем угодно, а здесь клиент ещё и явно попался не урод, такое было редкостью.
Коул же смотрел на эту прекрасную девушку абсолютно безразличным и даже слегка печальным взглядом. Почему? Он сам не знал. Возможно, он хотел увидеть в этой девушке Эйми, живую Эйми. Но это была не она. Совсем не она.
"Эйми" - подумал Коул и вдруг ощутил жуткое отвращение к той развратной девице, которая сидела у него на коленях, обняв руками за шею. Чувства её были лживы, как и желание заняться с ним сексом. Ничего в ней не было настоящего, ни капли человеческой нравственности. И поняв это, Коул резко спихнул её с себя, резко встал на ноги и отошёл к окну, повернувшись к ней спиной.
— Какого чёрта? - взвизгнула она, обиженная такой неожиданной грубостью клиента.
Коул протянул ей двадцать долларов.
— Держи и уходи от сюда, - сказал он ледяным голосом.
Девушка удивлённо посмотрела на протянутые деньги.
— А секс? - спросила она настороженно.
— Проваливай, говорю тебе, - повторил Коул чуть злее.
Девушка лишь хмыкнула и, выхватив у него из рук купюры, выбежала из комнаты, оставив Коула одного.
"Да что же это со мной происходит?" - спросил сам себя Коул, проведя рукой по лицу. Неожиданно он понял, чего хочет по-настоящему. Чего он желает так сильно на самом деле.
"Боль" - подумал он, - "Мне нужна боль".
Он схватил со стола булавку и вонзил её острый конец себе в руку. Тут же его глаза застилала красная пилена, из раны на руке заструилась кровь, а всё тело пронзила кошмарная боль, которую Коул, казалось, никогда не испытывал ранее. Боль была просто невыносима, хотя не так уж давно Коул мог спокойно изрезать всю руку и не ощутить вообще ничего. Но теперь... Теперь всё было почему-то не так.
Коул упал на колени перед зеркалом, держась за руку и сжимая челюсти, силясь не закричать. Впервые за столь долгое время он почувствовал... Почувствовал боль.

V

На удивление Коула его больше не тянуло зайти после бессмысленной работы в бар ради того, чтобы выпить несколько стаканов виски. Желание напиваться прошло само собой, а вместо него появилось нечто совершенно другое... Способность мыслить. Даже работа теперь не помогала отойти от бытия, отвлечься от всего и забыться. Мысли прорывали некий защитный барьер в голове и постепенно заполняли его пустую голову. Не было тяги к виски и к шумному бару, полному пьяниц. Но была тяга к чувствам.
Коул быстро ощутил, что с ним теперь что-то не так. Он чувствовал боль и как никогда чётко воспринимал мир, полный кошмаров, вокруг себя. Каждый выход наружу превратился в череду постоянных открытий и удивлений. Коула больше всего удивляли люди, их выражения лиц и реакции. Каждый человек, на которого он смотрел, казалось, шел и спал прямо на ходу, игнорирую вообще всё. То, что раньше Коул и сам не замечал, теперь резало ему глаз как яркий солнечный свет. И всё, что оставалось, это поражаться тому, как ранее столько всего могло пролетать мимо него, не оставляя ни следа в памяти.
Идя однажды по улице, Коул вновь посмотрел на своё отражение в витрине магазина, стекло которой было облеплено пропагандистскими плакатами. Он столько раз смотрел на себя в зеркало, но казалось лишь в этот момент увидел себя таким, каким он был на самом деле.
Худощавый, бледный, с мешками под уставшими глазами и... Первыми седыми волосами.
Седыми волосами... В двадцать семь лет.
Коул провёл рукой по покрытому жиром лицу и отошёл в сторону, лишь бы не видеть своё правдивое отражение.
"Неужели я такой?"
Похоже, что да, именно такой. То, что раньше вызывало в нём лишь приступы отвращения и ненависти, теперь вселяло ужас.
Мысли, которые впервые за столько лет начали заползать в его голову, копошились там и никак не могли сформулироваться во что-то маломальски понятное, в результате чего в голове царил полный бардак, что пугало Коула не меньше. Привыкший к вечному спокойствию и безразличию, он ощущал себя не комфортно во власти нахлынувших чувств и мыслей. Из-за них он даже потерял сон, лёжа теперь каждую ночь лицом к стенке и считая до ста, пытаясь уснуть. Однако мешали ему в этом не только собственный духовный беспорядок, но и пьяные крики под окнами.
Идя однажды в задумчивости по улице, Коул вновь стал свидетелем наглого и жестокого похищения случайного человека. Однако в этот раз Коул был сражён наповал такой дерзостью похитителей. Не выдержав, он закричал, обращаясь к прохожим:
— Люди, очнитесь! Человека похитили!
Но никто из прохожих даже не посмотрел на Коула, который бегал туда-сюда и кричал, призывая к правосудию.
— Кто-нибудь запомнил номер машины? Эй! Кто-нибудь?
Но все его попытки были бесполезны. Город не слышал его. Город спал, травил сам себя, будучи лишь раковой опухолью на теле не менее больного паразита под названием страна. В связи с этим все старания Коула оказывались безрезультатными.
В другой день Коула остановило большое скопление народу. Все люди как по команде стояли и, запрокинув голову, смотрели куда-то вверх. Коул не сразу понял, на что именно они смотрят, но вскоре ему удалось разглядеть фигуру девушки, которая стояла на самом краю крыши. Ужаснувшись, Коул принялся кричать и махать руками:
— Не прыгай, не надо!
Но девушка не послушала его и, сделав шаг вперёд, полетела вниз прямо на его глазах. Её тело с треском упало на асфальт.
Зеваки тут же похватали телефоны и принялись как заведённые фотографировать мертвое тело девушки, после чего спокойно расходиться, делая очередной пост в социальных сетях. И лишь Коул ещё долго стоял и, раскрыв рот от удивления, смотрел на тело девушки, не веря в произошедшее.
Приходя домой, Коул брался за булавку, но никак не мог стерпеть ту боль, которую он причинял себе, царапая руки. Боль была просто невыносима и сдерживать её сил не было.
"Эйми..." - почему-то думал Коул, глядя на то, как кровь стекает к его запястью. Мысли... Они летали в его голове как насекомые и больше не позволяли расслабиться.
Перед тем, как выйти из дома и как всегда отправиться на работу, Коул остановился перед зеркалом и посмотрел на себя. Урод. Урод и только. Даже солидный деловой костюм не придавал ему ума или красоты, а лишь как будто подбадривал Коула повесится прямо на галстуке.
Не понимая, что он делает, Коул достал из шкафа противогаз и надел. Дышать было тяжело, но это его не волновало. Теперь он выглядел особенно глупо - черный пиджак и брюки, белая рубашка, красный галстук и грязный противогаз на лице. В иной ситуации Коул бы обязательно засмеялся, но сейчас он ничего в себе смешного не видел.
Достав из шкафа огнемёт и надев его себе на спину, Коул вышел на улицу в объятия темного, лишённого нравственности города.
Сделав глубокий вдох, Коул посмотрел по сторонам, ожидая увидеть реакцию людей на чудика в деловом костюме с противогазом на лице, но никто не обращал на него внимания. Люди просто шли мимо него, как будто боясь поднять взгляд и прозреть.
Коул покачал головой и пошёл дальше. Дыхание уже спёрло, а огнемёт, висевший на спине, тянул вниз, из-за чего все косточки спины похрустывали.
Чтож, вот он, магазин "Райс & Льюис" с его до сих пор разбитыми витринами. Вот он, перекресток, на котором совсем недавно неизвестный нарочно сбил Эйми прямо на глазах у Коула. И вот он, дом, с крыши которого спрыгнула девушка. Словно на сцене, все декорации были собраны.
Взяв огнемёт поудобнее, Коул вздохнул, прицелился в стены магазина и нажал на курок.
"Эйми" - промелькнула мысль, а следом вылетело пламя. Оранжево-красные языки огня, которые принялись с радостной яростью набрасываться на поломанные манекены, кидаться на стены, объедать штукатурку и облизывать каждый дюйм здания, мечтая превратить его в труху.
Коул не убирал палец с курка и даже не отходил в сторону. Вид огня, уничтожающего всё на своём пути, полностью поглотил его. Он смотрел на это разгорающиеся пламя, которое заполняло собой всё пространство и чувствовал, чувствовал, чувствовал! Чувствовал обжигающий жар, исходящий от огня. Чувствовал, как в нём всё содрогается из-за большого количества адреналина, как его трясёт, будто в нервном припадке. Как внутренняя сила соединяется в единый поток с пламенем и эта мощнейшая энергия прорывает грани его сознания. Он ощущал огонь, он и был этим огнём, сливаясь в одно целое с окружающим безумием и превращая город в пылающий ад.
Коул молча шёл вперёд и жёг всё подряд без разбора, поджигая здание за зданием. Никто не пытался остановить его, ведь огонь так просто не остановишь. Кажется, кто-то кричал, но Коул этого не слышал. Всё, что он сейчас слышал, был приятный треск огня и звуки падающих зданий, которые, будучи объятыми огнём, складывались гармошкой. Улицы наполнились дымом и копотью, люди разбегались в панике и лишь Коул был спокоен как никогда, продолжая распространять огонь везде и наблюдая за тем, как постепенно сгорает этот чёртов город. Сгорает благодаря ему. И вместе с городом сгорали все ложные мечты, которыми были переполнены головы жителей.
Из огнемёта волной лилось беспрерывно пламя, кидаясь на всё вокруг. Серые небеса буквально принялись кровоточить пеплом, погребая под ним горящие останки. А Коул шёл вперёд и наслаждался этим апокалипсисом, этим адом внутри ада. Он чувствовал этот жар, это пламя, которое обжигало его, мечтая испепелить.
Коул прошёл около мили, сжигая всё на своём пути. Впереди сквозь завесу из дыма он увидел бар Больера. Перестав жечь, Коул пошёл туда и зашёл прямо внутрь.
Внутри бара царила всё та жа атмосфера. Казалось, никто и вовсе не замечал пожара, охватившего весь город. Пьяницы по-прежнему сидели за грязными столиками, переругивались и пили, пили, пили, игнорирую даже дымящегося Коула, который ворвался внутрь с огнемётом на перевес.
Подойдя к стойке бара, Коул снял опаленную маску и отдышался.
— Чего изволите? - спросил Коула вечно угрюмый бармен.
— Виски, - сказал Коул. - Много виски, для смелости.
Бармен лишь пожал плечами и вскоре налил Коула несколько больших стаканов янтарного напитка. Коул тут же залпом выпил их все.
"Боже, какая же дрянь, почему мне это так нравилось раньше?" - подумал он, борясь с желанием выплеснуть виски.
Выпив всё, он поблагодарил бармена, после чего вышел в центр бара и, направив огнемёт прямо перед собой, закрыл глаза, вдохнул затхлого воздуха и нажал на курок, позволив огню сделать своё дело.