Милые страшилки

Я шёл по старому городу, по улице, на которой помнил каждое дерево, каждый листик, и не узнавал. Даже некоторые старые дома были на месте, но и они были уже не «они». Мой любимый с детства переулок начинался с какой-то неоконченной стройки и упирался в крошечное кладбище: высохшие кресты из простых дощечек, почти чёрные и кривые, только последние жильцы могли себе позволить такие скромные атрибуты – дети давно уже разбежались.

На заброшенной новостройке на «старых» скамейках по привычке собрались на «собрание» последние аборигены. Все очень старые и – о, чудо! – знакомое лицо, даже не лицо, а длинная, очень нескладная, сутулая фигура – мой сосед. Имя уже стёрлось из памяти, но я его узнал, и он – меня. Но по глазам чую – слегка путает меня с кем-то. Не очень пьяный, но по лицу это «не очень» имеет очень большой срок. Разговорились. В основном соболезнующие вопросы. Потихоньку глаза собеседника стали слезливыми.

— Давай выпьем? – Заискивающий взгляд прямо в глаза.

И не поймёшь – то ли старое вспомнил, то ли предлог хороший.

Я молча, не жалея, отдал пачку денег, гоня от себя мысль, что «это» его убьёт. Столько всей улице хватит, чтобы упиться «вусмерть». Грустно, сквозь пыльный бурьян побрёл к «людям», где можно поймать машину в аэропорт.

По улице грязный, в строительном, очень старом мусоре, брёл, стараясь не глядеть по сторонам, потому что «это» забьёт старые воспоминания и потом будет очень жаль. Слева многоэтажки, уже успевшие состариться и умереть, прямо во время строительства. Пыльные чёрные глаза окон, тупо оглядев меня, провожали равнодушным взором. Торопливый шум мотора позади. Подпрыгивая в радостном возбуждении, догонял меня «УАЗик». Пыль прямо выстреливала из-под колёс. Это, кажись, по мою душу. Я редко прислушиваюсь к внутреннему голосу и редко ошибаюсь. Сейчас всё совпало. Визгливо тормозя, УАЗик въехал в кучу старой извести, оставив белые колеи. Трое, почти счастливые. Я для них дойная корова. Когда вывернут карманы, передадут выше, где будут разрабатывать и выгребать остатки денег, обвиняя в шпионаже, зарабатывать себе звёздочки на погони. Суки! Погоны до сих пор советские носят! Это почти взбесило. В этом «мирке» хоть что-нибудь новенькое изобрели?

Радостно подбежал к машине, махая руками.

— Ребятки, подвезите до центра! Я заплачу…

А мысль: «Кто меня сдал? Серёга?». Почему-то сразу вспомнилось его имя. Вряд ли. Вечно бухой, скорее язык его подвёл. А неравнодушный человек проявил бдительность. Выскочил первый мент из задней двери, с услужливой дурашливостью поддержал меня под руку – сразу видно, это их основная работа.

С радостью плюхнулся на пыльное сиденье, бормоча благодарности. Залез и мент, прижав к тому, что уже сидел. Стараясь усесться поудобнее, привстал, держась за переднее сиденье, и, откинувшись назад, с силой ударил локтями по лицам «друзей», целясь в переносицы. Боль ослепила их мгновенно, лишая разума на короткое время. Повторил, ломая им пальцы. Схватив оторопевшего водилу за лицо, с силой вдавил пальцы до мокроты ему в глаза, не жалея, ослепил его. Мстя за всё: за старое, новое и будущее. Торопливо расстегнул кобуру у левого, достал – о, боже! это всё наш Макаров! – с силой стал вколачивать рукоятку пистолета ему в лицо и наотмашь – правому, не жалея его глаз, как не жалели бы и они меня.

К счастью, я слишком хорошо знал этот гнусный городишко, чтобы быть добреньким. Никого мне здесь не жалко. Вытащив скулящих за одежды из машины, запустил в руку в карман за сиденьем, достал бутылку с водой, не спеша вымыл руки, умылся, отдышался, огляделся.
Удивительно, но до сих пор не показался ни один человек. Или я слишком быстро управился, или город совсем вымер.

Залез на водительское сиденье. Мотор тарахтел на последнем вздохе, как старый астматик. Сдал назад, развернулся. Машина на ком-то подпрыгнула. Поехал на «собрание», надеясь спасти Серёгу от последствий.

Подъехал. Под колёса бросился, по-видимому, тот самый доброхот.

— Ушёл он! Ушёл!

Идиот! Он даже не разглядел, что я не в форме.

Добавил газу и под шум мотора выстрелил ему прямо в лицо. Эта тварь не успела даже испугаться. Только удивление и желание выслужиться.

Мотор не глушил – не хотелось, чтобы «пенсионер» меня подвёл.

Нашёл Серёгу. Он мирно спал, обвиснув костлявой фигурой за столом. Нет, не мирно. Он был умиротворяюще мёртв. Денег при нём не было. Вернулся к доброхоту. И не ошибся – вся пачка перекочевала в его штаны.

Вытащив одну купюру, брезгливо пачкая кровью пальцы, затолкал ему в рот.

Противно! Но это его «доля».

От жары уже мутило. Сел в машину. Вентилятор уже не охлаждал, а обжигал кожу лица. Направил его на руль, чтобы не скользил в руках. Поехал куда-то, лишь бы солнце не слепило глаза.

Эта улочка меня устраивала: и солнце в спину, и людей нет.

ДВА ЧАСА ТОМУ НАЗАД

Самолёт, хрипя, пердя и кашляя моторами, перестал играть нашими жизнями, успокоился и наконец пошёл на посадку. В последний момент потеряв опору в раскалённом воздухе, хрястнулся о бетонку, засыпав на прощанье всех пассажиров пылью и прочим мусором.
Здравствуй, Родина! Здравствуй, мой любимый и прекрасный Аллабад! Я узнал тебя! Ты такой же жаркий и пыльный, как и много лет тому назад. Ветер гонял хороводом крошечные смерчи по полю и угонял их куда-то в марево. Зэки брели на расстрел веселее, чем мы тащились в здание вокзала.

Внутри мне выбросили выпотрошенный чемодан, не удосужившись даже рубашки затолкать внутрь: так и свисали рукавами по краям «рта».

Упрямо вдавив лоб в стол, дежурил человек в форме. Кашлянул. Отодрал лоб от стола:

— Что надо, пьянь?

— Ну что вы? Я только хотел поблагодарить за качество обслуживания. До свидания!

Ушёл.

Его мозг, выработав весь свой лимит трудовой деятельности на день, отключился. Человек в фуражке с грохотом положил голову на стол.

* * *

Проехал кварталов пять. Всё, как под копирку: пустота, мусор, кое-где высохшие деревья – остатки некогда роскошных насаждений.

Наконец-то впереди запахло цивилизацией. Очень выгоревшее на солнце тощее кафе. Загнал машину в какой-то проулок – и вовремя: мотор сдох окончательно.

Посидел, передохнул, не спеша побрёл к людям. Очень хотелось кушать и ещё больше – прохлады.

Очень сонная и единственная продавщица в белом кокошнике удивлённо:

— Что желаете?

— Воды и кушать.

— Ой, у вас пиджак в крови!

— Это от жары – давление.

— У нас так не ходят.

И в правду – на пиджаке на локтях кровь. Точно не из носа.

Бросила старую спецовку:

— Лучше переоденьтесь.

И вовремя: уже слышался вой сирены.

— Идите в подсобку – принесите что-нибудь.

Через минуту влетели двое.

— Здесь чужие не проходили?

Покачала головой:

— Нет.

Заглянули в подсобку – я брёл с ящиком с чем-то.

Продавщица:

— И грузчик, и сторож, да денег всё равно нет. Платить нечем.

— Не прибедняйся! Знаем мы вас.

Напарнику:

— Слышь! Похож?

— Не смеши. Тот здоровенный был бугай. Видел, что с нашими сделал? Зверюга! Моли бога, чтобы не мы его нашли!

Полез в холодильник, выгреб всю воду. Ушли.

Продавщица не сдержалась:

— Чтоб вы подавились моей водой! Паразиты!

Я протянул ей ту самую пачку денег.

— На, хозяюшка. И на холодильник, и на воду, и ещё останется. Только забудь меня.

Продавщица запрыгала на одной ножке, захлопала в ладошки.

— Уже забыла!

— Ради такой приятной новости посиди. Я щас всё приготовлю.

— Днём не ходи – заметут, – щебетала она, не переставая. – Только вечером, когда все повылезают, тогда и иди.

— Спасибо.

* * *

Вечерело. Я равнодушно брёл по пыльной улице, левой рукой придерживая пустую коробку из-под нард. Правой опирался на трость (удивительно всё-таки, как быстро они среагировали!). Одет я был соответствующе – очень старый пенсионер. Меня больше ничего не удерживало в этом гнусном городе. Всё, что мне было дорого, исчезло. Новое всё-таки забило старое, и всё стало чужим. Скорее домой!

Машины с сиренами летали, как бешеные пчёлы. Иногда хватали кого-нибудь из редких прохожих – тех, кто мог выглядеть огромным и страшным. Только не я.

Скоро центр. Исчезли голые дувалы с наглухо запертыми калитками. Улицы стали чище, зеленее.

[Страница о пользе образования, о чтении в детстве умных и хороших книг - о доброте, о любви к ближнему, о заботе об окружающем мире, - которые делают из простого раздолбая прекрасного человека, были употреблены господином "Корявым" по "прямому назначению" на отсидке очередных пятнадцати суток].

Вечерело.

А пойду-ка я прогуляюсь в мой, именно «мой» парк. С ним связано столько событий, воспоминаний, тревог и приятных переживаний. Моя любимая улица – где она? Эта широченная, вызженная солнцем скорее загородная автострада, похожая на мёртвую реку Стикс, а вместо воды – расплавленный асфальт. Где дорогие моему сердцу тишина и тень? Где уютные скамейки в укромных уголках? Кто нагло украл мои воспоминания, мою юность?
Раздражение волнами накатывало и не хотело уходить. Наглая громкая музыка (если можно назвать этот грохот музыкой) в уютном уголке. В «моём уголке» гуляла и гадила на мои чувства ментура. Голые девицы дико, по-хозяйски визжали и наконец весёлой стайкой побежали купаться в фонтан. Ленин простёр над ними свою просящую длань, умоляя заткнуться и не визжать.

— Слышь, Ильич, я помогу тебе!

Подошёл. В принципе ничего нового в этом мире не изобрели. Так и мы в детстве резвились, развлекались, но сейчас это реально бесило. Современные менты, голые, бессовестно развалились в машине на моей пешеходной дорожке. Всё около машины было загажено мусором. Всё! Я подошёл и пристрелил их всех без сожаления – хоть как-то очистить свою память от этой грязи. Я покажу, кто главный петух в этом курятнике!
И что?! Ничего не изменилось. Всё так же грохотала музыка, всё так же визжали в фонтане пьяные девки. На душе всё так же было гадко и отвратительно. Пойду в гостиницу, пока «тихо», – напьюсь.

* * *

Утро. Скучно. Пойду в ресторан.

Благодаря щедрым чаевым половой Василий (прошу прощения, официант Василий) считал меня своим кунаком и с радостью делился всеми новостями и сплетнями.

Опять! Ночью! У Ленина! Всю съёмочную группу, всех подчистую! А баб не тронул! Точно маньяк!

— Что за бред? Что за группа? Какой маньяк? Чудный город! Милые люди!

— Люди?! Содом и Гоморра! Гори они синим пламенем! Ой! Я этого не говорил.

— Я не слышал, – заговорщически.

Зашёл мой «старый знакомый» лейтенант.

— Что ночью делали? Что слышали?

— Ничего и никого.

Внимательно осмотрел мои идеально чистые туфли – умный гад.

— А пойду-ка я в номер – пережду жару (чтоб все слышали).

Какая-то непонятка: какая группа! какое кино! Точно бред. Пойду сразу в полицию (наверняка!). Вызженная площадь перед УВД. Очень дорогие иномарки. Из всех машин орёт музыка. Видимо, водилы соревнование устроили – чей музон громче (чем бы челядь…).
В сторонке под деревом новенький автобус (дорогой, с надписью «штаб»). В него влезли два больших чина. Погоны слепили глаза. Как пьяный, увязался за ними. Вошёл. Кондиционер. Удивлённо-недовольные взгляды. На столе стопки денег. Точно делёжка!
Не теряя время на пустой трёп, всех уложил. Ничего не взял, пистолет оставил. Наверняка найдётся лох, который его поднимет.

Жара вроде стала спадать. Духота осталась. Пойду отмечу в ресторан.

Половой будто меня ждал – аж обрадовался скотина!

— Ну-ка, Василий, принесите-ка что-то особенное. Жара спадёт – пойду прогуляюсь. На улице спокойно?

— Сегодня тихо.

Ну ещё не вечер.

Василий порхает с подносами. Опять знакомый лейтенант. Вот прицепился гад! Не дурак – сразу видно. Пригласил за столик.

— Василий, за мой счёт! Покушать и выпить господину лейтенанту.

Устало плюхнулся на стул.

— Редко нас угощают добровольно.

— А у меня праздник – решил уехать пораньше. Очень у вас жарко. Ну какие у нас новости на фронте борьбы с преступностью?

— А вы не знаете?

— Да откуда, дорогой вы мой! В газетах тихо, а так – больше сплетни.

— Давно вы тут сидите?

— Уже два часа, – влез без мыла в разговор Василий.

А как талантливо врёт стервец!

— И никуда не выходили?

— Упаси господи! Вот только утром за газеткой, пока солнце не проснулось.

— У нас тут такое творится – просто ужас!

Даже Василий присел.

— Что, всё так плохо?

— Плохо – не то слово. Кто-то отстреливает полицейских. Очень планомерно и очень профессионально.

— Ну вот вы сами и ответили на свой вопрос. Это только свои. «Передел сфер влияния», как у нас в Европе говорят.

— Да бросьте вы! Давно всё поделено и обговорено! Все довольны! Почти все родственники!

Незаметно заглянул под стол: мои туфли были безукоризненны (я постарался).

— Значит, никуда не ходили? – с сомнением.

— Честно говоря, страшновато стало гулять у вас. Я уж лучше в номере – в прохладе.

— Василий, а принеси-ка нам на троих. И в большой бокал! – Лейтенант.

— Понял.

— Сдаётся мне, что моя очередь наступает, – говорит лейтенант.

— Но это с какой стороны посмотреть! Скорее вы в выигрыше. Наверняка местечко для вас освободилось.

— Ну, (прижал палец к губам) это только догадки.

— Для кого-то и это будет достаточно.

— А как же доказательства?

— Ой, да бросьте вы! Доказательства! Кого назначат, тот и сознается.

— Да, грустно.

Василий примостился рядышком.

Мент:

— Мне ещё и похолоднее.

— Есть! (Вася исчез).

— Вы единственный, кого я опрашивал, удивляетесь и делаете круглые глазки. И у вас всегда безупречное алиби, поведение и обувь. За что вы нас так?

— Это не я. Это Бог, – сказал я пьяным заплетающимся голосом, поднял палец к верху: – Содом и Гоморра!

— Ой, да бросьте вы! Вы не такой комплекции, чтобы опьянеть от рюмки водки!

Умный гад!

— Но одну промашку вы всё же сделали.

(Удивлённые глазки).

— Газеты продаются рядом с гостиницей, и незачем было переться за ними до парка.

— Прогулка.

— И второе: вы ни разу не повернули голову в сторону парка и не удивились, что он закрыт.

(Слишком умный гад).

— Случайность, старость, забывчивость!

— Вы издеваетесь?! В первый раз, когда я вас увидел, ещё удивлялся: походка старика, а мускулы атлета. Меня не проведёшь. Кстати, где тот пиджак, который был на вас, когда вы ломали носы нашим сотрудникам? Весь в крови? Наверное, выбросили?

— Зачем же? У меня пиджак чистый.

— Не ваш размер и цвет.

— Ну, какой есть.

— Всё у вас так просто. И последнее: вы не потеете. Вы здесь жили. Вы арестованы!

(Я напрягся).

— Товарищ лейтенант! – вбежал рядовой мент. – Нашли!

— Что нашли?

— Кто стрелял. Свой. И деньги.

— И что? Много денег?

— На сто жизней хватит!

— Пошли (обернулся). Но это ещё ничего не значит.

Василий:

— Что это было?

— Это значит, что мне пора линять.

— Это можно. Я щас.

Через минуту прибежал с паспортом.

— А вот дальше… (развёл руками).

— Ну, а дальше всё очень просто.

— Так это?.. Это вы?!

— Ну что ты, Василий! Я старый больной человек. Конечно же, нет. Кто будет спрашивать: только что вышел. Погулять.

— Ага!

Не спеша, вышел. У меня в запасе полчаса, пока лейтенант во всём разберётся. Поймал такси. Водила в яркой красной рубахе с петухами.

— Давай, дорогой, на море. Не обижу.

— Что так? Да ещё и ночью?

— Днём очень жарко. Не доеду. А ночью самое то. Ну давай, поспешай, родной. А то дел невпроворот.

Каюк Даш встретил меня приятным утром, необыкновенно голубым небом и чудными запахами моря. На углу пятиэтажки, упёршись лбом в стену дома, мочился (судя по милицейским штанам) участковый. Судя по состоянию штанов, он в них и жил.

— Извините, уважаемый. Где можно снять квартирку на ненадолго?

Боднул головой – вдоль улицы гирляндой стояли заброшенные пятиэтажки.

— Выбирай любой. У тебя деньги есть?

— Есть.

— Тогда ко мне.

— А смысл?

— У меня тележка есть для воды.

— Весомо.

— Колян!

— Петрович!

В комнате при наличии хорошей мебели было ужасно грязно. На столе лежала пустая кобура.

— А где пистолет, уважаемый?

— Кажись, соседу вчера в карты проиграл. Он у нас тут главный. Ларёк держит. Население – сто бабок и стая собак.

Пока грелся чайник, зашёл к соседу.

— Сколько должен вам Колян? Хочу выкупить пистолет.

— А-а! Пустое! Вон валяется на полке.

— Забрал, чтобы с собой что не сотворил. Как брат пропал, мать похоронил, совсем опустился. Третьем буду? Хоть новости послушаю.

— Заходи.

* * *

День прошёл прекрасно. По привычке выглянул в окно и оторопел. Из «моей» тачки вылазил мой лейтенант. Вот падла! Как же быстро он меня вычислил!

— Колян, у нас гости по мою душу. Мне бы спрятаться по-скорому.

— Это просто.

Открыл дверцу шкафа. За ним оказался дверной проём.

— Посиди пока.

И вовремя. В дверь уже колотили. Влетел лейтенант. Сквозь тонкую щель было видно, как изменился в лице Колян.

— Я ищу одного человечка. По виду – божий одуванчик. Но убийца по сути. Почему два стакана, а не фужеры?

— Фужеры нельзя трогать – их брат расставлял.

Лейтенант хмыкнул.

— Можно ваше удостоверение? Знаете, время какое.

Достал. Показал.

— А командировочное есть?

— Не до него было.

— Где он? – И по-хозяйски упал на скрипящий стул.

— Здесь!

— Где – здесь?

— А ты глаза разуй, падла!

У лейтенанта от удивления поднялись брови, и в ту же секунду раздался выстрел. Это Колян под столом выстрелил ему прямо в живот.

Вот уж чего я не ожидал. Прямо опешил. Вышел.

— Жаль. Это был самый умный мент в городе.

Вбежал сосед в одном тапочке.

— Уф! Живой!

— Петрович, ты не заметил ничего странного в твоём деле?

— Заметил: очень быстро на меня вышли.

— Ну, так я тебе открою небольшой секрет: это ты его подельников искалечил, дай бог тебе здоровья. А до этого, ещё пару лет тому назад, он бы гаишником. Со своими напарниками убил моего брата. Поехал в город к свадьбе закупиться. Так вот после его «поста» в живых его никто не видел.

— Сожалею, Коля.

— Прямо полегчало.

У него реально расправились морщины.

— Я у тебя в огромном долгу, Петрович. Ты как ангел. Только счастье приносишь. Посиди. Надо с водилой потолковать.

Надел фуражку, выглянул в окно. У машины в красной рубахе с петухами нервно топтался водитель.

— Зайди!

Зашёл (боязливо косясь на стонущего мента).

— Права!

Протянул дрожащей рукой.

— Слушай внимательно (посмотрел права), Сеня! Это убийца. Ты – его заказ. Здесь должен был лежать ты, а он – уехать на твоей машине. Но мы тебя спасли.

Сеня сглотнул слюну.

— Ты ничего не видел, не слышал, не знаешь. Если кто и будет им интересоваться – это его подельники. Хочет жить – молчи. Ты меня понял?

Сеня судорожно кивнул.

— Ну а так, как ты у нас должничок, хватай его за ноги и тащи в багажник, пока не сдох. За городом выбросишь в яму – их там много. К утру собаки растащат. Хоть какая-то польза от этой мрази.

— Что, водички испить? (обращаясь к лейтенанту) Водичка нынче в дефиците. За ней идти надо. И к тому же, в твоём положении она только навредит. А я же не хочу, чтобы ты быстро умер. Так что терпи. Я хочу, чтобы ты сполна насладился последними минутами своей жизни. И последнее, что ты увидишь, – это морду голодной собаки. И скорее не одну. Их тут целая стая бродит – голодных и злых.

— Ну, хватит! А то уже смердеть начал, хоть и живой. Тащи его!

Сосед:

— Я помогу!

— Подождите!

Я вывернул его карманы. Пистолет со сточенным номером и две огромные пачки денег.
— Неплохо затарился в дорожку наш друг!

Деньги отдал соседу.

— Только ларёк не закрывай. Корми своих бабок. Один ты у них.

[Здесь автора прошибла слеза]

Водила уполз с трупом.

ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ

Влетел сосед.

— Там, там, это!

Мы дружно высунулись в окно. Под окном из нежно-розового феррари без верха вылазила на коленках задом-наперёд роскошная бикса («Вот это бурдюк!» – ахнули мы). Нащупав задней ногой дорогу, вылезла вся. Выпрямилась, потянулась и уверенной походкой вошла в подъезд.

В комнату весело впорхнула ярко накрашенное жизнерадостное создание. Кокетливо выбритый череп чудно гармонировал с модной двухнедельной щетиной.

— Здравствуй, братик! Как я рад тебя снова видеть! Это же я! Твой брат Артурчик! Поздравь меня! Теперь я – Ария! Тебе нравится?!

«Это» сделало вальсирующий оборот. Десятый номер спереди и двадцатый сзади продолжили ритмично колыхаться.

— Помнишь, я поехала в город за подарками? Я не смогла отказать себе в удовольствии поменять пол. Теперь в Каюк Даше будет первая семейная пара (многозначительный взгляд на соседа). Мы возродим наш любимый город, и мы никогда не променяем его на какой-то там Амстердам. Кстати, я два года училась там извращённому сексу (опять многозначительный взгляд на соседа). А ещё привезла вам подарки.

Она высыпала из сумки кучу разноцветных таблеток вперемешку с Трихополом и «косяками».

Колян молча поднял пистолет, прижал его к виску и забрызгал мозгами с кровью любимый алтарь из фужеров. Но на это никто не обратил внимания. Молодая семейная ячейка патреотично возрождала поголовье любимого городка прямо на грязном полу.

Второй раз меня стошнило прямо на розовый капот этой прекрасной машины.

* * *

Машина мягко хавала отвратительную дорогу. Вечерело. В зеркале заднего вида солнышко уже прикоснулось к морской синеве. Ах, до чего же прекрасен закат на море! У обочины дороги собаки кого-то с аппетитом уплетали. Милицейская рваная рубаха валялась рядом. А вот и первая кафешка! Единственный посетитель в яркой рубахе с петухами засунул голову в ведро, громко глотал воду. У стола валялся заляпанный бутафорской кровью броник – никак «покойничек»!.. Молча сел рядом.

— Сука ментовская! – выдохнул партнёр. – Воды пожалел, падла!

— Зачем ты водилу?

— Он сам. Когда выкидывал меня из багажника, обнял. Ну и я его. Шепчу на ушко: «Поиграй со мной, малыш. Я не буду сопротивляться». Ну он и отдал богу душу. Уж и пошутить нельзя!

— А неча с больным сердцем по карманам шарить! – оправдался мой напарник.

— А рубаху зачем снял?

— Ну моя-то с дыркой. А ему уже ни к чему. Не пропадать же добру!

— А чо?! Красивая!

Подошла страшная кривоногая волосатая официантка. В руке у неё блеснул металлическим блеском…

Нас спасла моя молниеносная реакция. Сидя, сделал ей подсечку и убойным ударом уро-маваши в печень уложил её на пол. Помощник тем временем ведром с остатками воды изо всех сил колотил её по голове.

— «Старая школа» даст фору всем новым.

— Кто это? – удивлённо спросил он.

— Щас посмотрим, – я содрал с её лица косметику.

Дорогое моему сердцу лицо.

— Любимая?! Что ты здесь делаешь, моя ненаглядная?

— Дорогой! – прошепелявила она выбитыми зубами. – Ты забыл свою зажигалку дома, и я привезла тебе её. Хотела сделать сюрприз. – И радостно улыбнулась окровавленным ртом.

— Какая же ты у меня милая!

Наши губы слились в страстном поцелуе. Напарник смущённо вытирал броник от бутафорской крови. «Чуть полковника не угробил, падла!»

И так вся троица знатоков была в сборе.

Моя жена, полковник Килька, она же Чёрная Берта, она же Чёрный ужас, видимо, от чёрных пушистых очаровательных волосиков на тонких кривых ножках. Кстати, тоже очень очаровательных. И вечной щетины на милых щёчках. Это, по-видимому, от переизбытка мужских гормонов. Бедняжка изводит себя тренировками – бег с трупом по пересечённой местности. После пробежки у трупа обычно отсутствовали ножки. «Видимо, оторвались» – был всегда ответ сытой, довольной женщины.

Были ещё премилые привычки: писать стоя, пить только с горла, никогда не закусывать, а только занюхивать окурком. А в остальном – милая-премилая, такая очаровашка!

Мой напарник Тощий – агент глубокой конспирации. Он же – Мусорщик. Любит в свободное время покопаться в мусоре друзей, добывая компромат. Спец по добыванию доказательной базы. Использует в работе с подозреваемым только кирпич. Результаты феноменальные! Ну и я – Заранский («За Революцию, Армию, Народ!»), или просто Петрович. Я, видимо, слишком долго выбирал конспиративную фамилию, и какая-то ****ь в отместку вписала в мою славную фамилию лишнюю букву «с». Ладно бы в конце – был бы иностранец. А то в середину! Найду – убью падлу!

Внедрение в криминальные структуры города прошло успешно. Умный и продажный лейтенант, «Залётный» и «Обольстительная Незнакомка». Мы готовы, как никогда!
Мусорщик выбил у какого-то щипача информацию, что главный мафиози ведёт очень скромное существование. Я вычислил, что это с большой долей вероятности мог быть только сосед Коляна. Артур, глубоко законспирированный агент (брат Коляна), так вжился в роль. что пошёл на беспрецедентный подвиг – сменил пол! В целях оперативного сбора информации пришлось выселить последних сто бабок подальше в Сибирь и заменить их «чёрными беретами». Бабки не представляли для следствия никакого интереса. Они вскладчину в долг покупали пачку муки и делили её по чайной ложке, принимали её как лекарство. Из экономии запивали, вместо соли, морской водой – старые крохоборки! Между собой у них до сих пор ходила советская мелочь, потому что современных денег они никогда не видели.

Сто боевых офицера, все сплошь герои, в течение двух лет одевали парики, стояли у окон и изображали бабок – счастливо улыбались и махали рукой, добывая бесценную следственную информацию.

Для этого дивизия морской пехоты скрытно дислоцировались в близлежащих пустых домах вместе с полевыми кухнями, штабом и обслуживающим персоналом (радистки, медички, переводчицы и т.д.; итого – две тысячи красавиц – элита!). Наивный читатель спросит, почему так много. Отвечаю: чтоб всем хватило. Чтоб защитник родины видел и осязал, кого он охраняет. И мы, слава богу, не такие толерантные, как в Европе. Мы, слава богу, ещё «дикие». Около каждой «бабки» на полу лежал замаскированный генерал с радисткой и, стараясь не производить излишнего подозрительного шума, передавали секретную информацию в штаб. А те, выше, – самому Петровичу, то есть мне. В основном, это была информация о передвижении стаи одичалых собак, но ведь и с помощью собак можно передавать секретную информацию секретному олигарху. Техника не выдерживала такой напряжённой эксплуатации, но «чёрные береты» стойко и мужественно переносили все тяготы и лишения военной службы, и лишь обслуживающий персонал подвергался вынужденной ротации каждые девять месяцев. В конце дня после напряжённого боевого дежурства ансамбль песни и пляски Красной армии скрашивали суровые будни героев. Прошу простить автора за маленькую неточность: был ещё балет «Тодес», балет юных лебедей и почти ритуальный показ купальников мод с названием «Не проходите мимо!». Вот, кажется, и всё. Ну, и куда же без рулетки, бара и красных фонарей? Надо ли говорить, что после такого напряжённого и опасного дежурства бойцы всё равно находили в себе силы каждое утро совершать подвиг. На что не пойдёшь из любви к Родине!
При беглом осмотре берлоги соседа информация о том, что он законспирированный олигарх, не подтвердилась. У него голодные тараканы сошлись в рукопашную с мухами за место под солнцем. Мне срочно пришлось ретироваться. Ну, что ж, отрицательный результат – тоже результат.

Я отдал приказ снять бригаду с насиженного места и срочно перевести её на ближайший остров караулить возможное всплытие американской подводной лодки, которую проклятые империалисты забросили к нам на воздушном шаре. Эту бесценную информацию мой помощник выколотил вместе с зубами у какого-то бедолаги-бомжа.

* * *

Мы, «знатоки», летели в роскошном розовом феррари в белоснежный от пыли славный город Аллабад, не зная, что нас ждёт впереди – слава или позор, пуля в задницу или медалька на грудь, свежий труп или тухлый шашлык. Меня всё больше беспокоила моя любимая: отсутствие забегов с трупом на плечах её угнетало. Всё-таки как она привыкла к нагрузкам! Всю себя без остатка отдаёт работе. О таких героях песни слагают! Да, было над чем пораскинуть мозгами.

А вот и окраина любимого города. Полудохлые от жары собаки пожирали своих дохлых сородичей под завистливые вздохи моей очаровательной избранницы. Обглоданные рёбра давно съеденных ослов, как «шипы», торчали вдоль дороги, не давая съехать на обочину и отдохнуть на природе. Проскочили сожжённую (надеюсь конкурентами) кафешку моей спасительницы. А вот не надо помогать кому ни попадя! Пускай сама разбирается.
Да, всё-таки близко подобралась ко мне мафия.

«Мэра – на парашу!» – мелькнул давно кем-то забытый транспарант – вечный лозунг неудачников.

Включил радио:

— …это наглое преступление, расстрел учредительного благотворительного собрания по сбору средств на благоустройство города прямо у горотдела полиции, не останется безнаказанным. Этот грабёж народных средств («Что за бред? Я ни копейки не взял!») – наглый вызов правоохранительным органам и лично мэру (послышались аплодисменты). Мы не допустим бездоказательного самосуда. Без сбора всех компрометирующих документов в ста экземплярах для гаагского трибунала.

От лозунгов кружилась голова, стало подташнивать. Выключил радио – полегчало.
Наконец-то гостиница! В целях конспирации заселились в разных номерах. Спал отвратительно: сломанный кондиционер упорно гонял горячий воздух. За стеной что-то чавкало и урчало всю ночь.

Утром попросил уборщицу прислать электрика.

— Нет электрика – пропал! Пошёл ночью по вызову и исчез.

Вошла соседка – моя любимая. Сквозь халатик висел волосатый животик. Прикрыв кокетливо ладошкой ротик, отрыгнула изолентой.

Какая она умница! Чтобы быть в безупречной форме, всегда найдёт возможность потренироваться!

На душе стало спокойнее – прорвёмся.

Решили не терять времени даром. Отсутствие плана никогда не останавливало нашу группу быстрого реагирования. Решили брать на живца. Шепнул половому, что чудом занесло в наш колумбарий настоящую принцессу. Денег немерено, сама не знает, что хочет, но что-нибудь обязательно купить, потому как баба, значит, дура.

Боже, через полчаса такое началось! Нагнали поваров, уборщиц, поливалок. Директор гостинцы самолично ползал на животе с ножницами – подравнивал газон. А вот и мэр своей персоной! Пускать слюну начал ещё в машине. Чёрная Берта оценивающе оглядела его упитанную фигуру. Изрекла тоном профессионала: «На два дня. И немного приправ каких-нибудь. Соли, перца вполне будет достаточно». И, уже с вожделением облизав свои прекрасные похотливые губки, увлеклась новым меню. Правда, на крупного мафиози он мало походил. Но сеть заброшена – что-нибудь, да поймаем. И сразу – хоп! Удача.
Директор банка решил просветить нашего полковника-электронщика лекцией прямо в банке. Круглые удивлённо-восхищённые Чёрной Берты сделали из директора бесценного информатора. Пока он балдел от передних волосатых прелестей нашей красавицы, она, усевшись пятой точкой на клаву, в секунду обанкротила банк и заодно жителей славного города Аллабада.

Мы тем временем в поте лица опустошали все банкоматы в городе. Осталась ещё наличка в банке. И тут нам повезло: всё было уложено в железные шкафы, опечатано и ждало нас. Подогнали камаз, связали ящики между собой и протащили их через весь город. Благо, вся полиция была занята поисками «сбежавших» начальников.

* * *

Холодная вода оживила меня, пробудила сознание. Белый кокошник, стакан воды и голос:

— Он уже пришёл в себя.

— Здравствуй, милый! Как ты себя чувствуешь?

— Ты кто?

Женщина прищурила добрые глазки, размахнулась и так врезала мне кулаком, что я сразу провалился обратно в рай.

— Ой, он опять потерял сознание!

— Ничего страшного. Главное – живой.

Через минуту повторилось то же самое, но мой мозг уже не спрятался в небытие. Чего они хотят? Выбить остатки разума? Так я и так ничего не помню.

— Дорогая, я тебя вспомнил! Только не стучи меня так по голове! А то опять что-нибудь забуду!

— Ну вот и умничка! А теперь поехали домой.

— У меня есть дом?

Короткий замах кулаком.

— Ну домой, так домой, – поспешно добивал я.

Меня подняли за шиворот, и, не касаясь пола ногами, я полетел… (мешку с картошкой по сравнению со мной повезло больше). Но всё это пока были цветочки. А где же ягодки? И вот по наступившей тишине понял – оно. С трудом открыл заплывший глаз. Я так и знал – половой Василий.

— Ну зачем же вы так со мной, товарищ Засранский? Я к вам по-человечески, как к другу: всё самое вкусненькое. А вы меня без копейки денег оставили.

Мне стало стыдно, и я всё вернул моему другу, потому что дружба дороже денег!

Корявый наслаждался жизнью: пускал колечки дыма, сидя на параше.

— Ну-ка, студент, прочти последнюю строчку.

— Дружба дороже денег!

— Молодец, студент! Через пятнадцать суток меня выпустят. Пойдёшь со мной к редактору. Мы раскрутим эту падлу на литруху.

— Может, всё-таки на пол литра?

— Не нервируй меня, студент. Моли бога, чтобы на литруху.

Встал, подтянул штаны, подошёл. Вытащил из середины стопки два листа, пошёл на парашу и подтёр себе задницу.

— Но ведь меня сегодня уже выпускают!

Корявый наотмашь отвесил ему затрещину. Подошёл к двери и постучал пяткой.

— Эй, терпила!

Лязгнула дверь. Вошёл небритый злой охранник.

— Что за шум?

Корявый:

— Вот, господин сержант! Студент опять бузит! Как узнал, что сегодня домой, так на всех кидаться начал. В парашу башкой врезался. Хорошо, что чугунная, а то бы треснула, а ещё про вас нехорошие слова говорил.

— У-у-у, сука неблагодарная!

И вновь повторил затрещину.

— А потом будет свистеть, что это вы его!

— Ну, студент, уговорил: ещё пятнадцать суток.

— Господин Корявый, надо подписаться под вашим романом.

— Это можно. Под такими словами не западло.

Выпучив глаза от усердия, начал что-то царапать.

— Надо прописью, не печатными!

— Ты, чо, дурак, студент? Я только квадратными могу. Не мути меня. Ещё долго писать.

И, высунув язык, продолжил выводить свою подпись.

— Студент, у тебя пятнадцать суток. Чтоб продолжение было! Давай рисуй, Скликасовский!