О футболе, комсомоле и не только

     О  Ф У Т Б О Л Е ,  К О М С О М О Л Е  И  Н Е  Т О Л Ь К О.

               
     Смотрю  на чистый лист бумаги и думаю, возьму сейчас авторучку и начну писать о том, что я уже прожил, что познал, вспоминать прошлое, друзей, знакомых, многих из которых, наверное, нет с нами, и задаю себе вопрос – а зачем? Ведь можно открыть старый фотоальбом и посмотреть на черно-белые фотографии. Но фотографии – это отдельные кадры немого фильма про жизнь. И я, кажется, понял зачем. Хочу попытаться свои ощущения прош        лой жизни, воспоминания, людей, событий изложить в словах. Чтобы тот, кто прочитает эти слова, воссоздал в своем сознании то, что было в моей голове, когда я писал эти самые слова.
    
     Сейчас я лежу в больнице – жду операцию. Говорят, что перед таким событием необходимо отвлекаться, думать о чем-то  хорошем и веселом. Решил, что самое веселое и интересное, как, наверное, у всех, это молодость.
   
     Этот абзац написал в конце, а поместил в начале, чтобы читатель простил меня, что написанное здесь изложено не в хронологическом порядке, и напоминает лоскутное одеяло. Но ведь мы, когда вспоминаем прожитую жизнь, тоже не придерживаемся хронологии. Память выдергивает куски жизни, которые остались в сознании, как зарубки. Некоторые зарубки зарастают, а некоторые остаются навсегда.
                ШКОЛА
     Город Омск. Расположен в месте слияния могучего Иртыша и его притока Оми или Омки, как ее называют омичи. Город почему-то получил название от реки-притока, хотя напрашивалось имя Иртышск. А может ОМСК это аббревиатура - Основное Место Ссылки Каторжников. Я помню этих каторжников. Их возили по городу в грузовых машинах. Они сидели ровными рядами на лавках. Одеты  в одинаковые серые телогрейки и жидкие шапки ушанки. На ухабах они, словно привязанные друг к другу, склонялись то в одну, то в другую сторону.

     1953 год. Начальная школа № 20, в которой я отучился первые четыре класса. Одноэтажное бревенчатое строение, что на углу улиц, носящих имена великих поэтов – Маяковского и Пушкина. Я в первом классе. Перемена. Вдруг в коридоре раздаются тяжелые гулкие шаги. Мы от страха прижались к стенкам. Это трое тех самых каторжников почти строем шли в школьный буфет. А возвращаясь, несли за пазухами своих телогреек   сайки – так  мы называли французские булки с продольной корочкой. Не знаю, что меня дернуло за язык, но против своей воли я прошептал – Дядя, дай саечку.  Один из них остановился около меня, присел и молча протянул мне булку. От него шел неприятный запах. Я испугался и зажмурился. А когда открыл глаза, увидел на себе невероятно теплый взгляд, в котором через пелену слез, была глубокая тоска. Он насильно всучил булку мне в руки и быстро пошел догонять своих товарищей.

     На следующий день на педсовете слушалось персональное дело ученика 1-а класса Вити Ипатова о недостойном поведении  советского школьника. За что меня ругали не помню, но экзекуция закончилась, когда я уже не плача, а только икая, дал честное слово, что больше никогда  делать так не буду. А взгляд страшного каторжника остался в моей памяти навсегда.
 
    Кроме этого случая, из начальной школы помню алфавит, таблицу умножения и мою первую учительницу – теплую бабушку Серафиму Алексеевну. А вот из  детского сада, в памяти остались два эпизода. Первый, это смерть Сталина. Запомнился он тем, что все воспитательницы рыдали хором, бросив наше воспитание на произвол судьбы и только уборщица, старая бабка, чему-то радовалась. Второй. В садике у меня случилась первая любовь. Звали ее Лариса. Мама говорила, что это самая страшненькая девочка в группе и что у меня формируется дурной вкус. Однако для меня она была самой красивой и желанной. Любовь прошла после того, как мой соперник  Витька Юрьев в порыве ревности ударил меня по голове куском хозяйственного мыла. Потом жизнь его покарала. Он стал отъявленным бандитом и, в конце концов, оказался в тюрьме.

     Лет в десять мне, как говорится «шлея попала под хвост». Все по порядку. Летом, чтобы я не болтался без присмотра, родители отдали меня в морской клуб, о чем, впоследствии, наверно, не раз пожалели. Клуб находился на городском пляже, куда я уходил на весь день. Обед - кусок хлеба, посыпанный сахаром, солнце, воздух и вода. Когда было дождливо, мы проходили теорию в классе, в котором стояла настоящая торпеда. На ней будущие моряки скакали, как на лошади. В хорошую погоду выходили в «море» то есть в «реку» на настоящих шестивесельных ялах с капитаном, сидящим на румпеле и подающим команды – «правая табань, левая греби», «весла на воду», «суши весла» и т.д. К концу лета в моей голове окончательно созрела мысль – буду моряком. Стал настойчиво этой идеей проедать мозг родителям. Я их достал настолько, что мама пошла в военкомат узнать, как можно поступить в Нахимовское училище. Там ее обнадежили, что в этом году разнарядки на Омскую область нет.  Но для меня это не являлось причиной отказа от мечты. Тогда она решила использовать последнюю возможность.

     Первым секретарем Омского обкома партии в тот год был некто Колущинский, с которым она в молодости работала где-то на партийной работе. Не буду описывать в подробностях весь путь к мечте, но об этом этапе стоит упомянуть. Колущинский на 20 съезде партии попросил за меня маршала победы Жукова, который тогда был Министром обороны. Жуков распорядился выделить одно место в Нахимовское училище для Омска. Так Георгий Константинович чуть было не повлиял на мою судьбу. Военная машина закрутилась. Меня вызвали в военкомат и направили на медицинскую комиссию. Комиссию проходил вместе с абитуриентами в различные военные училища. Картина была забавная – куча голых мужиков, женщины-врачи в белых халатах, а среди них мельтешит тоже голый десятилетний пацаненок. Я оказался крепким парнем. Отличные медицинские показатели вместе с другими документами были запечатаны в массивный пакет, который отправлен в Нахимовское училище, в Ленинград. Я стал собираться на службу. Долго ждали ответа. Наконец он был получен. В письме, к моему огромному сожалению, указывалось, что документы следовало направить в отдел кадров Министерства Обороны, в Москву. А в этом году набор в училище закончен, Но на следующий год место за мной будет сохранено. В течение года мечта моя постепенно угасала, пока не угасла совсем.
 
   С переменным успехом окончил начальную школу, и был переведен в среднюю школу № 72, что в 2-х троллейбусных остановках от дома. В салоне троллейбуса мы ездили только в трескучие морозы –  добрые кондукторши  разрешали нам ездить без билета. А в хорошую погоду либо пешком, либо на заднем бампере, держась за поручни лестницы или за воротник товарища, который держался за поручни. В наши дни такое  просто невозможно, а тогда в Омске так ездили и дети, и взрослые.

     Школа. Невозможно рассказать обо всем. Как ни странно, очень ярким воспоминанием, не школы, а того времени это полет Гагарина. В школе торжественная линейка. Завуч, Зоя Владимировна, поздравила нас с этим великим событием и отпустила по домам, как это бывало по календарным праздникам. Впоследствии полеты в космос стали какими-то рутинными событиями, а в тот год 12 апреля стал для нас воистину великим днем. Мы гордились не столько техническим достижением,  мало что понимали в этом, а тем, что СССР первая в мире страна, которая запустила человека в космос. А раз мы первые, значит весь остальной мир позади. Душевный подъем был настолько мощным, что подвигло меня написать в этот день стихи.

     Он был мальчишкой – это ясно, 
     Но он мечтать о том не мог,
     Что космонавтом будет первым,
     На корабле космическом Восток
     Но вот раздались частые сигналы 
     Оттуда с высоты высот
     И лишь тогда мечта в нем зародилась,
     Чтоб в космос совершить полет.
     Сын родины Гагарин Юрий
     Отправился в космическую высь
     Он знал, что с нетерпеньем
     Ждет мир сегодня весь,
     Когда он возвратится из полета,
     И облетев весь шар земной,
     Он приземлился в заданном районе
     Страны советской космонавт - герой!      

     Стихов о любви я тогда не писал. А вот стихи на политические темы, каюсь, сочинял. Представляете, какое политизированное общество было в то время, что 14-15 летние мальчики писали такое.  Вот пару таких примеров моего творчества. Первое стихотворение  об убийстве африканского лидера Республики Конго Патриса Лумумбы, а второе о безработице в Америке.
   
     Имя Лумумбы нельзя не назвать
     Учил он Африку бороться
     И в борьбе побеждать
     Боролся он упорно и долго,
     Пока не схватили его те,
     Кому не ненавистна свобода Конго
     И они убили его в тюрьме.
     Убили его бельгийцы это знают все .
     Колонизаторы, вы убийцы –
     Скандируют все на земле.
    
     И еще одно. Про ненавистную Америку.

     Человек по городу бродит
     С плакатом большим на груди.
     На плакате крупно написано –
      Хочу работу найти
      Хочу найти работу,
      Чтоб прокормить детей,
      Хочу, чтоб жилось им лучше,
      Лучше и веселей.
      Безработный по городу бродит
      По большому городу США,
      А таких людей миллионы
      Имеет эта страна.

      Правда, смешно? Мне очень смешно. Но стихи написаны мальчиком и от сердца. За деньги пишут профессиональные поэты, а от души только дети.
      Школьные годы чудесные разбивались на четверти, месяцы, контрольные, диктанты, вызовы  в школу  родителей, проявление интереса к противоположному полу.  Кроме того в наше время в школе было то, чего нет сейчас. Мы получали рабочую профессию, а в 11 классе проходили настоящую производственную практику на заводе. Работали по полученной специальности, с выплатой зарплаты. Я был дипломированный слесарь-инструментальщик 2 разряда. Эта профессия очень помогла мне в жизни. Я квалифицировано подсказываю жене, как правильно держать молоток и другие слесарные инструменты.

     В школе я занимался в кино кружке. Занятия вел профессиональный оператор местного телевидения. Все было по-взрослому. Снимали на чешскую кинокамеру «Адмира-8». Ставили свет осветительным прибором, пленку проявляли в специальных бачках, а кино показывали при помощи кинопроектора  «Луч». Было невероятно интересно. Я в съемочном процессе выступал в качестве продюсера, т.е. вместе с руководителем организовывал съемки. Сняли мы за время существования кружка два фильма. Первый назывался «По историко-революционным местам Омска». Был написан сценарий, который прошел согласование с  директором школы. Съемки проводились в краеведческом музее и на натуре, то есть снимали дома, на которых висели различные мемориальные таблички типа «В этом доме находился райком партии» или «Здесь выступал такой-то революционер». Текст, который записали на магнитофон, читала круглая отличница. На премьерном показе фильм у зрителей энтузиазма не вызвал. Только иногда раздавались смешки, когда звук опережал изображение или отставал от него.  Синхронизацию пытался обеспечить киномеханик, который регулировал скорость изображения,     подстраиваясь по магнитофонную запись. Зато второй фильм «Первенство школы по лыжам» вызвал бурю восторга. Зрители в зале вскакивали с мест и кричали – «Смотрите это я, это я!!!» или «А Светка-то - корова с палками» и тому подобные очень меткие выражения. Не помню почему, кружок закрылся. Очень жаль. Это было интересно и познавательно.
 
    В 5 классе девочек и мальчиков  в классе было примерно поровну. Потом постепенно мужские ряды поредели, и в выпускной год из 25 учеников ребят осталось только пятеро. Всех их помню. Саша Алле, Саша Шайтанов, Шурик Замиралов, Валера Созонтов и я. О Валерке Созонтове подробнее. Он пришел в нашу школу в 6 классе. Мы с ним сразу сошлись. За 60 лет, что знаем друг друга, ни разу серьезно не поссорились. Учились в одном классе, в одном институте, в одной группе, после учебы распределились в Загорск, работали на одном заводе, в одном цехе. Мы стали практически, как братья. Жизнь нас развела территориально, но духовная связь никогда не прерывалась.

     В школьные и студенческие годы я любил бывать в его доме. Уровень жизни в его семье был выше среднего. Отдельная квартира в центре города (я в то время, как и многие, жил в коммуналке), магнитофон, телевизор, экран которого закрывала цветная целлулоидная пленка, что создавало иллюзию, что смотришь цветное кино. В студенческие годы, когда его родители уезжали в отпуск, квартира превращалась в настоящий вертеп. Почти ежедневные пьянки - гулянки. Студентки и не студентки, которые, пересекали порог квартиры, попадали в царство свободы и разврата, а комсомольскую гордость и девичью честь оставляли за дверью.
     В отличие от меня, Валера всегда был отличником, окончил школу с серебряной медалью и мог поступить в любой ВУЗ. Но, чтобы не расставаться со своим другом, т.е со мной, он решил поступать туда, куда я смогу пройти со своими знаниями.

     А как я мог хорошо учиться, если в мою жизнь в 6 классе ворвалась любовь. Любовь к футболу. А совместить хорошую учебу с качественными добросовестными тренировками  удается далеко не всем. У меня не получалось. В результате приличного конкурса меня взяли вратарем в команду мальчиков клуба «Красная звезда». Со своим тренером Ревякиным Николаем Михайловичем прошли путь до сборной молодежной команды города. Пик моей спортивной
карьеры пришелся на год окончания школы и поступления в институт.

     Экзамены на аттестат зрелости сдавал через пень-колоду. На следующий день после последнего экзамена уехал с командой на игры по Сибири  -  Новосибирск, Барнаул, Томск, Кемерово, Рубцовск. На выпускном вечере аттестат получала мама. Вернулся в конце июля, а с 1 августа вступительные экзамены. Валерка – верный друг ждал меня. Приехал, и сразу навалилось – на носу вступительные экзамены, домашние игры на первенство Сибири, а тут еще пришла первая любовь. В 18 лет очень сложно выбирать приоритеты. Вступительные экзамены оказались на последнем месте.
 
    Как мы выбирали свой жизненный путь. Уже, как говорится на флажке, пришли в Политехнический институт подавать заявление. Этот ВУЗ выбрали, потому что в нем была военная кафедра. Это освобождало  студентов от службы в  армии. Факультет выбрали, потому что на него был самый маленький конкурс. Заполнили заявления и вдруг, в последний момент выяснилось, что Валера выбрал в качестве будущей профессии литье, а я  обработку металлов давлением. Ну а поскольку решили поступать вместе, кому-то надо было переписывать заявление. Жребий выбрал меня.
     Валерка все экзамены сдал на пятерки, я на тройки. Конкурс к последнему экзамену был уже 0,9 человека на место. Меня  просто за уши втянули в институт.
     Ура! Мы поступили в Омский Политехнический Институт (ОМПИ) на факультет Горячей обработки металлов, сокращенно ГОМ. Потом студенты более престижных факультетов называли нас гомиками.  Сбылась наша многолетняя мечта – мы будем инженерами механиками литейного производства. Правда, о существовании такой специальности узнали только в приемной комиссии. Получили студенческие билеты и значки «ОМПИ». Значок я носил на лацкане пиджака все пять лет и гордился тем, что являюсь студентом.
               
                Д Р У З Ь Я   П О   Д В О Р У    

     Двор наш был образован стоящими по периметру 4-5 этажными домами. Во дворе было все для отдыха разных поколений - клумбочки, лавочки старушкам, песочницы и деревянные качалки малышам и, конечно, спортивная площадка – два столба со щитами из не струганых досок с висящими на них на честном слове ржавыми кольцами, что символизировало баскетбольную площадку. В баскетбол мы не играли, а в футбол резались от рассвета до заката. Площадка была без намека на траву, просто земля, утоптанная нашими ботинками. Когда по ней гоняли мяч, стояла такая пыль, что белье, которое сохло недалеко, приобретало серый цвет. Иногда после особо  точного удара мяч оказывался внутри пододеяльника. Тогда начинался крупный скандал, и можно было лишиться спортивного снаряда. Настоящих кожаных футбольных мячей у нас не было, да откуда тогда им взяться. Играли детскими резиновыми.  Особо счастливым из нас в раннем детстве родители покупали такие мячики. Они были двухцветными – одна половинка красная,  другая синяя, а посредине белая полоска. Когда хозяин мяча уходил домой, он его забирал с собой и игра заканчивалась.
     Вечером двор наполнялся криками  «Саша, домой!», «Сережа, домой ужинать!» и далее по списку. Это наши мамы из форточек звали по домам своих сорванцов и припозднившихся девочек. Тогда дети лет с пяти гуляли самостоятельно, без сопровождения.

     Были у меня во дворе и друзья, и враги.  С друзьями я дружил. А с врагами дрался. Дрались мы также двор на двор. Тогда враги из одного двора объединялись против общего врага. Понятие «мой двор» было для нас священно.
     Про врагов вспоминать не буду, хотя, когда мы вышли из петушиного возраста, былая вражда прошла. А про друзей немного расскажу. Жил в соседнем доме мальчик Игорь по фамилии Блат. Очень культурный мальчик. В футбол не играл, в драках не участвовал, потому что он был очень мелкий, ниже сверстников на голову. На  худеньком лице выделялся крупный нос. От всех нас он отличался тем, что был энциклопедически умен, за что его уважали. А еще за то, что он никогда не подчеркивал это свое превосходство. Однажды мы с ним сидели вдвоем на детской качалке и болтали о разной ерунде. Он меня спросил - был ли я на море. Это был странный вопрос. О море я слышал на уроке географии, а видел море в любимом фильме «Тайна двух океанов». Он мог с таким же успехом спросить – был ли я на луне. В Омске в те времена на море ездили дети, родители которых были либо на руководящих должностях, либо на партийной работе.
   - А хочешь поехать?
   - Хочу. Но как?
   - Я все придумал. Надо заработать. На товарную станцию приходят поезда с углем. Разгрузить один вагон стоит 18 рублей. Чтобы доехать до моря в общем вагоне, пожить месяц дикарями и вернуться назад, надо разгрузить всего 4 вагона. Если разгружать один вагон в день, то это займет всего четыре дня.

     План был гениальный. Я согласился не раздумывая. Решили не откладывать дело в долгий ящик и уже утром, одевшись похуже, все-таки дело придется иметь с углем, поехали на работу. Нам повезло сразу. На станцию только что подали целый состав с углем. В конторе шла выдача инструмента таким же, как мы, любителям легких денег. Дошла наша очередь. Нас зарегистрировали в каком-то журнале, дали бумажку с номером вагона, выдали по совковой лопате и одну кувалду. Кувалду понес я, потому что Игорь поднять ее не смог. К нам подошел огромный мужик и предложил взять вагон на троих – его напарник не пришел. Мы, естественно, ему отказали, потому что это нарушило бы наши финансовые планы.

     Нашли свой вагон. Посмотрели, как другие начинали разгрузку. Сначала надо открыть 14 люков – 7 одной стороны вагона и 7 с другой. Для того, чтобы люки открылись, надо кувалдой сбить в сторону два стопора. Люк под весом угля откидывается,  и уголек рекой устремляется вниз. Останется только его лопатой сгрести с путей. С первым люком я провозился около часа. Черное золото с шумом хлынуло наружу, чуть не накрыв нас обоих. Настроение поднялось. Чтобы проверить, много ли угля осталось в вагоне, поднялся по лесенке и заглянул  внутрь. Игорь кричал снизу – Ну как, много еще? Я промолчал и понял, что моря я еще долго не  увижу. Вагон был полон. Высыпалась очень маленькая часть от  шестидесяти тонн. Съели взятые на обед бутерброды, и пошли сдавать инструмент. Назад я нес уже обе лопаты и кувалду. Вернулись домой уставшими, словно разгрузили вагон с углем. Впоследствии Игорь окончил   Томский университет и стал физиком теоретиком.

     Еще один эпизод из той далекой жизни. Было нам лет 15 – 16. Нам это мне, Вальке Заднепровскому  и Вовке Гуцалюку. Собирались мы у Вальки. Его отец занимал высокий пост в КГБ. Каждое утро за ним приезжала «Победа».  Жили они   в з-х комнатной квартире, где у Вальки была своя комната. Место для нас было уютное. Родителей весь день дома нет. Только бабушка, да и та все время копошилась на кухне и нас никогда не беспокоила. Когда на улице было дождливо или холодно, закрывались в Валькиной комнате. Там мы покуривали кубинские сигареты КIМ, появившиеся на прилавках Омска, каким-то невиданным образом. Вскоре они, как  появились, так же и неожиданно и пропали. По чуть-чуть баловались вишневым ликером «Черри Бренди», после приема которого, вполголоса хором пели «Куба - любовь моя, остров зари багровой…»
     Однажды, во время очередной посиделки, когда уже и выпили, и покурили, и спели, Валька сказал, что сейчас он нам что-то покажет. Вышел из комнаты и вернулся с пистолетом в руках. Это был настоящий пистолет его отца. Вы не представляете, что происходит с подростком, когда в его руки попадает настоящий пистолет. Мы стали его внимательно рассматривать, держа одновременно в шести руках, потом вырывали его друг у друга, представляли себя героями и целились в воображаемого врага. И вдруг грохнул выстрел. Комната наполнилась дымом и запахом порохом. Счастье было в том, что ствол во время выстрела был направлен вниз. В комнату буквально ворвалась бабушка. Когда увидела, что все живы, медленно опустилась на стул. Мы стояли, как парализованные. Она выхватила пистолет из Валькиных рук и спокойно сказала – «Быстро вниз». Дело в том, что квартира на втором этаже, а на первом гастроном. Втроем побежали в магазин. Там все было, как всегда. Шла бойкая торговля рыбой, хлебом водкой и другой гастрономией.  Раненых и убитых не было. На потолке следа от выходного пулевого отверстия не видно. Видимо, пуля застряла в перекрытии. Вернулись и застали бабушку, которая разворачивает лежащий на полу ковер так, чтобы отверстие в нем не совпадало с отверстием в полу.
     - Ну, Валька – обратилась она к внуку – Если не будешь меня слушать, все расскажу отцу.
     - А если буду? - Спросил он, уже начиная отходить от шока.
     - А если будешь, не скажу.
     Отец так ничего и не узнал.
     Валька потом стал отличным врачом, а Вовка химиком.

                С П О Р Т Л А Г Е Р Ь.

     Когда, вспоминаю время, проведенное в институте, почему-то не вспоминается учебный процесс. В памяти всплывают эпизоды, связанные со спортивным лагерем и с военными сборами. Здесь расскажу о спортлагере.
     В 60-ти километрах от города есть место, которое называется Чернолучье. Это могучий сосновый бор, который тянется на десятки километров по берегу Иртыша. На всем расстоянии берег представляет сплошной пляж с мелким песком. Чернолучье  - символ отдыха омичей. Туда я ездил с детским садом, в пионерлагерь, где подростком прошел все ступени познания жизни. В Чернолучье находились дома отдыха предприятий города и спортивные лагеря всех институтов – политех, мед, пед, автодор, сельхоз и др. Границы между  лагерями были условными, поэтому мигрировать к будущим докторам и педагогам не составляло труда. Жили мы в армейских палатках на 10 человек. Преподаватели с семьями - в фанерных домиках. О спорте в лагере напоминали турник – лом, прибитый между двух сосен да луг, который можно назвать футбольным полем потому, что по краям стояли разных размеров ворота без сеток. Луг периодически посещали коровы из колхозного стада и оставляли на нем, так называемые, «мины», поэтому играть в футбол на нем было не безопасно. Статус спортивного лагеря подтверждал также  не просыхающий физрук Сергей Николаевич Усков, никогда не расстающийся с мячом подмышкой.

     Кроме утренней зарядки, которая проводилась на поле, о спорте больше не вспоминали. Весь день контингент проводил на пляже, отмокая от вчерашних утех. Настоящая «спортивная жизнь» проходила вечером, а подготовка начиналась днем. Дежурные по палатке отправлялись в ближайшую деревню, где в местном магазине закупали 10 бутылок портвейна «Кавказ» по 1 руб. 37 коп., т.е по бутылке каждому. Пустые бутылки, которые собирались по территории нашего и окрестных лагерей, носилками доставлялись в тот же магазин.
     После ужина, в палатке начинался праздничный вечер. Открывалось вино, сыпались анекдоты, интересные рассказы из жизни, песни под гитару. Смех, веселье. Полная беззаботность. Когда вино было выпито, расходились по лабораториям – так назывались девичьи палатки  медичек и будущих учителок. Спать ложились под утро, оставляя на сон 2-3 часа.

     Но в течение двух месяцев, что длился сезон, так продолжаться не могло. Поэтому придумывались всякого рода развлечения. В нашей палатке жили студенты с разных факультетов и с разных курсов. Объединяло их то, что все были очень остроумными и просто умными ребятами. По жизни все достигли определенных высот. Эдик ( по паспорту Гриша) Цеховал стал директором русского театра в Риге, Мишка Хаймзон директором ГосНИИ Гражданской авиации в Шереметьево, Женька Козловский после института отучился у Георгия Товстоногова и Олега Ефремова, стал сценаристом, режиссером, актером. Написал сценарии к таким фильмам, «Шизофрения», «Грех – история страсти», «Как живете караси» и др. Остальные наверняка тоже много добились в этой жизни, просто я не знаю подробностей. Теперь о том, что  придумали, чтобы весело проводить время.

     Мы организовали виртуальный институт, который назвали Институт Международных Сношений им. Клары Целкин, краткое название ИМС. Там все было по-настоящему – факультеты и кафедры, название которых я не буду приводить по этическим соображениям. Ректором единогласно был избран Мишка Хаймзон. Целью было заслушивание на Ученом Совете диссертаций, подготовленными соискателями, что-то вроде КВН. Темы диссертаций выбирались с налетом диссидентства и по профилю института. Запомнил темы – «Проституция как высшая форма социализма» и «Тело коммунизма для всех и всегда». Работа по написанию диссертаций просто кипела. Для подготовки иллюстративного материала в культ палатке были разобраны все карандаши, краски, ватман. Защита диссертации – настоящий спектакль, на который собиралось все мужское население лагеря. В палатке развешивались плакаты с лозунгами типа «Страна шагает в онанизм», «Наш бронепоезд стоит» и что-то подобное. Женская часть не допускалась по причине ненормативной лексики при дискуссии между учеными. Девчонки в ответ организовали свое общество, на заседание которого не допускали нас.
     Соискатель, как бы он не раскрывал тему диссертации, но, если он не поставил бутылку водки Ученому Совету, степень кандидата наук не получал.  Если ставил две бутылки, то сразу становился доктором наук.

     Женька Козловский, будущий сценарист, написал свою диссертацию в стихах. Когда проходила защита, хохот стоял на все Чернолучье, сосны тряслись вокруг палатки. Но он пожидился  бутылку водки для нужд Ученого Совета, и его прокатили. Ничего не поделаешь – такие мы установили правила, а правила нарушать нельзя.

     Потом это наше начинание с ИМСом ширилось, распространялось на спортлагеря других вузов и переходило из поколения в поколение.
     Были и другие доведенные до реализации задумки. Например, культурное, как мы называли, потребление браги. Почему культурное? Потому что пили его на завтрак. Вместо чашечки кофе - стаканчик бражки. Идея эта родилась из-за финансовых трудностей. Портвейн Кавказ хоть и дешевый, но пустых бутылок уже не хватало.  Было принято решение поставить брагу. Хлеба в столовой оставалось много, дрожжи купили, в качестве емкости использовали молочную флягу. Флягу пристроили на кухне. За процессом следили дежурные по кухне – в каждой смене был наш человек. Когда напиток созревал, на завтрак на наши столы дежурный вместо чайника с кофе ставил чайник с бражкой. По цвету они очень похожи, поэтому подмену никто не замечал. Только начальник лагеря Горбунов Александр Иванович недоумевал – на завтрак «спортсмены» заходили абсолютно трезвые, а выходили навеселе.
     Было и на самом деле культурное времяпрепровождение. Когда после ужина собирались в палатке и под гитару пели песни любимых авторов. Среди них Галич и Окуджава, Кукин и Клячкин и, конечно, ранний Высоцкий.
     В спортлагере была написана и песня нашего института. Исполнялась она на мотив «Пиратской песни» Александра Городницкого.  В ней даже вставлены слова Городницкого.
     Вот эта песня.

     Студент, бери ОМПИ на абордаж,
     Когда придет пора последних сессий.
     Шпаргалку в руки, в зубы карандаш
     И стержень из жидко стекольной смеси.
     И смело в бой, минута дорога,
     Не оставляй живых на поле брани,
     Рази своим невежеством врага
     И ты получишь инженера званье.
     Дрожите ж из ОМПИ учителя,
     Сгребайте пепел для позорных лысин,
     Дрожите члены с кафедры литья
     И члены государственных комиссий.
     Мы Вас во сне ухватим за рога,
     Мы к вам придем незваными гостями
     И не умрем мы до тех пор пока
     Качаются светила над снастями.
     Нам не нраву кодекс высших школ,
     Мы дети КВН, агитбригады
     И пусть от злости взвоет сам Машков,
     Споем мы эту песню ОМПИратов.
     И будет нам неведома тоска,
     Несем мы гордо череп над костями
     И не умрем мы до тех пор пока
     Качаются светила над снастями.               

                В О Е Н Н Ы Е     С Б О Р Ы

     Незабываемое время – военные сборы. Как я рассказывал раньше, в институте была военная кафедра. Занятия на ней начинались с третьего курса. Готовили нас по военной специальности – Заместитель командира танковой роты по технической части, коротко, зампотех роты. Один раз в неделю мы полностью занимались на военной кафедре. Кафедра -  это маленький военный городок. В боксах стояли три настоящих, в рабочем состоянии, танка Т-54. В учебном корпусе – классы по различной военной тематике. Это и матчасть, и электрооборудование танка, и огневая подготовка, и тактика и другие воинские дисциплины. Надо сказать, что учили нас на совесть. Танк мы изучили «до винтика» и знали его, как свои пять пальцев. Ведь согласно своей должности, зампотех должен силами подчиненного  ему подразделения проводить техобслуживание и ремонт вверенной ему техники, а это десять танков. А во время боевых действий организовывать эвакуацию с поля боя подбитых боевых машин. Все полученные знания необходимо было предъявить на экзамене, чтобы получить офицерское звание лейтенанта.

     Парадокс  заключался в том, что, если ты оканчиваешь институт без военной кафедры, то обязан отслужить рядовым один год. После института с военной кафедрой, получив офицерское звание, можешь быть призван в армию офицером на два года. Случилось так, что половина ребят из нашей группы, после получения диплома, должны были служить. Я попал в этот список. Расстроился безмерно. Но на мое счастье все закончилось хорошо.

     Учился со мной в одной группе  Володя Дубоделов, который, как ни странно, хотел служить, но в список на призыв не попал. У меня созрел план, который я,  в конце концов, и реализовал. Как только  узнал про его «странное» желание, я, до проведения мандатной комиссии, Володю не отпускал от себя ни на шаг, только что не спал с ним. На комиссии я сказал – «Уважаемая комиссия, я попал в список на призыв, но у меня нет желания служить. А офицер, который служит, не получая удовольствия от службы, значительно хуже исполняет свои обязанности, чем офицер, который служит по призванию. За дверью стоит мой товарищ, который с удовольствием пошел бы служить, но не попал в список на призыв». Полковники, сидящие в комиссии  стали дружно меня стыдить, и обвинили в том, что я не хочу отдать долг Родине, и, что в лучшие времена меня отдали бы под трибунал. Когда миновала точка кипения, председатель комиссии приказал – «Давай его сюда».  Так я остался на гражданке.
     Но это происходило уже после получения офицерского звания. А до этого, после прохождения теоретических занятий, были военные лагеря, которые  должны были закрепить полученные знания и, в первую очередь, дать нам почувствовать, что такое военная служба.

     На грузовиках нас привезли в военный городок Светлый, что располагается недалеко от Омска. Приключения начались сразу. После групповой помывки в бане,  получили б/ушную солдатскую форму, портянки, сапоги, пилотки, в общем, все, что положено советскому солдату. Погоны имели красную окантовку. Это означало, что солдат призван из запаса на переподготовку. Таких солдат в армии называют партизанами. Кстати, баня была первая и последняя за наше месячное пребывание в армии. В лагерь воду привозили в автоцистернах, из которых мы наполняли фляжки. Вода, в основном, шла   для кухни  и в умывальники. Итак, переодевшись во все казенное, мы совершили марш бросок на десять километров. Жара стояла под тридцать градусов, ноги по щиколотку утопали в пыли. Шагали и  недоумевали – зачем мылись в бане? Мы еще не догадывались, сколько парадоксов ждет нас за время этой месячной службы.  По прибытию на место установили палатки, в которых нам предстояло прожить целый месяц. Когда, наконец, обустроились, строем в столовую. Туда всегда ходили строем и с песней.

     Питание в солдатской столовой это отдельная песня. Остановлюсь на ней подробнее. Пищеблок представлял собой два огромных котла, стоящих над кострами, которые разжигали, когда готовили еду. От дождя котлы закрыты навесами из шифера. Теперь о процессе приготовления блюд. Кстати, меню было стабильным, т.е. не менялось в течение всего месяца.

     Итак, завтрак. В одном котле на воде  варилась пшеничная каша, называемая кирзухой. Во втором чай. После завтрака один из дежурных, не снимая сапог, поскольку котел был еще горячий, залезал внутрь и совковой лопатой выгребал остатки каши. Из второго котла ведром вычерпывался чай.

     Обед. В котел из-под каши засыпался сушеный горох, за ним  куски жирной свинины, лук, перец и лавровый лист. Весь этот микст заливался водой, и адская смесь варилась до готовности. Мясо съедали дежурные. Мы знали и относились к этому спокойно, потому что все хоть по разу дежурили на кухне и могли однажды в месяц до отвала поесть мяса.  Во второй котел в  кипящую воду крошились брикеты из розового фруктового киселя. Когда кисель загустевал и продолжал кипеть, он напоминал котел в аду, который можно увидеть в страшных фильмах. На первое полагался гороховый суп, это то, что плавало  в котле сверху. На второе гороховая каша, это то, что было ниже супа. На третье обжигающий  горячий кисель, который никак не хотел остывать. Допивать кисель не успевали, потому, что следовала команда – «Рота, прием пищи закончить, выходи строиться!»
     Ужин. На ужин подавали сушеную картошку, которая при варке превращалась в жижу, напоминающую клейстер, и соленую до невозможности селедку. Особенно она была актуальна при дефиците воды.

     Первую неделю из всего перечисленного я ничего не ел, а питался только хлебом, которым с утра набивал карманы своего галифе. Но голод не тетка и постепенно пришлось  свыкнуться с рационом. Втянулся и даже успевал выпивать пол кружки киселя. За тридцать дней похудел на восемь килограммов.

     Свободного времени практически не было за исключением нескольких занятий по тактике. Об одном сейчас расскажу.  Взвод маршем выдвинулся в поле. На месте, молодой майор скомандовал разбиться на четверки, как бы экипажи танка – командир, механик-водитель, наводчик и заряжающий. Каждому экипажу майор поставил задачу –
    - Экипаж 1 – цель – одиноко стоящая на опушке береза. Экипаж 2 – цель – одиноко стоящая на опушке осина. Экипаж 3 – цель – одиноко стоящая на опушке сосна. Экипаж 4 – цель – одиноко…
       Наступила пауза. Видимо, майор исчерпал свои познания в названиях деревьев…
     - Одиноко стоящее на опушке дерево, -  продолжил, слегка подумав
     -  Вопрос можно?
     -  Спрашивайте.
     -  Почему в лесу стоят одинокие деревья?
     -  Еще есть вопросы?
     -  Наши действия после выполнения задачи?
     - К 13 часам самостоятельно вернуться в расположение. А сейчас по моей команде «пешем по танковому» начать движение.
   Мы завели воображаемые двигатели воображаемых танков, кто-то взял в руки толстую палку, символизирующую танковую пушку и дружно двинулись на воображаемого врага. Все знали, что у майора в городке есть зазноба, и он наверняка продолжит занятия по тактике в другом месте, с другим личным составом, и до обеда мы его не увидим.

     За пятнадцать минут «танки» преодолели поле, и вышли к своим деревьям. В лесу экипажи повалились на землю. Как по команде, скинули сапоги и развесили на ветках портянки. Стояла тишина, нарушаемая только стрекотом кузнечиков. Кто-то сразу заснул, кто-то просто лежал и смотрел в небо. Разговоров почти не было, все уже порядочно друг другу надоели. Это были прекрасные минуты полного  расслабления. И вдруг эту идиллию нарушил приближающийся топот. Прямо на нас бежала группа солдат в противогазах. Как оказалось это тоже партизаны, а точнее такие же, как мы студенты из мединститута, проходившие сборы в соседнем полевом лагере. Они бегом несли на носилках «раненого» - офицера, который принимал у них зачет. Им надо было эвакуировать его с «поля боя» в медсанбат, при этом уложиться во временной норматив. Смотреть на военврачей было страшно. Жара тридцать градусов. Бегом по пересеченной местности в сапогах, в противогазах, дышать через которые тяжело даже лежа. Хорошо выглядел только «раненый». Видно было, что ребята очень стараются, ведь не сдав зачет, придется бежать еще раз.

     Похожий зачет мы тоже сдавали – это преодоление на время полосы препятствий. Самое сложное  на полосе - перепрыгнуть деревянный щит высотой два с лишним метра. С этой преградой мало, кто мог справиться. Тогда Юрка Перминов, здоровый парень, что учился на сварке, вызвался помочь. Он встал под щитом так, чтобы офицер его не видел. Слегка присев,   принимал прыгающего на него боевого товарища на скрещенные ладони и ловко подбрасывал вверх. Оставалось только успеть ухватиться за край щита, чтобы не улететь с высоты на землю. Все это напоминало акробатический номер в цирке. Услуга стоила бутылку пива  по возвращению в Омск.

     Запомнилась сдача зачета по стрельбе из танкового орудия. Занятия по вооружению проводил подполковник Кудряшов, который при первом знакомстве представил себя сыном чувашского народа. Он же и принимал зачет. Конечно, стрелять из танковой пушки, да еще и боевыми снарядами никто не разрешил бы. Поэтому стреляли из спаренного с пушкой пулемета. На позицию вывели танк. В метрах трехстах стояла мишень – фанерный силуэт «вражеского» танка. Сын чувашского народа залез в танк, навел пушку в цель, и сделал контрольный одиночный выстрел из пулемета. Цель была поражена. Затем перед строем он объяснил наши действия. Надо занять место командира танка, ничего не трогать и по команде «Огонь» нажать правой рукой соответствующий рычажок, произойдет выстрел, после чего покинуть танк. Первым отправился стрелять Вовка Новиков. Когда он после выстрела, встал в строй, прошептал нам – «Я пушку повернул вправо на двадцать градусов». Все зашипели на него – «Мы же не сдадим зачет», а он – «Я же сдал». Когда подошла моя очередь, на месте командира посмотрел в прицел, мишени в нем не было. Прозвучала команда «Огонь». Я произвел выстрел, покинул танк и строевым шагом подошел к подполковнику. «Студент Ипатов стрельбу закончил». Сын чувашского народа поднес к глазам бинокль и долго внимательно изучал мишень. Затем сделал пометку в журнале и сказал «Отлично». Я набрал полную грудь воздуха и, так, чтобы услышали в кремле, крикнул - «Служу Советскому Союзу».  После стрельбы целого взвода, мишень должна была превратиться в щепки, но она стояла целая и невредимая.

     Самым запоминающимся событием из лагерной жизни - это вождение танка. Ранним утром, пока не так жарко, взвод выдвинулся на танкодром для прохождения практических занятий по вождению танка. На исходной позиции один из нас занимал место механика-водителя, а на броне располагались еще четыре человека. После упражнения происходила замена. Инструктор стоял над люком механика-водителя и держал в руках импровизированную указку из танковой антенны. Дошла моя очередь, сел в кресло, если можно его так назвать, надел шлемофон. Волнуясь, жду команду. Тишина. Чувствую, что кто-то бьет меня по голове. Поднял голову. Это инструктор колотит по шлемофону указкой и что-то кричит. Сдергиваю шлемофон и слышу массу неуставных выражений, среди которых понял, что забыл подключиться к ТПУ (танковое переговорное устройство). Подключился. В ушах сразу затрещало. Сквозь треск едва понял команду завести двигатель. Жму на кнопку стартера. Двигатель не заводится. Жму изо всей силы. Не заводится. В наушниках такой мат, что подумал – сейчас наушники развалятся. Оказывается, что вместо стартера усиленно давил на кнопку сигнала, проще бибикалку, а в шлемофоне сигнала не услышал. Наконец завел двигатель и начал движение.  Ощущения не передаваемые. Сорока тонная машина подвластна твоим командам, двигается плавно, как на волнах, мягко преодолевая препятствия. По мере переключения передач, скорость увеличивается, а на шестой мои друзья вместе с инструктором, как они потом с восторгом рассказывали, чуть не скатились с брони.
 
    Про военные сборы была сложена песня, которую пели все, кто прошел через эти приключения. Мы считали месяц, проведенный  в солдатской форме именно приключением. Исполняется она на мотив песни Александра Городницкого «Все перекаты, да перекаты, послать бы их по адресу…»
   
     Танкистов сделать из нас хотели
     И в лагеря отправили,
     Пилотки дали, хабэ одели,
     Маршировать заставили.

     Грохочут танки на танкодроме,
     Подняли пыль, не видно зги,
     Полу оглохшие мы в шлемофонах
     С натугой тянем рычаги.

     Из пистолетов мы все стреляли,
     В мишень никто не попадал,
     А пули в город все улетали
     Куда майор нас не пускал.

     Копеек восемь на рыло дали –
     Бутылку не на что купить,
     И даже вшивенькой медали
     Мы не успели заслужить.

     Деньки промчатся боевые,
     Вернемся снова в институт.
     Сугубо штатскими делами
     Опять нам головы забьют.

                С Ч А С Т Л И В Ы Й   С Л У Ч А Й.

     В 1968 году по лотерее за тридцать копеек я выиграл автомашину ГАЗ-21Р Волга. Меня все кругом считали редким счастливчиком. Что тут лукавить – я и сам так считал. Ведь из трехсотмиллионного населения страны за всю историю проведения лотерей таких людей будет, наверно, несколько сотен, может и того меньше. Это, конечно, стало событием в моей жизни. В те годы машины могли себе позволить очень состоятельные люди. А тут вдруг студент четвертого курса, который «гол, как сокол», разъезжает по городу на Волге цвета Белая ночь, стоимостью 5602 рубля. Скопить на такую покупку он мог, если в течение 160 месяцев скрупулезно откладывал бы в кубышку свою стипендию.

     Когда весть об этом счастливом событии разлетелась по дому, армянин из соседнего подъезда предложил купить у меня лотерейный билет за 10 тысяч рублей, баснословные по тем временам деньги. Сейчас я, может быть, и согласился, но тогда твердо - нет, только машина. Я не задумывался, что водительских прав нет, гаража нет, денег на бензин тоже нет. Стипендия 35 рублей и семейный бюджет, который еле тянул мою учебу и учебу моей сестры в музыкальном училище не выдержит довесок из красивой игрушки. Но, не смотря ни  на что, вскоре она стояла у подъезда. Единственная машина на весь многоквартирный дом.
 
    В институт я ездил только на «Волге», сажая по дороге друзей. Факультет наш располагался в отдельном от основного корпуса здании. У входа большая площадка. Сегодня ее назвали бы парковкой, а тогда на ней парковались только две машины. Это голубой горбатый «Запорожец» зав. кафедрой Сабурова Виктора Петровича и белая «Волга» студента четвертого курса Ипатова Виктора. Если «Волга» приезжала, когда «Запорожец» уже стоял, она демонстративно парковалась рядом с ним. Если «Запорожец» приезжал позже «Волги», то он парковался по другую сторону от входа. Мне кажется, что вследствие этой ситуации, оценка по курсу «Спец. виды литья», который читал Виктор Петрович, была у меня точно занижена на бал.
 
     Новая роскошная  жизнь требовала и дополнительных расходов, а денег, естественно, не хватало. Поэтому по вечерам я иногда выезжал подзаработать извозом. Это приносило ощутимый доход. Все шло хорошо до одного случая, который положил конец этому бизнесу.

     Однажды выехал на промысел. Голосует хорошо одетый мужчина. Видно, что интеллигент, в руках портфель. Останавливаюсь. Ехать надо за город, где на берегу Иртыша находятся причалы для разгрузки нефтеналивных танкеров. Дорога известна. Он предложил три рубля – царский гонорар. Пассажир оказался слегка нетрезв и поэтому словоохотлив. Выяснилось, он капитан танкера и едем мы, чтобы расквитаться с его старпомом. Старпом пишет на моего клиента доносы о его злоупотреблении алкоголем, другими словами пьянстве.
     - Мы сейчас приедем на место – говорит он – ты меня подождешь, я иду на судно, убью гада, и мы едем назад.
     - Как убью? – опешил я.
     - Как убивают. Я же должен отстоять свою честь. Пушкин и Лермонтов  защищали свою честь, и я тоже должен.
     - Я никуда не поеду – сказал я и остановил машину.
     - Поедешь – отвечает он спокойно, открывает портфель, достает пистолет и направляет его мне прямо в лоб.
     Вот это я попал – думаю и, словно парализованный, смотрю в черное отверстие ствола -  сейчас он шмальнет, и я с дыркой в голове останусь в любимой машине, а  он спокойно выйдет и никто его не найдет. А мне собственно будет все равно, найдут или нет моего убийцу.
     - Ладно – согласился я и осторожно тронулся.

     Еду не торопясь, и провожу с ним политбеседу. Стараюсь убедить его в том, что если он реализует свой план, наверняка на следующий день будет арестован. За умышленное убийство получит смертную казнь, и дети останутся без отца. На последнем делал особый упор. Ехал медленно, чтобы как-то оттянуть приезд. Стало темнеть, пошел дождь. Погода напоминала классический детектив. Краем глаза вижу – капитан задремал, не выпуская оружие из рук.  Воспользовавшись тем, что он потерял контроль над дорогой, повернул на проселок. Через пару километров дорогу пересекала свежо выкопанная траншея. Остановился.
     - Наверно заблудились – говорю, прервав его сладкие сновидения – бросайте вашу уголовную затею и поедем домой.
      Он секунд  двадцать о чем-то думал, положил пистолет в портфель, махнул рукой и согласился. Когда подъехали к его дому,  попытался рассчитаться со мной, но я наотрез отказался. Посчитал, что моя жизнь  дороже его трешки. Когда он снова полез в портфель, я напрягся. Подумал – надо было взять деньги. Из портфеля достал початую бутылку коньяка и протянул мне. Бутылку я взял. Расстались мы друзьями.

     После защиты диплома, решили с друзьями поехать куда-ни-будь отдохнуть. Место выбрали замечательное – озеро Боровое, что на севере Казахстана Расстояние 400 километров на машине ерунда. Поставили на берегу палатку, ловили рыбу, варили рыбу, жарили рыбу, вялили рыбу. Через неделю, когда уже стали светиться, поехали домой.

     Где-то на полпути начался сильнейший дождь. В районе административной границы между Казахской ССР и Омской области, которая уже в РСФСР, как на любой границе между регионами в СССР, дороги отсутствовали. Дождь застал нас именно на участке, где вместо дороги направление. Машину засосало в грязь так, что, как говорится ни вперед, ни назад. Дело было к вечеру, поэтому ничего не оставалось делать, как ночевать в машине. Расположились поудобнее, включили радио и так коротали время. Вдруг из новостей слышим, что на Луну прилунился американский космический корабль. В то время, когда машину вместе с нами намертво засосала  родная советская грязь, американцы в своих поганых скафандрах топчут любимую земными романтиками Луну. Воистину жизнь полна парадоксов.

     Через год я перегнал машину в Загорск. Пересек Уральский хребет, полюбовался красотами Башкирии, проехал по плотине Куйбышевской ГЭС, побывал в Тольятти на строящимся тогда ВАЗе. По дороге, а именно в казахстанской степи, произошел неприятный случай. Машина моя загорелась. Пожар возник под днищем, воспламенилась тормозная жидкость. Пламя через сочленение педали газа вырвалось в кабину и стало поджаривать мне ступню. Я ехал босой – стояла страшная жара. Торможу, а нога горит. Намочил водой тряпку, нырнул под машину и загасил возгорание. Видимого ущерба, кроме слегка поджаренной ноги,  пожар не причинил. После небольшого ремонта, поехал дальше.

     С «Волгой» был еще один забавный инцидент. Случилось это уже в Москве, прямо в центре, на Калининском проспекте. Тихий, теплый вечер. Пробок нет, в те времена их вообще не было. Еду в сторону центра. Вдруг подряд два сильных хлопка и машину повело вправо. Еле удержался на дороге. Остановился. Пробиты с правой стороны переднее и заднее колеса. Оказывается, проехал по доске, из которой торчал гвоздь. Получилось, что одним гвоздем проколол два колеса, а запаска одна. В те времена мобильных телефонов не было, мобильных автомастерских тоже не было. Рассчитывать можно только на собственные руки.  По широкому тротуару Калининского проспекта гуляют москвичи и гости столицы, а я чумазый, словно автослесарь в разгар работы, сижу на бордюре заклеиваю камеру. Это сейчас колеса бескамерные. А в те времена надо разобрать колесо, извлечь камеру, в ночи найти в ней маленькую дырочку от прокола, поставить заплатку, собрать колесо и поставить его на место. Когда все закончил и уехал, толпа гуляющих по проспекту сильно поредела. Но до сих пор стыдно от того, что доску-то я не убрал, ведь кто-нибудь мог попасть в беду.
     Стоит сказать, что после «Волги» в жизни моей было еще пять машин. Подобных случаев с ними не было, но курьезы иногда случались.  Например, с «Запорожцем», который появился у меня через семнадцать лет после «Волги». Еду по Ярославке, разгоняюсь до максимальной скорости и вдруг, при переходе на четвертую, рычаг переключения передач оторвался от своего крепления и остался у меня в руке. Это как вы утюгом гладите очень дорогую вещь, и вдруг ручка остается в руке, а раскаленный утюг прожигает ткань. Слава богу, все закончилось благополучно. Или на том же «Запорожце» поворачиваю с улицы во двор, машина со мной повернула, а правое переднее колесо поехало прямо. Оказывается, отвернулись болты крепления, колесо сошло с оси и продолжило свой путь. Но вернусь к «Волге».

     Три года мы были с ней  вместе. Но расстаться все же пришлось. Как это произошло, сейчас расскажу.
     В начале октября 1971  года мы с друзьями решили навестить нашего общего приятеля Женьку Козловского, который в Ленинграде учился у Георгия Товстоногова. Как положено, в городе на Неве, посетили Русский музей, Эрмитаж, а в конце культурной программы туалет Ленинградского института театра, музыки и кино. Настоящие приключения начались на обратном пути. Не доезжая Твери, у «Волги» застучал двигатель, то есть по-простому  умер. Машина превратилась в телегу без лошади. Ситуация была безвыходной. Холодно, шел снег, а мы одеты по пижонски, почти по-летнему, когда выезжали, было очень тепло. Но самая сложность в том, что у нас совершенно не осталось денег – все прогуляли и прокутили. На последние копейки выпили чаю в Вышнем Волочке. День постепенно катился к вечеру, надо думать, где переночевать, как перегнать машину в Загорск, в конце концов, что поесть. Я не апологет Советского Союза, но с огромной теплотой вспоминаю тех, кто нам тогда помог. Это люди из того времени.

     Остановились в паре километров от мотеля «Тверь». Оставили машину и пешком до мотеля. При мотеле небольшая станция техобслуживания. Рассказал техникам о проблеме. Оказалось, наша поломка им не под силу. Единственно чем они могли помочь, это сделать, так называемую, жесткую сцепку – трубу с приваренными по концам крюками. На такой сцепке можно буксировать машину на дальнее расстояние. Я смущенно сказал, что денег у нас нет. На что сварщик без всякого пафоса проворчал – «Ну что вы, ребята, мы же советские люди. Должны помогать друг другу. К утру все будет готово».
     Надо было думать о ночлеге. Пошли в мотель. Администратору, милой женщине все объяснили. Представляете.
Она нас поселила под устное обещание по приезде домой выслать ей деньги. Утром она напоила нас чаем с сухарями, тепло попрощалась и пожелала удачи. Настоящий советский человек.

     На следующем этапе надо найти буксир. Стали голосовать на трассе. Неудачно. Решили пойти к посту ГАИ и попросить инспектора помочь. Инспектор оказался советским человеком. Все понял и стал останавливать все грузовые машины. Наконец, нам улыбнулась удача. Попался грузовик, следовавший в Ярославль через Загорск. Водитель тоже был советским человеком, отбуксировал несчастную «Волгу» домой и денег не взял.
     Прошло без малого пятьдесят лет. Всех, кто помог нам в этой «беде» помню, помню их отношение к людям, попавшим  в сложную ситуацию. Спасибо им огромное.
     Ремонтировать двигатель в те времена было очень сложно и дорого. Были хорошие человеческие отношения, но не было запчастей. Сейчас наоборот.

     Для меня, молодого специалиста, сумма ремонта оказалась не подъемная. Пришлось «Волгу» продать. Деньги куда-то разлетелись, остались одни воспоминания. Первая машина, как первая любовь не забывается.
     Так закончился счастливый случай.

                В С Т Р Е Ч И    П О    Ж И З Н И .

     За свою долгую жизнь я встретил бесконечное количество разных людей. Были среди них хорошие и не очень хорошие, были плохие  и очень плохие. Думал, с кем же вас познакомить. И решил, это должны быть те, кто не оказывал какого-либо влияния на мою жизнь и судьбу, но при этом остались по каким-то причинам в моей памяти. Их не мало, но я выбрал почему-то этих.

     С пяти лет и до отъезда из родного Омска меня стриг один и тот же мастер. Звали его Наум. Еще маленьким мама приводила меня в парикмахерскую, сажала на дощечку, лежащую между ручками кресла, под ноги стелила газетку. Наум укутывал меня простыней, аккуратно завязывая ее на шее. Сначала я боялся стрижки, особенно, когда он ровнял мне челку, прижимая ножницы ко лбу,  но Наум так тактично работал, что я постепенно привык, а позже даже любовался, как  виртуозно может работать парикмахер. Ножницы в его руках стрекотали, не останавливаясь ни на секунду. С первого посещения он называл меня только на Вы и пророчил мне большое будущее. Каждое посещение цирюльни доставляло мне массу удовольствия. Наум был маленький худощавый еврейчик с огромной для его лица шевелюрой, из которой во все стороны торчали длинные пружинки черных волос. У него была оригинальная манера работы. Он не смотрел на голову пациента, а все его внимание было сосредоточено на том, что происходит за окном. Увидев проходящую мимо красивую женщину, вслух спрашивал себя – «Ну почему я не женский мастер?» Когда я стал студентом и пришел к нему со значком ОМПИ на лацкане пиджака, он воскликнул – «Я всегда говорил, что этот молодой человек далеко пойдет». Мне было непонятно что означает его «далеко», но все равно было приятно.
     Наша последняя встреча была пятьдесят лет назад, и я не могу объяснить, почему я помню Наума.


     Еще одна неординарная личность – Анатолий Михайлович Шалабанов. Меня с ним ничего не связывало, кроме шапочного знакомства. Но личность весьма интересная. Он играл в похоронном оркестре на саксофоне. Хотя джазовый инструмент и похоронные марши как-то не вяжутся. Кроме того подрабатывал фотографом, в том числе и на похоронах. По своей природе Анатолий Михайлович был страшный хохмач. Это его и погубило на ритуальном поприще. Когда он со своим фотоаппаратом склонялся над гробом, он всегда обращался к покойнику – «Улыбнитесь». Однажды, родственники умершего услышали его «шутку», и разразился страшный скандал. Анатолия Михайловича с треском выгнали с «хлебного» места.

      Он устроился в оркестр ресторана «Центральный». Но и оттуда его тоже поперли, но уже по причине высокого профессионального мастерства. Когда он исполнял соло на тему песни «Течет река Волга», все, кто слышал его исполнение – посетители, официантки, гардеробщики и посудомойки плакали. На сцену выходил директор ресторана и шептал на ушко солисту – «Анатолий Михайлович, прекращай играть. Публика ничего не ест». Народ приходил в ресторан, как на концерт джазовой музыки. Заказывали только чай и с восхищением слушали игру маэстро. Планы по выручке стали катастрофически падать. Ему пришлось уйти из ресторана, и он уехал из Омска. Когда друзья спрашивали, куда ты уезжаешь и где тебя искать, он задолго до появления известной песни отвечал – «Пишите мне – Советский Союз, до востребования, Анатолию Михайловичу Шалабанову».

     Был у меня в Омске хороший приятель – Саша Пылаев. Это поручик Ржевский омского розлива. Познакомились и сошлись с ним, играя с четырнадцати лет в одной футбольной команде. Тогда он был еще мальчик. Но что это был за мальчик. Уже тогда под метр восемьдесят, красив чертовски, статен, умен. Следил за своим телом, был опрятен и аккуратен. Одевался недорого, а откуда дорого – мать повариха в столовой, отец без ноги перебивался случайными заработками. Вещи хоть и дешевые, но сидели на нем очень стильно с налетом небрежности. Взрослея становился не только красивее, но и умнее. Занимался самообразованием - много читал, интересовался искусством, в частности кино. Был вхож в театральную тусовку Омска. А когда в восемнадцать лет он попал в футбольную команду мастеров «Иртыш», его статус значительно вырос. Наши отношения были ровные и равные, несмотря на то, что моя личностная карьера, по сравнению с его взлетом, практически стояла на месте.

      Шло время. Саша познал женщин, а женщины познали его. Его слава, как ловеласа, неуклонно шла в гору. Женщины считали за честь провести с ними вечер – другой. А женщины были из высшего общества нашего города. Постепенно отношения с ними зашли так далеко, что они, чтобы не отпускать его от себя, стали давать ему деньги. Сначала он оскорблялся и отказывался, а потом постепенно втянулся. Однажды рассказал мне – «Представляешь, она всунула мне облигации 3% займа». Ходили в то время такие ценные государственные бумаги.

     Немного отвлекусь от Саши. Был в моей жизни случай, связанный с облигациями. Произошел он в 85-86 году. У нас дома стояло старинное пианино, еще с канделябрами. На нем давно уже никто не музицировал. Мы с женой решили, что надо  избавиться от инструмента, другими словами продать. Как положено, дали объявление в газете. Стали позванивать потенциальные покупатели, которым мы сообщали, когда нас можно застать дома, а когда нет. До того, как появился желающий посмотреть инструмент, произошел этот случай.
      Неожиданно у нас сломался телефон. Чтобы его отремонтировать, надо вызвать мастера и быть дома. Я взял на работе отгул и утром спустился на улицу, чтобы из телефона-автомата позвонить на АТС. Возвращаюсь домой, открываю дверь, а там меня встречает мужичок, как выяснилось вор-домушник. В квартире все вверх-дном – хотя дома меня не было минут пятнадцать. Ворюга обращается ко мне – «Давай разойдемся, я ничего не взял». Сам маленький, щупленький, что вселило в меня уверенность – «Сейчас я тебя сдам в милицию». Он лезет в карман пальто, достает нож, спокойно открывает лезвие средних размеров и двигается на меня. В голове промелькнули страшные мысли – сейчас начнем драться, разобьем зеркало, оборвем вешалку, не дай бог порвем обои – это же потом надо делать ремонт! Я пулей выскочил за дверь и с восьмого этажа помчался вниз, а он с ножом в руке за мной. Спортивная закалка меня выручила – на финише я был первым. Выскочил из подъезда и, отбежав несколько шагов, оглянулся – вор бежит в другую сторону. Я воспрянул духом и помчался за ним. Догнал и с прохожим пареньком скрутили его и доставили в отделение.

     Он, конечно от всего открещивался. Тут я подхожу к тому, с чего начал – к облигации. Единственная улика, которая явилась доказательством, что он был в квартире, это то, что, когда он доставал нож, из кармана выпала половинка облигации. Вторая половинка осталась у него в кармане. Он прихватил пачку облигаций, которые теща хранила долгие годы. Бумаги были настолько ветхие, что от небольшого прикосновения одна порвалась по сгибу и половинка выпала из кармана. Это его и сгубило – парень сел. А я  уже второй раз подвергся угрозе быть убитым – это случай с пистолетом, а теперь с ножом.

     Но вернусь к Пылаеву. Веселая жизнь продолжалась. Но  все вокруг где-то учились, работали, а Саша, играя в футбол, весело проводил время. Школу не закончил, а чтобы учиться дальше, нужен аттестат. Купить, как сегодня, в те времена даже не помышляли. Я посоветовал ему поступить в вечернюю школу – была тогда такая форма обучения. Он записался в выпускной класс. Стал заниматься, но делал это оригинальным способом – переспал со всем преподавательским составом, не оставив без внимания завуча. Когда он рассказал мне об этом, я, даже  зная его, не поверил. Тогда он пригласил меня на выпускной экзамен по математике. Когда заходили в класс, учительница остановила меня, так как видела впервые. Саша говорит ей – «Это со мной». Мы сели рядом. Учительница, не спуская с него нежного взгляда, со словами - «Это Ваше задание» - протянула ему лист бумаги, на котором, как оказалось, вместе с вопросами были и решения. Для порядка посидели минут десять. Он смотрел в листок отрешенным взглядом. «Это что такое?» спросил меня. «Это, Саша, знак синуса» - ответил я.
     Если бы в вечерней школе, за успеваемость вручали  медали, то Саша получил бы золотую. В его аттестате стояли пятерки по всем предметам.

     Разгульная жизнь привела к тому, что из команды его отчислили, и он стал тунеядцем. Это не осталось без внимания внутренних органов. Сашу вызвали на беседу и предупредили, что если он не устроится на работу, к нему будут предприняты меры. И он устроился рабочим сцены в театре Музыкальной комедии (театр оперетты). Через полгода театр оказался на грани закрытия. В газете «Омская правда» вышла статья о бедственном положении в одном из любимых театров города. Дело в том, что стали подряд закрываться спектакль за спектаклем. Причина в том, что практически весь кордебалет, включая солисток, ушел в декретный отпуск. Сашу уволили с формулировкой – «За низкие показатели в работе». Он считал, что показатели были как раз высокие. Помыкался немного и уехал в Ленинград   поступать в ЛГИТМИК. Больше я его не видел. Говорят, поступил.

     В Омске я познакомился с очень известной впоследствии кинозвездой – Любой Полищук. У нее были отношения с моим приятелем Валерой Макаровым. Впоследствии они поженились. Я был на их веселой свадьбе. Там гулял весь коллектив ансамбля «Омичи на эстраде». Этот коллектив Омской филармонии  гастролировал на концертных площадках всего Союза и был весьма успешным.  Люба была солисткой – выступала с сольным номером «Женщина змея». В зеленом трико с блестками, переливающимися в свете прожекторов,  исполняла пластический этюд. Ее плавные и грациозные движения под красивую музыку были красивее, чем у настоящей змеи. Номер был весьма эффектным и пользовался заслуженным успехом.

     Ее будущий муж работал простым электриком в ДК «Нефтяник». Я познакомился с ним через Сашу Пылаева. Валера был умным парнем, много читал, хорошо разбирался в кинематографе, театре. Было такое время, когда подобного рода личности работали дворниками и  кочегарами. Когда Люба не гастролировала, мы вчетвером собирались в каптерке у Валеры, они  вели очень умные разговоры, а я внимательно слушал. Было очень интересно. Когда в ДК было какое-нибудь платное мероприятие, Валера впускал нас с Сашей через форточку  в какое-то  полуподвальное помещение ДК. Потом мы, как культурные люди, устраивались где-нибудь в зрительном зале.
     Люба и Валера любили друг друга, наверно, это была первая любовь. Им обоим еще не было двадцати, когда они поженились. Отношения их омрачал тот факт, что Валера выпивал, и выпивал крепко. Впоследствии это и стало причиной их разрыва.  Их сын Алексей,  тоже известный актер, в молодости был очень похож на отца. После отъезда из Омска, я не встречал ни Любу, ни  Валеру. Оба уже ушли из жизни. Очень жаль. Такие веселые были ребята.

     Не могу не рассказать об одном из институтских преподавателей. Это профессор Веденский Сергей Александрович, который   читал нам курс теоретической механики. Из самого предмета ничего не помню, а профессора не забыл. Личность была уникальная. Например, подходил к доске, одним движением руки мелом рисовал круг любого размера и говорил его диаметр. После лекции мы проверяли. Окружность была идеальная, а диаметр абсолютно совпадал с тем, что он говорил. Профессор предлагал студентам – «Кто повторит, ставлю пятерку за семестр и на лекции можно не ходить». То есть, подошел к доске, нарисовал круг, сказал его диаметр, получил пятерку и свободен. С желающих получить «отлично» на халяву, сходило «семь потов», но результата достичь никто не смог.
     О том, как он принимал экзамены, ходили легенды. Пару случаев расскажу.

     Экзамен начинается с того, что профессор раскладывает билеты по столам, расположенным по обе стороны вдоль прохода. Затем приглашает в аудиторию все группу сразу и говорит – «Выбирайте билеты, которые вам нравятся». Сам встает за кафедру и наблюдает, как в узком проходе студенты мечутся в поисках лучшего варианта. Процесс, судя по ухмылке на его лице, доставляет ему удовольствие. Наконец все рассаживаются, и начинается подготовка. Экзамена в его классическом виде, т. е. беседы преподавателя и студента нет. Профессор ходит по коридору, заглядывает каждому через плечо и смотрит, кто что написал. Потом садится за стол, заполняет несколько зачеток и приглашает их хозяев на выход. Некоторые возмущаются, но он непреклонен. Выходит за ними и бросает зачетки на пол по коридору. И тут для нашего профессора начинается самое интересное. Видно по нему, что он получает удовольствие от того, как студенты в поисках своих зачеток ползают по коридору. У всех стоят четверки.

     Веденский патологически не любил шпаргалки и списывания. Он говорил – «Вы прослушали курс,  в вашей голове хоть что-то должно отложиться. Даже, если не готовились  должным образом, на экзамене шевелите своими мозгами, а не надейся на чужие.» Был случай, когда он, заметив передачу шпоры, предложил ребятам – «Ставлю вам пятерку на двоих – делите сами».

     На консультации часто практиковал – «Сегодня ставлю три тройки без экзамена». Желающих всегда было больше. Ему наперебой  подсовывают зачетки. Он не глядя на их хозяев, ставит три тройки, встает и уходит и ни какие уговоры не заставят его поставить хоть еще одну троечку.

     У нас на экзамене была следующая история. Несколько человек уже отстрелялись, а основная группа еще готовится. Профессор говорит – «Отлучусь на пять минут. Говорить вам, что списывание не потерплю, не надо». Вышел. У двери поставили пост, и «подготовка» началась полным ходом. Проходит 10 минут, 15, 20. Через полчаса староста идет в деканат. Оказалось, что Веденский сдал ведомость и давно ушел домой. А на столе в аудитории лежали заполненные зачетки. Там были и пятерки, и четверки, и тройки. Двоек не было.
     Несмотря на иезуитские приемы, на профессора не обижались и даже любили его за остроумие и справедливость.


                О   Ф У Т Б О Л Е   И   К О М С О М О Л Е.

     Какая-то часть людей на земле не любит футбол, какая-то равнодушна к нему, а какая-то его обожает. Но абсолютно точно, все население планеты знает, что есть такая игра под названием футбол. Покажите любому футбольный мяч спросите, для чего он. И он, не задумываясь, ответит – для игры в футбол. Почти никто не знает всех правил этой замечательной игры, но все знают ее цель – забить гол. Разгадал ли кто-нибудь - в чем феномен футбола? Не уверен. Что-то заставляет людей разных полов и возрастов, различных вероисповеданий, разного уровня интеллекта, сидящих на стадионе или дома у телевизора, когда мяч влетает в ворота, в едином порыве вскакивать с места и издавать нечленораздельный вопль. Человек при этом испытывает прилив необъяснимого счастья. Но когда мяч влетает в ворота его команды, ему кажется, что жизнь дала трещину, и нет горя больше, чем этот гол. И такие перепады в течение матча наступают несколько раз. А игроки на поле, которые творят это действо, испытывают такие эмоции многократно сильнее.

     Футбол с детских лет стал моей не проходящей любовью на всю жизнь. До окончания института, я играл в него практически постоянно. Потом время от времени, Потом, когда перестал играть совсем, провожу время не на футбольном поле, а в кресле, наблюдая за игрой по телевизору. Начиная с юношеской команды, еще в школьные годы, а потом и в институтской команде со мной вместе играл Игорь Пузанов, который поступил в наш институт годом позже. Я стоял в воротах, а он играл центрального защитника. Вратарь по своей «должности» обязан руководить обороной. Учитывая также тот факт, что я был старше его на курс, я руководил им по полной программе. Покрикивал, а то и просто кричал на него – футбол очень эмоциональная игра. Большими друзьями мы не были, но люди, которые играли в одной команде, никогда не забывают друг друга. Они, как солдаты из одного окопа. И какие бы у них отношения были вне поля, во время игры они друг за друга горой.

     Через тридцать лет узнал из газеты, а потом и увидел по телевизору, что Игорь Евгеньевич Пузанов, то есть мой центральный защитник, является командующим войсками Московского Военного Округа. Набрался смелости, звоню в штаб и прошу соединить с командующим. Адъютант спрашивает, кто звонит. Представляюсь – лейтенант запаса Ипатов Виктор. Командующий сразу взял трубку и после ряда междометий пригласил меня  к себе в штаб.

     Через несколько дней я стоял на крыльце штаба округа. Генерал армии встретил меня у дверей. Обнялись и по узким коридорам старинного здания идем в его кабинет. Разойтись втроем в коридоре невозможно, а он еще и приобнял меня за плечи.  Поэтому, идущие навстречу генералы и полковники, прижимались к стене, отдавая нам честь. В ответ я снисходительно кивал. Зашли в огромный кабинет Командующего, который видел в своих стенах великих полководцев и военноначальников. В углу на полу стоял большой глобус, символизирующий масштабность влияния хозяина кабинета. Расположились в удобных креслах. На журнальном столике стояли бутылочка коньяка и тарелка с лимоном. Видно, что Игорь готовился к встрече. Пока сидели, слегка выпивая и вспоминая молодые годы, Омск, футбол, по селектору постоянно слышались доклады о положении в войсках. Неожиданно, раздался резкий зуммер. Игорь вскочил и направился к рабочему столу.  Встав по стойке смирно, взял трубку. Я подумал, что звонит президент. Оказалось, не президент, а жена. Посидели мы часа три. Но надо прощаться – служба. Проводил он меня до самого выхода. Расстались очень тепло. Позже иногда перезванивались. Потом он попал в Думу, его захлестнули государственные дела, и общение потихоньку прекратилось.
    
    С футболом связан еще один эпизод в моей жизни. Даже не  самой игрой, а с футболистом, с которым я играл в молодежной команде. Звали его Толя Гринько, худощавый, с красивыми стройными ногами. Обладал очень хорошей скоростью, поэтому играл нападающего. С Сашей Пылаевым они были хорошим тандемом. Зимой Толя играл в хоккей, вообще был очень спортивным парнем. После школы поступил в институт физкультуры. Поэтому   в играх на первенство города среди студенческих команд играл уже против моей команды и старался забить гол в мои ворота. Но ни разу не забил. Виделись мы только на играх.

     Попал Толя в историю, в которую чуть было, не втащил и меня. Было это зимой. Познакомился он с девушкой. Приглашать домой – там родители, вести в кино - нет денег, гулять -  холодно. Решил пойти с ней к друзьям в общагу. Заходят в комнату, а друзья-спортсмены балуются пивком прямо из эмалированного бидона. Засуетились, приглашают попробовать пива – свежее, только что из бочки – двигаются, освобождая место на кровати. Толя предлагает ей – «Раздевайся!» и пытается расстегнуть ей пуговицы на пальто. А девушка повела себя не адекватно. Вырвалась и выскочила за дверь. Толя пытался ее остановить, но неуспешно. Тогда он вернулся и присоединился к компании.

     Через час без стука открывается дверь, и на пороге стоит наряд милиции, а с ними та самая девушка. Лейтенант обращается к ней, – «Который»? Она указывает на Толю. Берут его под белые ручки и в отделение. Следователь зачитывает ему заявление девушки и торжественно объявляет, что он обвиняется в попытке изнасилования, причем группового. А Толя проходит, как главарь преступной группы. Чтобы выяснить имена соучастников, работник внутренних органов спрашивает – «Кто твои друзья?» Толя со страху подумал, что тот хочет узнать о нем по принципу – скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Он  стал судорожно перебирать в памяти всех своих знакомых, о которых можно сказать только хорошее. Когда перебрал всех, понял, что таких набирается только один – это Ипатов и, не задумываясь, назвал мое имя. Все-таки студент Политехнического института, будущий инженер, что, на его взгляд выглядело, как самая положительная характеристика. Так моя фамилия появилось на страницах уголовного дела.

     Сижу на лекции, внимательно слушаю профессора. Вдруг открывается дверь, в которую просовывается голова секретарши декана и на всю аудиторию – «Ипатова к декану, срочно!». Иду в деканат. Там сидят декан нашего факультета Машкович Александр Михайлович, который читал нам курс гидравлики и капитан милиции. Декан, подняв очки на лоб, обращается ко мне:
     - Ну, расскажи нам, вратарь республики, что ты там натворил вчера?
     - Что? Где? Когда? – выражаю свое недоумение.
     Капитан вкратце доложил мне суть обвинения.
     Я к декану:
     - Александр Михайлович! Вчера мы с Вами были на заседании СНО, где я делал доклад.
     - А ведь, правда – согласился декан, вернув очки на нос.
СНО – это студенческое научное общество. В нем студентов подряжают в помощники аспирантам для грязного неквалифицированного труда. Работа немного приоткрывала дверь в понятие, что такое наука, диссертация, а главное учитывалась на экзаменах по спец. предметам. И надо же было случиться, что в день попытки изнасилования у меня стопроцентное алиби.
     Но капитан, наверно, не привык так просто сдаваться. Он затянул декану песню о том, что студент Ипатов вращается в компании плохих людей и в результате дружбы с ними может совершить серьезное правонарушение. Машкович согласился с ним и сказал о своем решении:
     - Мы подключим комсомольскую организацию, пусть проведут собрание, а протокол передадим Вам.
     - Очень хорошо. Тогда я закрою в деле этот вопрос.
     - Я могу идти? Спросил я, скинув с себя уголовное дело, но подвесил комсомольское разбирательство.

     Объявление  о внеочередном комсомольском собрании появилось уже на следующий день. На повестке дня один вопрос «Персональное дело студента четвертого курса Ипатова В. о его недостойном поведении в быту». Это было второе мое персональное дело. Первое было еще в первом классе.

     Иду на собрание, не ведая, что меня там ожидает. Вдруг сзади кто-то похлопал меня по плечу. «Не бзди!». Это факультетский комсомольский вожак обнадежил меня, обогнал и твердой уверенной походкой направился в аудиторию. Так, наверно, комсомольцы должны шагать в светлое будущее – подумал я. Народ собирался лениво. Все понимали, что это чистая профанация, и  собрание только отнимает время. Наконец, вожак открыл этот фарс. Быстро избрали президиум и секретаря. Слово взял сам. Начал свою речь, как на съезде партии – «В наше сложное время вся страна, весь народ твердой поступью шагает по дороге строительства коммунизма, а комсомольцы, молодой отряд партии, трудится на стройках пятилетки…» В таком ключе он говорил минут пятнадцать. Сознательные комсомольцы, а их было меньшинство, внимательно слушали. Несознательные – переговаривались друг с другом. Совсем несознательные комсомольцы что-то нашептывали на ушки несознательным комсомолкам, которые в ответ кокетливо хихикали. В аудитории стоял равномерный рокот.

     Затем он перешел к сути – «Из органов внутренних дел к нам поступил сигнал о том, что член нашей комсомольской организации,  игрок институтской команды по футболу, активный член СНО проходит по уголовному делу о попытке группового изнасилования. Правда, он сам в этом мерзком мероприятии участия не принимал, а вот его друзья оказались причастны. Задача комсомольской организации – объяснить нашему товарищу, что дружба с такими персоналиями до добра не доведет. Пусть дружит с комсомольским активом или с рядовыми комсомольцами факультетской организации. Предлагаю заслушать самого героя».

     Когда я встал, в аудитории воцарилась тишина. Но она продолжалась несколько секунд. А потом началось. «Говори всю правду!», «Давай подробности!», «Она худенькая или пышечка?». «От комсомольцев не должно быть секретов!». Когда я  рассказал, что во время происшествия, делал доклад на СНО, интерес аудитории пропал. Тогда вожак встал и сказал «Нам нужно вынести приговор. Ой! простите, решение собрания». Тут комсомольцы опять резко активизировались. Первым вскочил с места мой друг Валерка Созонтов. «Предлагаю амнистировать», другие комсомольцы были настроены более жестко. Веня Крайзман, что из нашей группы, приехавший из Винницы, отучившийся в Омске и осевший впоследствии в США, в штате Милуоки, предложил более радикальное решение – «Десять лет без права переписки!». Валера Почкин, все годы был такой тихоня, вскочил и громким голосом – «К высшей мере его, через расстрел!». Идею подхвати Игорь Смуров, со сварки – «Расстрелять на рассвете у «борцов!». Надо сказать кто такие «борцы». Это памятник борцам революции в центре города. Автор изобразил трех революционеров, погибающих от пуль белогвардейцев. Они еще не мертвые, но уже не живые склоняются к земле, а в руках гордо держат знамя революции. Но под другим углом зрения это трое алкашей, которые не держаться на ногах и пытаются подняться, опираясь на палку.

     Председатель поднял руку вверх и остановил кровожадных комсомольцев. «Комсомол организация не только карающая, но и воспитывающая (почему она карающая я не понял). Предлагаю объявить Ипатову устное порицание. Я уверен, что случившееся будет для него уроком на всю жизнь!» Он еще не закончил свой спич, как все в знак согласия подняли руки. Загремели стулья и комсомольцы потянулись на выход. Впоследствии протокол собрания был аккуратно подшит в уголовное дело, которое вскоре было успешно закрыто без последствий для фигурантов.

     У меня с души упал камень. Слава богу, этот театр абсурда закончился. Ко мне подошел Валера Созонтов – «Ну что, насильник, надо отметить неудавшееся изнасилование!» Я, конечно, согласился, и мы пошли в магазин. «Цена – качество»,  этот критерий  нам не подходил, а вот «Цена – объем» подошел. Взяли 0,8 Розового вермута и пачку сигарет  Памир. На пачке изображен всадник на коне и горы. Это были самые дешевые сигареты - 10 копеек. Мы их называли «Горный воздух». 14 копеек стоила Прима – пачка красного цвета. Без фильтра, но не дешевые сигареты Друг – с золотым ободком в красной картонной пачке с изображением головы овчарки. От 30 до 40 копеек стоили болгарские сигареты Стюардесса, ТУ-134, Опал, БТ. Помню анекдот – Два курильщика решили закурить. Один спрашивает:
     - Стюардессу хочешь?
     - Нет, спасибо, у меня Опал.
     Пришли в общагу к Коле Романову,  студенту из нашей группы. Коля круглый сирота из детдома. Жил все годы на одну стипендию. Мы иногда группой скидывались ему со стипендии по рублю. Ничего, выучился. Молодец. Сели, разлили, закурили. Открывается дверь и в комнату входит, видимо, прямо с мороза, «мисс третьего этажа» Валька Подсевалова, маленькая, толстенькая, курносая. Коля воскликнул – «О, у нас гости!» и полез в тумбочку за стаканом. «Заходи, Валя. Раздевайся». У меня по спине побежали мурашки.

     Ну, вот и подошел конец моему повествованию. Операция прошла успешно. Жизнь продолжается, и чем дольше она будет продолжаться, тем больше будет о ней воспоминаний.

                Июль 2019