Еще один год подаренной жизни - II. 18

                Еще один год подаренной жизни - II. 18

     Но до десяти вечера в этот день он не вернулся. Я начала терзаться мыслью, что, если он работал до шести, то куда он мог деться до десяти после такой ломовой работы? Я прождала его до двенадцати. А утром проспала на работу. И даже не то, что проспала, было пять минут девятого, я бы могла за пятнадцать минут вылететь в трубу на метле и в девять быть у справы, но у меня не было никаких сил.
     Силы появились у меня только потом, когда я выспалась к двенадцати, и позвонила Наташе:
     - Владик вчера не пришел, я сегодня на работу проспала, и еще тошней мне, что я проспала Даду!
    - Не проспала. Мы придем к тебе около четырех. А лучше, знаешь, мама, я так хочу в аквапарк!  Поедем туда вместе с Дадой, ты же давно хотела в сауну, все разрывалась, между сауной и Дадой, так вот, ты будешь  в разных саунах, а мы с Дадой в разных бассейнах, периодически встречаясь, а потом вместе покушаем в кафе наверху, а кофе попьем в кафе внизу, там игровые ниши для маленьких детей. Туда на автобусах, с одной пересадкой, минут сорок, а обратно Давид на машине отвезет, за три часа в бассейнах аквапарка шестьсот крон, в саунах семьсот, у меня есть карта с работы, специально на эти спортивные нужды, крон пятьсот можно будет сэкономить, ну, мама, соглашайся!
      - Да с радостью! - воскликнула я, - А то я тут терзаюсь.
      Мы договорились в четыре встретиться на остановке автобуса "Поликлиника Моджаны", а в пять уже были в аквапарке, причем, за всю дорогу Дада ни разу не закапризничал, только смотрел на все жадным и удивленным взглядом. На входе, вместе с предъявленной Наташей картой,  заплатили всего восемьсот крон. Кабинки нам определили в отделении для посетителей с маленькими детьми. Там, на специальном столе, Наташа переодела Даду в специальный памперс для воды, и поместила в специальный вольер, пока мы переодевались. На радостях я тут же прошла на второй этаж, в сауны, и там, по синему жетону, получила не только белую простыню (купальник нужно было снять и оставить в одной из ячеек на входе), но и панак метаксы. Он меня избавил от последних терзаний, и я начала прямо с самой горячей сауны, 110 градусов, т.н. "русской бани".  Полати в три этажа по периметру, все из ясеневой доски, и посередине печь с раскаленными камнями, на которую, при желании, можно было плеснуть ковшиком воды. Памятуя завет учителя, я сидела смирно на второй полке, пока с кончика носа на пупок мне не накапало десять обжигающих крупных капель. Обратным путем выпила еще один панак метаксы, переоделась в кабинке, и простыню оставила в той же ячейке, где лежал купальник, спустилась со второго этажа в галла-бассейн, и увидела Наташу с Дадой на его покатом берегу абсолютно ошалевшими, уже с красными глазами.
     - Немедленно беги в сауну, греться, - сказала я, снимая с руки свой синий жетон на ремешке, и полотенце с бедер, чтобы принять Даду.
     - Мам, не мешай, сейчас, через две минуты, начнутся волны!
     И правда, через минуту забурлило у дальней стены бассейна, покатилось вместе с многочисленными детьми на берег, и не только волной, но еще и парочкой чужих детей, накрыло Наташу с Дадой, я успела отскочить. Когда они всех разбросали от себя, то вынырнули оба со счастливыми глазами, видно было, что Дада не боится, а хочет еще раз поднырнуть под волну, и прямо выдирается из маминых рук навстречу ей, а Наташка, вместо того, чтоб отползти чуть выше, лезет вниз, потакая его желанию.
Пришлось мне заходить поглубже, и хотя бы перенаправлять тела, летящие на них. Так продолжалось минут пятнадцать, пока у Дады не посинели губы.
     - Да что же ты за мать, за такая, - сказала я, отнимая у нее ребенка, и закутывая его в полотенце по самые уши, - быстро в сауну, греться!

     И вот я сейчас скажу: когда это тельце доверчиво пригрелось на моих руках в полотенце, то у него появилось такое тихое мечтательное выражение в глазах: как будто он смотрел на все эти бутафорские пальмы в кадках, окаймляющие главный бассейн, на всех этих картонных жирафов и слонов между ними, а видел только меня, и скашивал на меня глаз, и даже выпростал ручку, чтоб я ее целовала, и ножку, чтоб я ее пощипывала.
     Ничего человеку не нужно, кроме любви.