Авиазавод. 8. Был повод постучать ботинком

        Однажды ехал я из дальнего колхоза домой, лежа на зерне, темной безлунной ночью. Наслаждался, волнующей душу, картиной бескрайнего космоса с мириадами звезд, млечным путем, желтыми царапинами  падающих метеоритов.
 
        Неожиданно, завороженному взору моему, открылась картина небесных гонок. Очень, очень  высоко, летел непривычно прямокрылый самолетик, освещенный, невидимым мне, солнцем.
 
        Не наш самолет. За ним, все отставая, летел, уже понятный мне, стреловидный самолетик. Я понимал, что сейчас в небе, беззвучно для меня, разыгрывается трагедия позора нашей военной техники. Мы не можем «убрать» самолет-шпион. Где-то сейчас беспомощно вращаются радары, раскаляются средства связи, меркнут звезды на погонах военных специалистов.
 
        И где же престиж наших инженеров и ученых... Я убедился, как  «Родине нужна машина»...  Разные машины и очень совершенные.
 
        Некоторое время спустя, научились-таки сбивать ракетами американские самолеты-разведчики «У-2». И американского летчика Пауэрса, спрыгнувшего на парашюте, в плен взяли. Гордился Никита Сергеевич этим успехом. 
 
        Уже было чем нашей Родине гордиться, чем пугать или сдерживать иностранных агрессоров. Появился повод постучать своим желтым ботинком на трибуне в ООН  выдающемуся руководителю и оригинальнейшей личности тех  лет, Никите Сергеевичу Хрущеву.
 
        Не обошел своим вниманием дорогой Никита Сергеевич и наше авиапредприятие. В сборочном цехе, к его приезду, «подняли на-гора» все цилиндрические отсеки будущих самолетов в одно грозное построение. Стоя высоко, на антресолях цеха, легко воображалось, как эта грозная мощь оживет, понесется через океан и «посыплется на головы эксплуататоров, уничтожив их всех разом!».
 
        Мягко говоря,  здесь в Куйбышеве, без единого полета ракетоносца, был невольно уничтожен военно-морской флот страны. Посмотрев на возможности стратегической авиации, Хрущев приказал порезать автогеном боевые корабли, за ненадобностью.
 
        Никита Сергеевич в порыве творческого подъема придумал, как взбодрить трудящиеся массы. Энергично началось строительство жилья. Из военных бараков люди переселялись в знаменитые «хрущебы».
 
        Стандартные без архитектурных излишеств массовые пятиэтажки были выстроены между городом и Безымянкой на пустырях и на месте частных домишек с садами.
 
        По радио и в печати объявили: «Нынешнее поколение людей будет жить при коммунизме!». Бытовало тогда и такое изречение:
 
        - Кушать надо в меру, - сказал Джавахарлал Неру;
 
        - Да, ну, - сказал Уну;
 
        - Надо есть до сыта, - сказал Хрущев Никита.
 
        «И мы в то время будем жить!», - пели по радио. И ждать-то всего каких-то, тьфу, 20 лет!
 
        На предприятиях, в рабочих коллективах, руководители подразделений проводили чтения  докладов Н.С. Хрущева.
 
        В нашей бригаде разговор «папы» со своим народом озвучивал  бригадир Виктор Иванович Плаксин. Доклад был обстоятельный, эмоциональный и объемный. Время было послеобеденное. Слушая, каждый отдыхал. Читали, как бы, русскую сказку с неизбежно  хорошим концом.
 
        У, понимавшего реальность, вольного казака «Фатеича» и тут нашлись  афоризмы, разве может быть коммунизм, когда: «Понадолблено двести три миллиона»,  «стараются, аж шкура слазит!».
 
        Николай Романович Синюков так «углубился в мечты о светлом будущем», что он один продолжал слушать, опустив голову на грудь, когда все повыскакивали после чтения со своих стульев. Всем было невыносимо смешно, и скрыть это от глаз нашего партийного бригадира не получилось.
 
        Но мудрый «Фатеич» обратил все в невинную шутку! Он сам стал цитировать доклад громко перед Николаем Романовичем, затем стуком стула об стол вернул его из мира грез в мир реальности.
 
        А реальность для инженерно-технического потенциала страны была не столь безоблачной. Колхозникам выдали паспорта, и они поспешили разбежаться по городам.

        Колхозы обезлюдели, сельское хозяйство стало погибать.
 
        По этой причине или по другой, политической, или по обеим сразу: в городах не стало хлеба, масла и молока. В мясных магазинах продавалось только колбаса из шести сортов мяса: «ухо, горло, нос, сиси, писи, хвост». Остальные сорта следовали в спец-городки, в столицу и в другие, открытые для иностранных туристов, «города-герои».
 
        Прозвучал «партийный почин»: призывали коммунистов, занимающих руководящие должности низшего и среднего звена, отправиться в колхозы, в председатели, поднимать отсталое сельское хозяйство.
 
        И наш Виктор Иванович оказался «под колпаком» партийной дисциплины. Плаксину удалось отвертеться от очередной волны «коллективизации».
 
        Двадцать второй съезд КПСС. «Культ личности Сталина» развенчал, посмертно, Н.С.Хрущев, руководитель новой формации. По низовым партийным ячейкам прокатилась волна обсуждений этого исторического события. Немного потешный парторг отдела Артюшков, «со всей прямотой» коммуниста-ветерана на собрании смело лягал мертвого льва: «Мы, коммунисты, давно уже это знали!»
 
        Однажды в Куйбышев приехал кремлевский волюнтарист Никита Сергеевич. А явился он к нам, не как обещал, т.е. не по Московскому шоссе, которое приукрасили толпами людей с флажками, цветами и шариками, а по простой Волжской воде. После осмотра предприятий в завершающем этапе своей поездки он выступил перед народом на многолюдном митинге, на площади имени Куйбышева.
 
        Разношерстная людская толпа, находившаяся сначала в состоянии восторга от встречи с вождем, постепенно распалилась, вошла в конфликт с ним. Посыпались грубости, оскорбления. Обломы-работяги требовали молока, масла...
 
        Местные партийные власти, находящиеся на трибуне, задали трудящимся ехидный вопрос: что они хотят больше: масла или  молока!? С тех пор, верховные руководители страны опасались ехать в Куйбышев и, тем более, устраивать массовые митинги.
 
        Брежнев, не имевший разве что одного звания: «Мать-Героиня», за 18 лет ни разу не побывал в городе, где в металле ковалась мощь нашей страны.
 
        Его последователи: Андропов, Черненко, не успели. И только Горбачев, меняя географические места съемки своих исторических перестроечных речей, и когда с ускорением окончательно и бесповоротно  развалил все, что не понимал в технике, не побоялся приехать и пообщаться с сильным народом Самары!
 
        Весна только началась. Неслабый шмон был в городе-труженике: предполагаемую трассу его пути оттаивали кипятком. Мы с женой случайно оказались в нужное время, в нужном месте: на улице Куйбышева. Толпа нас понесла к его президентской машине с затемненными окнами.
 
        В окружении сильных ребят, сдерживающих стихийное нашествие   зевак на площади Революции, Гуманитарное Солнышко, беседовало с местными лидерами:

        - Как живете!?

        - Живем не хуже людей, - выручила жена местного партийного лидера Муравьева.