Эта непонятная штука жизнь

Четыре дня


 
У меня всё ******* (здорово)
Этот рассказ-эксперимент я планировал написать за 20 дней. Получилось это или нет никто не узнает, но прошу Вас поверить мне и взглянуть, что же из этого вышло.
Всё, что будет описано в рассказе, - лишь художественная выдумка, сгенерированная моим мозгом и расплёсканная на страницы, которые вы видите с экрана компьютера или, если повезет и мне помогут пустить это в печать, держите в руках.
Все совпадения случайны.
К моему счастью (или нет), я не начинал как Мартин Иден – матросом, трудящимся в прачке и на прочих работах в поисках пропитания и денег на публикацию. Конечно, я завидую этому англичанину, ведь в его время было множество журналов, куда писатель мог отдать свою рукопись и получить какой-никакой гонорар. Я пытался найти такие издания в нашей реальности, но большинству из них нужны детские рассказы, другим же - небольшие произведения, коих у меня нет.
Я не начинал как Стивен Кинг, которому няня пердела в лицо, а через годы он стирал какое-то червивое белье из больниц и ресторанов, которое его молодая семья использовала в быту.
Живу я и учусь в северной столице нашей Родины на специальность, необходимую для общества, но, пока что (очень надеюсь, что потом «пока что» сменится на что-то более позитивное) меня не цепляющую. Приятно смотреть на своих однокурсников, которые с головой окунаются в учёбу и науку. Но если они водоплавающие, ныряющие в океан знаний через маленькую прорубь, то я скорее пухлый и ленивый пингвин, остающийся надо льдом.
Переехав из родного города по наставлению родителей, я потерял свою Первую любовь, скорее, справедливо, и теперь влачу здесь то, что после тех прекрасных моментов жизнью называть не хочется. Но кого это волнует, все мы живем так, как хотим.
Вернёмся к мысли из названия главы. Природа клювом вместо носа и свиным, спирально завёрнутым, хвостиком не одарила – и то хорошо. Телом здоров, а вот душой, раз я пишу это – нет (как вообще можно назвать здоровыми людей, которые создают диалоги между десятками персонажей, видят их чуть ли не наяву и малюют своих героев так, будто автор и персонажи давно знакомы).
Дисклеймер
Кто-то может сказать, что это чуть ли не книга о мне любимом, но, во-первых, читайте первый абзац первой главы, во-вторых, вы не хотите – не читайте, а я, пожалуй, продолжу.
Как так
О чем я точно не жалею, сделанном по наставлению, - писательство. Изо дня в день я рисовал этакие stick-man комиксы, изрисовывая по сотне листов за вечер. Видимо, маме это надоело, и она предложила мне описать текстом то, что я рисую. Боже, надеюсь, что исходники никогда не попадутся на глаза опытному читателю или просто зрячему человеку, ибо то, что я считал «книгой на сто листов» было больше похоже на сценарий.
В своей голове я увлечённо смотрел баталии главного героя Джеймса Икса, умевшего управлять стихиями, на бумагу уходили его действия и диалоги, изредка разбавленные описаниями. Мне это, конечно, нравилось, но полноценным произведением я это всё назвать не могу. Я переписывал его несколько раз и не один год, но, в итоге,
 
оставил это дело до лучших времен. В один момент мне сказали, что я «стопудова» взял идею из аниме «Аватар: Легенды об Аанге». Решил оставить человека наедине с его
«стопудова» и стал дальше писать.
Ни стихи, ни книги не выходят просто так. Когда что-то создаешь, у тебя должно быть волнение, не до белой горячки и агонии, но душа обязана быть потрёпанной, ибо если ты абсолютно счастлив – то ты, скорее всего, труп. Честно, это как зависимость. Ты можешь готовиться в полночь к завтрашней контрольной, но тебе вдруг в голову взбредёт отличная строчка или мысль, которую ты, да-да, именно ты, должен донести; не завтра, не после важной работы, а вот именно этой ночью, в этот момент. И ты пишешь. Час, два.
Теряешь последние силы, которые мог потратить (хотя, наверное, уже с малой
вероятность успеха) на подготовку. Это приходит откуда-то: может из кулуаров сознания, может откуда-то с неба.
Ты написал. И довольный! Сидишь. Чай пьешь. И перечитываешь, перечитываешь.
О
Когда я начинал рассказ с похожей идеей – о писательском ремесле (хотя я об это имею лишь какие-то неявные знания и мнимые догадки) пару лет назад, он начинался со слов: «В дверной замок воткнули ключ и прокрутили пару раз против часовой стрелки. Новенькие шестеренки вонзились одна в другую и, после недолгого скрипа, отворилась массивная дверь. На пороге стоял до последней нитки промокший молодой человек лет двадцати пяти; он поставил на пол спортивную сумку и лениво снял потертое пальто, с которого то и дело скатывались капли».
Конечно, это всё красиво, но не сейчас. Главный герой романа, абзац которого представлен выше – писатель, получивший огромный гонорар (ха-ха-ха) и говорящий, что «деньги всего лишь бумага».Ну не идиот ли я был пару лет назад?
Деньги, черт их дери (а лучше дай мне, мистер Черт), - очень важная вещь. Я не говорю, что это цель, но это очень приятное средство, согласитесь. Скажем так, если вы будете покупать своему коту корм только на идею, которую имеете, то Барсик откинет лапки и окончательно выпрямит хвостик очень скоро, ведь жрать ему будет нечего, равно как и вам.
Нажиться на книгах в наше время – вещь, кажется, смехотворная и даже дикая. В этом бешенном ритме суеты мега и не очень полисов люди, если им не ткнуть в лицо, вряд ли будут читать Васю Пупкина, которого никто не знает. Они лучше прочтут проверенный «Шантарам» или «любимую книгу каждого первого русского»
«Мастера и Маргариту». Если быть честным, в школе было непонятно: почему мы должны разбирать произведения суицидников и алкоголиков, а если я принесу стих, то всё должно быть ясно и по полочкам.
Естественно я - никто, но эта любовь к общепринятому меня всегда угнетала и доводила до глупой улыбки. Со временем ты привыкаешь и просто ждёшь удачной возможности стать алкоголиком или суицидником.
Живу с одной, проживаю с другой
Да, бывает и такое. Но не нужно кидаться в меня томатами, яйцами и ботинками!
Первой, думаю, стоить представить вам Олесю или, как я её называю, Лесю. Мы знакомы почти год, месяца два она уже живёт со мной, ну и я с ней, соответственно. У нее приятная внешность: карие глаза, каштановые волосы до плеч, выпирающая попа – но за год, при всех моих потугах найти что-то
 
сокровенное в ней, вышеперечисленное оказалось всем, что я нашел. Даже стихов ей не посвятил, хотя спим вместе.
О нет, я проговорился. Ладно! Будучи романтиком-идиотом каюсь: всё еще считаю, что любовь одна на всю жизнь (если меня в этом кто-то переубедит, то я человеку буду очень благодарен) и если в сердце есть какое-то местечко для человека, то он будет там, пока сердце не остановится и оно не пропадёт окончательно. Хочется верить, что Леся это понимает, иначе канатик,
связывающий меня с это лодочкой, придётся обрубить. Не то чтобы я денно и нощно искал с кем жить – погулял там, сям. Если кто-то может бросить свои планы и, потратив несколько часов на дорогу, приезжает к тебе на встречу, то это заявка на серьезные отношения, в которые Леся, к моему счастью, нос не сует да ручки не тянет. Просто вместе спим, просто вместе едим.
Раньше (сейчас в меньшей степени) порицал такие виды отношений, но если либидо есть, то его нужно удовлетворять. Не мне и не в этой книге рисовать пирамиду потребностей Маслоу, сами всё понимаете.
Так вот, с Лесей я проживаю, а с другой девушкой я живу. Не имею понятия, какую форму она принимала, когда я начинал что-то создавать, но в данный момент это рыжеволосая мадемуазель с приятным лицом, пронзающим взглядом и красивым телом. Я говорю про музу. Ей не нравится, когда я её так называют. Себя она называет Ева, мне остается только подчиниться. Если Леся
обидится на что-то и уйдет, я не буду горевать, а вот если Ева покинет мои будни, то я скоропостижно скончаюсь. У меня есть две любви, и Ева – одна из них.
Сожительство
Девушки никогда не встречались. Это ли не чудо! Порой, сидишь такой, смотришь с Лесей кино на диване, в комнату сквозь стену влетает Ева (считайте, что это приведение, которое вижу только я), садится рядом, уговаривает тебя, и ты уходишь писать роман или рассказ. Что бы я без нее делал! Леся привыкла к моему трёпу ни о чем с «воображаемым другом», а Ева недолюбливала её: постоянно просила выгнать или побить Лесю, обещала придумать стопроцентное алиби, видимо, ревновала.
Объятья и сигареты
Пару дней назад я пришёл домой и застал Лесю в недобром расположении духа. А я к ней на радостях: только-только продал несколько своих книг в Майн Риде, где я периодически торгую лицом и произведениями. А она рыдала.
— Я напомню, где твоя вторая заначка, только вдарь ей, — бубнила Ева, сидя на подоконнике, сложив руки крестом на груди. Предложение, кстати говоря, было неплохим, но я поспешил его отклонить. У Леси на столе лежали какие-то снимки МРТ и выписки из больницы. Чтобы не поднимать сюр до уровня мыльной оперы по ТВ, скажу, что у неё нашли злокачественную опухоль гипофиза и на операцию требуется N-ая сумма денег, количество нулей в которой было равно шести.
Она рыдала, рыдала и рыдала. Я не выдержал и… обнял её. Со временем она пришла в себя, я ей пообещал, что с ней точно будет всё хорошо, и я помогу. Она удалилась в спальню. А я, потратив часть своего внутреннего заряда на
 
стабилизацию Леси, вышел в подъезд и закурил. Вообще, я не курю. Не пил раньше, но наваливающиеся мысли вынудили меня бухнуть да не один раз. Не скажу, что это было плохо. Сигареты были не мои, а соседа из квартиры напротив
– он прятал пачку «Кента» в щитке с электросчетчиком. Курение от жены тщательно скрывал - недавно выписался после тромбоэмболия лёгочной артерии. Думаю, такая плата за молчание о такой большой тайне, которая может стоить тебе жизни, ничтожна.
Сигареты – та еще дрянь. Не знаю зачем, я нехотя потягивал дым через фильтр, а после выпускал на волю. Думал об объятиях – это же такое удивительное и странное явление, когда человек, аккумулирующий энергию будто бы передает ее другому, чей запас для запуска недостаточен. Пока вы держите друг друга, это невидимая сила снуёт от тела к телу в надежде найти баланс. И снова я дал обещание, которое выполнить практически нереально. Два миллиона за две недели. Больше похоже на анекдот. Я только окончил первый курс медицинского, и вся моя помощь может сойтись на том, что я просто ткну Лесе в голову, показывая, где располагается её опухоль. Денег с книг у меня не было. Вот и вся моя рыцарская отвага. Ладно, что-нибудь придумаем.
— Только не мусоль ту бредовую идею, она того не стоит! — сказала Ева, выглядывая из-за моего плеча. Мы с ней вдвоем понимали, о чем она говорит, но Вы об этом узнаете чуть позже. Ей я предложил не беспокоиться на этот счёт.
Смерть
Не то чтобы я очень боюсь смерти. Да, нужно дорожить жизнью и бла-бла- бла. Но если даже наши клетки запрограммированы на то, чтобы отработать своё и отмереть, то почему я не могу так сделать? Тем более, когда сказать стоп-слово для жизни выбираю только я. Каждый день. Когда перехожу дорогу на красный, когда иду по краю платформы в метро, ожидая поезд, когда хочу выпить лимонный раствор для уборки зеркал: такой ярко-жёлтый и вкусно пахнущий.
К сожалению, к своим двадцати я посетил больше десятка похорон.
Привыкаешь. Да, люди уходят, это плохо, но так надо. Один раз я хотел позвонить своей старенькой няне, а потом вспомнил, что она умерла с год назад.
Уверяю вас, если человек учится на медицинском (я только про учебу, ведь чем глубже в лес, тем больше трупов) вы вряд ли его удивите. Трупы, ящики с костями, мозги в формалине и прочее, о чем, Тебе, читатель, я рассказывать пока что не стану, чтобы ты мог читать дальше.
Как это бывает
Выхватив меня из череды размышлений, Ева утащила меня за мой стол, где я обычно писал. Новость Леси меня, естественно, огорошила и того самого возбуждения для написания чего-то эдакого у меня не было. Ева настаивала. Она взяла меня за руку, и мы провалились сквозь стул, стол, мою квартиру, соседа с любовницей, трубы, метро и наконец-таки упали на какой-то поляне. Рядом лежал рухнувший межгалактический корабль, я стоял в костюме, больше похожим на одежду рейнджера из тех самых фильмов и мультиков.
 
— Ты — путешественник во времени. Твоя задача – перевести население в собственную религию, которую сам же и создашь из ничего! – прочитала Ева с планшета, попутно внося какие-то корректировки. Да, она могла придумать многое. Я пытался переключить её на другой сюжет, но сегодня был только этот. Знаете, это как порох.
Нужно чтобы больше скопилось эмоций – взрыв будет красочнее.
— А, мы опять посягаем на суверенитет религии, да? – Ева довольная (мне кажется при жизни она была той еще ведьмой и на костре её жгли с большим энтузиазмом, чем Жану Д’арк) покачала головой. – Меня не посадят за оскорбление чувств верующих? – Муза лицом показал, что не знает точного исхода.
— Нет, не сегодня, мне нужно бежать, прости дорогая, — сказал я Еве, ущипнул себя и вернулся обратно в кресло. Я успел напечатать описание местности, быт местных людей из нового произведения и что-то еще по мелочи. Неплохо после трехдневного затишья. Ночью продолжу.
Майн Рид
Майн Рид – это небольшой книжный магазинчик в центре города, открытый парнем и девушкой на скорую руку. Он существует уже около полутора лет и всё набирает обороты. Женя и Света не снимают квартиру, а живут в магазине, за шторкой в подсобном помещении (Лондон, Кинг, вот их история уже чем-то захватывает, да?). Там лежит матрац, стоит шкафчик из Икеи и живёт рыбка Вуппи. Раньше это была моя рыбка, но когда я на каникулы покидал город, то часто отдавал Вуппи ребятам. В последний раз забирать не стал.
В магазине по обеим стенам небольшого зала стоят стеллажи с букинистикой, редкие издания, учения о психологии и всякая всячина. Посредине зала стоит кофейный столик, два дивана и большой пузатый телевизор из нулевых. На телике Женя и Света смотрят фильмы с VHS кассет, устраивая тематические вчера в магазине, играют на Сеге в те игры, которые старше меня. А на их диване я спал недавно. Может с месяц назад. Раньше я отшучивался, что останусь жить в магазине, но в тот вечер мы снимали новое видео для канала ребят: смысл шоу – пить пиво и не только, обсуждать книги и жизнь. В тот вечер я напился и довольный завалился спать прямо в зале.
Вернёмся к основному сюжету. Света уже ушла спать. Женя стоял у входа в магазин, курил последнюю сигарету. За его спиной, на витрине, теплым светом горела гирлянда с большими лампочками, а над головой висела бело-синяя табличка «Майн Рид».
С Женей мы перебросились парой свежих стишков, которые сами и написали. Он высказал своё мнение о моих строчках, что-то предложил исправить. А я уже их опубликовал в группе ВКонтакте, получил пять или шесть социальных одобрений в виде лайков и не очень-то хотел что-то править. Нет, читателя я уважаю, но если я допустил ошибку – пусть она будет видна. Ведь мы лишь сумма ошибок и попыток их исправить. Пока я пишу – плескаю краски налево и направо. Они растекаются или я их размазываю. Когда они засохнут, нет смысла править – все краски облупятся, и останется только блеклый цвет.
За более чем год работы ребята обзавелись некоторым количеством контактов Нужных людей. От работников типографии и издательств, до начальников выставочных галерей и директоров журналов. Мне для моей задумки был нужен
 
контакт человека, ответственного за картины в музее современного искусства. Выглядело это так, будто я стрелял у Жени сигарету. Он нехотя достал телефон, нашел и продиктовал мне контакт.
— Это последний, честно, — сказал я. Бывало, я брал у него номера издательств, чтобы продвигать свою книгу. На вопрос: «Зачем?» - я тактично промолчал и пообещал зайти через недельку, когда смогу уладить проблемы с учебой. Мы попрощались. Женя ушел к Свете, а я, опоздавший на метро, побрёл домой, не желая тратиться на такси.
Шарм
И что-то есть в этих пустых ночных улицах. Правда, в этом городе «пустой» является, как мне кажется, улица, когда в радиусе десяти метров от тебя всего один-два человека.
Идешь, как герой кого-то кино или эпической книги, – в своей фантазии, ты последний выживший, ищущий пристанище в угасающем городе. Или наоборот.
Беспечный романтик, скитающийся по улицам в надежде найти какие-то свежие образы, ведь за продуктивность, которую ты проявлял недавно, нужно платить застоем мыслей. Не идёт. Не пишется! И ты цепляешься за детали, чужие разговоры, взгляды, манеры, подолгу всматриваешься в небо, закаты или рассветы.
В один из таких застоев я думал: «Вот было бы классно надевать маски (притворяться не собой), знакомиться с людьми, а после насыщения пропадать. В мире и так много мудаков. Он не совершенен. Вряд ли я буду лишним звеном.
Это всё были мысли – головные мюсли, пережеванные, проглоченные или выплюнутые за истечением срока годности. Как бы это ни было нескромно, я всё же отнесу себя к немудакам. Хотя другой человек может не согласиться. Не очень буду переживать.
Переживания
После расставания я осознал, что в жизни не так уж много вещей, о которых стоит переживать. Я надеюсь, вы это понимаете, иначе вам тоже единожды придётся сгореть. Ради осознания.
Люди много думают о том, о чем не стоит. Все эти мелкие проблемы как снежинки в лютый мороз – могут щипать твои розовые щеки, но это ведь тебя не убивает. Другое дело – сосулька. Вот если она рухнет на твою заполненную проблемами и заботами головушку, то они быстро разлетятся в разные стороны, создавая проблемы уже другим.
Меня убила сосулька. Размозжила мою голову на части, и я еще долго бился в конвульсиях. Сколько же хлопот доставили ошмётки моих мозгов тем, кто пытался помочь. Да и той крыше, с которой она упала, тоже досталось. Честно, такой цели не было. Особенно досталось моему другу Игорю, которому я всё еще иногда досаждаю вместе со своей одержимостью.
Глыба недавно пыталась свалиться и на его голову, но у Игоря или голова прочная и слишком горячая, что лёд тает еще на подлёте, либо, то, что для меня лавина, для него – небольшая неприятность. В общем, он гораздо легче перенёс ранение.
 
А сегодня на улице зимы еще не было. Была осень. Я прошёл мимо старинного театра, свернул за угол и пошёл домой. Луна была большая, огромная желтая освещала город. Красиво! Жаль, что в городах не видно много звёзд. Их подменяют огни большого города, но это как сахар и аспартам – совсем не то! С другой стороны – об этом не стоит сильно переживать.
Мысли
Я завалился домой. Шёл около часа, ноги под конец дня уже подкашивались. Леся, кажется, спала. Голова гудела от мыслей. Словно рой пчёл: они атаковали меня, не давали нормально существовать. У меня всегда было два пути – глушить размышления музыкой или чем-то крепким. Не желая будить Лесю, я отбросил первый вариант и потянулся за вторым, который стоял под барной стойкой на кухне. В холодильнике нашёл немного колы – виски с водой пить я перестал после первой же пробы
Из бутылки, вместе с характерным звуком открывающейся пробки, вылетела, как джин, Ева. Она, в отличие от меня, могла лицезреть суету в моей голове. Я мог лишь чувствовать.
— Ну что ты, весь такой тревожный? — сказала она. Взяла за плечи, провела по спине холодными ладонями. — Может, устроим ночное путешествие? Я такое выдумала! — я выпил, снова надел уставшую гримасу и отмахнулся рукой от возбуждённой музы. — Еще недолго и я буду считать тебя творческим импотентом! У тебя за этот год одни стишки и ни одного рассказа! И смех и грех. Ты же стихи любишь меньше, чем прозу! — Я согласился. Но на прозу совершенно не было времени. Быть может, если я не писал стихи, у меня остались бы идеи для полноценного романа. Но я уже был не в форме.
Осторожно влез в кровать. На лицо Леси падал свет луны, поэтому я видел, что глаза ее открыты. — Как ты? — шепотом спросил я. Она вытерла слезы об моё плечо и молча прижалась. Она сопела. Звучно. Мне нравилось. Так и уснули
обнявшись.
Потерянные тела
Будильник на 7, подъем чуть ли не в 8, скорый завтрак овсяной кашей, автобус и вот я на месте. Кто бы мне сказал пару лет назад, что я буду каждую неделю смотреть на труп, подвешенный за крючок в кабинете, разбираться в каком из трёх больших военных зеленых ящиков какие именно кости лежат, доставать мозги из формалина – я бы не поверил.
В коридоре повстречал нашего препода. Идеально выглаженный халат и костюм, добрый взгляд и седые волосы - все при нем. Как же я обожаю седые волосы. Если бы я, как в игре, мог выбирать цвет волос при рождении, то
обязательно выбрал бы цвет седины. Это статусно, мощно!
Помню, он рассказывал, как стал анатомом. Каждый день сидел в анатомичке с кучей учебников и трупами, разбирал, писал, переписывал. Предмет, конечно, увлекательный. Наверное, самый-самый из всех, что были за год. Но всё же не так сильно захватывал, как литература. Фёдор Афанасьевич (преподаватель) как-то рассказывал, как чистил детскую голову в пакетик, сидя на съезде пионеров (стоит сделать сноску и пояснить, что это всё легально и документально заверено;
 
звучит жутко, но привыкаешь быстро) А глаза-то у Фёдора Афанасьевича добрые. Руки матёрые! И все ради науки, ради блага учеников и их последующих пациентов, но «Но» всплывает часто
Когда мы пришли в анатомичку в первую неделю после поступления, мы ходили, поджав хвосты, осматривались и чуть ли не подскакивали от каждого шороха, трогали препараты в резиновых перчатках. Спустя несколько дней мы уже спокойно гоняли чаи в перерывах рядом с костьми черепа (а после и всеми органами: от языка до кишок и т.п.). Возможно, дико.
Моя Первая любовь и Леся были уверены, что все процедуры проходят в перчатках. Они спросили. Я соврал. Да, это нечестно, но у людей просто нет осознания того, что это обычные препараты. Считайте, что они из пластмассы или картона. Целее будут ваши нервы и наши отношения.
Тела, пробыв невостребованными 3 месяца, проходят процедуру декриминализации в нужной инстанции и после передаются на благо науки.
Изучаются препараты, произведенные на анатомических кафедрах, в большинстве случаев медиками. И я даже не знаю, кто больше потерян: люди, ушедшие на препараты или же люди, изучающие их? Я очень уважаю медиков, работающих по специальности. Возьмём в расчет неплохую продолжительность жизни в нашей стране – 70 лет. Человек не умер под колёсами случайного грузовика, а прожил жизнь. Медик. Он отучился в школе 11 лет, в университете 6, а после при больнице от 3 до 6. Это же жуть! Те, кто заканчивают и идут в специальность – стальные гиганты. Эти люди (не хочу писать это словно, но считаю, что оно как никогда кстати) губят свою жизнь ради спасения других людей. Альтруизм в чистом виде. Не знаю, в какой специальности профессиональная деформация может быть так сильно выражена. Особенно если говорить про хороших психологов. Если мы плачем, когда больно другим (наш мозг мысленно примеряет чужие ранения на нас самих), то психологи, кажется, вообще теряют часть собственного «Я». Рану можно зашить. Руку можно отрезать и надеть протез. Но душу ты не вынешь и не стряхнешь с нее налипшие события, не зашьешь.
Планы
Во время рутинной учёбы Ева меня практически не беспокоит – лишь иногда приносит какие-нибудь интересные мысли или строчки, которые нужно еще править, править и править. Но сегодня для нее был праздник, так как мы с Лу пошли вечером записывать стих.
Лу – однокурсница, которая тоже пишет стихи. В большинстве случаев они мне нравятся, о чем я откровенно говорю. У нас получаются такие творческие объятья – меняемся стихами, мнениями. Мне это нравится. У нее острый нос, не длинные волосы, карие глаза, стройные ноги и цепкие руки.
Я не особо люблю критиковать чужое мнение, особенно творчество. Вот именно так человек хочется себя вскрывать и показывать окружающим? Пусть делает так, как считает нужным: пишет, рисует, прибивает свои гениталии к Красной площади! Я уверен, на каждое, повторюсь, на КАЖДОЕ творчество найдется свой зритель/потребитель (подчеркните нужное). Необходимо постоянно
 
«гнуть свою линию» до тех пор, пока она не сломается, иначе она как ветка зелёного дерева разогнется, ударит по лицу.
Мы встретились у метро и пошли гулять по ночному городу. На улицах было мокро, но свежо. Дорожные фонари горели холодным светом. Лу вела меня куда-то. Я очень люблю выстраивать планы и ненавижу, когда они не идут так, как я спланировал в своей голове за день до этого. А с этой дамой строить планы – только себе делать хуже. Авантюристка, она вела меня куда хотела, а я особо не противился.
Раз я качаю часть смыслов из романа, который должен был выйти, но я обрек его на забвение, то вставлю сюда небольшой кусок:
«К ним навстречу вышел помощник Нюни – Семён Семёнович Пустой. Это был удивительно безыдейный человек, а самое удивительное в нём – его высокая должность. Он носил брюки, которые ему выбрала мама, прическу – бабушка.
Хоть выглядел он неплохо, но не так как хотел сам. А как бы хотел и не знает! Вечерами его можно было встретить, лежащего на лавке у центрального (единственного) фонтана или же у себя в комнате. На вопрос «Что делаешь?» он отвечал «Ничего». И так день за днём. Пустой поглощал всю информацию о мире, но себе не оставлял ничего».
В какой-то степени, в моих реалиях я был Пустым, но теперь, как вы видите, всячески пытаюсь это исправить.
«Конфликт!»
Раньше я думал, что любые столкновения мнений – абсолютный, стопроцентный конфликт, разрешение которого могло кончиться или дракой или капитуляцией одного из действующих лиц.
Но к двадцати годам я понял, что людям совершенно ***** (всё равно). Чужие мнения, все вот эти препирания – лишь еще один путь энергетической балансировки. Люди не изменят своё мнение о Деде Морозе, пока искренне в него верят. Так и про любовь, и про честность…
А с Лу мы схлестывались мнениями чуть ли не на каждой прогулке. Это было увлекательно, живо, разбавляло нависшие мысли. Подсмотрев в какой-то юмористической передаче, я часто говорил: «Конфликт!» - при разнице мнений. Меня это забавляло. Выглядело как пометка на временной ленте диалоге.
Находя красочное место или дойдя до кондиции (чаще всего посредством усталости) мы принимались записывать стихотворения. Обычно я специально подготавливался к этому моменту, а Лу и так знала желанное к рассказу стихотворение.
Машины, люди, собаки, комары, уродские машины, гадские люди, прочие виды, просто твари – все мешали нам записывать. Если кадр был удачным, мы менялись ролями - ассистировали поочередно.
У Лу тоже была своя муза, возможно, они даже встречались с Евой, я у нее не спрашивал. Но когда она читала, я видел, как ее взгляд, также как и мой может куда-то провалиться на миг – так бывает, когда смотришь на музу.
Не понимаю
В глубине души я ненавидел этот город. Все эти красивые улочки, эстетика, приятные люди не стоили того человека, которого я лишился. Про учебу, думаю, говорить не стоит. Это как плата за то, что у меня есть
 
возможность продвигать творчество – чувствовать себя нужным многим людям. Многим. Но не тем.
Не знаю, что должно произойти в человеке, чтобы он вот так вычеркнул другого, ранее любимого, из жизни. С другой стороны – я много чего не понимаю в жизни: начиная с физики и заканчивая сборкой кубика Рубика.
«— Ты красавчик, найдешь себе еще!
— Она дура!
— У тебя еще сотни таких будут!» - хочется ударить и плюнуть в лицо тем, кто так говорит. Скорее всего, это – элементы для защиты меня от моего разрушения, но это уже вряд ли поможет.
Интернет
Я опять пришёл поздно, было уже 4 утра. Леся давно спала. В Instagram’е я видел ее пост о том, что она начала сбор средств на операцию. Скинул последние 87 рублей через мобильный банк.
На столе стоял её ноутбук. Там, в режиме реального времени показывалась собранная сумма. «100 РУБЛЕЙ» - гласила яркая надпись на экране. Я пошатнулся и рухнул на диван. Интернет, его жители, не могли оставить девушку в беде.
Если вы считает что узы, связывающие сёла, города, страны, континенты или даже некоторые семьи прочны, то просто зайдите в интернет. Люди донатят (отправляют пожертвования) на съемки фильмов, отправку ракет в космос (!), просто помогают людям.
Проведите собрание на самой большой площади в вашем городе, попросите на что-то полезное. Нет. Вам не дадут. Да и придет, может, 1000 человек от силы. А там, за адресной строкой, среди страниц, шифрованных двоичным кодом, люди всегда на этой площади. Их численность близится к пяти миллиардам!
Интернет мощнее любого человека, любого государства, потому что он – своя планета на планете Земля.
Я обновил страницу. Пришло облегчение – прислали почти миллион рублей. Отправляясь спать, был рад, что мой план, кажется, не нужен.
Срок
Проспал первую пару, вторую отменили, а на третьей разрешили не появляться – можно было так поступить, но не в моем случае. Впопыхах я проснулся, впрыгнул в штаны и побежал к холодильнику, дабы что-то ухватить перед выходом. Леся смотрела на меня как на сумасшедшего.
— Сегодня воскресенье. Остынь, — она поставила на стол свой любимый апельсиновый фреш и чмокнула меня в бородатую щеку. Тепло и приятно. Я присел за стол, Леся позавтракала со мной и села в кресло: в квартире было четыре окна, выходящих в колодец дома, но если у одного из окон поставить кресло под верным ракурсом, то можно было смотреть вдаль… на стену другого дома.
Отсюда хотя бы было видно кусочек неба.
В колодце был слышен шум, но мы не реагировали. Я рассматривал подаренную мне французскую анатомию. Картинки были красивые - издание 1759 года.
В дверь настырно постучали. Первая мысль: «Неужто опять затопил соседей?» — за время ремонта мне это удавалось пять раз. Стучали, стучали. Стали кричать. Я посмотрел в глазок: там стояли бойцы СОБРа в полной амуниции, готовились срезать петли с двери.
 
Открыл. «Мордой на землю». Пол прихожей (хорошо, что сделали тёплый).
Крики. Колено защитника порядка в районе L3 позвонка.
В нашей стране, а именно в сфере принятия законов, маразм крепчает изо дня в день. Но я и не думал, что это случится со мной, а точнее с тем человеком, который со мной живёт. Леся сделала мем и разместила его на своей страничке в ВКонтакте. Она мне её показывала. Смешная картинка. Но безобидная и забавная (как я считаю), она стала первопричиной возбуждения уголовного дела по статьям УК: 280 (публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности),
282.2. (организация деятельности экстремистской организации) и 148 (оскорбление чувств верующих).
Лесю увезли в отделение, у нас изъяли всю технику, включая блендер, её телефон (свой я успел скинуть в соседскую клумбу, пока открывал дверь). У меня взяли показания и уехали.
Воскресенье пошло не по плану. Банковские счета Леси были заблокированы, в том числе и тот, для сбора средств. Теперь по документам она экстремистка и террорист. Ну не бред ли?
Деятель
Мой план, видимо, придётся возродить, чтобы моя подруга была жива. Ещё вчера я договорился с галеристом, чей номер просил у Жени из книжного. Мы встретились у музея, так как он готовил выставку, стартующую через два дня. Я спросил, будут ли торги.
— Вообще, информация конфиденциальная, но вам, кажется невтерпёж. – С обычного говора он перешёл на еле понятный мычащий. – Да, все будет. Ценники от трехсот тысяч.
— Деревянных?
— Нет, всё в долларах, - сказал он. Выглядел галерист, к слову, хорошо. Черный плащ, шляпа с большими полями. Перстень на мизинце.
Мои зрачки максимально расширились. Этих денег хватило бы на операцию с лихвой.
«Лишь бы доллар не упал» - подумал я. Посмотрел на галериста, оценивающе провел от шляпы до туфель, задумался.
Как можно оценивать хорошие картины? Да, плохую от хорошей отличить можно, ясное дело. Но вот, если они обе хороши. Море много кто рисует.
Натюрморты много кто рисует. Но если Иванов Иван Иванович рисует как Айвазовский, то он рисует «как Айвазовский». Ох уж эти Первые.
Галерист предложил поужинать вместе. Отказался. Пригласил в гости.
Завтра, в понедельник, 12:00. Домой.
Слабость
Тучи. Я лежал на лавочке в сквере и смотрел на них, ждал определенного времени. Свинцовые, они накрыли город и стояли неподвижно. Каркали чайки (интересно, почему каракали, ведь каркают только вороны; но и на щебет это не было похоже, в общем, чайки издавали свои типичные звуки). У нас, в Сибири, откуда я приехал, чаек нет. А тут вот они, чуть ли не вместо голубей. Удивился, когда услышал впервые.
Поднялся на третий этаж жилого дома. Центр города, а это значит – потолки здесь под 3 метра! Постучался, открыли. В прихожей стояла разная обувь: кеды, туфли, даже сланцы – около 25 пар! Все мужские. Одни босоножки. Прошел
 
по коридору, на полу которого виднелись пятна краски у плинтуса, и вошел в большой зал. Белые стены с мраморными колоннами, скрипящая дверка на дряхлый балкон.
По комнате стояло много мольбертов, а за ними парни, мужчины и мальчики – все художники. Одни чуть ли не обливались собственными слюнями, жадно высунув языки, другие еще держались. Они жадно смотрели на голую Киру
– мою знакомую, которая работала натурщицей. С её слов, зарплата неплохая, да и опыт интересный. Не знаю, что толкает людей на Такое, но ей нравится – это главное. Она позировала уже пятый час, немного дрожала. Я пришел забрать у неё кое-что.
Я встал у балкона, улыбнулся ей, а она мне. Перед моими глазами вспыхнула Ева:
— Лучше бы ты разбирался в искусстве и приходил рисовать её. Я же вижу, что нравится, - кокетничая, заметила муза.
— Эстетическое удовольствие, ты же понимаешь. – Я снова врал. Бессмысленно.
— Ты можешь это говорить хоть кому, но не мне – части твоей души и мозгов. Красиво!
Это и вправду было красиво. Не буду вдаваться в подробности, чтобы не повышать возрастной рейтинг, но эти линии… Ух!
Природа наделила человека большим умом и огромной слабостью.
Отсутствие нормального волосяного покрова, чтобы ходить без одежды, я не считаю серьезной проблемой. Потребность во внимании, душевном тепле, красоте, необычности, эстетическом наполнении – всё это превращает нас из идеальных зверей в самых слабых существ. Баланс как он есть. Мы могли бы точить палки и без доли сомнений крошить всех и вся (мы этим, к сожалению, и так занимаемся, но иногда просто ради пополнения тех чувственных проявлений, что я описал выше; перефразирую – мы бы этим занимались без зазрения совести). То, что делает нас уникальными и утончёнными, оно же делает из нас вечно беспокойных обезьянов.
Самцы ушли, позирование закончилось. Студия, где происходило сие действо, закрывалась через час, поэтому мы с Кирой вышли покурить на балкон. Она босыми ногами стояла на бетонных осколках, укрывшись простыню, которой прикрывала часть своей груди несколько минут назад. Задувал прохладный ветерок. Я снял и накинул ей на плечи свой бело-зеленый бомбер.
— Нет-нет, сам оденься, простынешь же! — защебетала Кира. — Здоровье —
это важно!
— Оно мне больше не понадобится. Принесла? – угрюмо спросил я.
Я впервые употребил наркотик. Перорально. Через минуту после этого меня понесло назад, потом вперед. Было то смешно, то грустно. То смешно, то грустно. Потом меня вырвало, и я начал трезветь, примерно через два часа
(хозяйка студии отдала Кире ключи и велела всё убрать до утра). Я сменил вектор: теперь мне было то стыдно, то грустно. Самое интересное, что пока было грустно, стыдно не было, а пока было стыдно – было очень грустно.
— Дурак ты! - констатировала Кира. Я не отрицал, ведь мне было очень плохо. — Но ты же не за этим пришел.
Девушка вышла ненадолго. Вернулась уже одетая и с сумочкой. Она
 
принесла мне пистолет – единственная вещь, которой мне не хватало ради спасения Леси.
— Не понимаю, зачем он тебе. Живешь не бедно, человек не конфликтный. Разве что с самим собой. Хе-хе! Но раз обещала – держи, — дрожащей рукой она передала мне оружие.
— Не переживай, всё будет хорошо. – Я встал с замаранного пола, поблагодарил Киру и направился к выходу.
— Эй ты, человек со стволом, — крикнула она мне, — Блевотину убирай! – она хохотала, а я тёр пол.
P.S. расплачиваться за нелегальное оружие через мобильный банк очень удобно.
Шанс
Я зашел в гости к ребятам в Майн Рид. Они только-только закрыли магазин: пили чай с плюшками. Света и Женя покрасили волосы в синий цвет и ходили как два смурфика – очень забавно. Мы сели смотреть какой-то фильм по пузатому телику. Эта старая озвучка – романтика!
Когда мы с Женей играли в старые игры у меня редко получалось хорошо, а чаще всего не получалось совсем. Мы играли в Battletoads. Там был уровень, где нужно ехать на мотоцикле, уворачиваясь от препятствий. Как же я был плох!
Снова и снова, вновь и новь – 99,9% проигрышей были из-за меня. Но как бы далеко мы не заходили, Женя всё равно давал мне шанс (делая перерыв лишь на замечания в мою сторону). Иногда, людям стоит дать еще шанс, может, после небольшого перерыва. Чай остыл, а с плюшками сидела Света. Я пригласил ребят завтра в гости в 12.Они практически не выходят из магазина в рабочее время, но для меня обещали найти время.
Бессонница и как её лечить
Пистолет я спрятал, как это делают в кино, в бачке унитаза. Будучи весь в крошках от печенья и имея легкое головокружение, я не мог уснуть.
Пока я еще жив, поясню, как я научился быстро засыпать. У вас же тоже, как и у меня (я на это очень надеюсь, а то не сработает) в голове есть небольшой кинотеатр? Так вот, когда вы ложитесь, необходимо представить какой-то предмет, а точнее – сложить его из осколков, и рассматривать, рассматривать, рассматривать.
Второй способ я не разрабатывал, он сам у меня включался в детстве. Вы должны представить предмет. Сначала большим, а потом он резко становится маленьким. Или предметы остаются прежними, меняются лишь ваши размеры. Потом эта вещь, теряя форму, перетекает в другую – на мне работает безотказно.
Идиот
Я пробрался в спальню, сунул руку на самый верх гардероба и достал чёрный ящик. Это была раздутая коробка из-под обуви, одетая в черный пакет и замотанная скотчем.
Мой лучший друг Игорь выбросил похожую со скалы в попытках избавить меня от терзаний. Но не помогло, да и вещи там были не такие ценные.
Я, в свете тусклых ламп, сел в Наше кресло, в котором, к моему негодованию, мы с Лесей сидели недавно, хотя тут оно стояло не для неё. Вскрыл коробку ножом, достал красивый цветной вязаный свитер, пару Наших фото и
 
письмо – все это было связано с Первой любовью.
Поностальгировал, сунул вещи, а после и коробку, на место. Рассвело.
Выстрел
Наступило сегодня. Леся убежала на пары, я под предлогом болезни остался дома. Стащил у нее пропуск в университет, поэтому она должна была вернуться обратно за пропуском во время большого перерыва между парами – то есть тоже к 12 часам.
Я пошел, нет, ни в туалет за пистолетом, а на кухню! Там висела картина художника, который только начинает иметь вес в этой творческой среде. Выставку его картин проводит галерист. Я забрал полотно у автора и пообещал, что ко дню торгов ценники взлетят до небывалых высот.
Не то чтобы я очень боюсь смерти. Она приходит за каждым, рано или поздно. Я решил “пододвинуть”, своё “поздно” к своему ”рано” впритык.
Выставил камеры, запустил прямые эфиры на стриминговых платформах (по видеосвязи люди на всех концах света могли смотреть, что я делаю), стали приходить зрители:
— Привет всем зрителям и…. сегодня я решил себя убить. Не просто так, конечно! Ради спасения Леси, с которой я живу не очень-то давно... Но она не плохой человек. Не идеальный, как и все мы, но и не плохой, как некоторые из нас. Если мои мозги достаточно кучно разлетятся по картине, которая висит за моей спиной, то её продадут задорого и Лесе хватит на лечение и, возможно, на реабилитацию.
Когда меня не станет, наверное, я очень надеюсь, меня не забудут. Я как- никак две книги напечатал… Хочу запомниться .Всю жизнь хотел услышать фразу: «Твоя книга – лучшее, что я читал в моей жизни» - но еще не услышал.
Может, плохо слушал… Был немудаком. - В груди кольнуло.

— Жаль, что родители всё это могут увидеть. Мам, Пап, вы отличные люди, замечательные. Спасибо, что вырастили меня таким, каким я есть. Люблю вас. И тебя, Солнце, тоже, — обратился я к Первой любви. Ребята из Майн Рид – удачи вам в продажах. Леся, тебе здоровья, здоровья и еще раз здоровья! Я уверен, ты добьешься больших вершин, чем я бы мог достичь. Не болей, - мой голос начинал дрожать, руки взмокли, глаза были красные как пятая точка гамадрила, — Пожалуйста, попробуйте реанимировать Жору (мой бонсай, который я загубил и который месяц пытаюсь реанимировать). А самое главное — будьте счастливы.
Я встал и дрожащей походкой направился в ванную, за пистолетом.
Телефон, наверняка бы, трещал от звонков, если бы я его не отключил. Пришел, взял пакет, уронил крышку от унитаза, она разлетелась вдребезги. Оставил как есть, убирать не мне. Вот-вот должны были прийти гости. Я отворил дверь и пошел обратно под свет софитов.
Достал из пакета сухой пистолет. Взял за обжигающую холодом ручку.
Теперь я боялся умереть. Всегда хотел умереть красиво: при крушении самолёта, спасая кого-то от чего-то или в другой, схожей по мотиву ситуации. Иногда товарищи не понимали моей идеи красивой смерти, но ведь везде должна быть эстетика.
Я дышал быстро, слезы накатывали волнами. Я закрыл глаза. Было так
 
темно и тихо. Поставил пистолет ко лбу. И принялся считать.
— Давайте, считаем до тринадцати! – обратился я к зрителям.
— 1!
— 2!
— 3?
— 4.
— 5.
— 6 .
— 7.
— 8.
— 9.
— 10.
— 11, - тут я уже вопил.
— 12!
— 13! – послышалась открывающаяся дверь и вопли в коридоре.
Выстрел.
 
Баста

Пишу вам оттуда, откуда не стоило бы – из завтра. Я не попал себе в лоб в упор. Когда дверь открылась, я пошатнулся, дуло соскользнуло по моему мокрому от пота лбу, и я выстрелил себе в ухо. Отстрелил напрочь!
После выстрела в комнату забежали все: Женя со Светой, Кира, Лу, Леся, сосед сверху, сосед снизу и его собака, наряд полиции, пришедший по душу Леси, галерист и тот самый художник.
А Ева всё это время смотрела на меня и ******** (сильно удивлялась).
Меня хотели упечь за хранение оружия, но признали невменяемым. Вышел из психиатрической больницы (где проживают самые здоровые люди) через полгода.
Картину стащил галерист, на пару с художником они срубили много миллионов, а нам с Лесей оставили один.
Лесин диагноз был поставлен поздно. Она умерла незадолго до операции. Ева оставила меня на неопределенный срок.
;






Пинг-понг




;
;

Мы\Они
Творческие люди – самые настоящие нарциссы. Делаем что-то, пускаем (или пытаемся) это в массы в надежде на всеобщий отклик. Человек, пишущий в стол и ничего не публикующий, или слишком глуп, или слишком умён. А те, кто выпускают что-то и говорят: «Да не жду я вашего мнения, делаю исключительно для себя. Мне нравится!» - нещадно врут. Если бы эти люди  хотели, радовались бы самим себе и ничего бы не выставляли напоказ.
Творческие люди – эмоционально бедные. Я не говорю о звёздах шоу-бизнеса или о тех, за которых кто-то что-то пишет. Я о людях, которые выливают себя напрочь, как случайно опрокинутый кувшин. Они отдают творчество безвозмездно, желая получить тепло, которое сами и отдали в словах, нотах и жестах.
Я кое-что осознал. С момента публикации «Четырёх дней» прошло-то всего несколько суток, а по отзывам я понял, что людям нравится крик. Запал. Огонь. Ярость. Всё то, что ты  копил, обмозговывал долгие часы и месяцы. То, что кричит – это нужно людям. Никакие реверансы, сложно закрученные сюжеты, огромное количество сюжетных линий, персонажей и скрытых смыслов, о которых порой забывает сам автор. Ничего этого не нужно. Лишь колюще-режущая правда.
Разъясню. Если Вы (пользователь интернета или человек, случайно купивший мою книгу в Майн Риде, скорее всего, с моих рук) только наткнулись на этот рассказ, то идите, прочтите «Четыре дня» и возвращайтесь.
Диалог и одиночество
Я общаюсь с вами. Сквозь пиксели, буквы, бумагу, экраны, кирпичи, панели домов и многие тысячи километров. Будто мы сидим рядом, и я рассказываю вам свою заплатанную историю до того или иного дня Х.
Людям нравится диалог. Особенно с книгой – здесь нет нужды в риторике. Никакой полемики. Мои мысли на страницах против витающих в Вашей голове слов. В любой момент можно закончить разговор. Всегда можно уйти победителем, закрыв рассказ, выбросив книгу!
Самое лучшее в диалоге - его отсутствие. Если бы я болтал налево и направо, вы бы ничего не прочитали, ведь писать мне было бы нечего: я бы разбазаривал старые мысли, как барахло по дешевке, оставляя их оседать в чужих умах – то ли пеплом, то ли зерном – кто как слушал.
Не понимаю смысла слово «одиночество». Быть может, я привык, годами сталкивая свои мысли друг c другом или прозябая за компьютером, но быть одному – это нормально. Хотя, как мы выяснили из первой части, все мы слабы и нуждаемся в чужой энергии или её дефиците.
Один мой друг-гуляка, просидев неделю дома сказал: «Я бы хотел научиться быть один. Но не могу. Нуждаюсь в людях». Я посоветовал ему забыть эту идею, ведь шарма в такой жизни маловато.
Слишком острое перо
Я сидел на своей кровати. Хотелось бы свесить ноги и беззаботно болтать ими, как это делают в кино, но то ли кровать была низковата для этих дел, то ли я был слишком длинный и заботный (антоним к слову «беззаботный»). Где-то неподалеку лежал первый печатный вариант прошлого рассказа, свет в комнате едва горел.
Мне только что позвонили. Произошло Кое-что.
Ума не приложу, как это происходит, но уже не в первый раз (и не у меня одного такое бывает) то, о чём я пишу, случается в реальной жизни. Например, для моей прошлой книги «7,5 снов Мечтателя» прообразом мейн-куна я взял кота моей Первой любви. Книга уже несколько месяцев была опубликована, когда за дверью в Её квартиру начал кто-то скрестись, а ополоумевший кот отреагировал так же, как в книге. Гость был незваный – это тоже было в романе.
После этого я немного побаиваюсь брать прообразами реальных людей, которых я знаю. А если я Вас убью?
Колея
Бывает, что случаются такие события, исход которых мы изменить не в силах. Конечно, чаще всего нам только кажется, что мы не в состоянии что-либо делать, преодолевать и выполнять. Самый худший враг прячется где-то там в голове.
Но те счастливые моменты, когда свою неудачу можно списать на чужой счёт, всё же бывают. В психушке, примерно на втором месяце моего пребывания, я встретил парня. Он был щуплый, с выпуклыми глазами и неказистой улыбкой. С первого взгляда – явный клиент клиники. Пробыл с нами парень недолго. Его выпустили. Оказалось, это был врач. В один из вечеров его попросили  отвезти больного из приёмного покоя в психбольницу.  Вечер, машину заказывать лень, ждать её, а пешком всего метров 500! Взял пучеглазый врач больного под ручки и повёл… Приходят, открывается стальная дверь с тремя засовами. Санитар смотрит, смотрит. Спрашивает: «Из приёмного (отделения)?». «Да!» - отвечает  наш герой. Его взяли за шкирку и затащили в отделение, а того, истинного больного, которого приняли за врача, отправили с миром. Таблетки, шприцы, ремни. Очнулся горе-врач только на третий день. Что случилось с больным – история умалчивает.
Так что, если у вас ситуация не такая патовая, то вы, вероятно, сможете выйти из колеи и проложить свою дорогу. Я в вас верю!
Двое из моей головы
Сейчас, когда я пишу это, уже глубокая тёмная ночь. Красивая луна и уютные пушистые облака. На кухне горит свет, я выглянул и увидел за столом двоих: Еву и Варлама – последний был смесью жуткой лени, печали и ******** (пофигизма). Не хочу обидеть людей с этим именем, но оно идеально подходит этой части моего эго; Варлам – будто ты уже объевшись досыта пихаешь еще один кусок сверху, будто ты пьешь какой-то газированный напиток из горла не останавливаясь, будто ты только проснулся, а идти не хочется и ты бурчишь – всё это Варлам (можно неотчётливо говорить букву «р»).
Ева, вся такая утончённая и изысканная, сидела под лучами одинокой лампочки, висевшей над столом, пила вино и широко улыбалась, гладя руками моего мопса Ляпу. Напротив сидел Варлам – с засаленными волосами, пивным животом,  в грязной майке. Он пил какое-то дешёвое пиво и грустил.
Варлам появился в моей жизни после расставания. Когда я потерял смысл вставать каждое утро, делать что-либо, просто жить, ведь счастье имеет смысл только тогда, когда есть с кем его делить, а так – оно теряет свою ценность. А несчастья, наоборот,  всё множатся и множатся, хотя особых поводов для горя-то и нет.
Раньше я не понимал, как люди могут подолгу заниматься ничегонеделаньем. И тут два ответа: или в их жизни тоже есть Варлам, или они еще ленивей, чем я!
А мопс был забавный: бегал вокруг, тряс маленьким хвостиком. Ляпе всего-то три с небольшим месяца. Он - одним из подарков для Первой любви в честь поступления, но Ляпа был отвергнут – так что мы с ним быстро слаялись. 
Варлам недолюбливал пса – малыш заставлял меня гулять с ним утром и вечером в любую погоду. Ева, наоборот, любила Ляпу, ведь он хоть как-то помогал вариться моему котелку и гореть моему огню.
- Давай, давай дрыхнуть до обеда… а потом не вставать, - Варлам тянул каждое слово как маршмелоу, только что снятый с огня, - И лежать, лежать! – Зевнул, - А после – ужин. Приятный день!
- Что день, то лень! – взбунтовалась бестия. – Толстый ты уродец, без тебя и так было непросто, а теперь! – Ева страшно верещала. – Как же я от вас устала!
Их крики меня утомили. Ляпа похрапывал на скрипящей кровати. Я лег рядом с ним, пытаясь максимально извернуться, чтобы обнять его всем телом.
Мечты
Пока я не рассказал, что Майн Рид закрылся (упс, спойлер), на примере покажу, за что я любил этот магазин (да, рассказа об одном насыщенном дне вам, думаю, хватит):
Всё началось с того, что спустя 5-6 часов с момента старта рабочего дня, ни один посетитель не стал покупателем. Мы сидели, плавились в славном и душном Майн Риде, пытаясь ловить хоть какие-то обрывки мимолётного сквознячка, рубились в карты.

Мы ждали знакомых Жени из города V, которые хотели прикупить парочку книг. Они пришли: миниатюрная девушка с красными волосами, крупный парень в треугольных очках и парень чуть поменьше с косой на голове. Знакомые обсуждали какие-то собрания, какие-то книги о которых моя неначитанная репа даже не слышала. Кстати, в шутку или нет, Женя предложил мне купить книгу Кинга «Как писать книги». Купил. Да, вероятно, я вовремя взялся за это: когда издал уже две (на самом деле – никогда не поздно!).
Вернёмся к сути. Включив своё обаяние и глаза кота из Шрека, я продал книгу девушке, а потом ещё одну – её другу в очках. Все глумились над местной жарой, которая специфична для данной местности, поэтому попросили подписать «Из солнечного города S дождливому городу V» (Видимо, природе тоже это показалось забавным, и вечером она решила зарядить мощным ливнем). Парень из города V оказался фотографом: «Открываю выставку фото в вашем городе через пару месяцев, нужны типажи. Нет желания попозировать?». В общем, я согласился раньше, чем он закончил фразу. Ребята попили кофе, попрощались и ушли.

Хозяйка арендуемого магазином помещения попросила забрать свою зайку т.к. она уезжает отдыхать и надо бы за зверьком присматривать. Что ж делать, мы с Женей пошли. Солнце уже ушло, появились тучи, и небо плеснуло нам в лицо кратковременным ливнем. Спустя пятнадцать минут мы были в пяти- или шести- комнатной квартире, располагавшейся прямиком напротив станции метро в самом центре города, хозяйка которой, в лучших традициях нашей страны, не имела постоянной работы (это был подарок). Зайка скакала по Своей комнате, ожидая транспортировки. Посадив её в ведро и взяв всё нужное, мы пошли к магазину; капал слабый дождь. А в моей голове уже была картина, которая бы идеально подошла для российского ситкома или американской нулевых. Своей идеей я тут же поделился с Женей: «Прикинь: вы работаете, ходят посетители, смотрят книги. Заяц выбирается из клетки, выбегает под колёса мчащейся машины – и всё, нет зайки. Вы в ужасе. И ищите похожего зверя: один больше, другой меньше, третий вообще чёрный». Женёк предложил мне сплюнуть, чтобы это не случилось, и мы пошли дальше.
Снова в магазине. Я пересаживаю зайку, в тот момент, когда заходит весьма загадочная дама. Не знаю почему, но от неё несло, в хорошем понимании этого слова, культурой. Она что-то спрашивала, мы что-то отвечали. Подгадав момент, я да-да, дал ей свою книгу в надежде на еще одну продажу. Загадочная дама что-то спросила про сортировку книг на полках, подошел Женя. Они, словно мушкетёры с воинами кардинала, вступили в красивую словесную дуэль на шпагах. Никто не победил, но и никто не проиграл. Женщина заказала кофе, купила мою книгу. Пригласила на какой-то вечер, где обеспеченные люди соревнуются в знании определенного произведения за миллион рублей (к сожалению, нас так и не пригласили официально). Мы поняли, что это какая-то Мэри Поппинс, прилетевшая не на зонте с рукоятью в виде головы попугая. Она сверкнула ключами от мерса и умчала. Мы стали гуглить: загадочная женщина оказалась главным директором журнала об оружии, связанного с Мин.обороны, и который, в общем-то, устраивает выставки по продаже этого самого оружия.

Завершил день обычный русский водитель, который ни бом-бом не знает по-английски, но возит индусов-туристов. И да, они тоже пришли за кофе. Мы с индусом посмеялись, поболтали. Я вышел к таксисту. И с ним поболтали. Направляясь к машине, индусы ели печенье. «Ненавижу, когда едят в машине. Ничего ужаснее в жизни не видел» - зло сказал таксист мне, в тоже время улыбаясь индусам. Мы распрощались, и они уехали. А потом и я покинул магазин, спеша в метро.
Это лишь малая часть того, что произошло за два с половиной года нашего знакомства. Мне было искренне жаль терять магазин.
Майн Рид закрылся на моих глазах. Я был здесь в первый день открытия. Как сейчас помню: «Книжный магазин Майн Рид устраивает поэтический вечер, приглашаем всех». И вот я, давно желавший, но часто не решавшийся проявить себя поэт-********* (разгильдяй), пришел к ним. Это было забавно. Я сделал искусственную кровь (сварил из крахмала и красной гуаши), специально разбил бутылку, чтобы будучи в образе порезаться. В моей голове это было красиво – а получилось, как получилось…
По приезде в этот город думал, что я -  неогранённый изумруд, к которому 100% потянутся  те, кто сможет подобрать мне красивую цепочку и сделать огранку. Не тут-то было! Если бы не психушка и не академический отпуск, принудительно выданный на год, я был бы тем же унылым студентом.
Ну и. Я помог ребятам собрать вещи, продавал с ними книги в последний день работы магазина, а на оплату аренды так и не хватало. У меня самого оставались гроши, а есть хотелось.
Когда всё кончилось, мы выставили диван на улицу прямиком под проливной дождь и закурили. Женя и Света, мои синеволосые друзья, были непоколебимы: улыбались, смеялись и целовались.
Горевали они не много, если вообще решились на это пагубное занятие. Они хотели попробовать, они попробовали. Сначала получилось, теперь нет. Такова жизнь.
Расставшись с магазином, наша троица сложила свои бледно-розовые очки, через которые мир казался слаще, а мы в нём – успешнее, чем есть на самом деле. Мы обнялись и разошлись. Не знаю, надолго ли.
Мечты – самая пагубная привычка, которую может привить себе человек. Это даже не онанизм, не курение и не алкоголь. Нереализованные мечты, кажущиеся такими близкими и желанными, скорее всего, по итогу, обожгут вас, ваш разум. И вы, как рыбка, забывшая истину за три секунды, снова станете мечтать. Мечтать и ни черта для этого не делать!
Люди – ленивые животные, которым достался хороший компьютер вместо мозга. Хотим здесь, сейчас, просто, без затрат и рисков – в общем-то, без всего того, что присуще настоящей тягучей энергоёмкой и заковыристой жизни.
Тем лучше становится человек, чем чаще он мечты переквалифицирует в цели и делает что-либо для их достижения.
Стрелки в виде галочки
У этого города удивительная энергетика. Я не трепещу перед архитектурой и организацией. Люди – вот, что придаёт сияние этому месту. Чтобы меня понять, вам достаточно прогуляться одним вечером (!) (можно и больше, милости просим) по этим улочкам. Стук колёс вагонов метро, проезжая рядом с вами на ступеньках эскалатора и выливаясь в городскую суету, перекликается с рядом стоящими музыкантами: гитаристами, флейтистами, певцами и всеми, кто себя к ним относит. Каждая нота, отскакивая от камней, которыми вымощены площади, попадает в лучи тысяч огней, диодов и вместе со светом рассеивается, чтобы красивой картинкой просочиться через непростое строение глаз.
Я договорился со знакомой из школы, из которой мы выпустились пару лет назад, что она сможет провести меня в театр на крыше. Она, её зовут Алина (весёлая девушка с длинными красными кучерявыми волосами), работала в театре администратором и могла провести меня задаром. Ну, или за кофе.
Сцена была своеобразная – четыре белых стула, стоящих по углам квадрата. Вокруг, утопая в надувных креслах, на стульчиках и диванчиках, сидели зрители.
Мы с Алиной разминулись ненадолго, а когда встретились вновь, то она была обеспокоена: постоянно звонила кому-то, оглядывалась в поисках кого-то. Как оказалось, у них потерялся файл с озвучкой, а режиссер вне зоны доступа… «Придется отменить концерт,» - растерянно прошептала Алина, окружив себя актерами и еще парочкой администраторов.
В жизни можно бесконечно смущаться чего-то, стоять и бояться, но… жизнь убежит, как скорый поезд, а ты останешься на платформе, зато со своей ненужной бесценной скромностью.
Промедлив недолго, я вклинился в разговор:
- Давайте я озвучу. Что у вас там? Завывание ветра? Шипение змеи? Не проблема, - сердце било мне в грудную клетку, будто хотело вылезти и спросить, что я вытворяю. Протиснувшись сквозь сомкнутые плечи двух высоких актрис, вышел артист: небольшой мужчина, с забавной фамилией и черными усами, которыми он вилял, когда был недоволен.
- А, вы собственно (он растянул это слово до неимоверных размеров) кто? – все с вопросом посмотрели на меня. Алина тоже.
- Я озвучиваю аудио книги, так что давайте уже начинать! – выкрутился я, удивляясь себе. Я и правда приступил к озвучиванию собственной книги, но так как это процесс трудоёмкий, никто еще не видел результатов. Все десять человек, что только что смотрели на меня, поделили мой единственный аргумент между собой и, кажется, насытились этим.
Время пролетело незаметно. Резко стемнело, и люди, словно чайки, полетели в свои гнёзда. Слушатели-зрители остались довольны, актёрская труппа тоже. Об этом мне сообщили те пять тысяч, которые принесла благодарная Алина. Настенные часы показывали 10:10 – стрелки замерли в форме галочки - я оказался в нужное время в нужном месте.
Прошлое
Без Леси в доме было пустовато. Я, конечно, не любил её, но количества биологического материала, распределяемого на квадратные метры квартиры, не хватало. Ляпы было мало.
Был уже почти обед, Варлам спал – ничего удивительного. Ева сидела за моим письменным столом, пытаясь найти издательства для реализации моей книги. Мне редко приходили отказы. Если быть точнее – мне никогда не приходили ответы.
Я собирал Лесины вещи в коробку, чтобы выкинуть. Без остановки, как машина, я хаотично уминал вещи без единого «йока» в груди. Остановился лишь перед тем, как выкинуть в мусорный бак. Передумал. И поставил рядом, чтобы кто-нибудь себе что-нибудь взял.
И как-то смутно было в голове. Больше обычного. Я сел на кресло у окна и, да-да, снова стал думать о хорошем, и не только, прошлом.
Я не знаю, что будет завтра. Настоящее зависит от меня, а значит - лучше оно не станет. Вот и наступает закономерный исход – прошлое. Единственное, чем мы владеем из всех трех ипостасей. Прошлое может быть холодным от ветра, горячим от солнца, солёным от слез и сладким от любви. Но оно, прошлое, хотя бы мысленно осязаемо.
Ляпа, кажется, присоединился ко мне, упав в ноги, высунув язык, иногда прерывая дыхание, чтобы собрать вытекающие на ковёр слюни. Думаю, он вспоминает о той вкусной косточке, которую я ему вчера подарил за то, что он вовремя перестал гадить на ковёр, и мы ушли гулять.
Крутанём пластинку моей истории на граммофоне жизни назад  – в день выстрела. Кровищи было море – я до сих пор не отмыл обои. Все заголовки пестрили моим именем и критикой моей акции еще несколько дней после. На полу я пролежал недолго: куском замороженной курицы, приложенной к остаткам уха, мне пытались остановить кровь – а после приехала машина скорой помощи и увезла меня.
Мама на меня обиделась и сказала, что я неблагодарный. Отец просто промолчал, покрутил пальцем у виска. Они отправили мне немного денег и сказали, что приедут навестить. Не сказали когда.
Недавно мне позвонил друг, Игорь. Обещал приехать погостить, выгулять меня. Он один из немногих, кто не перестал со мной общаться после моей шалости.
Дружба, и жажда, и вражда
К сожалению, слово дружба опошлилось. Дружбой называют частое общение, а друзьями – тех, кому хоть чуточку доверяешь.
Как по мне, дружба это эмоционально ёмкая работа, которая, быть может, напоминает о себе раз в несколько лет, но она незыблема и проверена годами.
Дружба – особый вид любви, что-то среднее между любовью к семье и любовью к определенному человеку, но это среднее, постоянно тянется к обоим полюсам.
По большей части, все, кому мы вешаем ярлык «друг», являются обычными товарищами, сослуживцами или приятелями. В этих людях ты если и уверен, то очень редко.
Игорь поселился у меня. Он приехал ненадолго, поэтому мы устремились гулять по красочному ночному городу (хотел написать «сказочному» - но это как-то слишком). Не желая вгонять историю во временные рамки, скажу, что вечер выдался тёплым.
Когда я последний раз уезжал из родного города, Игорь начинал писать музыку, используя компьютерные программы и специальные клавиатуры. Он поведал, что ждёт, когда его заметят, станут покупать работы. «- Я могу говорить через музыку. Это мне нравится». Мои стихотворения он недолюбливал. Говорил, что это «не то» и что лучше он почитает попсового Пушкина, или затёртого до дыр малолетними романтиками Есенина, чем меня (я не сравниваю себя ни с первым, ни со вторым - вообще ни с кем).
Я не стал с ним спорить. Вообще, не вижу смысла в большинстве конфликтов, так как люди, вступающие в них, привержены своей идее, и маловероятно, что они перейдут на обратную сторону баррикад.
- Посмотрим, кто из нас раньше станет этим зарабатывать: ты музыкой, или я стихами! – сказал я, улыбнулся и поехал в аэропорт.
И сушилась эта мысль, повиснув на моих нейронах, как белье на верёвке, несколько дней. Дело в том, что не только Игорь говорил, что стихи уже не в моде. С этим я полностью согласен.
Наша жизнь неумолимо движется: то ли катится  с горы, то ли пыхтя, карабкается на неё. У нас стало меньше времени, чтобы улавливать тонкие нити искусства, поэтому мы используем толстую пряжу.
Мы перестали воспринимать аудио – анекдоты. Звуки просто смешиваются солянкой в шуме суеты и теряются. Мы придумал мемы, чтобы не только слышать, но и видеть шутку.
Мы практически перестали использовать отдельно слова и отдельно музыку. Оплетая друг друга, они формируют более точный образ. Теперь нет нужды видеть в ля минор романтичный вечер, а в до мажор бодрое утро. Всё, что необходимо, будет сказано в песне.
Не забывайте, что всё время моих размышлений, мы с Игорем гуляли сквозь парки, толпы и лестницы. За левую руку меня тащил Варлам, который скулил:
- А спать-то кто будет? А есть нелишний (лишний) раз? У тебя куча дел. Пошли домой! – обычно это работало, но ради друга я готов был на многое. Ева суетилась где-то рядом. В один момент, она схватила меня за руку и прижала головой к витрине ресторана.
- Слушай! – приказала она. Сквозь толщу стекла и слои ресторанного говора я уловил женский голос – приятный и звонкий. То бархатно приторный, то яркий и насыщенный, он наполнял ресторан и являлся изюминкой вечера.
- Может, остановимся здесь? – предложил я другу.
Вроде как, мы пили вкусно и ели сытно. Общались. Но, не в обиду Игорю, я смаковал каждую песню, которая исполняла солистка на сцене. Произведения на русском, на английском и французском – я таял от каждой песни в её исполнении. У нее была хорошая фигура, немного кучерявые волосы и чуточку задранный кончик носа.
- Наконец-то ожил? – спросил Игорь, глядя на мою довольную рожу. Он знал большую часть того, что роится в моей душе, поэтому, видимо, был рад увидеть моё приободрившееся  лицо.
Раньше я думал, что пою достаточно сносно, но бывает, что люди пытались это опровергнуть. А если кому-то (может такие и были?) нравилось, то они молчали. Людям приятнее говорить гадости. Но к певице на сцене у меня вопросов не было, она была чудесна.
Ночная программа закончилась, Игорь курил на улице, а я с букетом цветочков, нарванных с дворовых клумб, уже стоял в гримерке. Посмеявшись, солистка по имени Яна согласилась с нами погулять.
Игорь, я и Яна болтали о чем-то легком (эту часть вечера я помню плохо). Задул сильный ветер и поднял юбку певицы достаточно высоко именно в тот момент, когда мы проходили мимо террасы одного из ресторанов.
Раздался свист, довольный хлопок в ладоши и едкие слова: «Вот это ******* (попа). Я бы её…». Виски дал о себе знать.
Кумовство
Я сидел за решёткой в отделении полиции. Выбил гаду два передних зуба и чуть не сломал нос. У меня была рассечена щека и подбит глаз. Составляли протокол. Оказалось, что тот, с кем я повздорил, брат одного из служащих местного отделения.
Из моей камеры (со мной сидело еще три человека) выдворили всех и увели куда-то. Ко мне зашли три человека «на разговор».
Меня ********* (очень сильно побили). ******* (били) они меня недолго, но продуктивно. В какой-то момент я отключился.
Когда я пришел в себя, было еще темно. Лежал на газоне неподалеку от ворот двора-колодца своего дома. Ляпа облизывал мое немного окровавленное и грязное лицо.
- Пёс, отойди от этого бомжа! – скомандовал Игорь. Я узнал его голос. Расхохотался, перевернулся на спину и уткнулся глазами в небо.
- А собака меня признала! Лучший друг называется, – сказал я. Игорь кинулся ко мне.
Нас задержали вместе, но его быстро отпустили. А после нащебетали, что я ушёл сам после составления протокола, пока он был в туалете…
Вся жизнь – игра в карты, где ты можешь поддаться, чтобы подождать  нужный, более выгодный момент, или наоборот выложить козыри разом. Это в идеале.
На самом деле жизнь, особенно в постсоветских реалиях, -  детские карты с какими-либо показателями .И выигрыш уже зависит не от умения человека играть, а от качества и количества карт. Очень приятно быть частью этой системы, но, в то же время, больно идти против неё.
В больнице мне сказали, что у меня сломано три ребра и лучевая кость левой руки. Жить можно.
Физические проявления времени
Пока я сижу со сломанными костями и отстреленным ухом, у меня есть время на размышления. Не то, чтобы у меня раньше-то его не было – сейчас его больше. Надеюсь, выйдет не сложно. А если вы споткнётесь о бугристые слова моих размышлений, можете смело начинать читать следующую главу.
У моего друга умер отец. Это было ожидаемо, учитывая его болезнь и её продолжительность. Начался раздел имущества «брат-брат-бабушка». Денег немало, но суть здесь не в этом.
Каждый час жизни работающего человека имеет свою цену, чисто теоретически. Практически цену имеют только рабочие часы, а остальные, нерабочие, как бы лишены истинного ценника. Отец-бизнесмен моего друга, как и большинство бизнесменов,  имел ненормированный график и работал целыми сутками, упуская то, как растут его дети, передавая обязанность об опеке над ними матери и деньгам в лице няни. Конечно, он упускал много чего ещё, но данный пример мне кажется наиболее ярким.
Затем, на заработанные деньги, он покупал вещи (к ним мы еще вернёмся) и как бы фиксировал их в настоящем. Теперь же всё заработанное, купленное на проработанное им время распределяется между определенными людьми. То есть, то время, которое он мог провести с сыном, преобразованное в деньги, возвращается к нему в виде n-ой суммы.
Надеюсь, вас эта мысль немного кольнёт куда-нибудь, как меня когда-то.
Теперь о вещах. От банальных футболок и кофт, до сложных домов и машин – всё это тоже фиксированное время. Кирпич дома проходит много стадий, чтобы из минерального сырья стать оформленным строительным элементом. Люди добывают, люди подготавливают, обжигают, транспортируют и кладут кирпичи. Это небольшая кирпичная жизнь от зарождения до определенного итога. На его изготовление множество людей тратят время.
Потом кирпичи складываются воедино в тёплые красно-рыжие дома (интересно, что чем больше времени тратится на изготовление строительного материала, тем теплее получается жилище). И живём мы, окружённые временем, заключенным в кирпичах, тратя его на преобразование своих минут и секунд в чувства или деньги.
К чему я это всё. Кто-то иногда говорит что писать – дар и талант, которым необходимо обладать. Мне это очень льстит, и я не хочу обесценивать труд писателей, но чаще всего я стараюсь открещиваться от этого по одной простой причине – многие люди просто не умеют сидеть не жопе ровно. Люди постоянно бегут. Если бы они могли просто сесть и подумать, то и жизнь стала бы проще и они, я почти что уверен, смогли бы написать что-то. Но всё зависит от обычного желания: если хочется спать – спите, есть – едите, дышать – дышите, писать – пишите – всё это банальная жизненная необходимость. Я просто дышу тем, что пишу.
Вот и страницы, которые вы уже прочли и еще прочтёте, есть моё время, моё дыхание, подаренное вам. До тех пор, пока книга не куплена, а скачана из интернета, моё время или обесценено или бесценно, так как пока я пишу, ценники не лезут поверх текста.
Нормально
Я шел по набережной. Холодный ветер обдавал моё лицо, трепал шевелюру. Стараясь не наступать на красные кирпичики, перепрыгивая, принципиально шёл по серым. Солнце стучалось в тучи, пытаясь протиснуться сквозь них, но безуспешно. И река, вдоль которой я шел, и небо, под которым я бродил, были тёмно-синие, неспокойные.
Я направлялся на переговоры о публикации книги, которую приняло на рассмотрение одно издательство. Год назад, когда один из руководителей практики в университете узнал, что я пишу книги, спросил: «Ты, вероятно, сам себя обеспечиваешь, раз пишешь?». Я ответил, что нет, лишь покрываю продажами затраты на тираж. «Значит, тебя плохо продают». И я не мог не согласиться. Я стал пытаться пробиться на все книжные полки страны.
Время таяло, настал тот период, когда хочется работать и зарабатывать, но нужно (по мнению большинства) учиться и еще раз учиться!
Я чуточку боялся. Всё ближе и ближе подходил к месту назначения. Погода ухудшилась, ливень накинулся на город, ветер вырывал деревья, срывал карнизы и опрокидывал всё подряд. Я насквозь промок, белая рубашка приставала к телу, виднелось моё тату.
Я набил на груди небольшого, размером с половину musculus pectoralis major (большая мышца груди), диснеевского Винни-Пуха. Устав от хаоса и зла, который творится изо дня в день, не желая бить что-то суровое, я попросил изобразить этого плюшевого сладкоежку с плюшкой в лапе. Я не большой фанат самого мультфильма и сказок, но «Винни» - мой ник в лагере на протяжении восьми лет (что составляет почти половину прожитых мною). Честно, мне всё равно на многие мнения, но однажды из-за моего тату девочке-чтецу запретили читать моё стихотворение на масштабном детском конкурсе. Это ли не бред?
Желая безоговорочно подписать контракт с издательством, я был вынужден купить сухую рубашку в ближайшем магазине.
Зеленые стены, обои с золотым рисунком придавали заведению статусности. У входа по углам стояли мраморные статуи. Я шел по длинному коридору, кажется, вечность. В моей голове кружились десятки сюжетов предстоящего действа, в них не менялось только одно значение – я. Меня встретила секретарь с острым носом, тонкими губами и узкими очками.
- Вы к Сергею Владимировичу? – произнесла она голосом Каркуши из «Спокойной ночи малыши».
- Да, к нему, - сказал я. Секретарь оценивающе меня осмотрела с головы до пят. Руки невольно дрожали: то ли от холода, то ли от волнения.
- Чаю? – сказала она, лениво смотря из-под очков. Я согласился. Спустя пять минут меня пригласили в кабинет.
Работать, видимо, ближайшие лет пять мне не придётся, по крайней мере, с нашими ценами уж точно. Да! Книгу приняли в оборот, через месяц тираж уже должен был оказаться в магазинах.
Утренний ливень сменился благодатным послеобеденным солнцем. Я сидел на лесенке у канала, свесив ноги над игривыми волнами. Позвонила Яна, поинтересовалась, как дела.
- Нормально, - ответил я. Я бы мог ответить, что только что продал книгу издательству и ******** (в шоке) от этого, но не стал раскрывать все карты. Ведь счастье любит тишину. – Погуляем?
Влюбленность
Это было то самое чувство – приятное  и щекочущее, контролируемое и отключаемое по щелчку пальцев. Я не тонул в её глазах, да и объятия были простыми сильными прижатиями, а не чем-то сокровенным. Мы гуляли днём по шумным ярким улицам, бродили ночами среди тоскливых теней, а иногда и людей.
Она пела так шикарно, что, когда брала гитару и начинала петь, я умолкал, потому что перебивать или даже банально подпевать – кощунство.
Обнимая и прижимая Яну, Первую Любовь я вспоминал не так часто, что не могло не радовать (шёл уже которой год моего собственного *********** (издевательства над собственным мозгом)).
Кстати, она звонила недавно, предложила встретиться в честь дня её рождения. Я, конечно же, моментально согласился, не зная зачем. Встреча была запланирована через две недели.
С Яной мы просто проводили время. Иногда пили. Бывало, записывали каверы на мой микрофон, на который я диктовал аудиокнигу.
Ляпа любил Яну. Постоянно вилял хвостом рядом с ней – здесь мы схожи не были. Да и Еве она нравилась, ведь именно муза нас и познакомила.
Пластилиновый человечек
- Исчезну я, вот увидишь, - Ева сидела за барной стойкой, попивая кофе в первом часу ночи. Я лежал на диване, смотрел, как сквозь нее проходит холодный кухонный свет. – Не от Яны, точно, но когда-нибудь ты все равно потеряешь бдительность, влюбишься, и я умру. Почему я есть только, когда тебе неспокойно?
- Я не знаю. Но я рад, что ты есть, - признался я.
- Как, интересно, живут музы тех, кто пишет натюрморты? - Ева взглянула на репродукцию «Девятого вала» висящую на стене. – Здесь-то понятно. А вот эти все цветочки-травушки, спокойные березки и зайчишки… Все вы, люди – пластилиновые. – Муза подлетела ко мне и приделала вымышленное ухо, взамен утраченного. - Что-то происходит – к вам лепится кусок. Или наоборот, отрывается напрочь и уносится в небытье. А время, словно ветер, будет тебя обдувать, обдувать, пока ты не засохнешь и не зачерствеешь, хотя бы в нескольких местах. А влюбишься опять – растаешь и потечешь, улыбаясь и радуясь жизни. Я тебе буду не нужна. Вон, Варлам уже пропал, недолго прожил! Мне льстит, что ты стал снова писать, и лень пропала, но… я почти… неважно! Неплохой он был.
- Отправь нас куда-нибудь, пожалуйста! Я уже соскучился, - обратился я к Еве, и мы провалились сквозь диван.
Тик-такпульта
Я сидел на скамье и смотрел на огромный циферблат часов. Я был прикован десятками тяжелых цепей. Всё вокруг было серым, пыльным, лишь часы блестели золотом.
- Не покажу тебе ни одного сюжета, пока  ты не прекратишь забивать себе голову всякой чушью! – Ева увеличилась в размерах, её глаза загорелись зеленым пламенем, а рот превратился в зубастую пасть. – Это может стоить мне жизни, но я хочу, чтобы ты осознал! Смотри! – вопила она в гневе.
Раз за разом мои копии подходили к огромному циферблату и пытались двигать стрелки в обратную сторону – прыгали сверху, забираясь по лестнице, крепили канаты и тянули. Это делала то одна копия, то множество, но итог всегда был один: стрелка оттягивалась до определенного момента, а потом, освободившись от пут, крутилась в правильную сторону, да с такой силой, что вставала не в нужное место, а дальше.
- Время уходит, пока ты пытаешься вернуть прошлое. Так и жизнь пройдет. – Ева заплакала, уменьшилась и звонко чмокнула меня в щеку.
Родина
Нам с самого детства прививают любовь ко всему хорошему, особенно к Родине. Нас яро учат писать слова «Родина» и «Отечество» с большой буквы. В детстве для тебя все друзья, небо синее, трава зелёная. А с возрастом трава желтеет от гнёта солнца и экологии, небо сереет, или, как в некоторых городах, чернеет от заводов и негодяев, которые ими управляют.
Я не за войну, я не за силу, но я за честность, хотя и её иногда приходится уминать во взрослой жизни. Я не знаю, в свои двадцать, как сделать мир лучше, но я точно знаю, что этого хотят многие, а если захотеть – можно и в космос полететь.
На улицах шли митинги. Толпа людей растекалась по проспекту, скандируя верные и не очень лозунги. Я был бы рад к ним присоединиться, очень хотел, но боялся, ведь тогда кто-то сверху, вычислив меня, мог бы забраковать мои книги, обрекая меня на смерть в нищете. Да, детские страхи, сродни вере в домового и приведения, но что же поделать, всю жизнь живём, ужимаясь, чего бы и тут не потерпеть.
Я сидел за окном кафе на втором этаже того магазина, где вот-вот появятся мои книги. В толпе шло много молодых, людей в возрасте было меньше – они смирились.
Как же всё-таки красив этот город: лепнина, площади, статуи. Мой родной город тоже мог бы стать таким красивым и насыщенным, если бы в него впихивали столько денег. Несправедливо. На малой Родине я не был уже год.
Наверное, вы ждете, что дальше я ломанусь с толпой стоять против полиции, кричать и протестовать. Не в этот раз.
По следам
Я давно мечтал дать интервью. Не знал, как это будет, но определенно сильно желал. Одно было назначено через неделю после презентации книги, второе – через месяц.
Директор типографии предложил мне вступить во Всероссийский Союз Писателей, чтобы  продвигать своё имя, но я отказался, ибо туда можно было попасть и за деньги (5000 рублей – и ты в Союзе).
Всё стало налаживаться, хотя ничего, вроде бы, и не ломалось. Жить сытно было скучно, а голодно – не хотелось. Дни уходили в никуда.
Делать было нечего, поэтому мы с Ляпой много гуляли. Он ухаживал за сучками, а я стоял рядом.
В одну из ночных прогулок он потерялся.  Я, укутавшись в пальто, сквозь сплошной ливень отправился искать пса. В моей фляжке с виски-колой, которую я опустошал, переводя дух, отражались блики молнии, а раскаты грома заставляли меня идти вперед.
Я не знал, где искать этого дурного пса. Думал, что его могло смыть в канал или переехать мчащейся машиной. На часах была полночь. Телефон сел, промок и поломался. Надеюсь, Яна не сильно за меня беспокоится.
На ошейнике у Ляпы висел брелок – пятиугольный кристалл коричневого оттенка, который мне подарила Первая Любовь. Сначала он красовался на моих ключах от квартиры, а потом я отдал его псу (не знаю, зачем). Видимо, псу запах брелока запомнился лучше, чем мой, и Ляпа, наворачивая круги по узким улицам, уловив запах, пришел к Первой любви.
Она пила кофе с подругой на закрытой террасе, пока шел дождь. Пёс подбежал к ним и жалостливо взвыл, стукаясь мордочкой о стекло террасы. Моя Первая любовь узнала пса. Когда я их заметил, они были вместе.
Смеясь и глупо улыбаясь, я вошел на террасу, сел за столик. Мне принесли чай, плед. Мы болтали. Ушла подруга. Ляпа, укутанный в зелёный плед, лежал у меня на коленях. Разговор был неловким (даже эту строчку  я написал раза с пятого), но обо всём.
Первая любовь жила неподалеку от места, где мы сидели, поэтому я остался у неё до тех пор, пока не заработает метро.
Мы встретили рассвет в обнимку, сидя на подоконнике. Она гладила мои руки, цепляла мои кудри тонкими пальцами. Прижималась головой к моей груди.
А я не знал, что чувствовать. Во мне была какая-то взвесь эмоций: радость и разочарование, обида и любовь, недопонимание и счастье от того действа, которого я ждал долгие месяцы. Когда я уходил утром, оставил Ляпу ей и сказал (пытаясь всё как всегда романтизировать), что приду или за ней, или за ними обоими.
Испуг
Я собирался на презентацию. Яна идеально выгладила мой костюм, накрахмалила воротничок рубашки. Я такой, весь из себя, стоял у выхода из дома. Яне сегодня было нехорошо, поэтому она осталась у меня, готовить праздничный ужин. Выйдя за дверь и спустившись по лестнице, я встал, понимая, что уже опаздываю, но паспорт, для прохода на мероприятие (а что, а вдруг) забыл. Я еле слышно открыл входную дверь, когда Яна разговаривала по телефону, видимо, с мамой.
- *жуткий визг из трубки, который слышал даже я, стоя в коридоре*.
- Да, я беременна… - дальше шли какие-то слова, которые я уже не слышал. В глазах потемнело, ноги подкосились. Я щелкнул пальцами, схватил с тумбочки, стоявшей у входа, свой загранпаспорт (мы с Яной собирались лететь на курорт, в честь моего успеха, покупали путевки).
Не помню, как оказался в такси. Моё сознание меня предало, я не мог свободно мыслить. В голове кружили разные сюжеты развития событий. Я растекался по заднему креслу, чуть ли не пуская слюни. Иметь ребенка было страшнее, чем стрелять себе в голову.
Меня встречали овациями, красивыми букетами и улыбками. Я вышел из машины абсолютно серым, люди на секунду встали в ступор.
В гримерке меня пытались приукрасить, но бесполезно. Мой тлеющий взгляд заставлял грустить всех вокруг. Забежал Сергей Владимирович – директор издательства. У него был огромный неровный нос, большие глаза. Когда он ждал ответа на вопрос, оттягивал обычно поджатую нижнюю губу и улыбался, показывая нижние зубы. Разговаривал он как мультяшный персонаж, а со своим ростом – метр с кепкой, подрыгивал до уровня моего лица (я достаточно высок):
- Что это ты удумал? – пискнул он. – Ты должен сегодня всем продать себя! Ну-ка, соберись! – Ударил меня по плечу. – Справишься, а?
- Справлюсь, - заикаясь, ответил я. Мультяшный директор ушёл. Ушли гримеры и все остальные.
На диване сидел я, по правую руку от меня – Ева.
- Да ну, в ***** (к черту) всё это! – она допила свой бокал шаманского и метнула его в стену. – Мне, конечно, льстит, что мы остаёмся вместе, но мне тебя искренне жаль. Как ты так, находишь приключения на свою..? Мы так давно этого хотели, покажи всем, что и молодые способны хорошо писать. Выступи, пожалуйста! – она обвила меня своими прозрачными руками.
Я встал. Налил. Выпил. Часы тикали. Я шел. Сцена, свет. Люди, овации. Народу было много. Я жутко запинался, но говорил свой текст: «Я-я-я рад, что вы пришли. Ух-х-х. На-а-адеюсь, что книга вызовет фурор, понравится не всем, но многим…». Гости смутились от моего поведения. Я говорил еще долго, успокоиться у меня не получалось.
Настала пора вопросов. Я ответил на первый, второй. Моргнул на секунду, что-то спокойное мне причудилось на миг. Я услышал до боли знакомый голос, который я любил и обожал. Подумав, что это лишь мои мысли, я не хотел открывать глаза, но потом Сергей Владимирович взбодрил меня дружеским хлопком по спине.
Уставился глазами в чужие глаза. Да, те самые. У неё были светлые волосы до плеч, самая красивая улыбка, из тех, что я когда либо видел, шрам над левым глазом. Первая любовь пришла сюда, хоть я её и не звал.
Я подался вперед, но тут вспомнил слова Евы. Шаг назад, еще шаг. Развернулся и рванул в гримёрку. Сергей Владимирович и Первая любовь ринулись  за мной. В её глазах я увидел тот огонь, по которому так скучал, который так ждал. Но всё кончилось. Я скинул пиджак, сбросил галстук и полез в форточку. Было узко и неудобно (но редко побеги бывают простыми).
Я уже отпускал руки с обратной стороны окна, когда Первая любовь открыла дверь. Мы пересеклись взглядами. И я упал. Она взвизгнула, а я поднялся и побежал прочь (был первый этаж).
Поймал машину, вскоре я был в аэропорту. Купил билет на ближайший рейс, благо виза у меня была открыта.
Через час, после покупки, я улетел в другую, европейскую, страну, оставив всё, что нажил и пережил.
;





ТСЧ
;

;
Напротив
Как же легко стать негодяем для читателя, просто допустив оплошность. Уверен, что большинство, ссылаясь на финал прошлой главы, причислило меня к мудакам, хотя в «Четырех днях» я относил себя к противоположной группе (немудакам).
Обложка «Пинг-понга» и Ева, которые являются частью меня, смеются над вами.
Муза разыграла и меня в том числе. После того, как Ева показала сон с часами, она не вернула меня в реальный мир.  С одной стороны, это было жестоко – исполнить мою заветную мечту о встрече, такую вожделенную и недосягаемую! Хотя, с Первой любовью мы и виделись только во снах… С другой стороны, закономерный исход, несправедливый для тех, с кем я провожу время, но необходимый. Я брошу любого в угоду лишь одному человеку. Я не сомневаюсь, что вы бы поступили так же, если бы тлели, как и я. Быть может, ошибаюсь.
«Сколько людей – столько и мнений» - нет, нет, нет! Мнение – очень шаткая вещь, как старый табурет. Был у меня такой. Знаете, скрипучий, с закручивающимися ножками.
Как мнений, так и стульев, может быть двенадцать (больше или меньше), а усидеть нужно лишь на одном, закрепиться, занять место, может быть, не всегда удобное.
Человек принимает решение, которое характерно именно для его «Я», лишь в моменты опасности, в чем бы она ни заключалась. Время принятия решения дробит наш искренний выбор на части, это называют «взвесить все ЗА и ПРОТИВ». После оценки, принимая другое решение, уверен, каждый оглянется назад и еще раз подумает и, быть может, пожалеет, но будет уже поздно.
Вот и я оглядываюсь, и понимаю, что написанное выше может быть поспешным выводом, который является результатом отсутствия «взвешивания».
Два мнения на один вопрос? Маловато, но пока что хватит.
Китобои
Пёс сопел, холодильник гудел. В квартире было слишком тихо. На подоконнике погибал мой бонсай Жора, который я погубил, поставив месяц назад в изголовье кровати, вдали от окна. Собрав анамнез, я лечил своего увядшего подопечного: поливал, протирал жухлые листочки, купил новую землю - но толку от этого было мало.
Хотелось чего-то, а чего – непонятно. Стены цвета индиго напоминали о глади моря, глубинах и тварях в них обитающих. Тишина давила, своими ударами сердце то придавливало меня к подушкам дивана, то возвращала в исходное положение. Черный граммофон с блестящим рупором уныло молчал рядом с треснувшей пластинкой, которую я разбил вчера.
К Яне я немного привязался, но всё-таки щелкнул пальцами и обрубил канаты. Вряд ли уже кто-то будет петь в этих стенах.
Взял из шкафа теплый плед, достал складной походный стул и пошёл к каналу, открывающемуся в море.
Чай, ноутбук, ветер и свинцовое небо. Редкие пешеходы тыкали в меня пальцем, говорили что-то, и я, к сожалению, слышал их. Я практически не чувствовал запахов, зато отлично слышал и распознавал любые звуки, которые едва касались моей membrana tympanica (барабанной перепонки). Стул стоял на краю, стоило мне лишь наклониться, и я бы упал в холодную сковывающую воду.
- Спокойствие тебя убивает, дурной ты человек, - сказала Ева. Она стояла рядом. Абсолютно голая и довольная. – Но я не видела Варлама, а такое чувство, что тебя что-то душит. Любовь?
Я кивнул в ответ. Ноутбук разряжался, а написать мне было нечего.
- Вы так похожи, - сказала Ева и указала на воду. Она пенилась. Из толщи, такие тяжелые и умеренные, поднимались киты. Они выбрасывали воду, выстреливали, словно гейзеры, и вновь погружались, оставляя после себя или простые гроздья воды, стремительно летящие вниз, или радугу, ненадолго застревающую в моём воображении. – Прямо как твои произведения. Что-то западет в душу, а что-то просто летит и растворяется в море – общем шуме. Нужен только верный ракурс, - довольная муза подошла ко мне чуть ближе, освобождая место для кита, идущего с суши (предки нынешних китов могли ходить по суше, но теперь эти ноги – обычные рудементы, застрявшие где-то в толще тела). – Он бежит от суеты, с суши, потому что ему нечем питаться, - констатировала Ева. – А там…
Но суша никогда не забывает китов. Люди с гарпунами, пришедшие на судёнках, прыгали на животных и забивали их. Медленно но верно, молчаливые туши вытаскивали на берег, чтобы разделать и пожать плоды. Теперь убитый кит не выдаст ни гроздей воды, ни радуги.
- Завтра и ты встретишься со своими китобоями, - сказала Ева и стёрла нарисованную картину. На завтра была запланирована презентация книги.
Неопределённость и любовь
Дома царил хаос. По квартире металась зверушка: она то уменьшалась, то увеличивалась в размерах, шерсть ее была бело-сиреневая и сбритая наполовину, на левой ноге у нее был сланец с надетым поверх него носком, на другой ноге – походный кроссовок.
- Не скучал, - сказал я и плюхнулся на стол за барной стойкой. Зверушка, подтягиваясь на одной мускулистой лапе, так как вторая лапа была тоньше моего мизинца, забиралась на стол и тут же падала с него мордой вниз. Раз за разом. Когда она пошла на седьмой круг, я ее остановил и усадил рядом с собой, привязав ремнем. Мы давно не виделись. Неопределенность была беспокойной проказницей. Она не могла произнести своё полное имя, постоянно передумывала: «Я Нео…, Я Нео…», - поэтому я и прозвал её Нео. – Ну и зачем ты пожаловала? – раздался характерный звук открывающейся бутылки виски.
- Расскажу! Не расскажу! Расскажу! Не расскажу! – зверушка ёрзала, пытаясь соскочить со стула. Я глотнул виски – это был чуть ли не единственный способ утихомирить эту тварь. Нео улыбнулась зубастым ртом и поникла, протянув слабой рукой мой телефон. Там были сообщения от Первой любви, которые я давно не видел. Самые первые. Такие приятные и приторные, до жути!
- Я не одна пришла! – прокряхтела Нео и попросила освободить от пут. Я почему-то согласился. Зверёк зашел в другую комнату. Послышались звуки подающих вещей, полок и чего-то еще, что стояло у меня в гардеробной.
- Ты же не на самую верхнюю полку лезешь…?  - поздно отреагировал я, рухнув со стула и замерев в ожидании. На пороге комнаты стояла Нео – в тёплом разноцветном вязаном свитере, подаренным мне Первой любовью на наш единственный совместный Новый год. Вожжами Нео тащила за собой что-то тяжелое, но такое тёплое… Это были Те самые чувства (ТСЧ).
- Я сделаль! – сказала зверушка. -  Они будут лежать здесь, пока ты не выкинешь или не впустишь их в себя. А я буду спать на их полке. А когда решишься – исчезну.
Не знаю, как их описать, эти ТСЧ. Они были в форме бегемотика: небольшого и нежного, которого было приятно обнимать, но в то же время это милейшее сознание могло запросто перемолоть всё твоё нутро и оставить сквозную дырку в груди, завывающую на ветру (в последний раз так и было).
Бегемотика этого я очень любил и не хотел от него избавляться – он лежал в коробке вместе со свитером, старыми фотками в треснувшей рамке и прочими приятными вещами. Коробка была обмотана скотчем, спрятана в глухой черный пакет, еще раз обмотана и убрана в самый дальний угол, но не выброшена.
Ева сидела на диване, поглаживая Ляпу и сильно, очень сильно ревновала, потому что даже ее мощь не могла сравниться с ТСЧ. С другой стороны – она существовала за счет этой всё еще непоколебимой коробки.
Любовь – самое лучшее чувство, несравнимое ни с наркотиками, ни с алкоголем, ни с какими другими чувствами и явлениями. Это как частичка пазла, потеряв который ты тухнешь, прямо как мой бонсай. Это проводник, который может соединить всё, что в тебе есть, в одну сплошную нерушимую (до атаки бегемотика) броню. Она помогает каждый день просыпаться с дурацкой улыбкой и вершить чудаковатые или невозможные до этих пор дела.
Яна, Леся, Ева, да даже ушедший Варлам – отличные пазлы, но всем им не хватало нужных впадины или выступа. А в ТСЧ, как мне помнится, было всё, хотя за прошедшее время это могло измениться.
Ева посмотрела на свои часы – там было всего две отметки: «здесь и сейчас» и «пора уходить».  Пока еще стрелка стояла на первой отметке. Нео попыталась подвинуть стрелки циферблата, за что была наказана ударом по рукам.
Плата
Презентация прошла на славу! Я выступил, почитал, послушал критику и прослушал похвалу. Ева была рада не меньше моего – она была в красивом бело-бирюзовом платье цвета жемчужины.
Банкет. Шампанское. Вспышки. Камеры. Поздравления. Оскорбления. Салют.
Наконец-то я смог снять довольную маску, теснившую мою тоску. Я сидел в хорошей машине, хорошо одетый, а ехать было некуда. Водила что-то спросил, я что-то ответил, мы поехали.
Позвонили родители и поздравили. «Надо было им купить билеты на самолет, чтоб приехали на презентацию…», - сказал я сам себе. Пригласил родителей в гости.
Машина остановилась у придорожной лавки с овощами. Я купил арбуз, позвал с собой водителя – и вот мы уже идем навстречу морю.
- Неужели ты писал всё это и посвящал книгу только для того, чтобы так беззаботно есть арбуз? – спросила муза. Она переоделась в высокие сапоги, костюм рыбака и отправилась куда-то в камыши. «Еще и ухо отстрелил», - пробубнил я под нос. Было до жути спокойно и слишком беззаботно.
- Конечно не ради этого, - запоздало ответил я Еве. Лакированные туфли, запачканные грязью, блестели на солнце. Полупогруженный, я лежал в воде, поедая спелую ягоду.
Из нагрудного кармана выглядывала Нео, периодически покусывала меня: то хотелось танцевать, то повеситься. У Евы был отпуск: такое бывает, когда выдашь что-то, а запал на новое произведение еще не накопился…. Надеюсь, это продлится не дольше нескольких недель.
- Ни одной рыбешки! – констатировала муза. – Даже выдуманные не ловятся. Слушай, видимо, пора нам отправляться на улицы.
Город контрастов
Сюда мы выбирались редко. Меня выбрасывало в русла ветвистых оживленных улиц при глобальном, многодневном застое или при желании «сделать вдох» обновляющейся жизни. Ева летала по улицам, впитывала каждый луч, каждый звук, кванты, ноты и крупицы образов, чтобы после помочь мне в написании.
Она придерживала меня за плечо и тыкала пальцем в людей.
- Вот от этого мы возьмем кривой нос, у той женщины – изящные кисти и украшения на них. – Муза, словно золотоискатель, просеивала всё, чтобы на страницах оставить лишь истинные драгоценности.
Витрины мягким  светом зазывали внутрь тёплых магазинов, ресторанов и кофеен. На углу, упершись головой в мраморную колонну, играл шарманщик, вокруг которого бегала маленькая ушастая такса. Безногий инвалид, собирающий деньги в переходе, взглянул на часы и, достав отлично поджатые натренированные ноги, пошел по своим делам: « - О, чудо!» - усмехнулся я и отправился рыскать дальше.
У метро стояли музыканты. Гитарист играл явный хит последних двух поколений, барабанщик подыгрывал на конструкции, собранной из пластиковых труб. Девушка, их подруга, обратив дно кепки к зрителям и слушателям, собирала монеты и разноцветные бумажки. Чем громче звон монет или красочней купюра – тем громче пела девушка. В перерыве между песнями я отбил ребятам пять, сел чуть позади, на край клумбы с окочурившимися от холода цветками.
Душа пела отлично, я – по способностям. Может, в некоторых местах мне нужно было заткнуться, но я всё равно пел... Люди вокруг улыбались, смотря на коллектив. А я – смотря на этих людей. Между ними витало что-то объединяющее, что я так люблю в групповом пении. Конечно, самые атмосферные музыкальные мероприятия проходят в лесу, у костра, но я довольствовался тем, что есть.
По закону жанра, взмах руки к фуражке и прозвучавшее звание полицейского быстро прогнали молодые таланты с центральной улицы города.
Каналы полнились от прогулочных корабликов, несмотря на приближающуюся ночь. Как бы звёзды не пытались, их невозможно было увидеть в черте города. По ним я искренне скучал (а скучал я мало по кому и по чему). В этом, несомненно, красивом городе мне не хватало родных просторов, гор, высоченных сосен и медведей, пару раз в год выбегающих к границам города. Да, там, далеко, творчески скучно, чёрное небо от коптящих заводов, но раздолья – хоть отбавляй (нет, не нужно отбавлять). Просторы, серые девтяиэтажки (а не эти узкие и сдавливающие домики), друзья, семья и любовь – всё осталось где-то Там. Хотя бы я знал, где находится это Там.
Я лег на скамейку и всмотрелся в небо. Вы часто это делаете? Советую. Облака бегут, замедляются, такие незыблемые, но в тоже время живые. Кажется, ты можешь забраться на дерево и ткнуть пальцем, порвать, стянуть на землю и укрыть, например, тот же пруд. Видимо, кто-то так иногда делает. Иначе как объяснить туманы (только не умничайте, здесь этим занимаюсь я)?
Сняв с себя ностальгическую петлю, я отправился в грузинский ресторан – есть хачапури. Было вкусно. Пьяно тоже было – от угощений не отказываются. Когда узнают – приятно! В бар я тоже наведался. Поглазеть да поболтать с какими-то людьми. Кажется, там тоже было пьяно. Потом кого-то били (я не хочу попадать в такие ситуации, они сами меня находят, как только я покидаю периметр квартиры). Уснул.
Проснулся я не у себя дома. Эти стены казались знакомыми, а почему – не помню. Голова трещала, часы показывали 11 утра. Я поднялся с жесткого дивана и огляделся. Я был в квартире на последнем этаже какого-то дома где-то ближе к центру города – об этом мне говорили характерные мансардные окна. Стены были завешаны, заставлены большими и малыми картинами. Честно – они были очень красивы. Рядом со мной стояла парящая кружка кофе.
- Кто здесь? – от беспомощности крикнул я. В комнату заглянул парень с молочным цветом волос, слишком женственный, но на девушку он походил едва ли. То, что я проснулся на диване у незнакомого парня насторожило… но я попытался подавить истинное предвкушение ********* (обмана).
- Я читал твои книги. Мне понравилось, - констатировал парень, - Жан! – выгибая руку к полу, представился он. – Нашел тебя уснувшим на лавке в парке рядом с домом.
На тумбочке рядом с зеркалом стояло много всего интересного, поэтому я подошел: разные статуэтки и ракушки. Кроме всего  прочего там лежал паспорт. Пока мой спаситель отвернулся, я взглянул в документ. «Иванова Жанна Ивановна», - гласили черные буквы на бледно-розовом фоне. У меня внутри сжалось все.
Я сразу понял, откуда знаю эти стены – я как-то читал статью о местной художнице, желающей сменить пол. Продажами картин она зарабатывает деньги на операцию. Да, хотелось что-то спросить, возразить или разузнать, но тут в комнату вошла девушка и звонко поцеловала Жана в щеку. И тут я понял, что это любовь - сильнейшая болезнь, плавящая мозги всем по-разному. Не сказал ничего против, ничего за. Молча улыбнулся, хотя что-то, заложенное на генетическом уровне, хотело вырваться и сказать этим незнакомым людям, что и как делать.
- Сколько, говоришь, стоит картина?
Война, деньги и система
Я ненавижу войну всем сердцем. Пусть она остается в истории, электронных и печатных вариантах от игр до текстов, но я очень хочу, чтобы она никогда никогда никогда не приходила в мою и вашу жизнь.
Мне противно понимать, что люди, обязанные жить в гармонии, постоянно убивают друг друга за те ценности, которые даже животные бы сочли пустым звуком. Да, деньги классная вещь, но это то, что обесценивается так же, как и мои мимолетные отношения, описанные в двух главах ранее, - по щелчку пальца. Люди создали богатство из ничего и повесили такой ценник, что даже цена жизни ежедневно меркнет на фоне денег.
На одном экзамене, по окончании школы, в сочинении я не указал слово «война», потому что она мне надоела. Но даже это меня не спасло от разрушающей силы войны – мне сняли баллы за то, что система считала это словно необходимым, а то, какие человеческие чувства описываются в отрывке для сочинения, ушло на второй план.
К чему я это. Ко мне, проездом, заезжал дядя Коля. Он – сильный, немного заплывший жирком (все мы не без греха) военный. У него короткая прическа, короткие ноги и грозный взгляд.
Лица на нём не было. Мы сидели на диване. От чая он отказался, регулярно прикладывался к фляжке. Направлялся он в соседнюю страну… воевать, хотя Наших войск, там, по заверениям, нет, не было и никогда не будет.
Далее с его слов:
«Я же на пенсии уже, знаешь. Сидел на веранде, на даче. Позвонили с такого номера, звонки с которого ты обязан принимать даже во время собственных родов. Позвали, и я приехал, хотя день рождения внучки был.
Садись, говорят, присаживайся. А в комнате темно, лиц практически не видно, только суровые острые подбородки. Чтобы ты понимал, они знают о нас всё, особенно у служивых – вплоть  до отпечатков пальцев и прочего. Говорят, поедешь воевать, помогать Нашим. А я им: «Так Наших же там нет». Они мне отвечают: «Правильно, нет. И не будет. Ты же теперь для тех мест местный» – дают мне в полупрозрачном пакете синий паспорт с позолоченным гербом. «Жил там-то, учился там-то. Запоминай!  А если откажешься – мы на тебя спишем ограбление, убийство, да хоть расстрел мирных жителей на войнах прошлых лет – дело то не хитрое». Вот тебе и система. И война. Сначала ты за них, а в итоге – они против тебя.
У меня и дочка, и внучка. Без бизнеса моего им хуже будет. Лишь бы у них всё было. Собрал манатки и поехал, что уж делать! Все с разных стран летим – по выданным билетам. Главное – не лечь в одном месте. Внучке скоро в школу» - закончил дядя Коля, улыбнулся, вытер взмокшие глаза и отправился: то ли в путь, то ли в бой.
Прищур
Как вы поняли, без учебы и творчества я шатался где угодно. Досаждать Первой любви во время первых дней учебы в новом городе я не решался – наша встреча должна была состояться на грядущей неделе.
В медицинском институте, помимо анатомии и прочих дисциплин, особое внимание уделяют состраданию и главной цели медицины, которая кратко звучит примерно так: «Врач, в первую очередь, должен обеспечить наибольшую продолжительность жизни». Ну, и «не навреди» конечно же. Поэтому я сдружился с бомжом Альбертом.
Как-то раз у меня осталось несколько литров кефира, а я его употреблять не могу. Отнёс Альберту. Когда я подошёл к нему – сухому мужичку с лысеющей головой, который постоянно гладит свою собаку и просит милостыню, - и отдал пакет с кефиром и булками, на меня поднялись самые чистые и искренние глаза, которые я видел в своей жизни. Голубые пуговки-зрачки смотрели на меня так по-доброму, что я запомнил их, может быть, навсегда. Отдал пакет и кивнул Альберту. Альберт кивнул в ответ и принялся есть.
Я расстелил картонку и сел рядом. Мы не разговаривали. Мне не хотелось, да и Альберт не стремился знакомиться. Имя я его узнал случайно – когда к нему подошёл какой-то его знакомый и позвал «за пузырем».
Мы сидели. Люди так высокомерно смотрели на Альберта, а смотря на меня – крутили пальцем у виска. Ни меня, ни его это не обижало. Меня, скорее, забавило.
Единожды я занес Альберту денег. На следующий день он сидел на прежнем месте, но уже в ярком новом непродуваемом костюме с именным значком, как у американских военных, вместо язычка собачки застежки.
По расписанию, следя за временем на часах магазина, находящегося через дорогу, Альберт кормил свою небольшую собачку, затем доставал из-за пазухи полусонного котёнка и кормил его из детской бутылочки.
Так они и жили: кот, пёс и Альберт.

Ожидание
Я искренне не понимал, зачем и для чего собираюсь на эту встречу. Я смотрел в зеркало в прихожей, завязывал тонкий черный галстук. Волновался, было жарко, давление било по вискам.
Ляпа сидел на жопе, упершись передними лапами, и с вопросом смотрел на меня. Возможно, он видел, что мне страшно.
Боязно встретить человека и осознать, что Тот человек, остался где-то в твоей памяти, укоренившись слепым счастьем. А ты встречаешь обновленного человека и чего ждать – не знаешь.
Страшно понять, согласиться с мнением большинства, что «любовь не вечна и бла, бла, бла!». Порой я и сам доходил до такой кондиции, но постоянно бился о что-то незыблемое, что не давало мне идти дальше, а иногда так хотелось.
Не хотелось принимать, что время потеряно зря. Нервы, литры, бумага – всё израсходовано, возможно, впустую. Но ты не узнаешь правды, пока вы не встретитесь лицом к лицу.
Как мы уже выяснили по ходу повествования – время это безвозвратное благо, которое нужно ценить. И ожидание – отсыпание горстей из большой кучи секунд. Человек дарит время  явно не всем: чаще тем, кого хоть чуточку уважает, иногда (потому что этих людей фактически меньше) тем, кого искренне любит. А если человеку не нужно твое время? И ты просто носишь, носишь эти горсти к его двери. Эгоистично. Вряд ли кучка секунд  своим весом продавит закрытую дверь.
В начале ожидания, как процесса долгого и нудного, день – много, месяц – бесконечность, год – да кто столько живет? Но вот проходит месяц-другой, и день уже не так много значит, а спустя годы и месяц – пустяк. То есть безвозвратное благо теряет свою ценность в угоду тому человеку или той вещи, которыми ожидающий больше всего грезит.
В некоторые моменты так хотелось передвинуть стрелки на многие недели вперед, но когда я их крутил, время, почему-то, не бежало вместе со стрелками моих часов. Ни электрические, ни механические – никакие не могли доставить к грядущей встречи раньше времени.
Нет ничего могущественней времени и природы: когда-то они нас сделали людьми, но однажды они же обратят нас в прах.
Eto tak prosto
Машина ехала медленно. Лифт поднимался медленно. Свет горел тускло, а официанты говорили как-то вяло. Так мне казалось. Но на самом деле моё сердце готовилось выскочить из груди. Это была эйфория и дичайший страх.
Меня усадили за стол. Я ждал её. Бил пальцами по столешнице. Когда подошел официант, чтобы поприветствовать меня и предложить меню, я, думая, что это Она, подскочил и ударился головой об люстру, висящую низко над столом.
Официант отошел. Я сидел, держась за лоб, закрыв глаза. Я услышал её голос. Сердце замерло. Я чувствовал, как кровь наливается в предсердия, сливает в желудочки и… выплескивается в артерии. Изредка проскакивающие высокие нотки и мурчащий голос, когда она произносила моё имя, я бы узнал даже будучи глухим. Я открыл глаза и обомлел: она была краше, чем в моих снах и на её свежих фотография. Светлые волосы едва касались оголённых плеч, кокетливо выглядывающих из вырезов бордового платья.
Я потерял способность ясно мыслить и чувствовать что-то  кроме абсолютного счастья.
Мы разговаривали долго и обо всем. Много чего произошло с момента нашей последней встречи.
Через пару дней мы уже сидели у меня. Смотрели какой-то фильм. Лампа тускло и тепло светила нам в макушки. Я прижимал Первую любовь к себе и плавился от удовольствия. Жалел – что нельзя обнять её еще крепче.
Пёс её простил. Лежал у нас в ногах, высунув язык, капая слюной на чистый пол. Наконец-то Наше кресло было использовано по назначению и моя жизнь снова обрела смысл (ой как приторно звучит).
Вчера я, как и после нашей первой встречи, проснулся с улыбкой до ушей, да и в кровати дольше пяти минут проваляться не смог. Наконец-то я мог пожелать «спокойной ночи» и «доброе утро» в живую, а не смотря на её фото в телефоне, как я это часто делал (ну сумасшедший, что с меня взять. Вы вообще помните, что я себе в голову от скуки стрелял? Вопрос закрыт).
Вернёмся к повествованию. Фильм закончился. Я не помню, о чем он был. Это было неважно.
Я, такой крупный по сравнению с ней, положил голову ей на колени и не смел шевелиться. Она протянула руку за диван и достала укулеле. Она играла отлично, а пела так, что я засыпал, как малыш под мамину колыбельную.
Когда мои глаза почти закрылись, я увидел Еву. И она, и Нео уходили.
- Надолго? – спросил я, надеясь на положительный ответ.
- Я только переоденусь, переобуюсь. Ну, знаешь. Сейчас твоя муза должна выглядеть по-другому, - ответила Ева, таща за собой чемодан, на который запрыгнула Нео.
- И я ухожу. Я определилась! ТСЧ остается тут. Судя по всему, ты не потерял ни капли интереса… Только посмей опять сойти с ума – я тут же приду, - шкварчала Нео.
- Очень не хочу, чтобы он вновь проел тебя насквозь, - Ева указала на бегемотика. Я на это тоже очень надеялся. Я не ждал, что Ева вернётся, но знал, что когда-нибудь она снова меня посетит, нужно лишь время.
Я – довольный балбес уснул под песню Первой любви. Я просил всех богов и прочих, чтобы это был не сон. Взял с Евы слово, что это творит не она, потому что, если это её рук дело… не знаю, что будет. Но я этого всем сердцем не хотел.
Может, когда я проснусь утром, Первой любви уже не будет в доме и бегемотик вновь вспорет меня – эти мысли я отгонял, как надоедливых мух.

Напоследок
Так и кончается эта добрая, честная, временами сумасшедшая сказка. Я надеюсь, что тот, кто прочитал все три главы, нашел ответы, которые искал, или наоборот, задал себе и миру парочку вопросов.
Может, я достучался до тех людей, до которых хотел.
Пролетело много букв, слов и предложений, а я так и не представился, хотя вы, возможно, думаете, что знаете как облупленного (вряд ли :^) ).
Во мне 185 сантиметров, у меня черные, угольного цвета волосы, легкая щетина и мне чуть больше двадцати. Я не толстый, но и не худой.
Поумничаю напоследок.
Мне очень нравится, что мир, то поколение, окружающее меня, стремится к добру. Население хочет мира и не считает войну необходимостью. Может когда-нибудь это поймут где-то там (тычу пальцем в небо).
Получается, что все чувства, как само явление, которому я приписывал негативное влияние на наше животное начало, - хорошая черта, которая способна порвать нас в клочья, но в тот же момент, дающая нам необъятную силу и мощь для новых свершений.
Искренне,
Георгий Кузьмин
;