21 Оксфорд-Серкус

        Сержант Кумар ясно дал понять одну вещь – не делать ни хрена, пока поезд в движении. "При аварийной остановке между станциями можно потерять пассажира от сердечного приступа. И вряд ли вы  захотите заниматься эвакуацией людей”.

        Выскакивать на возможно вооружённого подозреваемого – чем-то похоже на стрельбище, где будешь мишенью в дальнем конце.

        Вагоны были переполнены, что застало меня врасплох. Много родителей с детьми, группы болтающих подростков, пожилых людей в хороших пальто, сжимающих матерчатые сумки или буксирующих тележки для покупок. Кумар был прав – в последний день перед Рождеством мы действительно не хотели начинать что-то, что не могли сдержать.

        Печальный факт, но полицейская деятельность была бы намного проще, не болтайся представители общественности под ногами.
        Кумар попросил агента Рейнольдс, единственную из нас, не выглядевшую  охотником за привидениями, пройти вперёд и заглянуть через окно в следующий вагон. Она просигналила – всё чисто, мы открыли двери и вошли.

        В поезде метро нет соединительного буфера, открываешь дверь и переходишь в  следующий вагон. На мгновение я оказался в потоке воздуха и темноты. Клянусь, я слышал этот шёпот за стуком колёс и запахом пыли и озона. Не скажу, что понял, что это такое. Как не уверен и сейчас.

        Наш подозреваемый был впереди, мы сзади, и восемь вагонов. Потребовалось двенадцать минут и пять остановок, чтобы пройти вперёд. Когда поезд подъезжал к Оксфорд-Серкус, наш неизвестный подозреваемый сидел в переднем вагоне. И решил сойти.

        Рейнольдс заметила его первой, подала нам знак, и, когда он проходил мимо нашей открытой двери, мы набросились на него. Это был сладостный миг. Я схватил за левую руку, Кумар – за правую, я подсёк его сзади, и он упал. Ткнули лицом вниз и завели руки за спину.

        Он трепыхался, как рыба. Было трудно удерживать его. Всё это время он хранил полное молчание, если не считать странного шипения, словно по-настоящему разозлили кошку. Кто-то в толпе спросил: что, чёрт возьми, происходит?

        – Полиция, – прохрипел Кумар. – Освободите место.

        – У кого из вас наручники? – спросила Рейнольдс.

        Я посмотрел на Кумара, а он на меня.

        – Чёрт, – сказал сержант.

        – Их нет у нас, – сказал я.

        Извивающийся парнишка затих под нашими руками. Под тонкой тканью толстовки он казался гораздо более худым, чем я ожидал, но мускулы рук были как стальные тросы.

        – Не могу поверить, что ты не захватил наручники, – сказала Рейнольдс.

        – Ты тоже.

        – Это не моя юрисдикция, – она недоумевала.

        – И не моя.

        Мы оба посмотрели на Кумара. “Улики, – сказал тот. – Вы сказали, что ищем улики, а не подозреваемых”.

        Подозреваемый начал трястись и похрюкивать. “И можешь перестать смеяться, – сказал я ему. – Хотя действительно непрофессионально”.

        Кумар спросил, справимся ли мы сами и, получив утвердительный ответ, побежал вниз по платформе в поисках бокса Help Point, чтобы связаться с менеджером станции.

        – Не думаю, что тебе нужно быть здесь, когда прибудет помощь, – сказал я Рейнольдс. – Пока ты вооружена.

        Она кивнула. Хорошо, что она не вытащила его перед камерой видеонаблюдения. Я глянул на платформу, где Кумар говорил в Help Point, и, должно быть, ослабил хватку, и  тогда ублюдок попытался сбросить меня. В свою защиту скажу – нормальная человеческая рука не должна сгибаться таким образом и уж точно не бить локтем в подбородок, выгнувшись под каким-то странным углом.

        Моя голова откинулась назад, и я потерял контроль над его правой рукой. Раздался женский крик и Рейнольдс заорала: “Стой!”

        Я упустил мгновение и увидел, что она уже отступила назад и выхватила пистолет. Всё правильно – оружие не должно быть слишком близко к преступнику, чтобы его не выбили. Говорят, что перспектива умереть с оружием в кобуре – самый большой страх сотрудника американских правоохранительных органов.

        Парень подо мной не выглядел впечатлённым. Он встал на дыбы и шлёпнул по земле ладонью свободной руки. Вспышка ощущения свежего суглинка и озона, и цементный пол платформы покрылся кратерами. Волна сотрясения возникла в пыли вокруг кратера, а затем она сбила меня, Рейнольдс и полдюжины окружающих. Нам повезло, что поезд стоял на станции, иначе кто-нибудь выпал бы на рельсы.

        Только не я, потому что всё ещё держал одну руку ублюдка. Так меня учили. Я изо всех сил потянул за неё, пытаясь удержать равновесие и подняться на ноги. Но он вонзил пальцы в землю и вывернулся.

        Трещина шириной с палец пробежала по платформе и поднялась на ближайшую стену. Керамические плитки раскололись со звуком ломающихся зубов, а затем пол накренился, будто под ногой великана. Цемент треснул, и мой желудок подпрыгнул, когда я упал на добрый метр, как и земля подо мной. Я увидел тёмную пустоту под платформой, успел подумать – чёрт возьми, он маг Земли. И упал в черноту.

        Долгое время я думал, что нахожусь вне сознания, но длинная полоса боли на бедре заставила передумать. И сразу все друзья этой боли выстроились в очередь, чтобы поздороваться, включая особенно тревожно пульсирующее пятно на затылке. Я попытался дотронуться до него рукой, но обнаружил, что не хватает свободного пространства для сгибания руки. Похоже, начиналась клаустрофобия.

        Я не стал звать на помощь, потому что был уверен – начну кричать, так и не остановлюсь.
        Земля разверзлась, и я упал в неё. Маленькая надежда, что наверху не так уж много обломков. И может даже удастся выкопать себя или, по крайней мере, выкроить чуть больше передышки.
        Я позвал на помощь, и зов перешёл в крик.

        Мусор осыпался в рот. Я выплюнул его, что странным образом успокоило меня.
        Некоторое время я прислушивался в надежде, что привлёк чьё-то внимание. Стараясь дышать медленно, я вспоминал обо всём, что знал о похороненных заживо.

        Метания не помогут, гипервентиляция тоже, и можно дезориентироваться в темноте. Задокументированы случаи, когда выжившие глубже зарывались в землю,  думая, что поднимаются. Счастливая мысль.
        Тем не менее, имелось большое преимущество перед обычными жертвами – я мог творить магию.

        Соорудив небольшой Сияющий шар, пустил его над животом и огляделся. Восстановившееся зрение и внутреннее ухо сообщили, что лежу ногами вниз под углом примерно в сорок пять градусов. По крайней мере, в правильном направлении.

        В пяти сантиметрах перед лицом на поверхности бетонной плиты отчётливо виднелись отпечатки деревянных фигур. Просвет сужался к моим ногам, достигая узкого места над коленями. Я осторожно пошевелил ногами, там места было больше.

        Слева, похоже, спрессованная земля, справа – решётка из арматуры. Уже повезло, будь она на полметра ближе, разделила бы меня пополам. Найдя потом тело, могли замариновать, поместить в стеклянную витрину и выставить в "Тейт Модерн".
        Так что лежал я внутри своего рода бетонного шатра без видимого выхода.

        Я решил подстраховаться и погасил Сияющий шар – они горят под водой, но сжигают ли кислород? В наступившей темноте лучше перебирались варианты. Импелло мог помочь выкопаться, но велик риск, что всё рухнет на меня.
        Могла быть предпринята попытка моего спасения. Даже если Рейнольдс пострадала, Кумар был дальше по платформе, и знал, что я здесь. Да и потом, всё это наверняка записали камеры наблюдения в диспетчерской. Бьюсь об заклад, это было впечатляюще и уже нашло свой путь в новостные сообщения.

        Скоро появятся люди, топающие большими сапогами, кричащие друг на друга и работающие с тяжёлым оборудованием. Скорее всего, я услышу их гораздо раньше, чем они меня. Лежать и ждать спасения – самое разумное.

        Было удивительно тихо. Я слышал сердцебиение и мог снова начать думать о кислороде, поэтому заставил себя переключиться на другое. Например, кто, чёрт возьми, наш бледнолицый маг Земли? Можно заполнить две целые библиотеки, в комплекте с картотеками, справочными разделами и медной лестницей, свистящей над рельсами –  всем, что я не знаю о магии. Но думаю, будь это обычным делом, Найтингейл уже  научил  бы технике выдалбливания больших отверстий в твёрдом цементе.

        Если не считать Найтингейла, единственным опытным практиком, встреченным мною  когда-либо, был Безликий, который мог ловить огненные шары, отклонять летящие дымовые трубы и одним прыжком перепрыгивать здания средних размеров. Я знал, что это не Безликий, потому что форма тела и осанка мага Земли не соответствовали. Мог ли он быть помощником, или Маленьким Крокодилом, или одной из химер Безликого?
        Много возможностей, мало фактов.

        Маг Земли ехал на восток, обратно в Вест-Энд, и сошёл на станции Оксфорд-Серкус, менее чем в километре от стриптиз-клуба доктора Моро. Закрывая клуб, мы с Найтингейлом предположили, что новая оперативная база Безликого не может быть очень далеко от Сохо.
        Безликий мог быть безликим, но его химеры, его бедные маленькие девочки-кошки и мальчики-тигры, точно не были незаметными – им было трудно передвигаться незамеченными, и почти все проявились в этом районе. Когда я гнался за Бледной Леди, она направлялась к станции Пикадилли, словно к безопасной гавани. Но они определённо не могли передвигаться по метро с его вездесущими камерами видеонаблюдения и вечно бдительным сержантом Кумаром.

        Теперь я знал, что есть и другие туннели, секретные туннели, и кто знает, что ещё, и все они ведут неведомо куда. Возможно, Безликий знал, куда. Маг Земли мог помогать ему строить новые. Подземная секретная база в стиле злодеев Джеймса Бонда.
        У Безликого действительно был акцент, но был ли у него кот? Я видел вспышку с ним во вращающемся кресле с полноразмерной девушкой-кошкой Шарон, сидящей у него на коленях и разговаривающей со своей лучшей подругой по мобильнику: “А потом он: “ты ждёшь, что я заговорю”, – а хозяин: “Нет, я жду, что ты умрёшь!” – и он ... Что? Я просто рассказываю Трейс о прошлой ночи”.
        Я хихикнул, что было приятно – не помешает немного юмора, если ты погребён под тонной щебня.

        Я подумал, что хитрый ублюдок построил своё новое логово под прикрытием строительных работ. Почему бы и нет? В течение многих лет по проекту сооружались случайные дыры в земле, и конца не виделось, по крайней мере, ещё лет пять. Можно было выдолбить целый вулкан рядом со станцией Тоттенхем Корт Роуд, не привлекая внимания общественности.

        Хотя, наверняка подрядчики замечали что-то и заботились о здоровье и безопасности, подумал я, а потом вспомнил, как прохладной осенней ночью наткнулся на сотрудников Отдела убийств, перекрывавших место преступления в верхней части Дин-стрит. Не младший ли брат Грэма Била там был? Крупнейший субподрядчик “тяжёлого” лондонского метро Crossrail и авторитет по строительству подземных сооружений, каковыми являлась их семья более ста шестидесяти лет.

        Мог ли Безликий убить его, чтобы скрыть свою новую базу? В таком случае это не сработало, не так ли? Потому что теперь я знаю, с чего начать искать тебя, чокнутый ты безликий призрак.

        Я громко рассмеялся. Это было приятно, несмотря на попадающий в рот мелкий мусор. Попытался выплюнуть его и повернул голову в сторону, как снова начал хихикать. В голове зазвенел предупреждающий колокольчик, и я вспомнил, что эйфория – один из признаков гипоксии. Как и нарушение логики, что объясняло случившееся дальше.

        Соорудив второй Сияющий шар, ещё раз оглядел свой бетонный гроб. Надо было проветрить его, пробив дыру наверху и подальше, чтобы не оказаться засыпанным. Я выбрал верхний угол справа, с дальней стороны решётки из арматуры, и прокрутил в голове варианты формы Импелло.
        Импелло, как и Люкс, формы, полученные методом тыка и передаваемые потом от учителя ученикам, а те – своим. Самое трудное в магии то, что она не выдаёт желаемое за действительное. Вы не сделаете невидимую пневматическую дрель, представляя её в уме. Но сделаете, формируя корректную вариацию Импелло, выстраивая её в правильном направлении, а затем включаете и выключаете её так быстро, как можете.

        Без сомнения, существовало заклинание четвёртого порядка, элегантной конструкции, которое могло бы сослужить хорошую службу. Но я его не знал, а когда ты погребён под землей и у тебя кончается воздух, то идёшь с тем, что есть.

        Я сделал глубокий вдох, который разочаровал меня, и направил дрель в угол. Она издала ужасно громкий стук. Всё равно повторил, потом ещё раз, пытаясь попасть в ритм. С каждым ударом поднималась пыль, медленно, как туман, оседая в неподвижном воздухе. После двадцати ударов остановился, чтобы проверить прогресс и понял, что не знаю, как измерить его.

        Так что я снова начал колотить, пыль сгустилась, дыхание стало короче, а затем внезапно справа от головы раздался глухой удар, и наступил мрак. Пот выступил на лице и спине,  я испугался, что сделал непоправимое. Неужели довёл себя до инсульта? Ослеп или погас мой свет? В кромешной тьме определить это было невозможно.

        Я не осмеливался создать другой шар света из страха, что нанесу себе ещё один удар – если случившееся было первым. Я лежал неподвижно и корчил в темноте смешные рожи – вроде ничего плохого с каждой стороны от лица.
        Обнаружил, что дышу глубоко, и воздух стал свежее. По крайней мере, дрель сработала.

        Не знаю, как долго я лежал в темноте, мучаясь от сильной головной боли, прежде чем заметил, что вокруг моих ботинок собирается вода. Я сделал небольшой пинок и услышал, как она плещется вокруг. С тех пор как начал общаться с богиней Темзы и её дочерьми, мне стала интересна скрытая гидрография Лондона. Поэтому быстро сообразил, что ближайшая ко мне река – Тайберн. Но из-за отсутствия запаха решил, что эта вода, скорее всего, поступает из разорванного водопровода.

        В 1940 году шестьдесят пять человек погибли, когда бомба разорвала водопроводные и канализационные трубы, затопившие станцию метро Бэлхам. Но я не думал, что это повторится со мной.

        Я сказал себе, что моя маленькая пустота вряд ли заполнится очень быстро, и нет  причин думать, что уровень воды вообще достигнет моих лодыжек. Убедив себя, стал думать, не позволить ли себе немного панических криков, когда услышал шум над собой.

        Это была вибрация в бетоне, резкие ударные звуки металла по камню. Я открыл рот, чтобы закричать, но из темноты посыпалась земля, пришлось повернуть голову и судорожно сплюнуть. Яркий солнечный свет ударил в лицо, пальцы впились в плечи. Раздались ругательства, хрюканье и смех, меня вытащили на свет и опустили на спину. Я плюхался, как рыба, и размахивал руками только потому, что ничто больше не мешало.

        – Осторожно, он одержим, – сказал мужской голос.

        Сразу перестав двигаться, лёг на бок, пытаясь восстановить дыхание. Я лежал на траве, что было немного неожиданно, чувствовал её мягкость щекой, и запах зелени щекотал нос. Откуда-то сверху донеслось птичье пение, поразительно громкое, и я услышал толпу, чего следовало ожидать, и мычание скота, а вот это – вряд ли.

        Когда глаза привыкли к яркому свету, я увидел, что лежу на травянистом берегу. Метрах в трёх перед моим лицом клубилась белая пыль, поднятая ногами прохожих и стадом крупного рогатого скота. Крошечный крупный рогатый скот, понял я, потому что их спины едва достигали груди подростка, управляющего ими мастерскими щелчками кнута на длинной ручке.
        За мини-коровами следовал поток странно одетых людей с мешками на плечах или сумками под мышками. В основном они были одеты в длинные туники красновато-коричневого, зелёного или коричневого цветов, с шапками и капюшонами на головах, некоторые – с голыми ногами, другие – в трико. Я решил перестать рассматривать их и сосредоточился на том, чтобы сесть.

        Оксфорд-Серкус находится в пятнадцати километрах от ближайшей фермы.
        Во рту пересохло, надо было что-то срочно выпить.

        В паре метров на меня смотрели трое белых сомнительно выглядевших парней. Двое из них были с обнажённой грудью, одетые только в свободные льняные штаны, заправленные за пояса и едва достающие до колен. Их мускулистые плечи блестели от пота. У одного на предплечье красовалась пара отвратительных красных рубцов. На головах грязно-белые льняные шапочки, и оба щеголяли аккуратно подстриженными бородами.

        Третий был одет лучше. В изумрудного цвета тунике с тонкой вышивкой вокруг шеи и проймой поверх ослепительно белой льняной майки с закатанными до локтей рукавами. Туника подпоясана кожаным ремнём, сложная пряжка которого поддерживала классический английский боевой меч с крестообразной рукоятью, вопреки разделу 139 закона об уголовном правосудии 1988 года, запрещающему ношение лезвий в общественном месте. Бледнокожий, черноволосый, подстрижен под пажа, тёмно-синие глаза – он показался мне знакомым. Будто я знал его брата или...

        – Его сожгли? – спросил один из полуголых.

        – Только на солнце, – ответил тот, что с мечом. – Он чернокожий.

        – Он христианин?

        – Лучший христианин, чем ты думаешь, – сказал человек с мечом. Он махнул рукой в сторону мужчин. – Это не ваш хозяин? Разве вы не должны заниматься своей работой?

        Молчаливый член пары сплюнул на землю, а его друг дёрнул подбородком в мою сторону. “Это мы его откопали”, – сказал он.

        – И я уверен, что он благодарит вас за это, – рука мужчины скользнула вниз и легла на рукоять меча. Молчаливый сплюнул ещё раз, схватил товарища за плечо и оттащил его. Провожая их взглядом, я увидел, что в придорожной канаве выстроилась шеренга одетых так же мужчин лет тридцати с лопатами, граблями и другими инструментами.
        Они выглядела как каторжане, вплоть до крупного мужчины в бежевых колготках, красновато-коричневой тунике с пятнами пота вокруг пройм и мечом на поясе. Единственная причина, по которой он не носил зловещие зеркальные очки, заключалась в том, что они ещё не были изобретены.

        Мой юный друг с мечом проследил за моим взглядом. “Воры”, – сказал он.

        – Что они украли?

        – Моё первородство. И всё ещё крадут его.

        Некоторые мужчины опускали выдолбленные изнутри стволы деревьев в канаву, которая, будучи заделана вместе со смолой, сформирует грубый трубопровод.

        – Воды, – попросил я.

        – Не настолько обожжён солнцем, чтобы лишиться рассудка, – сказал мужчина.

        Тогда я узнал его, вернее, увидел сходство с его отцом и братом Эшем. С трудом поднявшись на ноги, я повернулся и посмотрел в другую сторону. Он тянулся, прямой и пыльный, между большими широкими полями, засаженными зелёными полосами. Непрерывный поток людей, повозок, лошадей и домашнего скота тащился к размытому оранжевому горизонту, из которого поднимался огромный готический шпиль собора Святого Павла.
        Это был Лондон, это была Оксфорд-Роуд, и молодой человек с мечом был настоящим Тайберном из тех времён, когда ручей стекал с Хэмпстедских холмов, чтобы утолить жажду толпы, пришедшей посмотреть на казни. А теперь, по Королевской хартии, его направляют напоить сорок тысяч лондонцев.

        Меня не тронули. Я был откопан на восемьсот лет раньше срока.

        – Вы Тайберн, – сказал я.

        – Сэр Тайберн, – уточнил он. – А вы Питер из поместья Пекуоте. Ученик мага.

        – Чёрт, – не сдержался я. – Это галлюцинация.

        – Уверены?

        – Я слышал, как читали вслух Чосера. Я понял одно слово из пяти, и есть такая штука, которая называется Великий сдвиг гласных – когда каждый произносит всё по-разному. И это значит – я застрял в дыре, – выпалил я махом. Если ещё начну петь "золотые годы" Дэвида Боуи, кому-нибудь придётся выстрелить мне в голову.

        Я посмотрел вниз, в канаву, из которой Тайберн и его весёлый отряд "спасли" меня. На дне зияла рваная дыра размером чуть больше кошачьей дверцы.

        – Раз уж вы твёрдо стоите на ногах и ничего не можете для себя сделать, имеет ли значение, где ждать спасения? – спросил Тайберн. – А себе я кажусь вполне вещественным.

        – Вы можете быть призраком, – сказал я, изучая канаву и раздумывая, лезть ли мне вперёд головой или ногами. – Или чем-то вроде эха в памяти города. – Мне действительно нужно было придумать терминологию получше.
   Я спрыгнул в канаву. Почва была мягкой, липкой жёлтой Лондонской глиной. Головой вперёд будет быстрее.

        – Или мы могли бы взять лодку до Саутуорка, – сказал Тайберн. – Поесть тушёное мясо, овощи на пару, познакомиться с горячими девушками из Фландрии. Да ладно тебе, – взмолился он. – Он будет брыкаться, а я ... – Тайберн замолчал.

        – Что ты? - я решил тоже перейти на ты.

        – Я был здесь один. Думаю, очень долго.

        Возможно, с тех пор, как "умер" в 1850-х годах под потоком дерьма, как утверждает твой отец. “Ты говоришь то, о чём я только что подумал, – сказал я. – Теперь  понимаешь, почему я так подозрителен?”

        Вот почему магия хуже даже квантовой физики. Хотя обе плюют в глаза здравому смыслу, у меня ещё никогда не было бозона Хиггса, пытающегося поговорить со мной.

        – Ты слышал это? – спросил Тайберн.

        Я собирался спросить, что это, когда услышал – протяжный вой, плывущий над окрестностями со стороны Лондона. Я вздрогнул и спросил: “Что это?”

        Вопль раздался снова, бессловесный, сердитый, полный ярости и жалости к себе.

        – Ты знаешь, кто это. Ты положил его туда, ты пришпилил его к мосту.

        В качестве эксперимента я сунул ногу в дыру, которая неприятно всосала её.
        В третий раз вопль стал тише, растворившись в шуме ветра и голосах прохожих.

        – Рано или поздно тебе придётся освободить этого крючконосого ублюдка, – сказал Тайберн.

        "Не скоро", – подумал я.

        – Не хочу умирать в яме с закрытыми глазами, – сказал я, и продвинул ногу по  щиколотку.

        – Не делай этого, – сказал Тайберн и прыгнул ко мне в канаву. – Я знаю способ получше.

        – Неужели? Тогда что же?

        – Вот что, – и ударил меня по голове рукоятью меча.

        Я пожалел о своём решении, как только открыл глаза в темноте и почувствовал, как  плещется вода уже вокруг моих коленей. Было холодно – гидрокостюм не согреет, если не двигаться.
        Не поторопился ли я? Что лучше – умереть в иллюзии солнечного света и тепла или встретить смерть в холодной темноте реальности? Лучше умереть в счастливом неведении или в ужасном знании? Для лондонца ответ в том, что лучше вообще не умирать.

        Вот тогда-то я и придумал самый нелепый план с тех пор, как решил взять показания у призрака. План был настолько глуп, что даже Болдрик (*комичный персонаж известного английского телесериала) отверг бы его.

        Я собирался протянуть руку и мысленно связаться с собакой Тоби. Ну не совсем  мысленно – это было маловероятно. С тех пор, как Молли отправила меня в небольшое путешествие по лондонским улицам памяти, мне представлялось очевидным, что все накопившиеся вестигии, питающие, казалось, всех призраков города, были каким-то образом связаны. Информация определённо передавалась с места на место. Подобно магическому интернету.
        Как ещё я мог увидеть так много в городе, пока моё физическое тело оставалось в “Безумии”? Я решил, что если сооружу некую аморфную форму, достаточную для вложения магии в камень, то, возможно, удастся создать маяк, чей сигнал будет распространяться через память камня и может быть обнаружен тем же Тоби.
        Потом тот выразительно залает и со всех ног помчится на Оксфорд-Серкус. Там он будет носиться, шмыгать носом и сопеть среди обломков, и особенно интуитивный спасатель скажет: “Пожалуй, дворняга на что-то наткнулась”.

        Конечно, самый нелепый план, когда-либо придуманный мной. И должен быть Тоби, потому что... Первое, что я сделал, когда Лесли стала ученицей, это купил колоду ESP-карт и посмотрел, смогу ли использовать магию, чтобы разговаривать мысленно. Я, Лесли, Тоби и доктор Валид провели весёлый день, воссоздавая различные безумные эксперименты по телепатии  1960-х и 70-х годов – с разочаровывающими результатами.
        В одном эксперименте я пытался идентифицировать форму, созданную Лесли. Хотя я чувствовал "форму", но не мог сказать, что это было. Да и срабатывало это, только когда мы были в метре друг от друга.

        Что я ненавижу в науке – отрицательные результаты.
        Но выяснилось, что Тоби чувствителен к магии. И мне всегда казалось, что у нас особая близость. Вода достигла уже моих рёбер, и я был в отчаянии.

        Сделал глубокий вдох и создал форму в голове. Основа похожа на Lux, используемый для Сияющих шаров, с небольшим добавлением огненных шаров, тонких гранат и действительно горячего пламени, которое надеюсь использовать когда-либо для прожигания стали, если смогу заставить тепло идти только в одном направлении.
        Как и в экспериментах с экстрасенсорными способностями, я стараюсь не рассказывать Найтингейлу о своих маленьких нововведениях, если только не надо объяснять, почему одна из лабораторий горит. Lux идеальна, потому что вкладывает много магии в окружающую среду, что и было нужно. А ещё прохладна, но шумна.

        Тусклый голубой свет наполнил мой бетонный гроб, наполовину заполненный водой. По потолку тонкой зелёной рябью пробегали отражения. Я старался поддерживать его как можно дольше, но боль в голове усилилась, и форма выскользнула из головы.

        В своём воображении я начал слышать голоса мёртвых. По крайней мере, я надеялся, что это моё воображение. Много людей погибло в метро в результате несчастных случаев, самоубийств или по глупости.

        Я слышал все эти безмолвные крики отчаяния и гнева, которые обрывались с той же внезапной резкостью, как было и с Макки, несчастным художником граффити.

        – Я не один из них! – крикнул я, хотя, вероятно, это было только в моей голове.

        И вдруг они набросились на меня. Все накопившиеся жертвы – крушения поездов, пожаров, отвратительного самоубийства Брэдфордского мальчишки, который больше не хотел работать в отцовском магазине чипсов. Многие из них ушли без предупреждения, но у других было время понять, что происходит. А некоторые, худшие из криков, успели вселить надежду, прежде чем темнота унесла их в каменную и бетонную память о туннелях.

        Поднимающаяся вода холодной полосой легла на грудь.
        Я не хотел умирать, но правда в том, что выбор не в твоих руках.
        Иногда единственное, что вы можете сделать, это ждать, терпеть и надеяться.
        Наверху послышался грохот и скрежет, и на мгновение мне показалось, что это сэр Тайберн вернулся поболтать, но потом я услышал безошибочно узнаваемый и прекрасный звук пневматической дрели.

        Я выждал паузу в бурении и выдал последнюю попытку панического вопля – на этот раз с чувством. Рот наполнился пылью. Затем появился свет, который внезапно скрыло большое чёрное лицо.

        – Ты в порядке, приятель? – спросило лицо. Я сфокусировался, и проявились жёлтый шлем и тяжёлая огнестойкая куртка. – Вы Питер Грант?

        Я попытался сказать "да", но горло было забито пылью.

        – Хочешь воды? – спросил пожарный. Он не стал дожидаться моего ответа. Вместо этого осторожно сунул мне в рот пластиковую соломинку для питья. – Сначала по чуть-чуть. Жаль, что нет фельдшера, но всё немного запутано, перемешано.

        Вода потекла мне в рот и на вкус была как… когда хочешь пить в течение нескольких часов, то эта вода – как сама жизнь. Как долго меня хоронили? Я хотел это спросить, но закашлялся. Вместо этого я стал пить прекрасную воду. Потом прополоскал рот и откинул голову назад, пожарный вытащил соломинку.
        Я понял, что он лежит на полу платформы и смотрит на меня через отверстие. Позади него на треноге висел переносной прожектор, а за ним, в отражённом свете, виднелись ещё обломки. Это сбивало меня с толку. Я был уверен, что упал всего на пару метров.

        Им понадобился ещё час, чтобы откопать меня.
        Трудно описать умиротворённость после спасения, как от второго рождения. И в  этот раз ты уверен в том, что дальше делать со своей жизнью – даже если это то, что ты делал раньше.

        Они положили меня на носилки, подключили к капельнице, кардиомонитору и дали прохладный кислород. Всё было хорошо до того момента, как Леди Тай наклонилась и пригвоздила взглядом.

        – Тайберн, – сказал я.
   
        Она тонко улыбнулась. “Кого ты ждал? – спросила она. – Международный Комитет Спасения?”

        Я не сказал: Тоби, собаку, потому что не хотел умереть. “Ты слышала мой зов? – тихо, почти шёпотом, спросил я, на всякий убедившись, что никого нет поблизости. – Я звал с помощью магии”.

        – Я учуяла тебя, мальчик, – так же тихо сказала она. – Ты провонял канализацией, а я собиралась уходить, но не захотела рисковать, чтоб от тебя ещё хуже запахло мертвечиной.

        Она наклонилась, и губы её коснулись моего уха. Её дыхание было приправлено мускатным орехом и шафраном. “Когда-нибудь, – прошептала она. – Я попрошу тебя об одолжении, и знаешь, что ты мне ответишь?”

        – Да, мэм, нет, мэм, три полных мешка, мэм.

        – Ты станешь моим врагом, только если встанешь у меня на пути, Питер, – сказала она. – Если встанешь у меня на пути, убедись, что ты этого хочешь.

        Она выпрямилась и, прежде чем я успел придумать что-нибудь умное, исчезла.