Дежурство отрывок из книги кардиодрама оптимистки

ДЕЖУРСТВО   
 
Операции, как нарочно, шли одна за другой и усталость навалилась враз, тяжело, угрожая превратить ночное дежурство в кошмар.
- Только бы не было неотложки, – думала Лена, заканчивая писать протокол операции.
- Арефьева! Сегодня вместо меня новенький в ночь! Говорят, стра-ашный бабник, ни одной юбки не пропустит, – пропела Евгения Леонидовна – старейший анестезиолог отделения. – Столичный. Начальствовать в горздраве поставлен, но зачем-то поддежуривать хочет. Романтика, видать, еще не выветрилась.
- Жужа, не поверишь, мне не то, чтобы по барабану, а вообще по барабану, - вздохнув ответила Лена, - на ногах еле стою.
- Это потому, что твой анестезиолог - баба. Вот будет с тобой мужик, и глаз из-под маски заблестит, и слюна закапает, - хохотала старая докторша, не потерявшая, несмотря на возраст, ни вкуса к жизни, ни чувства юмора.
Лена махнула рукой в сторону коллеги и закрыла историю болезни.
- Посплю, пока время есть, - сказала она и поднялась из-за стола.
Спали доктора во время дежурств тут же, в ординаторской. Диванчик был старый, продавленный, неопределенного уже цвета, но спалось на нем без снотворного и уговоров - мертвым сном.
Лена заглянула в шкаф, вытянула оттуда такой же видавший виды клетчатый плед и, набросив его на плечи, осторожно прилегла на сочувственно скрипнувший лежак.
Евгения Леонидовна, облачившись в «гражданское», покинула ординаторскую, неслышно прикрыв за собой дверь, так как знала – на дежурстве каждая минута отдыха дорога.
Но на удивление, сон не приходил, и Елена, полежав с закрытыми глазами и так и не сумев отключиться от мыслей о работе, поднялась и пошла по направлению к чайнику.
 
Дверь приоткрылась и показалась чья-то спина. Лена удивленно глянула на мужчину, застывшего в дверном проеме. Он продолжал говорить с кем-то, стоящим в коридоре, а потому лица его не было видно. Но голос показался знакомым... Каким-то далеко знакомым, словно последний раз она слышала его в прошлой жизни…
Лена замерла, ожидая, когда говоривший обернется к ней.
Наконец, затянувшееся приветствие завершилось, и он шагнул в кабинет.
Дверь хлопнула глухо и, словно бы, извиняясь.
Мужчина и женщина стояли друг напротив друга, замерев: она - с всклокоченными волосами, полинявшим, словно седым, пледом на плечах, красными от усталости глазами; он – бодрый и свежий, гладко выбритый, в новой, похоже ни разу не надетой хирургической униформе.
- Лена? – наконец спросил он, слегка сомневаясь в утвердительном ответе.
Она прищурилась, словно от этого стоящий перед ней человек мог перевоплотиться в кого-то другого, но убедившись, что это не помогло избавится от наваждения, кивнула.
- Здравствуй, Никита.
- Лена! – снова произнес он, но уже радостно, как будто давно ждал этой встречи. – Лена!
Он протянул руки, раскрывая их для объятий, и она, неожиданно для себя, шагнула навстречу и, вся как-то сжавшись, оказалась охваченная этим крепким мужчиной, с таким знакомым, почти родным, хотя, казалось, позабытым  запахом.
Ей хотелось задержаться, прижавшись к его груди, но он, захватив ее за плечи, отнял от себя и принялся трясти, глядя в глаза и приговаривая:
- Это же с ума сойти! Это сколько же лет? Ленка! Вот это да! Неужели это ты?
- Это я, - ответила она и, высвободившись из его рук, поправила плед, словно он защищал ее от чего-то.
- Ты как давно здесь? – снова спросил он.
- Сразу после распределения, - ответила она и, отвернувшись, направилась в сторону чайника.
- И я, представляешь, все эти годы прокоптел на одном месте, - смеялся Никита, радуясь чему-то, понятному ему одному.
Лена включила шнур в розетку и смотрела на воду, будто от этого она могла закипеть быстрее.
Никита, почувствовав паузу, замялся.
- Ну, а как ты вообще? – спросил он. – Семья?
- Муж, дети взрослые уже, все обычно, - продолжая следить за начинающим шуметь чайником с выскакивающими на поверхность пузырьками с паром, ответила женщина.
- А я вот один, - усмехнулся мужчина.
Лена сжала концы пледа в кулак, и выцветшие клетки растянулись на ее плечах.
Дверь в ординаторскую распахнулась.
- Черепно-мозговая, тяжелая, - выкрикнула медсестра.
- Иду, - ответила Арефьева и  с сожалением взглянула на стакан с незавареным чайным пакетиком.
- Я с тобой? – спросил Никита.
- Я так понимаю, ты – новый анестезиолог? – то ли спросила, то ли уточнила Лена.
- Он самый, - кивнув и расшаркавшись, ответил доктор.
- А мне говорили, что молодой, - улыбнулась наконец женщина.
- А я и есть молодой! – подмигнул в ответ старый знакомый, - Точно как ты!
- Я тебе дам знать, - ответила она и вышла…
В приемном кто-то громко плакал и кричал, то ли ругаясь, то ли оправдываясь. Елена зашла и увидела на каталке женщину с обезображенным травмой лицом, слипшимися от крови волосами, но совершенно осмысленными широко раскрытыми глазами. Перед ней стоял мужчина, рубашка которого была выпачкана в ее, похоже, крови. Он был в шоке и, не переставая, кричал:
- Катя! Слышишь меня? Я тормозил! Катя! Это они въехали! Катя!
Медсестра обрабатывала рану на голове женщины, всем своим телом пытаясь отодвинуть мужчину в сторону, но он выглядывал из-за ее плеча и продолжал взывать:
- Катя! Слышишь меня? Катя!
Лена взглянула на пострадавшую, быстро проверила рефлексы.
- Кровь заказали? Готовьте в первую, - распорядилась она.
За годы работы в нейрохирургии стало уже привычным пробуждаться в одно мгновение, приходить в сознание и концентрироваться вне зависимости от степени усталости. Словно мозг включался в работу за двоих – за себя и за тот, который требовалось спасти.
Привычно переодевшись, помывшись, Елена зашла в операционную, где на столе уже ожидала подготовленная к операции женщина. Лицо ее было отекшим, но черты угадывались лучше, чем там, в приемном покое. Глаза были закрыты и вся она словно погрузилась в ожидание, доверчиво отдав свою судьбу в руки хирургов. Ассистировал торакальный, смешной лысый Палыч, который работал все дни и ночи, так что коллеги подшучивали, что ему просто негде жить.
- Ленусик, у меня булочки с корицей – съешь вместе с кончиками пальчиков! – говорил он, одновременно обрабатывая кожу уже засыпающей пациентки, - как закончим – прошу на чайный брудершафт!
- Мы готовы, - объявил анестезиолог и Лена, услышав его голос, отчего-то вздрогнула.
- А вы, доктор, откуда к нам, если не секрет? – продолжая работать, поинтересовался Якушев. – Неужели из самой столицы?
- Из нее самой, - ответил Никита.
- Ну-ну, - качнул головой хирург, - милости просим в наше захолустье.
Операция шла успешно. Сосуды не кровоточили, костные обломки вынимались без труда, давление держалось в норме. Женщина словно старалась вести себя безупречно, и если не помогать, то по крайней мере, не осложнять хирургам работу. Накладывая швы, Лена чувствовала, что усталость как рукой сняло. Настроение было бодрое, почти радостное.
- Палыч, про булочки не соврал? – спросила она, снимая перчатки.
- Ленусик! И булочки, и чай, и я весь твой, – смеялся пожилой мужчина, качая лысой головой. – Доктор, вы тоже приглашены, - добавил он, обращаясь к Никите. - Накрываем чай во второй хирургии.
- Спасибо, - ответил анестезиолог,  - обязательно буду.
Арефьева отправилась  к себе, намереваясь развязаться с бумажной работой, пока не привезли нового пациента, но вдруг неожиданно развернулась и направилась к лестнице.
- Сначала пир! – сказала она себе и улыбнулась.
Чай уже был заварен, булочки, разогретые в микроволновке, сводили с ума запахом корицы, доктор суетился, разбирая завалы историй и еще каких-то папок и журналов на единственном в кабинете кресле.
Палыч любил, как он говорил, "старые песни о главном" и слушал их всегда и везде.
На столе лежал телефон из которого слышалось: "А ты знаешь, все еще будет..."
- Ленусик, твой трон готов! – воскликнул он.
Лена знала Виктора Павловича много лет, любила его за душевность и уважала за профессионализм. Она провалилась в мягкое сидение, с давно поврежденной внутренней конструкцией, и осторожно двумя пальцами взяла посыпанную сахарной пудрой булочку.
- Ну вот что ты со мной делаешь, старый соблазнитель! – рассмеялась она, поднося лакомство к губам и зажмуриваясь от предвкушаемого удовольствия.
- А мне только и осталось, что соблазнять тебя корицей, - смеялся довольный старикан. – Вон, какие конкуренты столичные понаехали, - кивнул он в сторону, - куда мне со своими булочками.
- Ты – вне конкуренции! – не согласилась Лена, облизывая покрытый сахаром пальчик.
- Ох, Ленка, хороша! – кивал головой старый доктор и припивал чай из чашки.
Она, привыкшая к его шуткам, смеялась.
- Палыч! Hа непроходимость кишечника! Поможешь? – спросил заглянувший в ординаторскую коллега.
- Конечно! Как раз покушали, успели! – поднялся со стула хирург и, послав Лене воздушный поцелуй, поспешил на очередную операцию.
Елена посидела, закрыв глаза, прислушиваясь, не подкрался ли сон. Но спать не хотелось. Часто случалось, что от чрезмерной усталости открывалось второе дыхание, словно организм включал все резервы. Она уже хотела пойти к себе, как вдруг на пороге появился Никита.
- Булочки еще остались? – спросил он.
- Похоже что да, только надо их разогреть, - ответила она и поднялась с кресла.
- Это уже баловство, - рассмеялся мужчина, - я их и холодные за милу душу приговорю.
Лена все-таки дошла до стола, достала чашку, включила чайник и, дождавшись, когда вода закипит, залила чайный пакетик.
- Вот, черный, - протянула она чашку. – Сахара нет.
Он посмотрел на нее, отпил, обжигаясь, чай и поставил его на стол.
- Елена Николаевна! Этот, в приемном, буянит! – заглянула в дверь медсестра.
- Я подойду, - ответила Лена и поднялась.
- Я с тобой, - сказал Никита и отправился за ней следом.
В коридоре приемного отделения муж потерпевшей сидел, согнувшись пополам, на стуле, обхватив руками голову, и, не замолкая ни на минуту, кричал:
- Катя! Слышишь меня? Катя! Я тормозил! Катя!
Анестезиолог подошел к нему, положил руку на плечо. Мужчина замолчал, поднял голову и посмотрел на врача.
- С Катей все хорошо, операция прошла успешно, завтра можно будет ее увидеть, - спокойным ровным голосом сказал доктор.
Мужчина смотрел перед собой , но словно ничего не видел.
Арефьевой показались странными и его слегка асимметричное лицо, и какое-то подергивание, и взгляд будто отсутствующий.
- Мужчина, вы как себя чувствуете? – спросила она, но он вдруг повалился вперед на Никиту, едва успевшего удержать враз отяжелевшее тело.
- Каталку! Готовьте в первую! – распоряжалась Елена, проверяя зрачковые рефлексы у неожиданно объявившегося пациента.
- Думаешь, внутричерепное? – спросил коллега, вместе с санитаром забрасывая мужчину на каталку.
Но Лена уже бежала впереди них, сердясь на себя за то, что не обратила внимание на мужа пострадавшей раньше...
Удача, похоже, вся была брошена на чашу весов женщины. С мужчиной все шло не так: мало того, что симптомы травмы  остались незамеченными и довольно значительное время было упущено, кровотечение никак не удавалось остановить. Hе получалось найти сосуд, который кровил где-то глубоко, давление падало и анестезиолог поторапливал. Палыч был занят на полостной и ассистировать пришел молодой ординатор, от которого толку было ноль. Елена старалась сохранять спокойствие, но волнение нарастало.
- От стола! - крикнул Никита одновременно с запищавшим монитором, регистрирующим остановку сердца.
Лена отошла, держа перед собой руки, готовая в следующее после разряда дефибриллятора мгновение продолжить операцию.
- Разряд! – уверенно командовал анестезиолог.
Монитор продолжал пищать.
- Еще разряд!
На экране плыла прямая линия.
Елена прикрыла глаза. Со лба струились капли пота, хотелось открыть лицо и глубоко вздохнуть. Накатила тошнота и она, открыв рот, потянула воздух через маску.
Прибор замолчал и на экране появилась кривая кардиограммы.
Хирурги шагнули к столу и собирались продолжить операцию, но прибор снова запищал.
- От стола! – скомандовал Никита и оперировавшие, отойдя в сторону, отсутствующим взглядом провожали прямую линию на экране до тех пор, пока не услышали:
- Ноль три, сорок – время смерти.
Арефьева стянула перчатки, маску, развязала халат, упавший к ее ногам, и вышла из операционной.
В ординаторской было темно. Не включая свет, Елена подошла к окну, за которым тускло светили фонари, безуспешно соревнуясь с полной Луной. Она натянула шапочку, прижимая ее к глазам, и глубоко вздохнула, борясь со спазмом в горле.
За спиной блеснул и погас свет – кто-то зашел в кабинет. Лена отняла шапочку от лица, но продолжала стоять. Она почувствовала его дыхание. И запах, такой родной и давно забытый.
Никита осторожно обнял и прижал ее к себе. Они стояли молча, и мысли вихрем крутились в голове. Вся жизнь, казалось, пронеслась перед глазами кадр за кадром – словно кто-то включил запись на ускоренную перемотку.
- Почему ты тогда уехала? – спросил он.
Она промолчала.
- Почему ты уехала, ничего не сказав? Почему ты исчезла? – снова, уже требовательным голосом, повторил он.
- Не кричи, - прошептала она и повернувшись прижала холодные ладони к его горящим щекам. – Мне казалось, так будет правильно. У тебя было все впереди, а я кто? Девочка из провинции.
Никита оторвал ее руки от своего лица.
- Ты так просто решила за нас двоих? – прошептал он.
- Но ведь ты не стал искать меня, - улыбнулась Лена и положила руки ему на грудь.
Он прижал ее голову и замер, слушая дыхание и наблюдая раскачивающиеся в свете фонарей тяжелые ветки дикой яблони, облепленные белыми цветами.
Они так много хотели сказать друг другу, мысленно все эти годы проговаривая несбывшиеся надежды и несостоявшиеся планы, надеялись на встречу и боялись ее.
Лена слышала, как бьется его сердце. Или это ее собственное сбивается с ритма?
Он приподнял ее волосы от шеи и провел ладонью по коже. Глубоко в груди что-то замерло, скатилось в живот и запекло. Женщина затаила дыхание и подняла лицо навстречу к его губам. Он сжал ее волосы в кулак, словно боялся, что она снова вырвется и исчезнет, и осторожно, словно вспоминая о чем-то, начал целовать веки, брови, висок, спустился к шее, осторожно покусывая и вдруг, словно осознав, что вот она – вся его без остатка, впился в губы, прижимая все маленькое враз ослабевшее тело к себе, обхватив другой рукой плечи, держал так крепко, что она застонала.
Он оторвался на мгновение, шагнул к двери, щелкнул замком и повернулся к ней. Лунный свет разливался за ее спиной, вырисовывая на фоне окна тонкую фигурку с ореолом просвечивающих в ночном свете волос.
- Ленка, - шагнул он к ней и уже не мог оторваться от этой женщины, неосознанной болью, тоской и мечтой, преследовавшей его.
Она плакала, слезы катились по щекам и он собирал их губами, перемежая с поцелуями.
- Что ты? Не плачь, я с тобой, - шептал Никита.
Он снова тянул ее за волосы, откидывая голову и целуя выступающие ключицы. Ее дыхание прерывалось на мгновение, словно она прислушивалась к себе, и снова мешалось с бешенным биением его сердца. И когда он, обессиленный долгожданной страстью, замер, она продолжала тихонько целовать пляшущую на его виске жилку.
За окном облака уже заиграли, размешивая сиреневый, зеленоватый и розовый для пробуждающегося неба. Птицы пробовали первые ноты. Ветки яблони замерли, вспоминая, как ночью отдавались порывам ветра, бесстыдно рвущего с них лепестковую нежность, брошенную теперь покрывалом к подножию дерева.
- Ты больше не исчезнешь? – спросил он.
Женщина промолчала, поднимая с пола одежду.
- Я не часто здесь дежурю, но живу недалеко. Вот мой номер, - говорил он, записывая цифры на бумаге.
Лена взяла листок.
Телефон в кармане пиликнул. Она включила и взглянула на экран.
«Ленок, как дежурство? Не забудь, сегодня в 4 автосервис. Целую»
Елена собрала волосы в пучок.
- Я пойду. - Она шагнула по направлению к двери.
- Лена!
Женщина чуть замедлила шаг, но не остановилась и, не обернувшись, вышла из кабинета.
Она прошла по коридору, спустилась на первый этаж в приемный покой, где за всю ночь не выдалось ни одной спокойной минуты. За столом дежурного врача сидел Палыч, и подпевал песне, играющей на лежащем перед ним телефоне:
“…Не исчезай из жизни моей,
 Не исчезай сгоряча или невзначай… “
Лена остановилась, прислонилась спиной к стене, прислушалась к себе, достала телефон и, напечатав «Не забуду. Целую», отправила сообщение…
Старый хирург, оторвавшись от бумаг, подмигнул.
“…  Исчезнут все, только ты не из их числа,
 Будь из всех исключением, не исчезай…”