Слёзы волн и маяка

      Погода очень часто случалась пасмурная. Над землёй по нескольку дней висели тяжёлые тёмные тучи, а холодный северный ветер вздымал тёмно-синие волны залива. Середина сентября 1863 года. Осень, казалось бы, должна только лишь начинать вступать в свои права, но это случилось ещё в конце августа. Иногда признаки приближающегося шторма то становились всё явственней, то и речи никакой о нём быть не могло. Одним словом, бушевал уют. 

      Недалеко от прибрежного городка, что на протяжении многих сотен лет тихо и довольно мирно творил свою историю, у серых скал, однажды вырос чёрно-белый маяк высотой около двадцати пяти метров. Его решили построить из-за участившихся случаев крушения кораблей вблизи берегов, как и, в прочем, многие маяки того времени. Первую неделю после многолетней отстройки он пустовал, тщательно лишь проверялась исправность и готовность оборудования к работе. А уже через пару дней в него переехал хмурый и казавшийся нелюдимым Кристиан Бьёрк со своей четырёхлетней отрадой всей жизни — дочерью Мелиссой. 

      Бьёрка всегда тяготила жизнь среди городской суеты, а после тяжёлой болезни жены, вследствие которой та скоропостижно скончалась, это стало невыносимо. Она до последнего своего вздоха являлась единственной причиной, по которой Кристиан оставался здесь. Дом же из ранее надёжной крепости превратился в заточение, где крайне невозможным постепенно стало всё. Поначалу мужчина чувствовал лишь боль утраты, утопал в своём душевном горе, но виду не подавал. Думал, что всё быстро пройдёт, как-никак, он всё же не один, с ним вместе маленькая Мелисса. Наверняка и допускал мысли о том, что ещё сможет здесь прижиться, но тщетно. 

      Когда строился маяк, он оставлял девочку с добродушно согласившейся помочь после такого случившегося с ним горя соседкой, а сам отправлялся на место стройки. Там для него быстро находилась работа, отвлекающая от суеты, да и платили неплохо. Как-то отвечающий за строение ближе к окончанию работы предложил Кристиану должность на смотрителя за его старание и упорный труд, хоть и не с самого начала заложения маяка, да и желания жить подальше от людей, вдовец согласился мгновенно. Это стало просто его спасением, да и к тому же, так бы он почти не разлучался с дочкой. И вот, когда законченое строение привели в порядок, он поблагодарил соседей за заботу о дочери в его отсутствие, что ни слова не хотели слышать о вознаграждении за проявленную доброту, — ведь на их месте так поступил бы каждый, — выставил на продажу дом и уехал. 

      Расскажем же немного о самом маяке. 

      Нижний этаж был оборудован как обыкновенное жилище, выше, вдоль тянущейся к небу стены, уже шла лестница, а на самом верху — фонарь. Все механизмы нужно проверять время от времени, вовремя зажигать маяк. А что ещё нужно борющемуся с горем человеку? Любимое дело, которое отвлечёт его. Если случается поломка, то смотритель обязан её исправить, или же вызвать помощь, раз не получается справиться самому. Но Кристиан во втором уж точно не нуждался, со всем на маяке сладить мог. Как-никак, он участвовал при его "рождении" и благодаря этому всему знал его словно свои пять пальцев. 

      В первый день, как только Кристиан с Мелиссой приехали и кое-как обосновались, мужчина накормил уставшую дочь, потом аккуратно взял на руки и отнёс в небольшую комнатку с кроватью под самым окном, уложил спать на мягкую перину, а сам тихо отправился наверх. Проверив всё до мелочей и, довольно улыбнувшись исправности всех шестерёнок, поднялся и медленно прошагал к железным перилам, обрамляющим фонарь, глубоко вздохнув. Неизвестно, сколько он глядел на водную гладь с высоты, так умело сумевшую мгновенно его заворожить. Что-то даже тихо шептал себе под нос, кажется, извинялся. Он всё ещё винил себя, что смог допустить само заражение жены и её кончину. Но вины его в том не было, каждый понимал это, каждый, кто знал его, по многу раз повторял это, но только не сам Бьёрк. В один момент он, словно собираясь заплакать, поджал губы, а потом на удивление ровным голосом проговорил куда-то в дуновения ветра: 

      — Будь же моим другом, маяк. Будь другом меня и моей драгоценной Мелиссы. Береги нас, а я буду беречь тебя... Я сберегу тебя, ведь возможно и то, что с самого первого дня, когда я только услышал о тебе, судьба связала нас вместе. Ведь возможно, что нам выпало вдохнуть в друг друга жизнь. 

      Подышав ещё немного свежим дождливым воздухом, Кристиан вернулся к дочери. 

 

      Так и началась долгожданная спокойная жизнь мужчины как смотрителя маяка и его маленькой Мелиссы, что топила осколки льда в его сердце днями напролёт. Если говорить честно, то Бьёрк размышлял поначалу очень часто о том, что подобная работа быстро надоест ему, в результате принеся немало проблем, но даже намёка на это не наблюдалось. 

      Всю зиму он провёл, почти не выходя из своего нового жилища. Сам маяк ближе к началу января покрылся наполовину толстым слоем льда, но Кристиан бережно следил за отоплением, поэтому особых трудностей с подобным явлением не возникало. Залив в это время года леденел, и ход кораблей здесь прекращался. Казалось бы, что зима — это самое время для отдыха. Но, к сожалению, всё совсем наоборот. Приходилось ещё более тщательнее проверять оборудование, всё так же зажигать маяк. Его свет отбрасывался на далёкие километры, поэтому смотритель уверил себя в том, что где-то дальше вода могла не застыть, по ней ещё шли корабли. Да и местные власти ближайшего города сказали ему то же самое, но маловероятно, будто их это волновало так же, как и Бьёрка. 

      Иногда они вместе с Мелиссой выходили на прогулку по заснеженному берегу, отправлялись в город за продуктами и довольно реже — вещами. В отличие от отца, что вновь становился заметно хмурым, стоило им оказаться на шумных городских площадях, Мелиссе всё очень даже нравилось. Её забавляли вальсирующие на ветру снежинки, она заинтересованно разглядывала каждый уголок, каждую шляпу или яркую вывеску заведения. Но там они не задерживались надолго: во-первых, Бьёрк боялся, что дочь может заболеть, ведь на дворе не лето; во-вторых, ему там просто до чёртиков неуютно и тоскливо. Свой старый дом он старался обходить, а по возможности и не думать о нём совсем, это нагоняло ещё большую тоску. Но стоило ему услышать заливистый детский смех над головой, как переживать подобные походы, казалось, становилось легче, даже хотелось улыбаться. 

      Вот так однажды, возвращаясь из-под купола городской суеты домой, отец и дочь не сразу заметили, что за ними увязалась небольшая дворовая собачонка. Она заприметила их у мясной лавки, и ещё там они вдвоём уж как-то очень ей понравились. Сама собака выглядело не совсем здорово: на правом боку виднелась небольшая, но глубокая царапина, уже успевшая покрыться бурой кровавой коркой, хотя это ничуть не мешало её носителю. Радостно вилявший хвостом комочек чёрно-белой шерсти не отставал от новых попутчиков всю дорогу. Так, вместе они добрались до маяка, где только там мужчина раздосадованно заметил гостью. Особо не разглядывая её, он наотрез отказался впускать животное внутрь, но Мелисса всё упрашивала его: 

      — Папочка, ну пожалуйста, ей ведь очень холодно, только посмотри! — она указала на продрогшую, но всё так же продолжающую задорно вилять хвостом собаку. Девочка жалобно смотрела на отца, готовая вот-вот расплакаться: настолько мягким было её ещё детское сердце. 

      Кристиан старался, очень старался не поддаться на такие провокации, демонстративно сдвигая широкие брови к переносице и бурча. Но в конечном итоге противостоять подобному напору он не сумел. И к счастью. Может даже для них всех собравшихся. 

      — Ладно уж, милости просим, — он наконец приподнял брови и приоткрыл дверь так, чтобы маленький гость сумел войти. Отнюдь, собачка не спешила сразу отреагировать на услугу. Наоборот, она склонила голову набок и продолжала сидя наблюдать за тем, как глаза Бьёрка делают полный оборот вокруг своей оси. Мелисса только рассмеялась, глядя на реакцию своего отца. Она, продолжая хихикать и улыбаться, осторожно поманила собаку к себе, тихо посвистывая. Та сделала сначала пару несмелых шагов в сторону двери, а потом, убедившись, что опасности ей не грозит, подбежала к пороговым ступеням. Мелисса ласково погладила её за ушком и пропустила в дом. Кристиан облегчённо вздохнул, почесал свою всклокоченную русую бороду и затворил дверь. 

      В городе удалось набрать ещё свежих овощей, немного мяса, молока и крупы. Рыбу мужчина ловил сам недалеко от маяка, когда не случалось сильных метелей или снегопадов. Мелисса очень любила овощные оладьи, поэтому её отец сразу отделил часть овощей специально для этого, а пока возился у плиты, белокурая маленькая девочка уже успела сделать из старой ленточки с полки и плотной нити что-то вроде игрушки, и во всю забавлялась с их гостьей. Сказать по-правде, так её можно было бы уже назвать с большой натяжкой, ибо мужчина и не думал выгонять её, а его дочь — и подавно. 

      За ужином Бьёрк заботливо отложил пару оладий в небольшую миску, в ещё одну налил молока и поставил всё это на пол. Как и ожидалось, к еде не спешили притрагиваться, что немного смутило и отца, и дочь. Долго наблюдая за тем, как собака переводит взгляд то на еду, то на них, Мелисса осторожно слезла с высокого стула и села напротив неё, снова поманим руками: 

      — Иди ко мне, иди, не бойся, — приговаривала девочка. — Иди же... а имени-то у тебя и нет... — она задумчиво нахмурилась, приставив палец к губам. Поразмыслив каких-то пару минут, в повисшую неловкую тишину Мелисса огласила свой выбор: 

      — Шерри! — собачонка даже немного подпрыгнула от неожиданности (да что уж там, сам Кристиан подпрыгнул на своём стуле) и высунула язык, вполне довольная своим именем. — Папа, папа, её будут звать Шерри! 

      И в тот момент Кристиан почему-то, на удивление для себя самого, решил, что не будет ворчать из-за прерванной трапезы. Наоборот, ему вновь вдруг хотелось смеяться, глядя на такую счастливую дочь и радостно виляющего хвостом их нового друга. 

      — Полагаю, теперь это новый член нашей семьи, — просиял смотритель, и его очень даже поддержали. 

      Зима обернулась снежной и морозной, но среди этого белого мрака кто-то сумел стать счастливее. 

 

      Тёплый на редкость морской бриз плавно переползал с просыпающихся мирных синих волн на берег, перебирал только-только выбравшийся из-под снега бледно-жёлтый песок. В этом году весна пришла несколько раньше, чем приходила обычно, но её уже заждались. С ней вместе, с её распускающимися полевыми цветами и зелёной травой на холмах, у подножия гор, расцветали сами люди. Погода, конечно, имела свойство меняться в мгновение ока, но чаще, конечно, всё же грело с небес золотое солнце: красовалось своими лучами на воде и танцевало по зеленеющим землям Скандинавии. 

      Наконец-то, наконец сошёл плотный слой льда. Со стен маяка ещё капали тающие слёзы сосулек, а через пару дней они уже и совсем исчезли. Приятным чудом оказалось снова услышать шёпот морской пены, особенно под открытым окном, что держалось запертым целую долгую зиму. Вместе с его створками распахнулась входная смоляная дверь, и по ступенькам, к самому заливу, пронёс ветер заливистый детский смех и счастливый собачий лай. 

      — Шерри! За мной, Шерри! — девочка в причудливом тёмно-зелёном сарафанчике бежала вдоль берега, на который неспешно опускался полупрозрачный туман. Под её ногами хрустел хор ракушек и кристальных частичек песка, над головой периодически выкрикивали чайки, а белокурые её волосы развевал утренний бриз. Следом, задорно виляя хвостом, неслась прижившаяся у Бьёрка и его дочери собачонка. Глаза её горели огнём озорства и задора, искрились от огромного счастья. Они вдвоём словно играли в догонялки, веселились от всей своей наивной души. 

      В этот день туман стоял после продолжительного ночного дождя, поэтому Мелиссе пришлось долго упрашивать отца отпустить её на улицу, добавляя через каждое слово, что и Шерри совсем не помешает так же побывать на свежем воздухе. 

      — Не убегайте далеко! — а вот, заправляющий свою любимую трубку, и сам Кристиан показался на невысоком пороге, привычно мягко улыбаясь, глядя на дочь. После нескольких незамысловатых действий пальцев к небу потянулся полупрозрачный табачный дымок. Позволял себе такое мужчина очень редко, обычно трубка хранилась на верхней полке как самое настоящее сокровище. По крайней мере, так её называла Мелисса, по обыденности наблюдая за тем, как её убирает подальше отец, на что тот только посмеивался. 

      Усевшись на первую и самую широкую ступень, он свесил ноги, сделал ещё один глубокий вдох и медленный выдох. Взгляд его плавно скользил из стороны в сторону, следя за двумя веселящимися друзьями. Кажется, подобного рода моменты рождали в его глазах маленькую, но очень яркую искру — это душевное тепло не могло уже скрывать себя в душе Кристиана, поэтому прорывалось наружу, требовало свободы. 

      Посидев вот так ещё немного, насладившись блаженным спокойствием, смотритель Бьёрк всё же нехотя поднялся на ноги, окликнул Мелиссу, предупреждая, что идёт проверять урожай, не побитый морозом, попросил быть очень осторожными и мигом поспешил к небольшому огороду. Тут было достаточно безопасно, по крайней мере, люди здесь встречались слишком редко. Туман, к сожалению, всё сгущался. 

      Мелисса, немного подуставши после таких подвижных игр, присела на слегка влажный песок, чтобы перевести дыхание. Тут же подбежала и Шерри, высунув язык и часто-часто дыша. Сначала она так же присела, но, получив любимое нежное поглаживание за ушком, примостилась у ног девочки и плотнее прижалась к ней. Мелисса запрокинула голову к небу, шурясь, и стала рассматривать медленно плывущие в небесах белоснежные корабли — облака. Грозы вроде бы не намечалось, но местами проплывали и тучи. Ветер творил приятный и успокаивающий как бы дождевой воздух, немного прохладный и свежий. 

      Неизвестно, сколько времени так прошло за разглядыванием облаков, но шея девочки немного затекла, а глаза уже успели мельком окинуть входящего в погрязший в белом дыму дом отца с деревянным ящиком свежих овощей и потом уже его снова показавшегося на пороге со всё той же трубкой. Он тоже щурился, вглядываясь в окрестности берега, словно хотел разглядеть выражение лица дочери, а когда в ответ на это ему помахали рукой, то снова облегчённо вздохнул. 

      — Мелли, мне необходимо проверить сети! Не ищи меня и не ходи следом, лучше пока возвращайся в дом! — Кристиан прокричал это как можно громче, и девочка с собакой одновременно повернули головы. 

      — Хорошо! — Мелисса встала с песка, отряхнулась и, поманив за собой Шерри, отправилась обратно к маяку, поднимаясь выше, на пригорок. 

      Увидев, что окликнутые шагают вместе к дому, Бьёрк обошёл с другой стороны маяк и стал через скалы спускаться к воде, где была привязана его лодка. Отцепив её от берега и подталкивая к тихим волнам, он остановился, ещё раз вскинул голову и посмотрел снизу на маяк, услышал шаги на пороге, потом запрыгнул в лодку и, хватаясь за вёсла, отплыл. Попутно ощупывая свой жилет на наличие трубки, мужчина вдруг с досадой понял — выронил или забыл на пороге. "Эх, я уж как всегда. Ладно, потом вернусь и проверю, не велика потеря, ветра нет — не похоронит песком", — думал про себя. Сети его находились не очень далеко, а потому через каких-то пару минут лодка оказалась уже рядом с ними. 

      — Ну вот, в этот раз совсем недурно, не то что в прошлый, — задумчиво рассматривая улов в сетях, разговаривал сам с собой Бьёрк. 

      — Папа! — неожиданно с берега до его ушей донёсся крик дочери, заставивший маячник мгновенно обернуться. — Папочка! Ты забыл, ты забы-ыл! — где-то там вдалеке кричала и махала руками Мелисса, скрываемая гущей тумана. Видимо, она заметила его трубку. Девочке всегда казалось, что для отца она слишком ценная и особенная, поэтому, обнаружив её без присмотра, она решила, что её потеряли, и поспешила скорее вернуть её в руки отца. Но Кристиан знал, что эта часть суши, особенно у маяка, покрыта сплошными серыми скалами, и его это ужасало. 

      — Мелли, не беги сюда! Иди в дом! — судорожно глотая слюну, он уже бросил сети, повернул лодку и плыл обратно, стараясь нажимать на вёсла во всю силу. Перед глазами его стояли лишь нечёткие очертания берега и окружавшая со всех сторон тёмно-синяя вода, а ещё — показавшееся на долю секунды там зелёное платьице. 

      Через каких-то пару секунд берег казался уже совсем близким, чётче становились его очертания!.. Но то, что в последние мгновения увидел мужчина, казалось бы, всю жизнь и даже во снах ещё будет стоять у него перед глазами: девочка, наверняка сама того не осознавая, бежала к краю скалистого обрыва, а когда уже хотела затормозить, внезапно поскользнулась на ещё мокром после ночного дождя мху. На миг будто весь мир замер и остановился: как маленький зелёный листочек, сорвавшийся с ветки, Мелисса сорвалась со скал и через мгновение исчезла, подхватываемая ветром. С губ её не успело сорваться даже вздоха. 

      Кристиан, уже буквально обезумевший, давно выпрыгнул из лодки в ледяную воду и мчался сквозь волны по колено к скалам. Сердце его сжималось словно тисками, дыхание было тяжёлым и рваным, периодически из горла вырывались хрипы. Оказавшись через пару секунд на берегу, а ещё через несколько — под обрывом, первое, что он почувствовал, бросаясь к телу дочери, было то, как его сердце оборвалось со всех поддерживающих его нитей и рухнуло в пропасть. В чёрную мглу. Его мир в одно мгновение померк второй раз в жизни. 

      — Мелли... Мелли, милая, посмотри на папу, — задыхаясь, шептал он и тряс дочь. Но будучи совсем не в себе, он не сразу заметил, что она смотрела. Смотрела на него кукольными голубыми глазами, в которых уже совсем не осталось страха. Заметив это, его сердце на мгновение, уже лежащие на самом чёрном дне, на миг замерло, а потом треснуло, изливаясь кровью — глаза Мелиссы остекленели. 

      И тогда колени его подкосились, руки прижали маленькую Мелиссу к груди, не переставая гладить по белокурым волосам, а из самых глубин души вырвался крик отчаянья. Вопль, полный боли и горести. Что сделало на душе ещё тяжелее — никто его не слышал, кроме чаек, мгновенно взмывших в воздух; моря, беспокойно бьющего о песок; маяка, вытянувшегося к небесам, и Шерри, воющую откуда-то сверху. Казалось, что она бежала за своей подругой, стараясь задержать её, но внезапно потеряла ту из виду, как и оборвавшийся у скал след. 

      В тот день Кристиан долго сидел так у воды. Уже не кричал, но слёзы без устали лились из его покрасневших глаз. Он раскачивался то взад, то вперёд, ничего не замечая вокруг. Наверняка и остался бы ещё, но его нашёл пришедший бывший сосед из города. Тот хотел объявить Бьёрку, что нашёлся покупатель, решивший купить его старый дом, и обомлел, взглянув вниз со скалы, где у побагровевших камней предавался безумию смотритель маяка. Туман за то время постепенно растворился, оставляя после себя холодный и удушливый осадок на ветру. 

 

      Мелиссу на следующий день похоронили на городском кладбище, на небольшой возвышенности вроде холмика. 

      Кристиана еле разлучили с телом, которое он продолжал обнимать и никак не хотел никого к нему подпускать, но позже немного пришёл в себя и уверил, что сам может отнести тело к врачу, но ему не позволили этого осуществить: маячник не имел сил удержаться на ногах, его била крупная дрожь. Дело это с его согласия доверили тому самому пришедшему соседу, а его жена на тот момент решила остаться с Бьёрком. Шерри не переставала жалостно выть и крутиться под ногами мужчины. Она всюду следовала за ним и даже легла у его кровати, когда мужчину удалось на неё уложить. Но он не спал. И все те, кто остались на маяке, чтобы на всякий случай помочь, не спали вместе с ним. Эта ночь для потерявшего дочь отца оказалась самой тяжёлой и трудной в его жизни. Безжалостно разрывающей душу и тело на части. 

      На утро прошла церемония погребения. Безутешный отец не проронил ни слова за всё это время, и только под конец, когда на гроб стали сыпать по горсточке земли, сломался: упал на колени и взвыл от боли в сердце. Он кричал, плакал, звал свою дочь по имени и сжимал в кулаках землю. Никто не стал ему мешать, дабы позволить выпустить всё тяготящее его душу наружу. Иногда действительно самое необходимое — принять это заглатывающее тебя целиком чувство. Позволить ему омыть тебя, словно дождевой воде, а потом точно так же отпустить — дать каплям скатиться вниз по коже и испариться. 

      Неизвестно, сколько времени так прошло. Все понемногу стали расходиться, а когда рядом с могилой остался один он, Кристиан медленно выпрямил спину, подполз к деревянному кресту и прижался к нему лбом. Никто не смог бы точно сказать, что было в тот момент у него на душе. Но одно каждый знал точно: он винил себя и только себя. Он не доглядел, отвлёкся, не проследил лучше за тем, чтобы Мелисса зашла в дом. И эта чёртова трубка... Он знал, что давно пора бросить эту злосчастную привычку, а всё откладывал на потом. Это погубило не только его лёгкие, это погубило его дочь. И виноват во всём произошедшем, следовательно, оставался он, Кристиан Бьёрк, маячник, потерявший жену и буквально вчера ребёнка. Оставшийся в этом мире совершенно одним. На этот раз уже точно. Или всё же нет?.. Он заснул с этим чувством заглатывающей печали. 

      Проснувшись ближе к вечеру, мужчина не сразу ощутил, что его всего во всю уже обдаёт дождём. Сам он вымок насквозь, одежда неприятно липла к телу, а волосы свисали со лба. И давно он начался? Скорее всего, достаточно давно. Бьёрк громко и прерывисто вздохнул, осторожно, еле удерживая равновесие, начал подниматься и вдруг почувствовал, словно его левая нога оторвалась от чего-то тёплого. Это заставило слегла вздрогнуть и поспешно обернуться. Каково же было удивление смотрителя, когда позади себя он обнаружил такую же промокшую до нитки, печальную и, казалось даже, сонную Шерри. Она, отряхнувшись, снова села, облизнула свой влажный чёрный нос и с жалостью взглянула снизу вверх на Кристиана. Тот от такого зрелища и кольнувшего снова укола совести и боли, сильно зажмурился и остолбенел. Простояв так немного и подавив новый порыв слёз, он неожиданно присел, взял собачонку на руки, крепко прижимая к себе, и быстро зашагал к дому. Поначалу его слегка шатало из стороны в сторону из-за такой резкости и смены положения, но потом всё прошло. 

      И он хотел обернуться. Хотел вновь окинуть взглядом, полным боли, место, где теперь покоилось тело его дочери, но не посмел. И наверняка сделал правильно, ибо остался бы там навсегда. 

      Он шёл через тернистый путь мелькающих во мгле могил, а после — высокой травы, спутывающей ноги. Прерывисто дышал и всё поглаживал по спине Шерри, давая ей понять, что она всё так же в безопасности. Когда маячник окончательно вышел из-за холма и свернул на тропу, начинавшуюся между двумя сливовыми деревьями, перед его глазами возник маяк, хорошо выделяющийся во мгле своей белой стеной. Через каких-то пару шагов Бьёрк был уже дома: он отворил ключом дверь, зажёг в комнатах свет, отпустил на пол собаку, предварительно наложив ей в миску несколько мясных костей, и поспешил наверх. На лестнице чуть дважды не споткнулся, но, задыхаясь и поторапливая себя, шагал дальше, а спустя несколько минут над заливом вспыхнуло пылающее сердце маяка. 

      Но Кристиан не спустился ни после, ни на следующий день, ни через неделю. Его сосед приходил, кормил голодавшую, но не воющую собаку, звал того, стучался в запертую дверь отделения фонаря, ругался, но всё же сдавался и уходил. А однажды сама Шерри, может быть, устала ждать, осторожно по лестнице забралась наверх и протиснулась в приоткрытую дверь. Жалобно сковча, она улеглась у лежащего на полу хозяина и уткнулась носом в его шерстяной жилет. 

 

      Словно среди невидимых сетей, мелькали чайки над берегом, укрытым туманом. Холодный осенний ветер играл с волной: она то накатывала на берег, омывая его и оставляя полупрозрачный пенистый след, то снова возвращалась обратно к бледно-синей морской пучине. Облака, казалось, все разом сошли на землю; в воздухе чувствовался запах только-только погасших звёзд. 

      Яро прорывался сквозь эту идиллию маячный огонь, ярко-солнечной линией света он очерчивал вокруг себя огромных масштабов круг. 

      На дворе стоял 1868 год. Октябрь успел излить на землю столько своих слёз, что казалось, будто он не переставая горюет о чём-то, но штормов за этот месяц не случалось. Воды волновались изредка, но спустя некоторое время успокаивались и уходили в глубокий и тихий сон. Шорох их по песку ласкал слух и успокаивал разум наблюдающего за всем этим происходившим мужчину, поглаживающего за ухом небольшую пятнистую собаку. В глазах его мирно покачивались волны, а в душе который год подряд с каждым опускающимся туманом завывала буря. 

      Он выходил к берегу каждый раз, когда на землю опускался туман. Сердце его в такие моменты сжималось и билось сильнее всего, глаза слезились, а ладони холодели. Поначалу он только стоял у воды по нескольку минут, мельком оглядывал издалека скалистый обрыв, вход на который обнёс палками и плотной верёвкой, и тихо вздыхал, утирал подступившую влагу из глаз и возвращался домой. 

      Сейчас он сидел здесь, чувствовал пальцами одной руки песок, носом вдыхал морской холодный бриз. Его высоких сапог аккуратно, словно пытаясь загладить вину, касался залив, оставляя на них маленькие паутинки пены. И успокаивал его истерзанную душу, нашёптывая обо всём на свете хорошем. О том, что он ни в чём не виноват. 

      В этот раз Кристиан всё же прислушался. Губы его тронула еле заметная улыбка, а из глаз вновь, как и четыре года назад, нещадно полились слёзы.