О Генри!

                Что бы русские ни делали,
                получается…

   Моего друга и одноклассника звали Гена Пудин. Потом его стали
называть Генрих Адамович Пудин.  А ещё позже – mr. Henry А. Puding.

   В школьные годы мы делили с ним одну парту. При этом Гена занимал
две трети скамьи, поскольку был очень большим. И по росту, и по объёму.
Голова у Гены была тоже большая. В этой голове хватало места для сложных
математических формул, названий созвездий и элементов рибонуклеиновой
кислоты.

   Своими успехами в математике я обязан исключительно Пудину,
поскольку списывал у него контрольные работы.

   На уроках химии мы обычно занимались своими делами – смешивали
в кучу разные реактивы и добивались непредсказуемых результатов. Адские
смеси шипели, дымились и, случалось, горели и взрывались. Ещё тогда я
понял, что химия – вполне себе загадочная наука.

– Пудин, к доске! – вдруг услышали мы резкий голос нашей химички,
Надежды Афанасьевны Зельцер.
–Пудинг, тебя! – злорадно прошипела вредная отличница Верка
Лямина.
– Изобразите нам, Генрих, структурную формулу синтеза
ДДТ, – торжественно объявила приговор Надежда Афанасьевна. – За верный
ответ получите верных пять баллов!

   Отхватить у Зельцер пятёрку, это всё одно, как стать героем Советского
союза, вернувшись живым из космоса.

   Учительница уже поведала аудитории, что ДДТ – это банальный дуст,
которым травят тараканов и полевых вредителей. При этом скороговоркой
озвучила  длинную формулу ядовитого порошка: дихлордифенилтрихлорметилметан.

   Гена шумно вздохнул и начал выбираться из-за стола. По пути к
эшафоту зацепил локтем и опрокинул штатив с пробирками. Приговорённый
к экзекуции этого даже не заметил.
Химичка уже предвкушала свой триумф – ещё раз показать миру, какие
мы законченные балбесы и не годимся решительно ни для чего.

   Но, к всеобщему восторгу, через пять минут формула была готова.
Со всеми валентными, ковалентными и прочими связями. Гена стоял у доски,
вытирал руки пыльной тряпкой и застенчиво улыбался.

– В жизни всегда есть место подвигу! – озвучила молодёжный лозунг
Лида Шварц, наш комсомольский вожак.
– Пять баллов, Пудин! – сказала изумлённая Зельцер
и в замешательстве покачала головой. – О, Генрих!..

   С этого момента Пудина стали уважительно называть  О’Гена или даже О’Генрих.

– Ничего сложного, – объяснил мне потом О’Гена. – Я автоматом
запомнил название формулы – дихлор дифенил три хлор метил метан. А зная
валентные связи, нарисовать формулу – пара пустяков.

   Гена Пудин обладал широким кругозором и занимался серьёзными
вещами. Дома, на столе из чешского бука, он соорудил мини-нефтеперегонный
завод и получил миллилитры ракетного топлива. Поскольку ракеты у нас
не было, Гена переделал это сооружение в банальную кофеварку. От него
я узнал, что вселенная расширяется, а кварки бывают безнадёжно запутанными.
 
   После того, как химичка вкатила мне очередную пару, О’Гена из
дружеской солидарности придумал ей страшную месть. Конечно,
с техническим уклоном.

– Наша месть будет ужасна!  – сказал он. – Представь себе,
в дождливую погоду идёт себе Зельцер домой. И тут над её головой
стремительно проносится модель самолёта и распыляет чернильный
порошок. Эффект потрясающий – Зельцер в боевой раскраске индейцев!
Мы с тобой управляем самолётом по радио и получаем удовольствие.
– Идеальное преступление! – восхищённо сказал я.
– Модель делаешь ты, – говорит Гена, – а радиоуправление – за мной.

   Самолёт я мастерил два месяца. Долго мучился с компрессионным
двигателем МК-12, подбирая ему горючее и регулируя зазор иглы. С Геной
мы погоняли модель на корде и два раза чуть не разбили совсем. Однако
с радиоуправлением вышла заминка. О’Гена начал монтаж с блока питания
передатчика, но до выпускных экзаменов его так и не закончил.
От паяльника Гену отвлекали глобальные проблемы, вдобавок, папа купил
ему рефлекторный телескоп и персональный компьютер БК-001. Именно
тогда я понял, что у моего друга великое будущее.

   О’Гена получил отличный аттестат, который портила единственная
тройка по литературе. Он не осилил «Войну и мир», совершенно не
представлял, кто и как поднимал «Поднятую целину» и не догадывался
«Кому на Руси жить хорошо». Пудин смутно подозревал, что
Анка-пулемётчица и Анна Каренина – это одна женщина.
 
   После окончания школы наши пути разошлись. О’Гена легко выдержал
искусственный отбор и поступил в НЭТИ, на факультет электроники или
чего-то подобного. Я поступил в мореходку, чтобы выучиться на радиста и
стать морским волком.

– Мир тесен, – сказал Гена, когда мы встретились с ним через двадцать
лет в американском порту Сиэтл.

   Я поджидал Гену на углу Юнион и Первой авеню. Был жаркий день, с
моря накатывали волны влажного воздуха. Потный Гена выбрался из такси
по частям. Он стал ещё солиднее, присоединив к своей фигуре выдающийся
живот. Жёлтый кэб облегчённо вздохнул и привстал на колёсах.
Мы обнялись. Его мягкий живот прижался к моим ключицам.

– На чужой сторонушке рад родной воронушке, – говорю. – Посидим? Где?
Гена покрутил головой:

– Паб «Артемида», меня там знают.

   В баре было пусто тихо и прохладно. Уютно шелестел кондиционер,
медленно вращались лопасти вентиляторов на потолке. Софиты бросали
искры на хрустальные джунгли из фужеров и рюмок. Гипсовая полуголая
женщина с кровожадной улыбкой целилась в нас из лука.

– Хай, Генри! – сказал смуглый бармен и нажал кнопку музыкального
автомата.

   На пыльных тропинках далёких планет останутся наши следы, – с
оптимизмом пропел магнитофон.

– Хай, Дайвид, – лениво взмахнул рукой Гена. – Смени пластинку.
– Йес, сэр! – бармен поднёс ладонь к виску и включил блюз.
– Это он подкалывает, – сказал Гена. – Знает, где я работаю.
– Где ты работаешь?
– В Боинге. Кстати, в программе Артемида. Но это – большой секрет.
– Бог с ним, с секретом… Кто здесь из наших?
– Веня Никитин, ты его должен помнить. Мы вместе уехали по обмену,
да оба и задержались. У Веньки здесь две проблемы.
– ?
– Алкоголь и его выдра. То есть жена. Веня откопал её в местных
джунглях. Как-то ударила мужа сковородой по голове. После этого Веня
месяц не пил и купил ей «Хонду».
– Японскую тачку?
– Ну да. Американские кары – так себе. Дорогие, много железа
и много жрут.
– Вы в одной команде?
– Почти. Я – подающий надежды программист, Венька – спец
по логике процессов.

   Гена вынул из кармана чёрную губку размером со спичечный коробок.

– Как ты думаешь, что это?
– Похоже на поролон.
– Попробуй сломать.

   Штуковина почти ничего не весила, но оказалась очень прочной.
Сломать её мне не удалось.

– То-то! – довольно улыбнулся Гена. – Её можно бить кувалдой. На
самом деле, это готовый компьютер.
– Процессор?
– Компьютер, говорю тебе! По мощности не уступает навороченному
IBM. Подключай монитор, клаву и радуйся.
– Уже есть на прилавках?
– Нет, и не скоро будет. Мал золотник, да дорог. Четверть ляма
у меня в кармане.
– И ты его так запросто носишь? Вдруг, потеряешь.
– Это я случайно. Торопясь к тебе…
– Все великие люди рассеянны!

   То ли Америка не приняла Вениамина Никитина, то ли он не прижился
в ней, но Веня вернулся домой и мы встретились с ним уже в Новосибирске
на юбилейной встрече выпускников. Никитин был высоким, стройным и
элегантным. Костюм-тройка с безупречно завязанным галстуком. Уверенные
солидные жесты профессора. На самом деле, Веня был доцентом в НЭТИ.
Его высокий лоб плавно переходил в блестящую лысину. Вокруг мэтра
щебетала стайка потолстевших одноклассниц. Я подошёл к нему.

– Let's break a bottle? (Раздавим бутылочку?)
– Just in time! (Как раз вовремя!), – без колебаний ответил Веня.

   Мы знали, где можно уединиться. За нами увязалась Лида Шварц. Я знал, Лидка была тайно влюблена в Никитина ещё с первого класса.
Мы спрятались в спортивном зале, в раздевалке для мальчиков. Коньяк
разлили в коричневые стаканы из пластика.

– Благородный напиток из пошлой тары, – посетовал Веня. – На
склоне лет…
– Я принесу рюмки, – предложила Лида.
– Это лишнее, – говорю, – мне случалось пить из блюдечка…
– Как пьют в Америке? – спросила Лида.
– Никак, – ответил Веня, – в этом деле они ни чёрта не понимают.
Виски с содовой, водка с колой, коньяк мензурками – сплошное извращение.

   Коньяк был хорошим, с настоящим запахом дубовой бочки. Я спешил
узнать про Пудина, пока Лидка не начала про любовь.

– У Генри всё о’кей, – сказал Веня. – Резко пошёл в гору. И зазнался
к тому же. Брезговал выпить со старым другом. Правда, учинил хохму. Не
без моего дружеского участия…

   О’Генри в «Боинге» пришёлся ко двору и даже к аэродрому. Его
большая голова была буквально набита идеями. И Пудин разбрасывал их, как
сеятель семя. Он вникал в программы компьютеров МКС, предлагал новации
по регенерации воздуха и воды на космической станции и придумал
автоматическую герметизацию отсеков корабля в случае пробоя
метеоритами. Но настоящую славу ему принёс последний проект.
 
– Самое трудное для Гены – это изложить свои мысли на бумаге.
То есть, таким образом, чтобы дубы из НАСА его поняли и дали грант, –
говорил Веня Никитин. – Пудин просил десять лимонов на свои игрушки.
Дали, но только пять.

   В сборочном терминале после модернизации лайнера «Трипл севен»
освободился длинный коридор, уходящий за горизонт. Его и предоставили
молодому гению для его проекта.

   Перед торжественным пуском состоялась короткая пресс-конференция.

– Henry Puding! – объявил тамада и передал Пудину микрофон.

   Гена волновался, его пухлые щёки пошли красными пятнами.

– Всё просто, – начал Генрих своё выступление.
– Как всё гениальное, – вставил своё слово ассистент Никитин.
– Леди и джентльмены, – продолжал Пудин, – всем известно, что на
одном квадратном сантиметре силиконовой подложки можно разместить
полмиллиона транзисторов и других переключающих элементов. Нам
удалось сделать это в объёме. Это делает возможным создать
супер-компьютер размером с банальный силиконовый кирпич, который по
производительности будет мощнее, чем все компьютеры мира вместе взятые.
При этом вес устройства не превышает половину фунта. Производство
такого «камня» полностью автоматизировано и не требует вмешательства
операторов. Вы можете осмотреть всю линию производства, а я по ходу
дискуссии буду делать свои пояснения.

– Прошу задавать вопросы, – сказал ведущий в свой микрофон.
– Что-то всё слишком гладко, – сказал главный скептик Боинга, Эдвард
Смирнофф. – Систем без недостатков, как известно, не бывает.
 
   У Эдварда были причины быть скептиком. На своём «не гладком»
эксперименте он повредил обе ноги и теперь передвигался в механическом
кресле.

– На сегодня главный недостаток, – это большое потребление энергии,
– ответил Генрих. – Но это неизбежно. Чтобы оторвать электрон от ядра и
переместить его на нужную орбиту другого элемента и, по сути, из свинца
получить золото, требуется колоссальная энергия. Наш ядерный
дизинтегратор именно этим и занимается. Взгляните сюда… На входе мы
имеем несколько рабочих составов – банальный песок из которого будет
выделен чистый кремний, несколько унций золота для гибридных связей,
серебро и платина в малых количествах, а также железо, никель и марганец.
И так далее...
– Во что нам обойдётся эта затравка? – спросил дотошный экономист
Боинга.

   Пудин хорошо подготовился к конференции. Он знал, что американцы
любят и умеют считать деньги.

– Полный комплект стоит четыреста восемьдесят три доллара,
семьдесят пять центов, – ответил он. – Без учета стоимости электроэнергии.
– И на выходе – супер-компьютер?
– Именно так. Из дезинтегратора все компоненты поступают в
сборочный холл, Там клиппер-строители на атомном уровне лепят из них
нужные связи. Да вы сами всё увидите.

   Публика гуськом проследовала вдоль коридора, с интересом
рассматривая удивительный сборочный конвейер. По ходу экскурсии Генрих
обстоятельно объяснял назначение отдельных устройств и блоков. Здесь
была и химическая лаборатория с бесконечными рядами разноцветных
пробирок, и мощный импульсный лазер с множеством фокусирующих линз,
и механические манипуляторы с пневмо-присосками. В глубине хрустальных
реторт и зарослях цветных проводов беспорядочно мигали россыпи
индикаторных лампочек. Казалось, что сложная конструкция живёт своей
внутренней загадочной жизнью.

   В конце галереи, на чёрном постаменте из мрамора, располагался
большой стеклянный куб. Он был пуст.

– Здесь через три дня мы увидим конечный продукт, – сказал Генрих
и погладил стекло пухлой ладонью.

   Эдвард спросил:

– Управление процессом дистанционное?
– Никакого контроля, – ответил изобретатель. – Из смежной
лаборатории будем следить только за стабильностью электропитания.
Вас, мистер Смирнофф, прошу оказать нам любезность и нажать кнопку
старта!

   Смирнофф подкатил в своём кресле к пульту управления.

– Сначала зелёную кнопку, – сказал Пудин. – Потом нажимаем и
удерживаем красную более трёх секунд.

   Эдвард старательно проделал все манипуляции. Ничего не произошло.
Все вопросительно посмотрели на изобретателя.

– Процесс начнётся через пять минут. У нас есть время покинуть
помещение.
– Это разумно, – пробормотал колясочник.
– Для чистоты эксперимента сборочный комплекс будет опечатан моей
личной печатью, – сказал Генрих. – Встретимся здесь через три дня ровно
в двенадцать, сорок пять минут по местному времени. Вопросы?
Вопросов не было.

   В назначенное время у дверей цеха собралась большая толпа. Ещё бы!
Многим хотелось быть свидетелями рождения гипер-супер-компьютера
размером с банальный силиконовый кирпич. Конечно, Пудин сильно
волновался. Он распахнул дверь и сделал приглашающий жест. Всех
опередил Эдвард на своей коляске. И уже оттуда, из конца терминала громко
закричал, вспомнив русский язык:

– Да тут нет ни хрена!

   Действительно, в стеклянном кубе застыла девственная пустота.

– Господа, взгляните на табло обратного отсчёта, – деревянным
голосом сказал Генрих.

   Большие рубиновые цифры отсчитывали последние секунды: четыре,
три, два, один, ноль…

   Машина вздохнула и в кубе, из ниоткуда, возник серый продолговатый
предмет.

– Это есть компьютер?! – воскликнул мистер Смирнофф. – Мне он
напоминает small coffin, то бишь, маленький гробик!
– Это последний штрих! – сказал изобретатель и поставил тумблер
в положение «Finish».

   С тихим шипением ящик заполнила жёлтая пена. Эдвард проворно
откатился назад. Когда пена осела, все увидели на фигурной подставке,
блистающий никелем, хромом и золотом, знаменитый автомат Калашникова.