Пруссия языческая. Глава 6. Второе посвящение

1

После ночного праздника у пруссов жизнь для фон Массова как будто остановилась. Время шло, луна вот уже два раза обновилась на небе, а он все вспоминал и вспоминал открывшееся ему видение Сияющего Существа, испытание подростков, необычайную мудрость ясноглазого, на которого вайделот смотрел с такой теплотой и любовью и которого назвал «третьим», исступленный танец всех жителей деревни, замешанное на крови братание с конем… Впечатления той ночи наполняли фон Массову душу, которая тихо, но настойчиво просила новых впечатлений, исполненных высокого смысла. «Вот по таким впечатлениям, – как-то заключил для себя фон Массов, – мы поднимаемся к небу, возвышаемся над ограниченностью понимания мира и исполняем свое истинное, божественное предназначение». О крепости Неттинен он совсем не думал, как будто все связанное с ней принадлежало чьей-то чужой памяти.

Но одновременно фон Массов ощутил в себе и иное, странное и поначалу лишь чуть тревожное чувство – как будто в нем где-то глубоко зазвучал второй колокольчик не в лад с первым. Обычная земная жизнь отступала в его сознании на второй план, теряла свою определенность и значимость. Не хотелось ни умываться, ни есть, ни приводить в порядок одежду, ни убираться в доме… Все стало для него одинаково пустым и неважным. Огонь в очаге он разводил без обычной радости, неаккуратно, а когда пламя все-таки разгоралось, отрешенно смотрел на него, по-прежнему думая о своем – о том, что в этом пламени соединяются две природы, земная и небесная, что в его всполохах оживают чьи-то незрелые души, что в его собственной душе живет похожее пламя, некогда подаренное ему вайделотом, но сейчас оно почему-то перестало гореть в полную силу и помогать ему… Накатывали тоска и одиночество.

И не единожды, в редкие минуты возвращения рассудком к обычной, земной жизни, фон Массов думал о том, что вот таким, наверное, и должно быть сознание истинного монаха. «Живя в мире, – внутренне рассуждал он тогда, монах далек от него, смотрит не себе под ноги, а в небеса, там он живет всем своим существом. В этом истина! И странно: я вот ушел из ордена, – он уже и сам соглашался с этим, – но как будто приблизился к Той, Которой мы дали обет служить. Да, мы честно служили Ей в этом мире и ждали, когда Она пошлет нам свое благословение. Но ведь можно и пойти Ей навстречу…» Он опять уходил мыслью в невидимые миры.

Вайделот приходил редко – приносил еду. Он молча раскладывал серые холщовые свертки и мешочки по полкам возле двери, так же молча, изредка тайком поглядывая на фон Массова, собирал в узелок какие-то свои снадобья и уходил надолго. И от его молчания и косых взглядов фон Моссову становилось еще тоскливее. Хотелось куда-то идти, искать неведомо кого, просить помощи и совета… Он уже отчетливо понимал, что заболевает – рассудок переставал служить ему, и в охватывавшем его беспамятстве он совершал странные поступки.

Однажды, придя в себя, фон Массов увидел, что забрел в самую чащу какого-то незнакомого леса. Вокруг стояла гулкая тишина, поверх которой качались на ветру кроны деревьев, пряно и душно пахло хвоей, ярко-зеленая подушка мхов мягко пружинила под ногами, сухие сучья обступивших его молодых елей цепко держали за одежду. И непонятно было, как он забрел в эту глушь и как теперь из нее выбираться. Пришлось встать на четвереньки и, потихоньку продвигаясь между серыми стволами, искать более открытое место и хоть какую-то тропу.

В другой раз фон Массов обнаружил себя голым, сидящим высоко в ветвях старого раскидистого дуба. Одежда была широко и беспорядочно разбросана внизу на траве. Моросил дождь, но холода и опасности он не чувствовал; опасно скользя по мокрым сучьям, спустился на землю и тупо побрел домой, забыв об одежде. Пришлось возвращаться за ней назавтра. И странность, а главное – неуправляемость этих поступков были для фон Массова пугающе очевидными. Разум действительно покидал его. И только где-то в самой глубине души он по-прежнему ощущал огонек, некогда подаренный вайделотом. 

Утренние пробуждения стали тяготить фон Массова – сон странным образом смешался для него с явью. И уже не раз случалось так; что он спал несколько дней и ночей напролет, и сны его были более реальны, чем сама жизнь. В них происходили удивительные события. Он странствовал по каким-то неведомым землям, поднимался к заснеженным вершинам гор, отдыхал в темных таинственных пещерах рядом с древними, как будто окаменевшими старцами, тела которых от времени покрылись мхом, но при этом излучали чудесное голубое сияние. Настоящее счастье фон Массов испытывал, когда легко взлетал над землей и парил в вышине, наслаждаясь видом широко расстилавшихся внизу и уходящих в голубую туманную даль полей и лесов, блестевших изгибов рек, пятен озер… Иногда он спускался в какие-то подземелья, тьма которых угрожающе, как болото, засасывала и выйти из которой стоило особого труда.

Порой он сражался с диковинными зверями, хорошо понимая, что ему нужна только победа, иначе все рухнет и возврата не будет. Он не задумывался, куда и к чему он должен вернуться. Он неизменно побеждал и, истекая кровью и зажимая раны, шел дальше известными ему лишь в видении путями. А утром, проснувшись, устало стирал с тела уже реальный кровавый пот, пугаясь и этой крови, и самих этих видений, и радости, которую они приносили.

Вот и на этот раз фон Массов тяжело приходил в себя после сна, в котором бился со странным чудищем. Он победил, но победа далась ему тяжело: вся его грудь и руки в видении были глубоко изранены, и обильно текущая из них кровь была платой за одержанную победу. Грудь болела и в этой, реальной жизни, но эта боль быстро уходила, как будто чья-то добрая и любящая рука собирала ее в горсть и отбрасывала далеко-далеко…

Фон Массов открыл глаза и увидел, что склонившийся над ним вайделот тряпицей, смоченной в каком-то душистом отваре, стирает проступившую у него на груди и руках самую настоящую кровь.
Знакомая теплая волна нахлынула на фон Массова. Ему захотелось, как совсем недавно, поговорить с другом и учителем – так, чтобы их сердца раскрылись навстречу друг другу и мысли каждого зазвучали в лад. Он слабо улыбнулся.

– Как хорошо, что ты опять рядом… Я все хотел спросить, почему ты стал сторониться меня? Если бы ты знал, как мне сейчас трудно… – фон Массов перевел дыхание. – Со мной что-то происходит – я не могу понять, что. Порой мне кажется, что разум покидает меня.

– Поверь, рыцарь, я тебя не оставил. Я вижу, как тебе трудно. Но сейчас я должен быть в стороне, может быть, где-то поблизости… Боги, выбирая человека для брака, не терпят чужого присутствия.

Фон Массов не понял этих слов. О чем говорит сейчас вайделот?  Боги… Брак… При чем здесь брачные отношения, если речь идет о его болезни – о сумасшествии? Но он сделал над собой усилие, собрал и направил мысли в нужное русло…

– Почему ты связываешь все происходящее с браком? Ведь я говорю о моей болезни. Брак – это… Когда мужчина и женщина становятся мужем и женой, они живут вместе, спят на одном ложе, у них общие заботы… – мало-помалу силы возвращались к фон Массову. – Они соединяются телесно, и потом женщина в своем чреве обретает ребенка… Потом роды, и в мир приходит новый человек.
Фон Массов сел на шкуры, все более воодушевляясь:

– Брак – это событие, которое обеспечивает непрерывность жизни в природе. В браке две противоположности соединяются, чтобы жизнь обновилась и с новой силой заявила о себе в сущем. Но как могут соединиться в браке божество и человек? Ведь они принадлежат разным мирам!

–Ты судишь о браке своим земным рассудком, – отозвался вайделот. – Откажись от него. Прими в свой ум то главное, что видишь в нем своим внутренним зрением. Это общие заботы? Нет! Совместная трапеза или ложе? Тоже нет! Может быть, прожитые годы и общая старость? Нет же! И вот если ты отринешь все эти «нет», то поймешь, что брак – это особое взаимодействие противоположностей. Такое взаимодействие, в котором… Вот тут, рыцарь, мои слова кончаются! – вайделот помолчал, собираясь с мыслями. – Это взаимодействие, создающее в мире новый всплеск творческой силы и жизни. Здесь, на земле, он воплощается в ребенке. Вдумайся, рыцарь, насколько эта сила велика: благодаря ей человек живет в этом мире, потом передает ее своим детям, те – своим…

Он вновь замолчал, задумавшись:

– Брак человека и божества тоже состоит во взаимодействии, но оно объединяет не мужчину и женщину, а два мира – земной и небесный. Этот брак тоже ведет к рождению нового существа. Все это трудно объяснить словами. Скоро ты все это поймешь сам.

– Учитель, мне кажется, что, говоря о брачных отношениях между божеством и человеком, ты всего лишь используешь понятный нам образ.

– Нет, рыцарь, в моих словах нет никакой образности. Я излагаю свою мысль абсолютно прямо.

– Но тогда между божеством и человеком существует любовь? А возможно, даже и ревность? Вот может ли мужчина одновременно быть в обычном браке и… в браке с божеством?

Вайделот едва заметно улыбнулся, но проговорил абсолютно серьезно:

– Нельзя быть в браке мужчине одновременно с земной женщиной и с божеством. Оно не потерпит такой неверности, и поверь мне, сможет оставить мужчину за собой. Это ему ничего не стоит.

Вайделот вновь помолчал некоторое время, а затем, внимательно глядя на фон Массова, тихо, с расстановкой произнес:

- Ты спросил меня о своей болезни… Я все-таки отвечу тебе. Ты действительно болен. Но это священная болезнь, о которой другим приходится только мечтать. Эта болезнь показывает: ты избранник божества. Оно выбрало тебя для брака. Думаю, ждать осталось недолго


2

Рыцари крепости Неттинен были взбудоражены удивительной вестью. Брат Гебхард не пропал, не канул в болотах, не вознесся на небо, подобно Христу, как всерьез поговаривали некоторые. Он по-прежнему жил в доме рядом с деревней  натангов, творил чудеса, а натанги по-прежнему поклонялись ему. Об этом рассказывал одинокий прусс-скалов, привозивший в крепость дрова для кухни – смолистые корневища старых елей. Но в последнее время брат Гебхард тяжело и странно заболел, и священная сила покинула его. Пруссы что помоложе говорили, что так брата Гебхарда наказывают их боги за какие-то провинности, но тем самым очищают и возносят еще выше. Старики же, наоборот, уже саму эту болезнь считали особым знаком расположения богов и потихоньку передавали друг другу весть о том, что их племени очень повезло, потому что удивительному чужаку суждено стать великим жрецом.

В один из вечеров, после ужина, когда солнце склонилось к позднему в это время года закату, брат Бертольд, назначенный командиром крепости, попросил братьев задержаться в ремтере.

– Вы, наверно, догадываетесь, о чем нам всем нужно сейчас поговорить, – произнес он подчеркнуто веско и значимо, но чувствовалось, что так он пытается скрыть растерянность. – Когда брат Гебхард был у нас и когда приезжал этот странный папский легат, мы все… – он на мгновение замялся, – …мы все приняли неверное решение. Да, я признаю, что оно было неверным. Мы не должны были испытывать брата Гебхарда. Нужно было либо согласиться с тем, что он нес в себе, либо…

Голос брата Бертольда упал. Рыцари сидели, не шевелясь. Все молча ждали, что он скажет дальше.

– Да, теперь нам вновь предстоит принять решение. И оно должно быть другим. Мне стало известно, что к нам должна приехать уже целая комиссия Святого Престола, которая расследует случаи ереси в орденских рядах. От нас ждут, что мы… Что наше решение будет достойным в своей строгости – так говорят сами посланцы Ватикана. Соберется большой капитул. Магистр Генрих фон Вейде уже готовится собрать его.

Вновь в ремтере воцарилась тишина. Рыцари сидели опустив глаза, и в этом угадывалась какая-то глухая, тоскливая обреченность. Наконец один откинулся на спинку скамьи, угрюмо взглянул на брата Бертольда и заговорил, сдержанно жестикулируя:

– Случаи ереси в рядах братии… А кто из нас не стал еретиком после походов в Святую Землю? А? – он пристукнул кулаком по столу, обвел взглядом братьев. – И жизнь среди этих болотных язычников многому нас учит, как я думаю, важному и правильному. Может быть, заодно и всех нас вызвать на капитул?

– Сейчас не место и не время для обсуждения решений Ватикана, брат Герман, – решительно перебил его брат Бертольд. – И не надо говорить за всех нас. Все мы, как и ты сам, веруем в Господа нашего Иисуса Христа и мать его Марию, зачавшую вне плотского греха. Не так ли? И все мы служим Богородице…

– Ну знаешь, теперь уже ты делаешь то, за что мгновение назад осудил брата Германа, – решительно вступил в разговор Конрад из Глейссберга, которого братья особо почитали за благочестие и нежнейшую любовь к Деве Марии: он никому ни в чем не отказывал, если его просили именем Богородицы. – Ты говоришь за всех нас о нашей вере. Нас здесь, в крепости, немного, мы трижды в день молимся Господу нашему и Деве Марии, молитвы у нас одни и те же – самой главной из них учил еще Господь: Отче наш, сущий на небесах… И все же вера у нас разная. Отличается она даже у каждого из нас в разные дни. Иногда она согревает душу, а в иные дни уходит, оставляя душу холодной и одинокой. Разве не так, братья? – обратился он уже ко всем рыцарям.

– Да… Верно… Это так, – в лад закивали те головами.

– Ну так вот, – к этим возгласам согласия вновь присоединился брат Герман, – я думаю, что нужно… спрятать брата Гебхарда или посоветовать ему уйти в глубь прусских земель. Так будет проще и лучше для всех. Если брат Гебхард нашел свою истину в вере этого народа, пусть он с этой верой и остается. Придут к христианской вере натанги – а этот час настанет скоро, я знаю – вернется к ней и брат Гебхард. Ведь Господь един, хоть имен у Него и много. И служение Ему – одно.

Рыцари в ремтере переглянулись. Первая часть только что прозвучавшего предложения была всем понятна. Но вот вторая… Получалось, что разница между язычеством и христианством условна и понимание этой условности зависит лишь от слов и от самого человека.

Брат Бертольд вдруг вспыхнул, шрам на его щеке стал совсем багровыцм. Он резко взмахнул рукой, сбив стоявшую на столе глиняную кружку, – та отлетела к стене, ударилась в сухие бревна, широко осыпав пол осколками.

– Ты, брат Герман, нам о таких туманных вещах больше не говори! Не говори! – брат Бертольд почти кричал, горячась, как будто хотел, чтобы его услышали и за пределами крепости. – Набрался ереси в Святой Земле… Вот не зря тебя прозвали Сарацином – все от дружбы с ними. И вправду сарацином сделался. Да, Господь един, и это наш Иисус Христос. Другого Господа в мире нет! А если ты и дальше будешь настаивать на своем, то и тебя вразумят... Святая инквизиция слышит далеко, и руки у нее длинные. Хочешь попробовать?

– На все воля Божья, – спокойно пожал плечами брат Герман. – И не потому ли ты хочешь меня напугать святой инквизицией, что сам ее боишься? Мне это странно. Ведь тот, кто верит своему Господу, лишен страха. Он готов принять все, что случается или что может случиться… Но сейчас мы говорим не обо мне и не о моей дружбе с сарацинами. Давайте решим, как можно спасти брата Гебхарда. Мы все понимаем… – он бросил короткий взгляд на брата Бертольда, – Да, мы понимаем, что ему грозит смертельная опасность. По слухам, инквизиция всегда принимает решения… достойные в своей строгости, – губы брата Германа скривились в ироничной улыбке. – Противостоять ей бесполезно – это не воевать с сарацинами. А брата Гебхарда нужно спасать. Но как? Я свое мнение высказал. У кого-то есть другие предложения?

– Ну погодите! – на своем месте пошевелился Вольфрам из Мейссена, старый седовласый рыцарь, живший в крепости всего несколько недель, но глубоко почитаемый всеми братьями за великий подвиг послушания: он доставил в замок Бранденбург особую реликвию – частицу Святого Креста, на котором был распят Иисус Христос. – Ну погодите… Давайте решим: какая вина лежит на брате Гебхарде?

Брат Бертольд устало опустил голову и, пристально глядя в пустую миску со следами уже засыхающей после ужина ячменной каши, заговорил сначала глухо, но с каждым словом все более распаляясь:

– Брат Гебхард изменил всему тому, чем многие годы жили мы все – весь наш орден. Он покинул крепость и ушел к пруссам… Но дело не в этом. Он изменил нашей вере и принял в свое сердце… – он слегка запнулся и прибавил чуть громче: – и в разум тоже языческие… языческую… языческих богов. Но что самое страшное – он не скрывая говорит об этом. Ты ведь знаешь, – он по-прежнему не глядел на брата Вольфрама, – сюда, в нашу глушь, в нашу маленькую крепость приезжал сам папский легат, чтобы расследовать это дело. И брат Гебхард говорил с ним о своей вере уверенно и дерзко. И что удивительно, – тут голос брата Бертольда напрягся, – это почему-то не рассердило легата. Мне даже показалось, наоборот. И теперь я ничего не понимаю. Папский легат успокоился, а комиссия святой инквизиции приезжает… Но я не хочу, чтобы из-за брата Гебхарда у ордена и у всех вас… у нас! – тут брат Бертольд поднял глаза на рыцарей, сидевших за столом, – были неприятности. Их нам и так хватает. И я не знаю, как нам теперь поступить. Обвинение в ереси, в измене учению христианскому – тяжкое обвинение.

– Но если рассудить… Разве наше учение, данное Новом Завете, не вызывает вопросы, если в него вдумываться? Или отцы церкви запрещают нам думать? – брат Вольфрам тяжело встал за столом, обвел взглядом рыцарей. – Каждый из нас живет в служении госпоже нашей Деве Марии и любви к ней. Да, в этом я готов поручиться за каждого, – он пристально взглянул на брата Бертольда. – Но каждый из нас ищет истину в Учении и в себе, в недрах своего разума. И вдумываться в Святое Писание – это ведь не поворот к ереси. Не так ли, братья?

– Да, это так, – в лад закивали головами рыцари.

– Ну тогда я вам напомню… моление Господа нашего Иисуса Христа в Гефсиманском саду: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты». К кому Он обращается? Если Он – Сам Господь, то значит, к Самому Себе? Но если он обращается к Господу, Отцу нашему небесному, то тогда кто Он Сам? Сын Божий, как все мы? Или простой человек? И когда Он умирал на кресте, к кому Он обратился с последними словами: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой»? К Себе? Нет, Он обратился к Тому, Кто выше!

Рыцари за столом молчали, ошеломленные. Каждый знал, что все они когда-то задавали себе эти вопросы, не находили на них ответы и оставляли, прятали в сокровенные уголки своей души безответными. Но вслух говорить об этом!

– Вот так, уже вдумываясь в Священное Писание, можно встать на тропу ереси, – продолжил брат Вольфрам. – Я могу поделиться с вами, братья мои, еще одним наблюдением. Все мы знаем о чудесах, творимых Господом нашим Иисусом Христом. Верно?

Рыцари настороженно молчали – боялись, что брат Вольфрам коварно заведет их еще дальше в дебри таких рассуждений.

– Молчите, значит, готовы выслушать, – с улыбкой заметил тот. – Так вот о чудесах… В Священном писании говорится о том, как Господь наш Иисус Христос пятью хлебами и двумя рыбами накормил пять тысяч человек. И еще много еды осталось… Помните?

Все сидящие за столом по-прежнему хранили глубокое молчание. Только брат Мейнике тихо встал из-за стола, зажег в мерцавших углях очага лучину и ею оживил две сальные свечи, стоявшие на столе. И лица рыцарей чуть проступили в сумраке надвигающейся ночи.

– А кто задумывался, почему – рыбы и почему их две? Я вот скажу так. Эта история и сами рыбы – символ для тех, кто способен его распознать. Наверно, все знают, что рыба – по-гречески «ихтис» – это шифровка нашего понимания Господа Иисуса Христа. Она складывается из начальных букв выражения ;;;;;; ;;;;;;; ;;o; ;;;;;  ;;;;; – Иисус Христос Божий Сын Спаситель. На старых римских стелах – я это видел собственными глазами – Господь наш Иисус Христос символически изображается двумя рыбами, обращенными друг к другу. Так выражается мысль о Его обращенности на Самого Себя – то есть о Его абсолютности. Все успевают следить за моей мыслью? Смотрите: изображено одно, а имеется в виду совсем другое. И во времена Древнего Рима все это не считалось ересью.

Рыцари за столом внимательно слушали брата Вольфрама. Обо всем этом он говорил с братьями впервые, и все дивились его образованности и уму.

– А теперь вернемся к чудесам. Я вот думаю… – брат Вольфрам чуть запнулся, но тут же продолжил решительно: – Я думаю, что евангельская истории о рыбах на самом деле повествует о том, что некогда Иисус пять тысяч человек посвятил в свое учение. И вот это было чудо – сразу пять тысяч человек утолили новым учением свой духовный голод, Господь уготовал им хлебы Своего учения!
 
– Так что, – тихо прозвучал в полумраке ремтера чей-то голос, – чуда умножения пищи, о котором говорят священники, не было?

– С уверенностью можно говорить, что было другое чудо – я о нем только что сказал. Но можно ли все это считать ересью? Кто-то на этот вопрос ответит положительно, а кто-то по таким вот мыслям пройдет к сути нашего учения. И не отречется от нее даже на костре. И как вы думаете, это – ересь?

Вновь по ремтеру разлилась тишина. Никто из рыцарей не пытался ответить на последний вопрос брата Вольфрама. Все понимали, что он был задан только для того, чтобы мысль каждого направилась в нужное русло.

– Братья, я хочу еще раз спросить: только ли в измене и ереси обвиняют брата Гебхарда? Измена… Да, это тяжкое обвинение, но им не занимается святая инквизиция. Тут есть что-то еще…

– Другой вины я не вижу, – голос брата Бертольда звучал устало и подавленно.

– И все-таки… – голос брата Вольфрама неожиданно стал стальным, как будто блеснул серо-голубой дамасский клинок, вынутый из ножен.

– Я боюсь… – нерешительно и очень тихо проговорил брат Бертольд. – Я боюсь, что ему предъявят обвинение в колдовстве и чародействе. И самое страшное – это будет справедливо.


3

А весна брала свое. Сначала неожиданно, в одно утро под самыми стенами дома вайделота, на пригреве распустились маленькие желтые цветки на коротких толстых стеблях. Фон Массов знал, что летом на их месте вырастут большие круглые листья, гладкие и блестящие с одной стороны, и матовые, пушистые – с другой. И если приложить такой лист к щеке гладкой стороной, можно почувствовать совсем не летний холод, а если приложить другой, пушистой стороной, даже сквозь летнюю жару ощутится доброе, материнское тепло.

Потом прошли короткие, но обильные весенние дожди, и природа стала быстро одеваться в зеленое. Молодые листья на деревьях оформились и блестели, живо играя на ветру. Травы с каждым днем становились все выше и богаче – земля уже потерялась под ними. Расцвели и другие весенние цветы, тоже желтые, но покрупнее и на длинных стеблях-трубочках. Если такой цветок сорвать и лизнуть выступающее из стебля белое молочко, язык обожжет горечью и лицо само скривится в брезгливой, но веселой гримасе.

Но фон Массов не замечал этой красоты. Его болезнь подбиралась к нему все ближе, отнимая его у жизни, и он не знал, что с этим делать. Иногда его тошнило, хотя пища, которую он ел, была необильной и свежей. А по временам на него накатывала  тупая, глухая тоска: ему не хотелось ни есть, ни пить, ни гулять… И только одна далекая мысль слабым, но назойливым в своем постоянстве  колокольчиком звучала в сознании: нужно идти… нужно увидеться… Но куда идти, с кем увидеться, он не понимал. И с каждым днем гуще, непрогляднее становился туман, в который погружалось его сознание.

Как-то в один из таких весенних дней фон Массов проснулся рано от нового для него чувства, которое пульсировало поверх тоски. Он знал, что именно сегодня ему нужно встать и пойти. И это же знание говорило, что дорога и цель движения сами себя подскажут. Они уже существуют, они определены, и ему, фон Массову, нужно только сделать их реальностью.

Он встал, как всегда ополоснул лицо и руки водой из кадки, стоявшей возле двери, и вышел на улицу. Внешне все было как будто бы обычным. Ярко светило невысокое еще солнце, свежий утренний ветер колыхал низко свисавшие ветви деревьев бирке с ровными белоснежными стволами – группа этих деревьев росла неподалеку, в пронзительной голубизне неба чисто белели маленькие кудрявые облачка, алмазными искрами вспыхивали на траве капли выпавшей за ночь росы. И все же что-то было не таким, как всегда, неправильным… Фон Массов чувствовал это, но никак не мог понять, что в природе не так.

Он пошел напрямик по полю, не задумываясь о том, куда он идет. Его ноги намокли от росы и окоченели – он этого не замечал. Ветер забирался под рубаху, обдавая прохладой, - это было неважно. О том, что каждый шаг для него – это шаг в неизвестность, а надежная, устоявшаяся жизнь в доме вайделота оказывалась все дальше позади, он старался не думать. Он просто шел... По краю темного елового леса, через широко раскинувшийся холм, над которым открывалось бескрайнее небо, по берегу реки, через сосновый бор с мягкими, пружинящими под ногами мшаниками и через молодые подлески…

Сколько так продолжалось, неизвестно – время остановилось для него. И еще одно: солнце, немного пройдя по небу, остановило свой ход и светило ровно, почему-то не оставляя на земле теней от земных предметов.

И вот у края темнеющего вдалеке леса фон Массов увидел Дерево. Даже издалека было видно, что это дуб – гигантский, с невероятных размеров стволом, с огромной кроной и старыми, сухими,  отжившими свое ветвями под ней. Его корни не вмещала земля, и они вышли наружу, извиваясь, как гигантские змеи, простираясь широко, но по-прежнему держась за землю и тем придавая дубу надежную опору в этом мире. Где-то высоко в небе, возле самых облаков, крону дуба плавно облетали большие черные птицы – охраняли свои гнезда.
 
Сердце фон Массова радостно дрогнуло. Он понял, что этот дуб и есть цель его долгого  трудного пути. Несмотря на усталость, он пошел по направлению к нему быстрее – почти побежал, – почему-то по дороге сбрасывая с себя одежду. Он твердо знал, что так надо, что он должен подойти к дубу свободным от всего.

Вдруг он увидел перед собой двух волков. Они стояли неподвижно, опустив головы к земле, вытянув шеи и не сводя с него не по-волчьи умных желтых глаз. И нельзя было понять, то ли они охраняют дуб от всех посторонних, встают неодолимой преградой на их пути, то ли решают, можно ли пропустить к нему сейчас именно его, фон Массова. А тот вдруг почувствовал небывалую, смертельную усталость, колени его подкосились, и он повалился на землю.

Волки стали медленно приближаться к нему, осторожно переставляя лапы и по-прежнему не сводя с него глаз. Вот они подошли ближе… Еще ближе… И вдруг животы их напряглись в жестоких спазмах, и они отрыгнули прямо на фон Массова обильную желтоватую пену. Еще раз! Еще! У фон Массова не было сил противиться этому. Он лежал неподвижно в молодой траве, а волки принялись слизывать с него то, что еще мгновение назад  находилось в их желудках. И их языки шершаво, приятно терлись о ноги фон Массова, о его живот, грудь, шею, лицо… Потом все повторилось не раз: волки отрыгивали пену на тело фон Массова, а затем усердно слизывали ее, словно отмывали от какой-то невидимой скверны.

За всем этим фон Массов впал в беспамятство, похожее на странный сон. Ему снилось, что он лежит голый на траве недалеко от огромного дуба, доходящего вершиной до самого неба. Одна травинка качалась возле самых его глаз и щекотала лоб, а по ее узловатому стеблю полз, зачем-то стараясь забраться на самый верх, блестящий коричневый муравей. Поблизости смирно, совсем по-собачьи сидели два больших волка с желтыми глазами. Они ждали, когда человек откроет глаза.
Фон Массов посмотрел на них, и они это заметили – оба одновременно шевельнулись, переступив передними лапами. И вдруг один из них заговорил – его низкий, чуть хрипловатый голос отчетливо звучал в голове фон Массова.

– Человек, мы ждали тебя много зим и много лет, и вот древнее пророчество исполнилось – ты пришел.

– А зачем вы ждали меня? – так же безмолвно спросил их фон Массов. – Разве это было необходимо?

– Сначала мы охраняли этот дуб от посторонних. Никто не должен был приблизиться к нему, кроме тебя. Дальше твой путь будут охранять другие. Но по этому пути пройдешь только ты. В вашей обычной земной жизни все происходит похоже: стража охраняет врата для того, чтобы в них вошел один-единственный человек. И только проверив, он может понять, что эти врата охранялись именно для него. Понимаешь, важна хотя бы попытка…

– Получается, что вы охраняете не только этот дуб, но и меня рядом с ним, – произнес в себе фон Массов.

– Да, – последовал незамедлительный ответ. –  Это так. Но у нас есть еще одна важная миссия. Мы должны дать тебе нечто такое, что откроет тебе путь далее. Держись...

С этими словами один из волков подошел фон Массову и прижал свой нос к его грудной кости. И фон Массов, лежавший на  земле, почувствовал, как новая, неведомая сила вливается в него, поднимает над землей и собирается на его ладонях. Он почувствовал, что отныне он сможет ставить заслоны любым болезням, а пойманные им неприкаянные души найдут прибежище в его руках и никогда не станут добычей злых сил.

- А теперь просыпайся,  – прозвучал в голове фон Массова знакомый уже голос. – Просыпайся. Тебе нужно идти дальше.

Фон Массов открыл глаза. Он лежал на траве неподалеку от огромного дуба. Одна травинка, качаясь возле самых его глаз, щекотала ему лоб, а по ее узловатому стеблю полз, зачем-то стараясь забраться на самый ее верх, блестящий коричневый муравей. Рядом с собой фон Массов увидел двух волков. Один сидел, внимательно глядя на него своими желтыми глазами. Другой по-собачьи положил морду на передние лапы,  устало высунул язык, и желтые глаза его были тоскливы и пусты.

Фон Массов вскочил с земли, ощущая в себе новые силы и потребности идти дальше. Ему хотелось танцевать и петь. Но он понимал, что сейчас его ждет что-то еще более значительное и важное. Впереди была Встреча…


4

Вблизи корни дуба  выглядели еще более значительно, чем на расстоянии. Толстые, темные, потрескавшиеся от времени, они вывернулись из земли огромными узлами на высоту человеческого роста, образовав таинственный лабиринт, из центра которого и возносился к небесам могучий ствол.

Фон Массов сначала пробирался сквозь сумрачные арки этого лабиринта, но потом запутался в сырых тесных проходах и решил сделать иначе. Он вскарабкался на ближайший большой корень и стал передвигаться в направлении ствола по его поверхности. Сначала идти было неудобно – ноги постоянно срывались, а на появившихся на них ссадинах выступила кровь. Но вот путь стал шире, ровнее… И уже это были не корни, а сам ствол дуба, развернувшийся у ног фон Массова ровной широкой дорогой. Его зеленые листья шумели в вышине, а сквозь них пробивались слепящие лучи солнца, игравшие вокруг круглыми пятнами.

Но вдруг фон Массов почувствовал возле чье-то присутствие. А через мгновение рядом с ним обозначились несколько фигур. Это были странные существа, двигавшиеся, как люди, но головы их были звериные, похожие на медвежьи. «Вот они, духи, существа иного мира, – спокойно подумал фон Массов. – Интересно, они ко мне с добром или со злом?»

Духи плотно обступили фон Массова, как будто готовясь напасть… Так и случилось. Один из них неожиданно взмахнул чем-то ярко блеснувшим перед лицом фон Массова, и голова его с удивленно открытыми глазами сначала запрокинулась назад, а потом с глухим стуком упала позади к его ногам. Удивительно, но крови не было. Только свежо краснела влажно открывшаяся плоть чуть выше ключиц.

Сам фон Массов смотрел на все происходящее как бы со стороны. Он не испытывал страха или боли, ничему не удивлялся – ему только было интересно: что будет дальше и зачем все это?
Тем временем один из духов схватил валявшуюся поблизости палку, насадил на нее голову фон Массова и укрепил ее в какой-то расщелине. И живые глаза головы с интересом  смотрела на все происходящее, а сам фон Массов видел себя мертвого как будто с двух разных сторон одновременно. Другие духи склонились над его телом и стали рвать его какими-то железными крючьями на мелкие кусочки, складывая их в три отдельные кучи. Кости фон Массова они разъединили и тоже сложили горкой.

Когда с этим было покончено, они принялись жевать эти кусочки, и пережеванное выплевывали в пространство в разные стороны. Фон Массов почему-то понял, что это так они приносят жертву духам. То, что было в первой куче, предназначалось обитателям верхнего мира, содержимое второй кучи – обитателям среднего мира, кусочки из третьей кучи – обитателям мира подземного. «Теперь мое тело принадлежит сразу трем мирам, – с неожиданным для себя восторгом подумал фон Массов. – Я буду жить везде! Теперь я вездесущ!»

С костями фон Массова духи поступили иначе. Они стали тщательно очищать их, натирать до блеска и вновь складывать в нужном порядке – звено к звену, косточка к косточке. Но в позвоночник – в его шейную часть – они вставили дополнительное звено, а когда очередь дошла до ребер, прибавили два лишних ребра – справа и слева.

– Теперь ты будешь иметь три лишних части тела, – произнес один дух, обращаясь к фон Массову так, как будто бы тот был жив. – Ты будешь трижды обновлен и трижды защищен.

А на сложившемся скелете вновь стала появляться плоть. Она разрасталась, увеличивалась на костях, все тело фон Массова стало обретать обычные для него формы… Вот уже на его руках и ногах обозначились ногти… Фон Массову показалось даже, что его тело дрогнуло, шевельнулось…
Духи тем временем сняли с шеста голову фон Массова и стали перебрасывать ее друг другу, как бы играя в какую-то странную игру.

– Пусть мысль твоя будет быстрой и ловкой! – приговаривали они. – Пусть она будет такой же неожиданной, как этот мир. Но пусть закон всегда царствует над твоими мыслями.

Невесть откуда появился большой медный чан с водой, в которой плавали куски льда. И от холода его стенки отпотели, и по ним бежали, догоняя друг друга, капельки осевшей влаги. А духи бросили голову фон Массова в чан со словами:

– Это вода для здорового ума. Пусть он будет надежным и непреклонным и больные чувства никогда не смутят его.

Невыносимый холод пронизал голову фон Массова – он почувствовал это, будто голова была частью его тела. И понял, что никогда больше не будет думать о жизни так, как прежде, никогда его разум не подчинится чувствам – пусть даже самым благородным и человечным.

После этого духи вынули голову фон Массова из чана, по-простому отряхнули ее от воды и приставили к телу. Голова моментально приросла к своему месту и даже следа от шрама на шее, где она была отрублена совсем недавно, не было видно.

Фон Массов очнулся и попытался сесть. Но духи придержали его. Один из них неожиданно прижал его голову к своей груди и ловким движением вырвал глаза фон Массова из их глазниц. Но тут же так же ловко вставил на их место новые глаза. Фон Массов не почувствовал боли, не испугался – он только еще раз удивился всему происходящему.

– Ты будешь видеть то, что не видит никто. – сказал дух. – Твоему взору откроется происходящее во всех трех мирах.

Затем он длинный, жесткий, как будто железный палец воткнул в ухо фон Массова, пройдя всю его голову насквозь. И вновь фон Массов не почувствовал боли, вновь удивление от новых ощущений охватило его. А дух  пояснил:

– Ты будешь понимать и слышать разговоры животных и растений. И эта способность будет подчинена твоему желанию.

Наконец дух цепко обхватил голову фон Массова сильными пальцами и разломил его череп, как разламывают пополам свежий каравай хлеба. Голова с треском раскрылась, а фон Массов ощутил как будто бы поток света, хлынувший в его сознание.

– Теперь ты полностью завершил свое второе рождение, – произнес дух торжественно. – Отныне тебе открыт ход звезд на небе, ты услышишь гармонию небесных сфер. Но главное – тебе будет доступен промысел Высших Сил. Веления судьбы раскроются твоему разуму. Но еще важнее для тебя то, что ты готов к встрече с Ней… Поспеши. А мы будем охранять тебя на твоем пути к Святым Вратам.

При этих словах духи почтительно расступились, открывая фон Массову путь  к ослепительно сияющему солнцу.


5

Приблизиться к чертогам Той, Имя Которой непроизносимо, просто – к ним ведут сотни миллиардов дорог. Но найти эти дороги для себя может далеко не каждый. А тот, кому Она открыла свой лик, носит его в своем сердце всю свою жизнь, служит Ей в духе и умирает, видя в ней ту светлую Вечность, которая составляет земную надежду каждого умирающего. 

Большие, тяжелые врата сами открылись при приближении фон Массова, и он без малейших колебаний, решительно, но вместе с тем чувствуя, как где-то возле сердца бьется новое для него трепетное чувство нежного благоговения вошел в зал.

Этот зал не был огромен и холоден, своды его не уходили далеко ввысь – он не поражал своим величием. Наоборот, он рождал ощущение уюта и тепла, но главное – давал чувство надежной защиты. Стены его, освещенные ровно горящими лампадами на треногах, были украшены матово мерцающими резными панелями из сандалового дерева – таким деревом торговали в Святой Земле купцы из далекой страны, которую сами они называли Бхарата, а арабы – Хинду. И запах этого дерева придавал залу дополнительное волнующее очарование. Потолок тоже был сделан из дерева, но другого – золотистого, с затейливыми прожилками, как бы светящегося изнутри. И в центре потолка находилась резная розетка – несколько помещенных друг в друга концентрических кругов, которые обрамляла прямоугольная фигура, образованная как бы четырьмя большими греческими буквами «Тау». По краю потолка – фон Массов успел разглядеть и это – шел простой греческий меандр, представляющий собой чередование обычной и обращенной греческой буквы «Гамма».

В дальнем конце зала стояли два больших светильника, между которыми находился высокий трон. А на троне восседала Она! Ее фигура была окружена лазурным сиянием, в котором мерцали золотистые искры. От Ее головы по бокам исходили два больших, напряженно мерцающих языка холодного пламени, напоминающих рога. Лицо Ее было прикрыто легким покрывалом, под которым угадывались высокий лоб, большие выразительные глаза, прекрасные, манящие к себе губы. В правой руке, легко лежащей на подлокотнике трона, она держала невиданный, изумительный по красоте алый цветок…
– Подойди ко мне, – как дуновение ветра пронеслось по залу. – Подойди ближе, рыцарь, смелее.
Фон Массов повиновался. И чем ближе он подходил к ногам Той, Которая только что позвала его, тем ярче огонь неизвестной ему доселе любви разгорался в его сердце.

- Я давно жду тебя, очень давно, – сказала Она по-прежнему тихо, и мелодичный звук Ее голоса упал в самое сердце фон Массова. – Дождалась… Ты пришел, наконец…

Левой рукой она подняла с лица покрывало, и фон Массов понял, что открывшиеся ему белокурые, чуть волнистые волосы, лоб, глаза, лучезарная улыбка – весь облик Той, Имя Которой – тайна, заслонили все пережитое им в этой, орденской жизни и в тех далеких прошлых жизнях, что открывались ему лишь время от времени смутными воспоминаниями.

– Ты пришел сюда, рыцарь, чтобы исполнить должное. Еще при сотворении мира, когда не было ничего и мир существовал еще лишь как слабый зародыш мысли, ты был предназначен мне, а я должна была стать твоей. Мы должны были стать супругами. Так было предначертано в Великой Книге Судеб, и так станет совсем скоро.

– Прости меня… – фон Массов склонился в низком поклоне. – Я не знаю ни Твоего Имени, ни того, как к Тебе следует обращаться.

Она непринужденно рассмеялась, и смех ее нежными колокольчиками разлетелся по самым укромным уголкам зала.

– У Меня много имен, и по крайней мере одно из них тебе хорошо известно. Его ты произносил как спасительную молитву, когда шел в атаку на сарацин.

– Так Ты... – изумился фон Массов.

– Да, и это тоже я, – перебила она. – Но у меня есть много других имен. Назови любое, и рядом с тобой окажусь я. У далекого народа, первым научившегося плавать по морю, меня называли Иштар и считали, что в моей власти плотская любовь, плодородие и война. Этого народа давно уже нет, и только вот эти звезды напоминают мне о его служении,– она грациозным движением руки указала на две восьмиконечные звезды, светившиеся в полумраке под потолком зала по сторонам от ее трона. – Народ, который пытался построить башню до небес, называл меня Инанна и почитал как непорочную, но каждое мгновение чреватую Небесную Мать. Народ, живший на островах теплого южного моря и сам себя называвший эллинами, поклонялся мне как Кибеле. Он отдавал мне себя полностью, был готов ради меня на любые страдания – и я ценила это, любила этот народ. У жрецов страны Хинду я – Рати, богиня любви. Бродивший сорок лет по пустыне под предводительством своего вождя-мага народ-странник называл меня Ашторет. В городе на семи холмах – сутью его, как полагали многие, является любовь – меня называли и Венерой. и Церерой и видели во мне начало любви, плодородия и материнства…

Она замолчала, как будто вспоминая вновь о чем-то давнем и очень дорогом для нее. Фон Массов тоже замер в благоговейном молчании. В зале воцарилась тишина – такая, что было слышно, как бьется пламя в светильниках рядом с троном. Но вот она подняла глаза на фон Массова, и они были полны нового тепла.

– Но лучше всего мою суть постигли люди далекой солнечной страны, раскинувшейся на безбрежных песках и орошаемой водами одной великой реки. Может быть, так случилось потому, что в этой стране были построены высокие каменные холмы, таящие в себе небесное пламя и приближающие человека к небесам. Эти люди называли меня Исидой и считали, что я – абсолютная женственность и материнство. И я помогала им – откликалась на молитвы юных дев и женщин при родах.

– Каково же твое истинное имя? – решился еще раз задать свой вопрос фон Массов.

– Мое настоящее имя… - вновь ушла в себя она. – Люди часто произносят его, не задумываясь о том, кому оно принадлежит на самом деле. Но тебе я открою эту тайну. Подойди поближе.
Фон Массов подался вперед, подойдя совсем близко к трону и почти коснувшись Ее колен. Она же наклонилась вперед, левой рукой нежно взяв его за щеку, чуть приблизила к себе и прошептала что-то ему на ухо. И как будто ароматом весны повеяло, но не от того, что произнесла Она, а от близости ее губ, от ее нежности…

– И это тоже? – вновь изумился фон Массов. – Это тоже ты? Но как же?..

– Да, мой рыцарь, да, мой возлюбленный. И это тоже я. Я доверила тебе мое истинное имя, и теперь ты имеешь надо мной полную власть. Поэтому не произноси его всуе. Иначе будет плохо и мне, и тебе тоже. Ты поймешь это скоро.

Она по-прежнему держала руку на щеке фон Массова, лицо ее было совсем рядом. Она взглянула прямо ему в глаза. И в этом Ее взгляде фон Массову открылась Вечность.  Миры возникали и исчезали, звезды рождались и умирали, мириады планет кружились вокруг живых еще звезд в своем загадочном танце, и в их числе была маленькая голубая планета, на которой он, фон Массов сейчас созерцал Ту, Имя Которой он узнал, но не  имел права произносить.

– А сейчас, рыцарь, должно произойти самое главное, – произнесла Она, вернув фон Массова к действительности. – Мы станем с тобой единым целым – мы станем супругами.

 – Но как это возможно? Разве может хоть и не совсем простой… - фон Массов вспомнил, как совсем недавно пережил странную смерть и новое рождение, – и все-таки смертный человек стать супругом… - тут фон Массов вновь запнулся, но произнес решительно  и твердо: – …супругом Богини?

– Это возможно. Просто ты должен… возвыситься, стать немного таким, как я. А я для этого приближусь к земле, стану частью тебя – я буду жить в тебе.

– Да? – озадаченно, неуверенно произнес фон Массов. – И что это будет значить для меня? Как изменится моя жизнь?

– О, она изменится, мой рыцарь, мой возлюбленный! Ты будешь всегда думать обо мне, все свои деяния ты принесешь к моим ногам. Но запомни и другое. Твоими трапезами буду насыщаться и я. Твое удовольствие от еды будет и моим удовольствием. Та сила, которую ты получишь от трапезы, станет и моей силой. Но взамен я дам тебе иное, особое могущество, которое возвысит тебя над людьми. Вот тогда ты по-настоящему поймешь, что такое жертва и жертвоприношение. Ты станешь не только моим супругом – ты станешь моим жрецом. Итак, должное – да свершится!
С этими словами она легко двинула плечом, и туника упала с него, обнажив прекрасную молодую грудь. Она привлекла голову фон Массова к груди со словами:

– Пей, рыцарь. Пей молоко Той, Которая с ним проливается в тебя и становится частью тебя. Отныне ты уже не человек, хоть и человеческом облике. Мы с тобой теперь одно, и могущество твое, мной тебе данное, необоримо.

И фон Массов сделал глоток, потом другой… Неизреченный гром, словно тысячи разорвавшихся Космосов, грянул в его сердце, тысячи Вселенных огненным смерчем хлынули в его сознание. Ослепительная чернота захватила его, закружила, понесла сначала к центру мироздания, где чистота и напряженность сущего опаляли, были мучительны, потом бросила куда-то к его границам, где царил космический холод и время теряло свой ход. Фон Массов понимал, что он окончательно изменился и весь мир для него тоже стал другим. И сквозь это понимание отдаленно пробивался знакомый и уже любимый им голос:

– Я тебе открою еще один секрет, мой рыцарь, мой супруг. Когда ты смотришь на простую земную женщину и она тебе нравится, ты в ней видишь – меня. Так устроен мир. И если ты понимаешь это, ты становишься еще ближе мне – еще сильнее. 
 

6

Фон Массов вернулся к реальности оттого, что кто-то настойчиво теребил его за плечо. 

– Очнись, рыцарь! Очнись, достойнейший из достойных! Приди в себя, о великий маг и кудесник, ставший исполнением древнего пророчества!

Он узнал голос вайделота. А открыв глаза, увидел, что лежит на своей постели из оленьих шкур в его доме, а сам вайделот стоит над ним на коленях.

– Очнись, рыцарь. Вернись сюда, на эту землю. Ты получил второе рождение, ты вкусил молока Богини, и теперь ты – другой. Тебе предстоит сделать много добрых дел, и люди нуждаются в тебе. Они тебя ждут…

– Люди ждут меня? – переспросил фон Массов. Но вспомнил, как один из волков передал ему силу, которой страшатся духи всех болезней. Вспомнил прекрасную Женщину, с которой он…

– Да, рыцарь, твое предназначение – служить  людям. С этим предназначением ты родился. Но я тебе больше скажу: это тяжкое бремя, и оно было предначертано тебе еще задолго до твоего рождения – об этом возвещает древнее пророчество. Из чужих земель, гласит оно, придет маг и чародей с мечом, и дикий вепрь встретит его испытанием крови и смерти. Он покинет свой народ и станет частью другого народа и вместе с ним сольется с его лесами, реками, полями. Он станет супругом и жрецом Великой Богини, на произнесение имени которой наложена печать молчания, и тем обретет необоримое могущество. Ему будут подвластны природные стихии – он подчинит себе огонь, воздух, землю и воды. Пророчество гласит, что он возвысится над временем: все, что было, есть и будет откроется его разуму. Он станет жрецом всех прусских племен, соединит их земли с небесами и сделает их вовеки священными, но сами пруссы владеть этими землями не будут. Никто и ничто не причинит ему зла – он птицей воспарит над стенами мрачной темницы и небо примет его, станет его обителью. Рыцарь, брат мой, исполнение этого пророчества – ты. Много в этом пророчестве уже исполнилось, еще больше – исполнится в будущем. И мы, твои духовные братья, приветствуем тебя.
 
Фон Массов встал с постели, надел лежавшую подле чистую одежду, кем-то заботливо приготовленную, и вышел на улицу в обдавшее его счастьем яркое весеннее утро. Свежий ветер легко колыхал зеленые ветви деревьев бирке с ровными белоснежными стволами, в пронзительной голубизне неба белели маленькие кудрявые облачка, искрились на траве капли выпавшей за ночь росы. И невысокое еще солнце сияло ослепительно, как будто оно радовалось встрече с человеком, являвшимся его собственным отражением на земле.

 – Приветствую тебя, око мира, – сказал ему фон Массов, неожиданно для себя самого вкладывая в эти слова что-то очень светлое и чистое в глубине своего сердца. И солнце откликнулось на его чувство – весело заиграло разными цветами радуги, стало переливаться в небе большой сияющей жемчужиной.

– Вот и солнце приветствует тебя, – сказал вайделот, улыбаясь. – Твое второе рождение  – событие всей Вселенной, и вся Вселенная радуется за тебя. Посмотри, – прибавил он,  – кто еще пришел поклониться тебе.

Фон Массов увидел, что рядом с домом стоят четыре человека. Одного он узнал сразу – это был тот самый ясноглазый юноша, что показал на празднике в деревне  совсем не юношескую мудрость. Второй был таинственный властный старец, который на том же празднике загадывал ясноглазому свои глубокомысленные загадки. «Человек дубовых рощ, – подсказал фон Массову его внутренний голос. – Его родина – зеленые острова, там, где солнце вечером уходит за горизонт». Третьего фон Массов никогда не видел, но сердцем чувствовал, что они как будто давно и близко знакомы. Это был худощавый смуглый человек в свободной белой одежде, на голове его была намотана такая же белая ткань, из-под которой на плечи ниспадали тяжелые черные волосы. Похожих людей фон Массов видел в Святой Земле – это были купцы из страны Бхарата. Но у тех в глазах стояла жажда денег, а у этого глаза светились какой-то спокойной, глубокой мудростью.

Но особенно необычен был четвертый человек. Несмотря на то, что стояли уже по-летнему теплые дни, он был одет в короткие меховые сапоги, вышитые разноцветным бисером, и такую же меховую, вышитую бисером куртку. Его черные, подстриженные в кружок волосы блестели на солнце – видно было, что они смазаны каким-то жиром. Скуластое лицо было немолодое, сплошь морщинистое, но на нем умом и проницательностью светились узкие раскосые глаза. В руках человек держал странный предмет – средних размеров обруч с натянутой на нем кожей, а на коже были нарисованы солнце и луна, горы, реки, большое дерево, а рядом с ним люди и животные.

Все четверо разом поклонились фон Массову, и в этом поклоне было многое – и достоинство, и понимание всего того, что фон Массов совсем недавно пережил, и глубокое уважение к нему, и благодарность за ту высокую радость, которую он всем им подарил. Но при этом никто не произнес ни слова, ни звука…

Вайделот жестом пригласил всех в дом, и они вошли – также в полном молчании. Расселись вокруг очага. Вайделот разгреб чуть тлевшие угли, положил на них горсть смолистых сосновых щепок, потом небольшую охапку хвороста… Очаг ароматно задымил, голубые клубы медленно поплыли вверх, под крышу дома… И все погрузились в созерцание того, как языки зародившегося пламени перескакивают с одной сухой ветки на другую, как огонь разгорается, обретая обычную для очага огненную силу.

Все это происходило в полной тишине. Но фон Массову казалось, что его душа наполнилась звуками изумительного по своей слаженности хора, в котором звучали и голоса его таинственных гостей. И звуки этого хора поднимали его вместе с клубами дыма все выше и выше к небесам – туда, где царила Она с Ее божественной любовью, где была Ее обитель, где совсем недавно он испытал неземное, абсолютное счастье…

Сколько так продолжалось, фон Массов не мог сказать. Но языки пламени в очаге опали, стали слабыми и бессильными, безжизненный серый пепел горкой лежал на том месте, где, казалось, совсем недавно рвалось ввысь жаркое пламя. Музыка в душе фон Массова затихла, и одновременно с этим гости встали и, так же молча поклонившись, вышли. Фон Массов и вайделот остались сидеть возле догорающего очага вдвоем.

– Что это были за люди? – спросил фон Массов вайделота после долгого молчания.

– Посланники, – коротко ответил тот.

– Они приходили только затем, чтобы поклониться мне? – уже с удивлением спросил фон Массов.

– Да… И в этом нет ничего удивительного. То, что произошло с тобой – большая редкость во Вселенной.

– Что ты имеешь в виду? – еще больше удивился фон Массов. – Поясни.

– Вот ты стал супругом Той, Которая… Я догадываюсь, кто Она, но я не знаю Ее истинного имени. Она живет слишком высоко для меня. А вот ты удостоен этой великой чести, –  вайделот на мгновение остановился и продолжил медленно, как будто взвешивая каждое слово. – Но и я, и все они – каждый из нас имеет свою супругу там, на небесах, – он движением головы и глаз указал наверх.

– Об этом можно говорить? – заинтересовался фон Массов. – Ведь знаешь же ты о том, что произошло со мной. И о Ней тоже знаешь.

– Нет, рыцарь – задумчиво покачал головой вайделот. – Не знаю, а только догадываюсь. Еще раз скажу тебе, что Она живет слишком высоко, Ее обитель недоступна моему сознанию. А ты побывал там…

– Ну а кто твоя супруга? – уже прямо задал свой вопрос фон Массов. – Кто супруги тех, кто сидел здесь с нами вот только что? И у нашего знакомого юноши есть такая женщина на небесах?

– Знаешь, рыцарь, – вайделот улыбнулся упорному любопытству фон Массова. – Об этом лучше не говорить. Но ты поднялся уже столь высоко и у тебя такой могущественный помощник, что ты можешь постичь это и сам в себе. О себе я все-таки скажу: я в супружеских отношениях с духом… дубовой рощи. Этот дух ведет меня и помогает во всем. Он живет во мне, а я служу ему, выполняю все, о чем он ни попросит. Любую мою пищу, любое питье я сначала предлагаю ему. И он есть и пьет со мной моими устами. Поэтому все дубы на этой земле связаны со мной, а я – с ними.

– Ну а как мне узнать, кто супруги тех, кто приходил поклониться мне? – настаивал фон Массов.
 
– Задай этот вопрос Той, которая в тебе.

Фон Массов закрыл глаза и обратился со своим вопросом к Той, которая жила в нем возле самого сердца, наполняя Собой каждое его биение, и представил человека из страны Бхарата. «Кали, – последовал быстрый и внятный ответ, – разрушительная сила Космоса, а тот человек для того и служит этой богине, чтобы Космос оставался в целостности».

«А другой, тот, что был в меховых одеждах… Кто его супруга? Кто помогает ему?» – мысленно задал новый вопрос фон Массов.

Ответ был так же быстр и внятен: «Двухглавая птица, летающая в небесах мира иного. Она помогает этому человеку, но он всегда просит за тех, кто живет в этом мире».

«А старец, подпоясанный веревкой? Кто его помощник? Чей дух живет в нем?»

«Эти отношения самые интересные. Его дух-помощник – большой ворон. Он тоже живет на небесах, но помогает тому, с кем находится в брачных отношениях. Однако он может и сам нисходить с небес на землю. И тогда его небесная мудрость проявляется в отношении многих людей, которые с ним не связаны, как этот старец».

«Что же, такой дух-помощник есть и у юноши с ясными глазами? Ведь он еще так молод!» – задал свой последний вопрос фон Массов.

«Да, у этого юноши пока нет духа-помощника, в его теле еще никто не живет. Но в Книге Судеб предначертано, что у него большое будущее. Другое Божество готовит его Себе в супруги. И это будет второе великое событие, которым будет укреплена связь неба и земли. Ждите».

Глубоко вздохнув, фон Массов открыл глаза. Рядом с ним по-прежнему сидел вайделот – его духовный брат и учитель. Но взгляд его был иными, исполненным понимания и глубокого почтения. И это почтение Фон Массов заслужил.