Не признавая красных строк. сборник

ГЛАВНОЕ, НЕ ЗАМОРАЧИВАТЬСЯ!

Краюхин читал Козлову. Дочитывал последнюю книгу. Козлова ему нравилась, но немного смущала. Матом и откровенной непристойностью. Или непристойной откровенностью? Он так  и не понял, это было пошло и выдумано или глубоко и лично, вульгарно или талантливо, или вообще вопрос не так стоял: не в этих илях, а то и совсем не в них. Но разбираться не стал. Зачем?

Нравилось ему и то, что снималось по её сценариям. Особенно, «Садовое кольцо» и «Краткий курс счастливой жизни». Остальное не особенно. Ещё она открыла ему Уэльбека и «Красные звёзды». Он считал себя довольно продвинутым читателем и неплохим знатоком русского рока, но ни про «звёзд», ни про француза даже не слышал до этого. Век живи...

Отложив телефон, Краюхин встал с кровати, взял сигарету, зажигалку и вышел на балкон. На соседнем курили девушки. Две. Он их видел впервые. Та квартира сдавалась. Может, недавно въехали? Девочки бросали на него взгляды и хихикали. И тут он понял, что забыл надеть шорты. Как встал с кровати голым, так сейчас и стоял. Упс.

Но теряться не стал, суетиться было поздно. Он докурил, затушил тлеющий фильтр о стекло банки, служившей пепельницей, и вернулся в комнату. Единственно, что на секунду задумался, как повернуться к двери: показать им зад или прибор на причиндалах. Вспомнился Тайлер Дёрден. Остановился на жопе.

Читать расхотелось. Захотелось выпить, стыд всё же накрыл его. Не показывать и не чувствовать - это, понятно, не одно и то же. Ежа тебе на кресло! Эксгибиционистом он не был. И нудистом не был, и поxyистом не был. Нормальным он был. И случившееся смущало. Надо же было так лохануться!

Идти или не идти - это был ещё тот вопрос. Нет, выпить было можно. Суббота, полдень - самое то. Но. Но под мышкой у него была вымазана ихтионовой мазью целая россыпь прыщей. Придётся возиться с повязкой, чтобы не испортить футболку. Или испортить футболку. А ещё идти, а ещё деньги тратить, а ещё пить.

Белые головки гнойничков на двух клумбах покрасневшей вздувшейся плоти по краям грызуна, на теле и на руке, появились неожиданно. Ещё вечером ничего не было, а утром руку было к телу не прижать - пораженные участки накладывались друг на друга и становилось аааа, как больно. Боль никуда не девалась и без наложения, но была более терпима. А ещё был зуд и как будто какая-то мелкая птаха, изнутри, клевала кожу.

Это утро случилось неделю назад. Но может и не за ночь красота такая появилась на ландшафте его тела, почти сплошь покрытого мелким курчавым кустарником. Просто не обращал внимания, пока не мешало, не болело. Не было у него привычки рассматривать себя там. И не там. Не баба.

За неделю эти цветы дерматологии созрели и частью полопались, опухоль спала, боль отошла. Остался лишь зуд. Казалось, что всё скоро кончится. Но выскочил прыщ на лобке. Прямо в центре. Большой, красный, болючий. И ещё один на груди. Они были не похожи на подмышечных, но друг другу приходились братьями. Очевидно, похода к врачу было не избежать. И похода в магазин. Настроение ни к чёрту - как тут не забухать? Ответ известен - никак. Эх-ма, опять нет повода не выпить!

Большинством голосов членов Политбюро ЦК его головы, с повязкой решено было не заморачиваться. И вообще не заморачиваться. Постараться. Ведь известно, что «всё будет так, как должно быть, даже если будет наоборот», так чего зазря воду в ступе толочь? Но одно дело знать, а другое не заморачиваться. Вон, Петрухину он тоже любить не хотел. А пришлось. Чувства, кто им указ? Не голова, точно.

Добравшись до магазина, он сразу взял литр. Подумал и за пиво, но пива не взял. Оставил на потом. Всё равно второй раз идти. Всегда так было. Испокон веку. И этот день на исключение не напрашивался. Но лучше пойти за догоном после литра, чем после литра с пивом. О здоровье тоже забывать так откровенно не стоит. Ещё понадобится. Наверно. Однако, вариант с одной бутылкой даже не рассматривался.

А у кассы он столкнулся с соседками. О-па-на, какие люди! Вблизи они были не только симпатичны, но и приятно пахли. В руках - два шампусика и коробка конфет, в глазах - блеск. Значит, продолжают. А раз пошли сами, то пьют одни. Они его тоже узнали и оказались не прочь познакомиться. Таня и Юля. Для себя он застолбил Таню, а для Юли позвонил Серёге. Серёга обещался быть в десяти минутах.

Таня взяла его под ручку, прижалась к нему сиськой и обещающе улыбнулась. Как там у Козловой про сексуальную комфортность: чем больше секса, тем счастливее человек; когда все происходит быстро и по обоюдному желанию, люди вообще прекращают задумываться на эту тему. Вот они и не задумывались. И не ломались. Даже больше, предлагались. Хотя, может и не вот.

Краюхин подумал, что от минета придётся отказаться. Как бы не хотелось. Как она будет сосать, когда перед глазами будет прыщ? Ещё соскочит. Если только попозже, когда стемнеет. На том и махнул рукой, не развивая темы дальше. Главное что? Правильно. Главное, не думать о белой обезьяне.
15:49
12.06.19




ОДИН СЛУЧАЙ ИЗ ЖИЗНИ КОЗЬМЫ, НО НЕ ПРУТКОВА


- Алле, ты де? - по голосу это был Лёха, но номер не его.
- Я дома. А ты кто?
- Издеваешься?
- Номер не твой.
- Номер мой, просто новый.
- Лёха?
- Лёха.
- А.
- Так ты де?
- Дома.
- Это я дома. У тебя дома. Но тут незнакомые люди говорят мне, что ты здесь не живёшь. Хотелось бы прояснить ситуацию.
- Я там больше не живу, - подтвердил я и замолчал.
- И? - получил я наводящий вопрос.
- А, тебе адрес?
- Бинго! - и следом Козьма услышал смех, больше похожий на звук издаваемый кастрюлей, когда её держат на весу за ручку и барабанят поварёшкой изнутри. Козьма знал Лёху лет... много, короче, но привыкнуть к его смеху так и не смог, вздрагивая каждый раз. Хорошо, что тот был не из смешливых. Так, один ржач на сотню-другу слов, не больше.

Козьма продиктовал адрес и положил трубку, думая, что разговор окончен. Нет. Телефон снова зазвонил. Лёха, кто же ещё.
- Я ща приеду, - и отключился. Вот теперь всё.

Козьма вернулся к зеркалу и прерванной мысли. Полбороды ещё ждали своей бритвы. Козьма взялся за дело и через пять минут вытер лицо полотенцем.

А мысль была такая, бородатая. Потому что про бороду, и потому что была как старый анекдот. Думал он её  каждый раз, когда брился. Брился же он, с давнего, раз в два месяца. Задумал уже себя этой мыслью, но неизменно возвращался к ней лишь только оказывался у зеркала со станком в руке. Традиция.

Два месяца борода росла на его лице и не парила, а потом появлялось ощущение, что сейчас она отклеится. Откуда бралось такое ощущение непонятно, но появившись, за три дня созревало до желания избавиться от этой части волосяного покрова.

Вдобавок он (Козьма, в смысле, не покров), начинал выглядеть, на свой взгляд, этаким купцом с картин конца девятнадцатого века. И старым. И неухоженным. А ещё та часть бороды, что была усами у рта, лезла в последний и при еде мешала. Не так чтобы очень, но некий дискомфорт имел место быть. И сопли, по зиме, на ней застывали. Когда выкатывались по бритому, чувствовались сразу, а через усы нет. И приходилось их сначала пальцами отогревать, чтобы сделать незаметными, потом мыть, когда было где.

Короче, вся эта совокупность приводила бороду к закономерному обвинительному приговору, который он сейчас и привёл в исполнение.И рука не дрогнула. Почти. всего два пореза.

Теперь, когда прелюдия закончена, можно и к  мысли, собственно. Борода растёт два месяца, а её сбрив( тут как имя существительное) молодит, визуально, на пять. Причём, лет. И это не только ему виделось подобным образом. С таким счётом были согласны и другие разные знакомые ему люди. Родные, близкие и просто. Добавляя, что как не присматривай за его бородой, она всё равно выглядит неряшливо, а он старым.

Перед тем как побриться, он постригся. Буквально час назад. И теперь выглядел, как хотел - лучше, чем был до. Если отсутствие бороды молодит, то значит есть куда ещё стареть. Хотя этого глагола в отношении себя он применять не хотел. Но средний возраст говорил о том, что взрослеть уже некуда, а раз так, то: хочешь не хочешь, но...

Итак, он показал фак старой работе, съехал со старой квартиры, постригся и побрился - день был прожит не зря. Спорное, конечно, утверждение. С бородой точно не зря. А с работой и квартирой - может и нет. Но, что не бездеятельно - однозначно. На этом определении Козьма и остановился, достав из холодильника сковородку с макаронами по-флотски, которые его бывшая упорно именовала пастой «Болоньезе», что ли. Пельмени она почему-то называла пельменями, и в равиоли не записывала - вот что за избирательность?

Есть не хотелось, но когда это Лёха приезжал без бутылки? Никогда. Его визиты были не часты, но алкоголичны. Этакий алкодруг. Друг не друг, но товарищ давнишний. Денег они друг у друга не занимали, баб не уводили, в личное пространство без приглашения не вторгались, тет-а-тетами не досаждали - из чего можно было сделать вывод, что и хороший.

К себе, правда, Лёха его не приглашал. Но это было и не нужно. Козьма был из тех, кто больше любит приглашать гостей, чем ходить по ним. Вот поэтому и хлеб-соль. Можно пить и без закуски, если хочется выпить, а её нет. Но зачем пить без закуски когда она есть, не в Америках, чай. Пусть там пьют свою самогонку с замороженным льдом. У нас пустым столом встречать не принято.

Козьма разогрел макароны и пошёл открывать. В дверь звонили. Звонок изображал птицу. Так себе изображал, фальшивенько. Но щебетание звонка - это же не для услады уха, это месседж: кто-то хочет войти. И этим кем-то должен быть Лёха. Никого другого, по крайней мере, не ожидалось. И это был Лёха. Как и предполагалось, с водкой. Вот что ещё интересно, он никогда не бывал невовремя. Как и в этот раз. Видимо, их алкозапросы были синхронизированы где-то на неком бахус-сервере. Чем другим объяснить подобное сложно.

- Здорово, Прутков!
- Ахахах, как смешно. Уссаться можно. Петросян отдыхает. Не смеши меня так больше. Я уже не могу, живот болит.
- Отцу своему спасибо скажи. И себе. «Мне хочется счастья, простого человеческого счастья, с борщём, котлетами и пивом, а не гламурных тусовок по полупокерским выставкам и прочим продвинутым театрам!» - помнишь?
- Может, вечер воспоминаний перенесём на кухню?

Предложение показалось Лёхе приемлемым. Он его принял, переступил порог, пожал хозяину руку, передал водку и наклонился к шнуркам. И всё это время говорил. Лёха говорил, когда хотел говорить, а ни когда его слушали.

Его можно было не слушать, он этого даже не замечал. Может поэтому его речь была катастрофически бедна на вопросительные предложения? Задав вопрос он замолкал и ждал ответа, потому что ответ ему был важен, так как должен был содержать нужную ему информацию: где нож? когда ты будешь дома? скажи, сколько будет семьдесят четыре на двенадцать? за второй пойдём? ты еbал негритянку? а будешь? а давай на двоих закажем?

Комплекс вопросов о негритянке можно было бы покрасить под юмор и отнести туда, где лежит всё смешное, если бы это не было для него серьёзно, как ничто после второй бутылки. Каждый раз после второй бутылки. А вторая бутылка была каждый раз. С полной уверенностью в начале, что хватит и одной.

- О, макарошки! Тема. - Лёха потерся ладошками. То ли выразил удовлетворение, то ли, типа, руки помыл. И сел. Взял бутылку, разлил. Со вступительной частью было покончено, перешли к культурной составляющей встречи. Посмаковали первую, оценили, закусили, согласились, что «между первой и второй» должен быть «перерывчик», но «небольшой». И разлили по третьей.

Тут уже начали разговаривать. Вернее, говорил Лёха, Козьма слушал. Обоих это устраивало, а потому так и было. Закурили. И так, за тем да другим, подошли к первому вопросу этого вечера. В принципе, риторическому: за второй идём? Но Лёха замолчал, требуя озвучки. Козьма кивнул. Собрались. Открыли дверь и встали. Перед дверью, занеся руку к звонку, стояла девушка. Слегка потасканная, но в целом ничо так.

- Вы к нам? - спросил Козьма.
- Ага, - кивнула она. - Я услышала, что соседи новые появились, решила познакомиться. Я живу на первом этаже, жёлтая дверь.

Если учесть, что Козьма заселился на последний, то соседство было не сказать, что близким, но в скорости распространения информации у ОБДС - одна бабка другой сказала - конкурентов здесь точно не было. А говорят, вымирающий вид СМИ. Врут. Вот вам живой в том пример.

- И? - это уже Лёха со своей коронкой.
- А вы куда-то уходите?
- В магазин.
- Так не будем знакомиться? Или вы ненадолго?
- Ненадолго. Просто у нас для познакомиться всё выпилось. нечем будет брудершавтить,- выговорил же, не споткнулся. - Мы как раз за этим и собрались. Как знали, что вы придёте, да замешкались малость. И не успели, как видите.
- А, так вы за водкой? Тогда идите к Ашоту, скажете, что от меня. Возьмёте две за те же деньги. Меня Люба зовут.
- Если дёшево, значит палёнка.
- Не, нормальная, заводская. Всё пьют. Если б что было не так, ему бы давно ребра переломали. У нас мужики в таком деле долго бы не церемонились. Без акциза просто. С Кавказа. Там смену гонят под акциз, другую без.
- А ты прям видела, - встал Лёха на панибратские ты-рельсы, - с экскурсией по цеху ходила.
- Зачем ходить? Пила. Говорю же, нормальная. Сами попробуете, увидите.
- Ладно, будем считать, что поверили. Осталось найти дорогу к Ашоту.
- Это, как выйдете, налево. За следующим домом ещё раз налево. И наискосок. Он такой синий.
- Боюсь потеряемся. Проводника бы.
- Не, я тут подожду. Мать может запалить. Орать будет, завтра на работу. Да и Ашоту должна.
- У нас на одну только. Долги отдавать нечем.
- Не, он с вас не спросит, у нас свои счёты. Да и вы ж за нал.
- Ладно, только тебе придётся тут, в подъезде потусоваться. Извини, но мы не так близки, чтобы...
- Да ладно, понятно, чё.
- Вот и добро, - резюмировал Лёха. Козьма в их диалоге участия не принимал, но был согласен, о чём и коротко высказался: - Ок.

На пол-этажа спустились вместе, там Люба закурила, а они пошли дальше, к лифту. Спустились, прошли указанным маршрутом, сказали Ашоту пароль: «Мы от Любы», и получили, из-под полы, две по ноль-пять. Выглядела водка прилично. Лёха глянул на Козьму, тот кивнул в ответ. Тогда Лёха достал деньги и расплатился.

Люба ждала, сидя на ступеньках. Увидев их, встала и пошла первой. А к концу второй, бутылки уже, Лёха отозвал его в сторону и спросил:

- Еbать будем сразу или по очереди?
- А ты прям уверен, что даст?
- Конечно, даст. Она же шлюха, сразу видно. Ну, или bлядь.
- А есть разница?
- Как говорил мой дед, bлядь - это та, кто гуляет от мужа, а шлюха гуляет без мужа. Не замужем, но почесать не прочь.
- Тогда шлюха.
- Как скажешь. Мне пох.
- Она же говорила, что разведёнка.
- Да мало ли что они говорят, слушай больше. Так что, сразу?
- Не, я разврата не люблю. По очереди.
- Тогда давай так, я предложу тебе сгонять в магазин. Если соберётся с тобой, иду я. А ты с ней. Нет, тогда идёшь ты. На полчаса.
- Не мало?
- Много. Я же с ней не разговоры разговаривать буду. А полчаса так, на вдруг чё.
- Мальчики, ну вы где потерялись? - позвала их кухня.
- Идём, Любонька, идём, милая! - выкрикнул Лёха, и они пошли на зов.

Идти выпало Козьме. А когда он вернулся, то застал одного Лёху. Тот виновато развёл руками:

- Извини, брат. Она свалила. Я пытался удержать, да она сказала, типа, что ща этот придёт, тоже захочет. А она, мол, не такая. Но обещала завтра заглянуть. Надо было сразу.
- Не люблю я так, - повторил Козьма, но расстроился. Как-то собрался уже, а тут облом.

На том и разошлись. Лёха вызвал такси и уехал. Про деньги он Любе наврал, были деньги. Но Козьме, когда тот пошёл в магаз, не дал. Знал, что у того на кармане голяк, но не дал. Может, только на такси осталось или забыл, что есть, а позже нашёл. Не пожалел, ведь. Жалеть они оба не умели. Тем более на водку.

А утром пришла Люба. С пивом пришла. Но Козьма её не пустил. И здороваться не стал. Хотя не помешали бы ни пиво, ни секс.

- Лехи нет, - сказал он, и закрыл дверь. Он видел, как погасла на её лице улыбка. И не из-за Лёхи, - мелькнула мысль. Козьма оценил её как верную, но решения не поменял. Побрезговал или что, он сам не понял. Быть вторым не хотелось. Не то, чтобы вообще, вообще он ни у одной первым не был, но не просто вторым, а потому что первого нет. На безрыбье.

В дверь опять позвонили. Он открыл. На пороге стояли два мужика. За ними Люба.

- Этот? - спросил один из мужиков, движением головы, показывая, что вопрос к ней.

- Нет. Я же говорила, что его нет.

Второй мужик повернулся к первому:

- Да чё разбираться? Давай этому наваляем, а а он передаст. Так же? - последний вопрос он адресовал уже Кузьме. И тут же дал ему в глаз. Попал по носу. Нос ответил кровянкой.

Такого Козьма не ожидал, и потерялся. Чуть. Но этого хватило, чтобы пропустить ещё серию. Добивали лежачего, ногами:

- Запомни сам, и другу передай: не еbись там, где живёшь! - золотое правило. Тем более, чужих баб. И не ему: - Пошли, Валера.

Это говорил второй мужик, который справа стоял, который первый начал. Послышались шаги, потом голос Валеры:

- А тебе чё, сука, особое приглашение надо? - застучали каблучки. Скоро лифт остановился где-то внизу, хлопнула дверь и всё стихло.

Козьма встал на четвереньки, потом, по стеночке, на ноги. Досталось ему хорошо. Качественно отделали. Отмудохали от души, как родного. Кажется, ребро сломано. Но хуже было то, что работу на новом месте придётся начинать с больничного. Куда с таким фейсом? Если возьмут теперь. Не успел выйти, уже косяк. Больничный - это косяк.

И квартиру придётся менять. Этих рогатых представителей фауны и их зоо-защитников он найдёт, накажет. Всякому по делам его пакостным! Но жить тут будет нельзя. Ходи - оглядывайся. Хорошо, что за месяц только отдал. Надо будет с вендеттой недельки три повременить, всё ж, как бы руки не чесались, чтоб деньги не пропали, да и с таким таблом поиском жилплощади заниматься - пустое дело.

Вот так, и не присунул, и отгрёб. Полная хрень. Ну, и как тут быть счастливым? Но к Любке он претензий не имел. Не человек, недоразумение. Дура-баба, что с неё взять. Живёт инстинктами: захотелось - дала. Одно слово - шлюха. Стоп, нет. Теперь он на собственном здоровье понял разницу. Не забудешь:

Не шлюха она, она - bлядь!
4:58
14.06.19




ВОДКА, НОЧЬ, ПАРК, РАЗГОВОР


Звонок в три часа ночи, это всегда ну его нах. Но я не отключаю телефон. В три часа ночи тебе не позвонит случайный человек. Не мне, точно. А ты можешь лишиться возможности помочь ближнему, который в ней нуждается.

Это был Гера. Гера - это погоняло. Гера - это Серёга Герасимов. Когда-то мы довольно плотно знакомствовали. Потом градус общения и его частота стали снижаться, пока лет пять-семь назад стрелка наших взаимоотношений не стала прочно на «ноль». Мы потерялись.

Он, говорят, уехал. Не то в Москву, не то на севера, не то за границу. Не помню точно, что врали. Но где он жил, он больше не жил, телефон отвечал одной и той же заученной фразой: «Телефон абонента...» - и всё такое прочее. Больших поисков я не предпринимал. Зачем? Человек принял решение, надо его уважать.

И вот этот звонок.

Голос был пьян. Какой-то бесцветный и уставший.

- Привет, - сказал голос, - это Гера.
- О! - только и нашёлся что ответить ночной сторож моего сознания.
- Ты не мог бы меня забрать?
- Откуда?
- С кабака. На Декабристов. Я деньги забыл, а карточку прое*бал. И в залог оставить нече.
- Хорошо, скинь адрес. Скоро буду.
- Спасибо, - он отключился.

Я вылез из кроватки, сполоснул морду лица холодной водой, оделся и спустился во двор. Через десять минут я был на месте.

Так себе место. Обычный блевотник, где собираются недопившие, после закрытия более приличных мест. Но название категорично настаивало на обратном. Именно, «Приличное место». Впрочем, понимая, что это не совсем так, вывеска имела вторую строчку мелким шрифтом: для любителей есть с газетки.

Я объяснил охраннику на входе что по чём, и он отвёл меня к администратору. Тот - к столику за которым сидел Гера, по пути обрисовав мне ситуацию.

Не зная, что передо мной Гера, я бы прошёл мимо этого мужика, как мы проходим мимо огромного числа людей. Не думая о них, не замечая, не выделяя из толпы. Я бы даже на секунду не задумался, что где-то уже видел это лицо.

Он поправился килограммов на пятнадцать, лицо запущено, вместо волос - лысина, потухший взгляд. Цветастая рубашка и зелёные штаны - look, который он бы и примерять не стал в годы, когда я его знал.

«Химическими реакциями называются явления, при которых одни вещества, обладающие определенным составом и свойствами, превращаются в другие вещества — с другим составом и другими свойствами".

И жизнь Геры, получается, была сродни такой реакции, в результате которой он поменял свой состав и свои свойства, превратившись в кого-то другого, с другим составом и другими свойствами. Нынешний Гера и тот Гера, которого я знал, кроме имени, ничего общего не имели.

Он встал, мы обнялись, я расплатился. Мы вышли на улицу и сели в машину.

- Не поверишь, на память, оказывается, я знаю всего два номера: твой и Ники. - Он полез в карман, достал пачку сигарет, предложил мне, я взял. Всегда хотел бросить, но так и не смог. Просто стал курить реже и никогда свои. Пара-другая сигарет в неделю, это почти, как и не куришь.

Мы закурили. Я открыл окна.

Курили молча. Гера о чём-то думал, а я не перебивал. Пьяным он не был. Вполне в себе. С одной стороны. С другой, адекватным я бы его тоже не торопился называть. Но дело было не в бухле. Тут было что-то другое, психическое. Настроенидальное.

- У тебя как с баблом? - выбрасывая бычок, спросил Гера. Я пожал плечами: норм, мол.

- А со временем? Может, посидим, поговорим? А то, «сто лет, сто зим», как говорится. Не эта тема, - он кивнул лысиной в сторону «Приличного места», - я бы тебе и не позвонил. А как припёрло: старик, выручай. Говно, а не товарищ, правда?

- Настроение у тя говно, это правда. И время - ночь. Может быть завтра пересечёмся? Начнём вечер с одного старта.

- Завтра я уезжаю. Я в командировке был. Конечно, кого отправить, как не того, кто знает город, в который нужно ехать. Зачем человеку, три дня безвылазно просидевшему в офисе, знать город? А я тут ностальгии втянул ноздрёй с асфальта, и расклеился. И конечно, лучше водки клея не нашёл. Так как? Смотри, если завтра что-то важное, так дай мне номер карточки, да разбежимся. Сколько там, кстати?

- Забудь.

- Как скажешь. - Всё это время он сидел, глядя куда-то за светофор. Тут повернулся, как-то неловко улыбнулся, будто забыл, как это делается, и хмыкнул: - А знаешь, я рад, что мы встретились. Очень рад. Соскучился, что ли?

Даже в глазах заплясали весёлые огоньки, разгладив лицо так, что теперь Геру можно было принять за дальнего родственника того Геры. Промелькнуло что-то знакомое, что-то общее в этих двух таких разных людях.

Мы снова обнялись. Было неудобно. Не эмоционально, а тактильно. Просто машина не очень приспособлена для обнимашек. Обнялись с чувством, которого тут же р застеснялись. Не девки, чай. Я завёл двигатель и вырулил с парковки.

Мы снова молчали. Гера не интересовался куда я его везу. Логическая цепочка тут проста. Не спросил куда везти, значит едем посидеть. А где посидеть - какая разница?

Два мужика, вечер, парк, прохлада с реки, водка из пластиковых стаканчиков - как тут без сермяги. Колбаса и хлеб нарезаны, нож свободен, можно резать правду-матку, рубить с плеча, наотмашь! И если не покончишь с собой сегодня, то пожалеть успеешь завтра.

Вступительный трёп - кто где, что по чём - Гера пропустил, с первой стопки взявшись за философию. Он был хмур, и безрадостен, потеряв ориентиры и сбившись с пути. Он задыхался без понимания необходимости ходить по этой земле. А понимания не было, ушло.

Из него лилось, как из лопнувшего чиряка:

- Не помню, кто там из великих сказал: «Не мучайте себя, не живите долго!» - в точку. Как в меня целился. Я себя мучаю, года четыре последних. «Живу, потому что родился. И теперь мне до смерти жить...» А не хочу. Просто не хочу. Как есть, когда наелся, если не переел. Живот полон, тошнит. А тебе опять ложку под нос. Ну давай, за папу, за маму... А в тебя больше не лезет. Совсем. И не хочешь не так жить, как живёшь, а совсем. Никак. И чем больше дай мне денег, тем только дороже будет пойло в моём желудке, и в более дорогих шмотках, не раздевшись, я буду спать на более модном диване, стоящем на более приличных квадратных метрах в более пафосном районе. Всё, фантазия исчерпана. Мне ничего не надо. Уже. Я всё просрал. У меня всё было, но я всё просрал: любовь, друзья, перспективы, мечты, надежды - ничего не осталось. Но ничего и не надо. Ни нового, ни старого. Ужас и похуй. Страшно, стыдно и скучно. Хочется одного - сдохнуть. Но как-то незаметно, раз - и нет тебя.

- А пить бросить не пробовал?

- Пробовал, три года не пил. И не тянуло. Но потянуло в петлю. Помнишь Марьянова, «Выше радуги»?

- Ну.

- Что ну? Устал мужик пить. Решил завязать, лечиться. И помер. А мог жить. Пьяно, но жить. Хотя, зачем? Может, ему повезло, а мне нет?

- А что ты так одет?

- Не нравится?

- Нет.

- И мне. Издеваюсь. Над собой. Над вкусами, привычками, потугами на какое-то определённое место в разных наших системах координат: общество, интеллект, духовная глубина, которая в моём случае и на мелководье не тянет. Так, лужица. Но это же как поднести. Перекинул на комп, пофотошопил, и вот перед тобой уже океан... Наливай!

- Так ты выпей и поставь. Я налью.

- Хм, замикрофонился. Ты прости, что я тут на тебя валю, с больной головы на здоровую. Просто, увидев тебя, понял: тебе можно, ты поймёшь. Ты всегда понимал. Сейчас у меня нет близких. Соседи, коллеги - вот, пожалуй, и всё. - Он выпил. Я разлил остатки и выбросил бутылку в урну. Закурили. Гера продолжил:

- Извини, что так всё вышло. Я, когда Ника ушла к этому, как его... не важно, я как в космос выпал. Так не должно было быть, потому что так не должно было быть! Не должно, не может, нельзя! Ан нет, шалишь. Невозможное - возможно! Теперь я знаю это точно. И никто не виноват. Кроме меня. Так что и винить некого. Но тут и не в ней дело. Дело в том, что настоящая-то жизнь тогда и закончилась. Бегбедер писал, что любовь живёт три года. Но три года прошли, а любовь нет. Или она переродилась во что-то психиатрическое. Или стала зомби. Но жить с ней, как есть торт на морской воде. Или чирвяков с личинками каких. Тебя рвёт, а ты жрёшь. А потому что надо. Кому, зачем - ты забыл. Но помнишь, что надо.

- Застрелиться не думал? - улыбнулся я, думая разрядить обстановку. Ага, разрядил.

- Думал. Но как-то мне попался в руки пистолет. Настоящий. В масле, с полной обоймой. И понял я, что я - полное говно. Даже покончить с собой не могу. Хотя, куда проще: поднёс, нажал - и нет больше ничего. Ни меня, ни мыслей, ни проблем.

Мы выпили и пошли за второй. Не сговариваясь. Встали и пошли. Гера молчал. Но выглядел облегчённым. Я  ему стал и таблеткой от запора и унитазом. Чего только не сделаешь, когда понимаешь, что можешь очень прилично выглядеть, особенно в собственных глазах, и при этом тебе это будет практически бесплатно.

Когда мы дошли до перекрёстка, я увидел, что у меня развязался шнурок. Я присел, чтобы его завязать и не видел, как Гера ступил на проезжую часть, и его снесла машина. Он её не заметил. Ни её, ни смерть свою. Умер, как хотел: быстро и незаметно. А машина не сбавила скорость до, и не остановилась после. Может и не было никакой машины?

Вот так, если чего-то очень хочешь, то это обязательно сбудется. Надо только очень сильно захотеть. Очень-очень.
15:27
15.06.19





ЗА ОКНОМ НАЧИНАЛО СЦВИТАТЬ


За окном собиралось сцвитать. Нет, светать. Но пока только собиралось. Неохотно разогнав мелколётных кровопийц и весёлую компашку, уютно устроившуюся громкими разговорами на посиделки тёплой летней ночью в бывшем детском садике, утро набирало в лёгкие последние вздохи ночи. Последние пара затяжек и бычок полетит с балкона, выписывая огоньком незамысловатую траекторию. Город просыпался, а Гаврила ещё и не ложился. Нервы звенели струной, какой тут сон.  Как давно он хотел, чтобы Тамара пришла к нему. Пусть даже и не на секс. Просто пришла, просто посидела с ним, поговорила за рюмкой  чая, просто побыла рядом. О большем и не мечталось. Вернее, мечталось, конечно, о большем, но так - гипотетически и не очень настойчиво.

И она пришла. Под ночь пришла. И не одна, с бутылкой. А он мягко, как только может быть тактичен слон в посудной лавке, выставил её за дверь. Да, неумел он был в подборе нужных к моменту слов. Никогда. Ни раньше, ни снова. Так ждать и так себя обломать. Это надо уметь! Гаврила умел. Что, что - а в обломать себя он был мастер. В этом деле ему на подкове у блохи гравировку латиницей опоясать, что два пальца об асфальт было. Талант. Да что уж скромничать, уникум! Таких поискать - не найти почти. Ни днём с огнём, ни с колоноскопом в жопе. К нему баба любимая, желанная - давно, безнадежно, безответно, глухо - сама приходит ноги раздвинуть, а он ей хмуро глядя изподлобья: тут это, короче, ты это, ну, в общем - и ручкой к выходу, и дверь закрыл. А, нет, «извини» ещё выдавил из себя. Но, может только собирался. А сказал-нет, память, что партизанка на допросе, не выдала, как он её ни пытал.

Гаврила сел за телефон и начал писать, шлёпая по клавишам, чтобы устаканить ситуацию в печатном слове и попытаться разобраться. По написанному проще. В голове мысли кидались из стороны в сторону, как растревоженные обезьяны в зоопарковской клетке. Но и текстом получалось пока туманно, как ярко видно по прочитанному. Может попробовать сначала? Он где-то слышал, что если не побоятся и начать ни с угла, ни с косогора, ни с серёдки, а с самого что ни на есть начала, то бывает и получается что-то более или менее вразумительное. Не факт, не у всех и не всегда,  но другого варианта под рукой всё равно не было.  Что ж, будем пробовать, как грица, а там увидим, что в картине главное и о чём роман.

Они учились в одном классе и жили в одном подъезде. Она была красива и весела,  и он ей заболел. То ли в школе, то ли в подъезде подцепил эту заразу. С тех пор и любил. И по сейчас не вылечился. А она только смеялась. Потом школа кончилась. И они разбежались: он на завод, потом в армию, а она в техникум и замуж. Там и жила. Когда он дембельнулся, у неё уже была Катя. Тогда свёрток в коляске, теперь длинная и худая пятнадцатилетняя оппозиционерка к существующим основам мироздания. Красотой она пошла не в мать, приходилось удивлять этот мир эпатажем.

Два года Гаврила ещё пожил с матерью, а потом подался в края далёкие за рублем длинным, где и мыл счастье на синей ветке: на одном конце жил, на другом работал. Самородков не попадалось, но песок нет-нет, да пересыпался из его ладошки на весы перекупщика. Один раз, на два года, он был женат, трижды под, да небольшая россыпь непродолжительных увлечений и разовых встреч - вот и вся его бездетная личная жизнь. Не сказать что много, не сказать, что мало; не сказать, что хорошо, не сказать, что плохо.

А потом умерла бабушка. От неё осталась двушка в центре. А мама вышла замуж и уехала жить к морю. От неё осталась родовая трёшка. И Гаврила вернулся к родному порогу. Жаль, что недвижимость была не столичная, тогда бы он вообще не работал, не любил он это дело, а так в мамкиной жил, бабкину сдавал, и выходил время от времени на разовые подработки, то грузчиком, за одного знакомого, то в такси, за другого, то по мелочи тут, там - и ему хватало. Больших запросов не было, не нажил как-то. По ресторанам шляться его не тянуло, пил по-тихому, дома, да и не сказать, что много. Так, для тепла в душе. Без запоев и не до соплей, но почти без выходных от этого дела. Стабильность - фундамент налаженного существования.

Но тут Тамара развелась и вернулась к родителям, то есть двумя этажами ниже. И только она с сумками, Катей и невесёлыми мыслями выбралась из такси, как он вышел из подъезда.

- Привет, - сказала Тамара. Сказать, что она не изменилась было бы преувеличением, но марку держала; роды не испортили ей фигуру, жизнь семейная и развод  не потушили блеска в её глазах. Красивая была баба, что говорить.
- Привет, - ответил он. И понял, что ничего у него к ней не изменилось. А вот она к нему переменилась. Любить она его не полюбила, это было бы выше её сил, но смотрела с симпатией. Особенно ей нравилась, мать шепнула, совокупность его квадратных метров. И в этом свете ни его живот на коротких ножках, ни лысина, не вызывали в ней отвращения.

И вдруг он понял, что не так. Что тут было не по нём. Тамара не должна была приходить, она должна была дождаться его прихода. Он мужчина, и это его право - предлагаться. А её право согласиться или отказать. Или сказать культовую женскую фразу на все времена: я не знаю. Хотя нет такой женщины, которая говорит это и не лукавит. Только она и знает, хочет она или нет «трахаться с ним, варить ему борщи, гладить ему рубашки и растить детей, похожих на него».

И это она знает точно. Сердцем, душою, телом. Но есть ещё масса разных «но», уже из области социологических размышлений о своём месте и статусе в этом мире, в которых и сам чёрт ногу сломит, а уж женщина, пусть она и дочь ему, может и шею свернуть. Всё нужно перебрать, просеять, взвесить, и всё равно ошибиться. Но как бы то ни было, предложение должно было поступать от него, и женщина, что берёт это на себя, либо проститутка, либо феминистка.

Тамара, на его взгляд, не была ни той, ни другой. Просто алкоголь шепнул ей глупость и подкинул решимости. Но начинать свои с ней отношения с подобного, он не мог. Пусть это был комплекс. Но это был его комплекс. Комплекс, принятый им, комплекс принятый за кодекс, и поэтому - ша!

Ша! - и... забыли. Отвергать, не значит отказываться. Не было этого казуса. Показалось, приснилось, навеялось. Но намёк был, намёк понял. Чём не выход? Выход. Пора на выход. Умыться, одеться - поприличней одеться, соответственно торжественности случая, в костюм, с галстуком, а то висят неприкаянные с прошлой свадьбы, зато как новенькие - купить цветы и пригласить её в кино. А там уже можно и тортик съесть, и к себе позвать, марки посмотреть. Он их с детства собирал. Имели место быть интересные экземпляры.

Так и сделал. Прямо сразу, как решил, начал собираться и  к обеду уже звонил в её дверь. Но дверь ему открыла не Тамара. И не её мама. И не Катя. Мужик открыл. В майке, с бутербродом в руке и щетиной на лице. Это как, это что?

- Простите, - сказал Гаврила, - я, кажется, ошибся адресом.

Глянул на номер квартиры, будто удостоверяясь, кивнул мужику, типа, так и есть, ошибся, и пошёл наверх.

- Кто там? - услышал он голос любимой.
- Ошиблись.

И то верно, ошибся, подумал Гаврила, доставая ключи, а быстро она нашла с кем бутылку разговорить, ничего не скажешь.
18:44
16.06.19






ЧТО НА ЭТО СКАЖЕТ ЭЛЛА?


Проснулся он около девяти. День, судя по заоконью, обещался быть вполне себе послушным и не каверзить ни дождём, ни ветром, ни прочими непогодными сюрпризами. Иначе прогулка на open air, что они задумали с Лизой, будет безнадёжно испорчена. Лиза собиралась быть к десяти. Это она настояла ехать от него. «Какой смысл тебе ехать ко мне, чтобы потом ехать назад, опять через весь город, со всем его множеством всякого сброда, имеющего деньги, чтобы купить машину, и не отказавшего себе в этом удовольствии, а теперь мешающего своими пробками нормальным людям свободно передвигаться по дорогам. Это займёт массу времени и нервов, которых у тебя и так нет. Я приеду на метро. Потом мы сядем на электричку и поедем куда глаза глядят.

Я уже решила, куда они будут глядеть. Тебе понравится. Элла там была на прошлой неделе. Очень рекомендовала. Всё вполне прилично и недорого» - так сказала Лиза. Ему подумалось, что у них довольно разные представления о пикнике на свежем воздухе, но раз Элла сказала, то спорить бессмысленно. Да и с чем спорить, может там действительно будет хорошо. Не совсем одни, не совсем на природе, не совсем пикник, но всё же, всё же.

Эллу он не видел ни разу, но судя по ссылкам, та обладала богатым опытом в почти везде. А богатый опыт, в силу, разумеется, богатства и опыта, несомненно обладает авторитетным мнением. Хорошо, что до постели её советы ещё не дотянулись. «Милый, Элла считает, что в этом месте ты должен быть активнее: быстрее, глубже; а здесь анданте или даже адажио; она так сказала, а она кое-что понимает в музыке, поверь мне!»

За этими мыслями он посидел на унитазе, принял душ, сварил кофе, выпил кофе, вымыл турку, вымыл чашку. И вдруг понял: а не хочет он жениться. Да, хотел, сам хотел, а теперь сам и расхотел. Но даже себе сказал это шёпотом, на ушко, оглянувшись предварительно по сторонам. А как услышит Элла, что скажет? Может выйти скандал. Впрочем, скандал Лиза может устроить и сама. Легко. Со слезами, упрёками и заламываний рук. И устроит. Поэтому, свалить придётся тихо, по-английски. Квартиру, номер телефона и работу придётся поменять. Он всё ей засветил, дурак. А если она его найдёт, то он на ней женится. Он слабый, он не сможет, он уступит. К Элле не ходи.

Дверь он решил не открывать. Откроет и спалится. Он абсолютно не умел носить маски. Его прочтут. И оскорбятся. И закуют до суда в кандалы. Будут опекать до самого «да» в ЗАГСе. А потом на плаху - и прощай жизнь. Свободная, кактебехочется жизнь. Её четвертуют и оскопят. «Не дамся, этому не бывать»! Не стоит ждать когда «придут люди умеющие убивать». Да и не придут они. Ему хватит «умеющих убеждать». И «под песнопения в свой квадрат ты будешь бережно возвращён». Планида. И когда раздался звонок, он пошёл и открыл.

Но на пороге была не Лиза. Там стоял молодой парень годов семнадцати, длинный и ушастый.

- Здравствуйте, - сказал парень. В руке он мял бумажку. Бумажка была в клетку, четверть тетрадного листа. Парень заглянул туда и спросил: - Вы, Котов Василий Демьяныч?
- Здравствуйте, молодой человек. Да, Котов Василий Демьянович - это я. С кем имею честь?
- Я ваш сын. Меня зовут Дима. Дима Скворцов. Помните Надю Скворцову? Это моя мама.
- Вы мне может и сын, но я вам не отец, - выдал В.Д. свежеиспечённый парадокс собственного разлива. Сам не совсем понял, что сказал, но уточнил уже доходчивей: - Никакой Надежды Скворцов я не знаю.

На лице юноши читалось недоумение. В его сценариях такого развития событий не предполагалось. Радость, удивление, неприятие, отсутствие дома - принималось, незнание мамы не просчитывалось. Ему же ясно было сказано: у них был роман. А какой может быть роман с незнакомкой? Роман - это же не случайный перепих на скорую руку. Роман - это... В общем, имя знать должен был:

- Я... - начал он.
- А знаете что, Дима? Заходите. Это должно быть интересно. Попытаемся разобраться. - Он подвинулся и сделал приглашающий жест. Скворцов неуверенно, но прошёл в квартиру. А Котов подумал, что это будет приличным поводом отказаться от поездки. И врать не надо.

А тут и Лиза нарисовалась.

Он объяснился с ней в прихожей и провёл в комнату, где за чашкой кофе, примостившись на краешке кресла, сидел Дима.

- Здравствуйте, Дима, - поздоровалась она, - рада с вами познакомится. Меня зовут Лиза.

Но Дима её радости не разделял. У него появилось ощущение загнанности в угол. Оба были милы, приветливы, но как волки с барашком - такое у него было неправильное чувство. Однако, он встал, и кивнул в ответном приветствии.

А В.Д. подумалось, что сын - это было бы хорошо. Маленьких детей он не любил, неизвестно почему, но такому, уже хорошо проросшему будущему своего рода, он был бы рад. Жаль, что неправда. Не было у него никакой Нади ни шестнадцать, ни пятнадцать, ни восемнадцать, ни семнадцать лет назад. Ни Нади , ни какой другой. Он был замкнут, некрасив и стеснителен. Какие тут бабы!

Их и потом можно было по пальцам пересчитать. Руки хватит, и то, не все пальцы загнёшь. Так что мелодраматического окраса, в его случае, сценарий со взрослым сыном иметь не мог. Не то кино. Если только комедия.

- Ты будешь чай, - спросил он Лизу.
- Давай, пожалуй, - ответила она.
- Зелёный?
- Как всегда.

Они пили чай и никуда не поехали. На месте ни в чём не разобрались, кроме того, что имя якобы отца Дима узнал от тётки, когда та как-то напилась, а адрес ему помог найти в нэте друг.

Лиза нехотя, но согласилась с желанием Васи разобраться в этом вопросе до конца, а с его нежеланием брать её с собой на разборки - нет. И была в этом категорична. Но Котов, на удивление и ей и себе, остался непреклонен в своём решении.

Это был бунт. И Лиза была к нему не готова. Она отступила. Надо было собрать мысли в пучок, переварить случившееся, посоветоваться с Эллой. Такого больше повториться было не должно. Свободным мужчина должен быть только в своём счастливо-обманчивом мнении о наличии у него права на выбор.

И тут она промахнулась. Нельзя было его отпускать одного. Нельзя. Когда Котов увидел Надю Скворцову, он поверил в любовь с первого взгляда. Видел он её и взаправду впервые, и впервые же влюбился. И ошибаться относительно своей свободы ему ужасно захотелось исключительно под её крылом. Он так и сказал:

- Здравствуйте, я - папа Димы. Будьте моей женой.
19:08
16.06.19



У ВАС ЕСТЬ РЕВОЛЬВЕР?


Я лежал в одномесном персональном блоке на шесть коек. Выбрал, естественно, у окна. Но в окно выглянул лишь раз. Вид был так себе - второй корпус. Лежал один. То ли люди болеть перестали, то ли ещё чего, но соседей ни когда заселялся, ни во время моего обследования у меня не случилось.

Впрочем, моё вынужденное одиночество меня не удручало. Помню, читал: «человек, которому наедине с собой скучно, не имеет права называться человеком, значит, такой человек пуст и ничтожен и не такому дано вещее имя сосуда божьего... в известном смысле одиночество - гигиена души». А уж когда в твоих руках смартфон и безлимитный интернет, скучать можно только по сексу. И то - взаимному.

Близился вечер. Я смотрел «Московские сумерки» и думал о будущем, есть ли оно у меня? Подозрения были на разное, но ни на чём конкретном доктора остановится не могли. Это обследование должно было быть знаковым. Иван Сергеевич был человеком молодым, но фигурой, в своём деле, почти монументальной. Гений, можно сказать.

И как только я подумал о нём, так он тут же и материализовался. Время было неурочное. Воскресенье. В выходные докторов в больнице было не найти. Но этому больница - дом родной. Он был весел и непринуждён. Подошёл, поздоровался за руку и лёг на соседнюю койку. Закинув руки под затылок и скрестив ноги, сказал:

- Пришли анализы. Всё плохо. У вас есть незаконченные дела? - Я отложил кино на подоконник и поглядел на него:
- А у кого их нет?
- У меня, - улыбнулся он, - я живу по правилу последнего дня. На завтра ничего не откладываю. Насмотрелся тут.

От него несло ночным клубом, хорошим, дорогим коньяком и любвеобильной чаровницей, не дававшей спать до утра. А чем пах я, завтрашним похоронами? Перед глазами встала картинка. Она была такой отчётливой, будто завтра было вчера. Воспоминания были настолько полными, ясными и цельными, как бутылка водки, которую подбросили высоко над асфальтом, и забыли поймать.

- Так что, у меня всё плохо?
- Не совсем. До совсем у вас месяц, а то и все три. Можно успеть добрать всё, с чем не торопился и попросить прощения у всех... Ну, вы поняли.
- А потом?
- А потом вы умрёте. Умирать будете под наркотиками, чтобы сбавить боль. Но больно будет всё равно. Я бы на вашем месте покончил с этим раньше. У меня есть револьвер. Могу презентовать. Или таблы. Две горсти и глубокий сон без пробуждения вам гарантирован.
- Мда, невесёлые перспективы.
- Это да. А деньги у вас есть? Ну, чтобы было о чём вспомнить на сковородке?
- Нет, не скопил как-то. Так, по мелочи. Машина и кое-что на карточке. Забухать хватит, но чтобы по полной, такого нет.
- Жаль. В любом случае, выбор за вами. Можете тут ждать костлявую, можете дома. А как подъедет, накачаем вас обезболивающими, и будем прощаться.
- И что, никакого выхода?
- Ну как вам сказать. Я уже говорил, что у меня есть револьвер. Так, по случаю достался. А ещё есть любовница, жена главного. Бабёнка из средних. Под пиво. Но я её трахаю, чтобы самолюбие потешить, поулыбаться, глядя на ветвистые рога ненавистного мне Вадим Палыча.
- Чем он вас так?
- Об этом долго. Главное, что он весь свой капитал дома хранит. В сейфе замаскированном. Всё, наворованное непосильным трудом. Он же с виду аскет. Квартирка служебная, на работу автобусом. В политику собрался. Типа, врач-бессеребренник. Может прокатить.
- И много там?
- Вам, за то время, что осталось, не прогулять. Даже если будете обедать в Париже, а ужинать в Буэнос-Айресе.
- Не слабо.
- А то!
- И какова моя доля?
- Всё. Мне ничего не нужно. Но если захотите поделится, я дам вам номер карточки одной девушки. Я виноват перед ней. Она меня любила, а я над ней посмеялся. Она решила отравиться, уксусом. Дура. Теперь инвалид и мой вечный грех. Ну что, таблы, револьвер или этого разговора никогда не было?
- А ключи украсть не лучше? Тихо зашёл, взял и ушёл.
- Не получится. У него помимо замков, ещё сигнализация. А сейф открывается по отпечатку. Поэтому, только налёт.
- Я согласен.
- С чем вы согласны? - спросил Иван Сергеевич, заходя в палату. Я посмотрел на него и вернулся взглядом к последнему разговору. Но кровать была пуста и не смята. Одеяло перевязано простынёй, подушка, снежным пиком, смотрит в потолок неба.

Иван Сергеевич подошёл, поздоровался со мой за руку и сел туда, где до этого лежал. Кто лежал, что за игры разума?

- Я хотел бы с вами поговорить, - сказал доктор, траурно-смущённо заглянув мне в глаза. Я всё понял. Можно было не продолжать. Но один вопрос оставался для меня открытым. И я его задал, посмотрев в упор на молодого светилу:

- У вас револьвер есть?
14:27
17.06.19




ИТАЛЬЯНЕЦ


Маньячелло шёл домой и радовался жизни. Посмотрите, как здорово вокруг! Долой уныние, скепсис, кислые улыбки! Если будем жить не мы, то кто это сделает за нас? Ответ содержит пять букв. Пять букв, первая "н", в оконцовке - "о". А потому что так оно и есть. Хочешь жить - живи, хочешь сдохнуть - мри, и освободи место грядущему. На твоей грядке прорастёт чужая жизнь, раскинет зелень листьев и даст потомство. На твоём месте, но не за тебя. За тебя твою жизнь никто не проживёт. Свою девать некуда.

Ещё недавно и он был кактусом. Весь зелёный от натуг понять, зачем он топчет эту землю. Но выпыжить так ничего и не смог. Ни от себя, ни от мира. Так и стоял на подоконнике, весь в вопросах, как простывший нос в соплях, даже скальпель купил, чтобы поглубже проникнуть в себя, в поисках причин этой махровой безответности. Но не пришлось.

Он встретил Белова. Яркий пример быдла. Смесь хамства, наглости, трусости и прочих тошностей. Тот нахамил ему прямо у кассы в магазине. Как с трибуны тридцать восьмого припечатал. Сверху вниз. Словно шашка казака - вжих. Столько было в этой жиромассе правды, силы, веры в истинность высплёванного блевонтина - засмотреться можно. А как он потом, на стройке, куда поссать свернул, выл со сломанными коленками, пытаясь, однако, сквозь боль, вымолить себе прощение. Как верещал, порось! Нефиг было ссать, где не положено - может быть и жив бы остался. Хотя - врёшь!

Но как стало легко!

Всё!

Как переменился мир!

Аллилуйя!

Вопрос на ответ он так и не нашёл, но понял всю глупость вопроса. Ни зачем, а потому что! Всё остальное - следствие. И по нему когда-нибудь оно будет. Должно быть. Игорь - кактус, но он верит в нашу правоохранительную систему. Пусть она на девяносто процентов и состоит из упырей, но остаётся восемь сочувствующих и два процента настоящих. Тех, про которых снимают сериалы и пишут книги. "Люди с чистой совестью и голубыми глазами"!

Но его найти - потрудиться надо. Сначала связать всех этих мужчин, женщин, детей; брюнетов и блондинок, толстых и худых, длинных и невысоких; нормальных и в мини-юбках, шлюх и приличных женатых отцов семейств. Это у маньяка есть стиль, почерк, характер. Потому что травма была, потому и мания. А он не маньяк. Нет в нём мании никой. Он просто любит убивать. Чеплаков не Чикатило, ему пох кого. И как. И когда. И где. Ему всё теперь пох. Спасибо, Белову. За шаг до пропасти, обречённый обрёл крылья. Хуг вам теперь, а не мои мозги на асфальте!

А раз нет связи, то и искать, в каждом отдельном случае, будет простой районный прокурорский следак, да пара оперов из убойного. Их натиск будет упорным, труд - ударным, как первые пятилетки, но недолго. Рутина подкинет свежачка и все поскачут туда, а сюда будут забрасывать справочки, да рапорточки. А потом и приостановят, за неимением лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого. Чеплаков не дурак, чтоб их уликами снабжать.

Он зашёл в квартиру, всё ещё сверкая блаженной улыбкой, снял плащ, вымыл руки с мылом и достав из кармана пакетик с ухом вышел на балкон. Свежее ухо заняло своё место на одной из нитей, предназначенных не то для сушки белья, не то для ещё чего-то не того, чем были заняты. Не для сушки правых ушей, точно. Вот чтоб мне век не похмеляться!

Эге-гей, э-ге-гей! - закричал он в полные лёгкие, но выключив голос. Нельзя в голос, кругом враги. Сегодня стало на одного меньше. Но это даже не капля, это капля от капли of капли в море. Но он, Чеплаков сделает всё от него возможное, чтобы чувствовать себя счастливым. И есть пока порох в пороховницах, меч будет находить и карать виновных. Без всяких весов и повязок. Не на рынке, и в жмурки не играем. А в чём их вина, пусть Бог разбирается. Пусть хоть что-то сделает полезного, пердун старый!

А потому что Игорь!
17:19
20.06.19




Каждый выбирает по себе...
Дядя Вася Котов
Не издевайтесь над собой, не живите долго!
18:45
13.06.19


***

Воспоминания были настолько полными, ясными, цельными, как бутылка водки, которую подбросили высоко над асфальтом, и забыли поймать.
14:06
14.06.19


***

Ему казалось, что он - Бог. Так начиналась дорога в безумие, в никуда, подальше от границ, правил, и равнения на чужие мнения. Он был распродан, пуст, выхолощен и тем покоен. Чем не рай?
12:37
16.06.19


***

Вот и любовь к сыну сломалась. Пуф - что-то задымилось, замигало и всё кончилось. Они все ломаются. Как китайские. Любовь к женщине, к родителям, к миру, к людям, к себе. Он сложил их все в большую коробку из-под детских ожиданий и отнёс к мастеру. Мастера не было. Рано было. Напротив мастерской любви была мастерская крепких снов и добрых ядов. Он подбросил монетку. Выпал орёл. Так тому и быть: кто из мастеров придёт первым, к тому он и обратится.
14:18
19.06.19


***

Тоска разрасталась. Опухолью. Давила. Рыба гниёт с головы, человек с сердца. Моё уже истекало гноем, вулканизировало им с каждым толчком, растаскивая кровью по самым дальним окраинам моей вселенной.
10:02


***

Мне кажется, что если я сам с собой не закончу в ближайшее время, в приятных для меня условиях, то всё закончится ещё хуже.
10:13


***

И креститься глупо. В церковь не верю, а Бог и так со мной. Всегда. Мы с ним на одном кресте. Стороны только разные. Он - где свет, а я на той, где пусто.
19:24
20.06.19




НЕ ПЕССИМИЗДИ!


Васька был категорически прав только в одном: жучка - сучка! Во всём остальном его мироощущение не имело жёсткой сцепки с реальностью. Чеширская улыбка, моргнув зелёным, мелькнула хвостом в окне, колыхнув занавеску, и простыла за следующим шагом.

"Одна под ногами земля, одна дорога у нас на всех!" - утверждали наушники, но это было не точно.

Всё относительно. Куда деваться. Заминируй эту дорогу и он взлетит на воздух, даже зная о том, что она заминирована. А потому что, всё равно пойдёт. На авось. Сжимая древко твёрдою рукой. Время - утро. Магазин открыт, значит надо идти. Иначе взорвётся голова. Жар углей не обмануть ни рассолом, ни анальгином.

Дорога жизни. И смерти. Его Ладога. Его крест. Его боль. Три на часах и пять точек в небе. Юнкерсы? Нет, курсанты. Орлята. Эти не собьют. Эти только учатся летать. А часы стоят. Давно. Основательно. Зачем надел?

Часы стоят, а время идёт. Тикает. Скоро пятьдесят, без перспектив и достижений. Будущее - туманно, настоящее быстротечно и только прошлое постоянно и неизменно. Но почему-то его, чаще всего, и хочется изменить: заново пережить,
заново перелюбить.

Это если по жизни брать. А на словах - всё в твоих руках. В них вся ложь! Какую хочешь правду, такую и лепи. Говно податливо. Но - некому. Никому ничего не интересно. Даже Васька слушать не стал. Мог хотя бы изобразить интерес. Нет. Перед кем тут бисер метать?

Бутылка легла в рюкзак, разбавив собою компанию дешёвой колбасы, чойсов, хлеба, майонеза и пачки сигарет. LD AUTOGRAPH. Red. "Но если есть в кармане пачка сигарет..."

Закурив, он переложил сигареты в карман.

Есть.

Осталось купить билет.

Туда, куда ждали. Где надеялись, верили, любили. Назло его нигилизму. Наперекор все условностям и определённостям. "Нелюбимая ждет меня у окна. Вечерами темными, как всегда, у окна ждет меня, ждет меня. Позабыл о тебе я навсегда, но иногда..." Но иногда хочется, чтобы верили, чтобы любили. Пусть и нелюбимые. Хорошо, что только иногда. Не до оправданий пустых надежд.

На то они и пустые. Нет в них ничего, кроме мусора на полу и паутины на окнах.

Нет, не будет самолёта с серебристым крылом. Обойдёмся сигаретами.

Вот опохмелимся и бросим. В этот раз точно. Решено. Может тогда?

И снова - нет. День перелился из пустого в порожнее. Зажирев крестиком на календаре, он запалил, на закате, костёр из знамён у ног победителей. "И забулькало время, бодяжа ночь фальшивым золотом огней. Ну, здравствуй, город теней!" - не сложилось. Ни там, ни тут. Не сегодня.

Завтра?

Завтра.

Точно?

Точно.

Решено?

Однозначно.

"- Вы думаете, всё так просто? - Да, всё просто. Но совсем не так".

Хорошо, что я хозяин своему слову: сам дам, сам назад возьму. "Одна под ногами земля, одна дорога у нас на всех!" - а там на работу, ждать выходных. Пить, и опять ждать. Замкнутый круг, кажется.

Кажется, а креститься глупо. В церковь не верю, Бог же и так со мной. Всегда. Мы с ним на одном кресте. Стороны только разные. Он - где свет, я на той, где пусто.

Но - всё образуется.

Всё образуется само собой.

"Рано или поздно, так или иначе!"

Аминь.
9:24
21.06.19




ЖОРЖ ГААЗ. ВСЯ ПРАВДА О МЫШАХ


Чёрт, а нравлюсь же я себе, подумал Козявкин, и как автор короткой прозы и как стихоплёт. Почему же тогда только себе? Ведь, у меня есть вкус! Что за парадокс? И решение пришло. Не могло не придти. Всё дело в фамилии!

Он подпёр слабовольное хлебало основанием ладони и сделав упор на локоть, размечтался. Вот он берёт псевдоним и жизнь налаживается. Круг печатных литераторов раскрывается и берёт его в свою окружность. А как иначе? Иначе никак.

Бессонная ночь закончилась очередным шедевралом. Не Шостакович, не Куинджи, но и не напукано. Пролистывал и похуже. Но на печатных носителях. За что же именно ему такое непризнание, молчание, пассивное отрицание его роли в возможности нести слово в массы?

Он сильный, он донесёт, не расплескает!

Но в ответ - тишина.

"Тишина. Тсс, тихо, тихо, тихо. Тишина!.."

Он же не еврей даже. Это им нужно становится Алексиными, чтобы... Да и то - в прошлом. Теперь, Гоберман, так и ладно, Блюбенбаум, так Весса - подписывайся как хочешь, лишь бы текст был. Чего только не печатают, кого только не печатают, вздыхал Козявкин, кроме меня. Козявкин им, видите ли, не нравится.

Хорошо, буду Королёвым. На запуск ракеты не потяну, но мне и не надо. А раз живу тут, то и - вдруг прокатит. Алексин же прокатил. Или - Любавин? Чем имя любимой не автограф для вечности? Ну и что, что безответно? В этом ли суть? Потом оценит, когда слава будет, деньги будут. Тогда какая не полюбит? Только бы напечататься, да деньги получить. Почём сейчас, кстати, слово доброе, слово вещее?

Мне бы только на сыр. На хороший. А то задолбали эти мыши. Не ведутся на эту бутафорию с прилавков ритэйловых. Брезгуют. Вот и простаивают мышеловки, за деньги, если чо, купленные. Какой грызун на этот пластмасс клюнет? Их распродажей не купишь. Жрите сами своё фуфло. Импортозамещение у них. Товароподъебение это!

Нашли дураков!

Он запустил туфлёй в серую, задумавшую разделить с ним последнюю котлету - жалко что ли? Жалко. Мясо-то не из "Пятёрочки". С рынка мясо. Чует мышь чем подхарчиться не грех. А - грех. Не укради! - слышала? Но поди ей, бестолковой, разъясни смысл истин божьих. Надо ей. Посмотрит на тя бусинками глаз своих бесстыжих, да потом придёт. Сам разберись сначала!

Франция - вот где ему место! Там сыра вволю. Настоящего. Среди верберов, уэльбеков, бегбедеров и прочих мушкетёров. Там Прованс и тишина на лаврах признания. Напечатали бы только.

Принято.

Жорж Гааз - вот кто он отныне.

Козявкин переписал титул и нажал "отправить" - пусть попробуют только теперь промолчать в ответ. Хer им тогда, а не приглашение на Bellet, спрятанный от солнца на пятнадцать лет. Не просить, не унижаться не надо будет. Никого не забуду, никому камамбера подольского не пожалею.

Сами они графоманы.

Fхck them all!
11:41
21.06.19




МЫ ПЬЁМ ДО ДНА!


Кофе в турке, сосиска в тесте, настроение в штанах, любовь в книгах, а где я? Я настолько растворился в себе, что потерялся, заблудился и никак не найду выхода. Сам в себе - вот глупость! Расскажи кому - загрызут. Крысы, кругом одни крысы! Корабль тонет, а они не бегут. Скалятся только.

Который я в котором, что за жидкая матрёшка? Сколько нас и есть ли выход - это даже не вопрос, это крик отчаяния. Хорошо, что масло не смешивается с водой, но молоко-то - да!

Доска кончилась и я завис. Вернуться нельзя, прыгать некуда. Коллапс сознания. Выхода нет. Выход есть всегда, но не сегодня. Сегодня всё, как в учебнике психологии, в самых страшных его разделах. Доктор, к вам можно?

А не надо голым по школе бегать. Ты не дерево. Ты - календареr.

Ты перелистываешь календарь, отрываешь и бросаешь листочки в вечность. Листочки-братья. Листочки-сёстры. Двойняшки, тройняшки, близнецы. День сурка. Тринадцатое. Мой день.

Я не знаю зачем я это делаю. Или это не я? Тогда кто? И зачем этот листопад посреди coffee-break? Why - отбойный молоток моего настроения. Два в одном. Но это у них, у англосаксов. У нас вопросы эти - зачем и почему - не совместить, настолько они разные. Но всегда в паре.

Почему всё так, как есть?

Кто виноват и что делать?

Зачем перелистывать календарь, когда его можно сжечь? Спички, правда, отсырели. Но на что нам лупа? Зачем лупа там, где нет ничего мелкого, где всё так крупно, что становится страшно. Лишь бы солнце не спрятали. Облачно нынче. Хмуро.

Всего-то ночь без сна и вот уже кто-то слямзил с красной комнаты рог изобилия и засыпал всю взлётку по самое не хочу. Шваброй делу не помочь. Поднимайте наряд!

Венерический хлюполёт, нарисованный мной, по заданию психологини - как получится, так и рисуйте, не в красоте дело, и подпишите обязательно - оторвался от листка и потрясая зигзагами своей окружности вылетел в окно. Курс на Венеру. Потому что он оттуда, а не подцепил дурную болезнь от своей милой. Она не могла. Она не такая.

Я открыл глаза и уставился на лист прохождения врачей, зажатый в левой руке. В графе психолога стоял штамп - пройден. Пожарных у нас явный недобор. Иначе бы кто меня с такими снами куда пропустил? Девушка-психолог была кто угодно, только не дура. Впрочем, все бабы - дуры, особенно влюблённые. А у неё кольцо в красной коробочке на коленках.

Что ж, пойдём к зубному. Но - потом. Четвёрочку снизу подлечу и - космонавт. А сейчас спать. Нет, сначала корвалолу, а потом спать. Иначе, с такими конфликтными "я" на одну голову, можно и не проснуться. С такими друзьями, как говорится, и врагов не нужно.

- Ноль-один на проводе, - включил я громкую связь, увидев, что замигала зелёная лампочка на мониторе.- Вы горите? Мы уже в пути! Расчищайте подъезд, ставьте чайник. Мне - зелёный. С кардамоном. Подлётное время - три кита.

"Я слушаю музыку красной весны, Я знаю, что сбудутся вещие сны. И верю, что ты вспомнишь ответ на вопрос..."

Пип-пип-пип-пип!..
14:57
21.06.19



ДОРОГА ТЕБЯ НАЙДЁТ


Вы, конечно же, не знаете, что такое нет денег совсем! Это когда денег нет совсем. Как пирожков в голодомор. Занять не у кого, кредитная карточка пуста. Жрать хочется больше, чем еbаться. И друзья оказались не друзья. Хорошо хоть, что враги не подвели. Никаких сочувственных взглядов. Он вражился исключительно с отъявленными сволотами. И эти изображать ничего не стали. Откровенно склабились.

Уйдя с работы, громко хлопнув дверью, он имел в запасе два предложения. Но до сдачи трудовой в отдел кадров дело ни по одному из них не дошло. Застряли на стадии проверок, обговоров и прочих "а позвоните мне на следующей недельке" - бывшие шефы подсуетились, не иначе. Бизнес, есть бизнес - ничего личного, но нужно держать реноме.

И Татка заявила вдруг: нам надо пожить немного раздельно. Немного раздельно - это ваще как? Как немного беременна? Но объясняться она поленилась, перевела все его деньги к себе и больше на связь не выходила. Не в полицию же идти, в самом деле. А потому что нех все яйца держать в одной корзине. Сам дурак.

Про друзей, так называемых, просто помолчим. Постоим, помолчим. До дна. Не чокаясь. Хорошая была дружба. Крепкая. Мужская. Настоящая. Земля пухом, в общем.

По знакомым побираться не пошёл. Постыдился. Но больше, чем от стыда его душа корябалась о боязнь отказа. Этих всяких "старик, извини, тыща в кармане на всё про всё". И взгляд сочувственный, в печень заточкой, мол, всё понимаю, но и ты меня пойми.

Одним словом, не думал, не гадал, а ко вчера закончилась последняя греча. Трындец. Так не бывает, но, как видно, случается. Одно к одному. Была даже мысль крамольная, сходить к "магнитовской" мусорке. Не рыться в баке, нет. Но к выносу подойти, как это делали другие разные, он видел. Покопаться в просрочке, с тележки. Не пошёл, но мысль-то была.

Позор!

Вот это и называется - денег нет совсем.

Одна радость - жильё пока было. Ещё две недели квартира была в его распоряжении. Что дальше, к маме в Саратов? Нужен он ей, как собаке пятая нога. Там другая семья. Он - отрезанный ломоть.

Да и не хотелось. Верилось в лучшее. А как оно будет на самом деле, знает только бог, но тот уже несколько дней не подходил к телефону. Испытывал? Наказывал? Или стыдно было?

Интересно, а как в таких ситуациях ведут себя другие все, которые "а как люди живут"? Вот именно, как? Вся прежняя жизнь шла у него без рывков, плавно перетекая из одного в другое. И надо же было ему взбрыкнуть. Все могут, а ты, значит, особенный у нас, да? Гонор решил он показать. "Я" своё выгулять.

В сложившихся обстоятельствах он оказался не боец. Да и был ли? - тот ещё вопрос. Как вообще он умудрился докатиться до подобного? Три месяца, не изменяя своим привычкам, он доедал и допивал, что оставалось, включая кредитку. А манны с небес не случилось и всё само собой не утряслось - удивительно, но факт.

Оставалось искать работу с проживанием и питанием. Других идей не было. Он, вчера, прозвонил несколько подобных объявлений и выяснил, что - да, его ждут хоть прямо сейчас, с вещами и документами.

И тут он получил новый пинок под кокушки. Документов не было. А вот так! Коробочка была, но в ней ничего не было. Вообще. Это была торпеда под ватерлинию. Зая? Может быть, но зачем, за что? Если ей показалась эта пакость вишенкой на торт - то сюрприз удался. Для очистки совести он перевернул дом вверх дном. Ничего. Под ванну что не заглянул. Где там, в тазике документам быть?

Вот так, жил, считал себя человеком, а оказался куском пустой породы. Разгильдяем, недотёпой, бесхребетчиной. Оставалось уповать на чудо. Какие тут ещё варианты, накидывайте!

Он совсем уже было собрался звонить маме, но и здесь был облом. Пакет на телефоне кончился прямо сегодня. Ни звонков, ни интернета. Обложили. Пора было выбрасывать белый флаг, но данные обстоятельства пленных не брали. Кровожадины. Что ж, Виктор Алексеевич, ладонь к козырьку, в капитанском приветствии, и идём ко дну! Приплыли.

Он оделся, обулся и пошёл куда глаза глядят. Ножками, ножками. Машина продана после аварии ещё февралём, карточка на метро полна нулями. Хорошо, что лето. Сунул руки в карманы и шлёпай, босота!

Но куда? Зачем? А никуда. Низачем. Улицей. Dawn. Навстречу неизвестности. Будущее перестало существовать. Растворилось. Рассосалось. Захлебнулось настоящим до полной неопределённости. Главное, не думать, а то кушать хочется.

И тут он не скользнул, а прямо таки упёрся взглядом в вывеску. "Бар последней надежды". Витя усмехнулся, моё. Зайти-нет? Может нальют, "пока не началось"? Сто грамм было бы очень кстати. За упокой.

Он зашёл.

В баре было тихо и пусто. Стойка, четыре столика, застеленных уютными скатертями, цветочки в вазочках. Окна большие, под потолок, но улицы не слыхать. Прохладно. За стойкой бармен. Кругом мальчики и девочки стаканы протирают, а тут - мужик. С бородой. Толстый. Лет под пятьдесят. Добродушный. С виду. В безворотке и жилетке. Как с прошлого века. Позапрошлого.

- Чем могу? - спросил он, вешая в пазл бокал ножкой вверх. Теперь все зубы были на месте.

- Нальёте, пока не началось? - улыбнулся Витя.

- Нальём, - пожал плечами мужик, - чего не налить.

- Только у меня денег нет, - уточнил Витя. Вдруг мужик анекдота не знает. Анекдот был бородат, как и бармен, но чего только не бывает в этом мире? Всё бывает. Теперь он это знал точно, без запятых.

- Понятно дело. - Бармен опять пожал плечами. Зябко ему, что ли? - К нам другие и не заходят в первый раз.

Он поставил на стойку стопку и налил водки. Витя перепробовал спиртного, в своей "до того" жизни, на любой вкус и кошелёк. В пределах разумного. Про кошелёк, если. А так - разно случалось. И прилично, и в уматень. Деньги есть, чего не пробовать?

И виски американских и кальвадосов, рекламируемых ремарком, и коньяков марочных, и шампанских вин французских, и не шампанских, и не французских, и пива сортов не счесть. Настоек там, коктейлей и прочего всего другого. Но понял, что лучше водки может быть только та же водка, но холодная.

И лучше не с лимоном, а с огурчиком. Хрустящим. Или с грибочками, или с селёдочкой. С капусточкой ещё нравилось. По нашему, короче. Наш был Витя человек. Корнями наш. Истоками. Душой. Да кому я рассказываю, сами читали. Емеля, лапти под лавкой, дай ему щука кольцо! Какими галстуками не повязывайся.

Он выпил. Закусил. Капустой. Квашеной. Хрустящей. С клюквой. Бармен налил снова. Витя выпил, закусил и, наконец, сел. После третьей, борода всё убрал. И поставил перед ним стакан в подстаканнике. А в стакане - чай. Со смородиной. Из пузатого ведёрного самовара заварил. К чаю были поданы варенье, печенюшки и пастила.

Ляпота.

За чаем и поведал ему Витя о делах своих скорбных. Бармен слушал, кивал, не перебивал. Его, кстати, Лукой Фаддеичем звали. Как имя было, о том церковная книга знает. Сам Лука Фаддеич не стал уточнять. Выслушав, сказал:

- Мне сменщик нужен. Пойдёшь?

- Я не умею.

- Не велика наука. Покажу, расскажу. Тут всё просто.

- А что без документов?

- Было бы желание людям помогать.

- Чем? - удивился Витя.

- По-разному бывает. Кому что. Кого послушать только, а кому и подсобить. Последняя надежда - одно слово. С него и стоим. Со слова. Доброе слово - первое дело. Согласен?

- Я, честно говоря, запутался малость. Что доброе слово - первое дело, тут я согласен. Получится-нет, жизнь покажет. А чем помочь-то мы можем? - Сказав это "мы", он уже причислил себя к этому месту. И рад был, что всё так удачно складывается, но потерян. Странное место. Не страшное, но странное.

- Ничего тут странного нет, - словно прочитав из-за спины его смс-ку, ответил Лука Фаддеич, привычно пожав плечами, - но необычного, по-первой, много. Наудивляешься. Вон, глянь.

Борода показал куда-то за спину Вити. Витя обернулся. И ухи поел. Скажем так, чтобы не материться. Не было уютного кафе, в которое он зашел. А был большой зал с множеством столов. Зеркала, фарфор. Люди. Много. Мужчины в костюмах и шляпах, как из ганстерских фильмов, женщины в вечерних платьях и драгоценностях.

Витя обалдело повернулся обратно к бармену. А тот уже был побрит, волосы на голове смазаны и уложены. А  в глазах плясал смех. Румбу? Или что там тогда танцевали - твист, нет?

И где там, где тогда? Что за метаморфозы!

На стул рядом с Виктором сел парень, годов тридцати и заговорил по-английски:

- Фред, плесни мне чего-нибудь. - И Витя его понял, хотя ни бумбума не знал на шекспировском. А Лука-Фред кивнул и налил.

- Где мы? - прошептал Витя, упав грудью на стойку, чтобы быть ближе к бармену, - что происходит?

На английском сказал. Без акцента. И сам был в костюме.

- В Нью-Йорке, - пожал тот плечами.

- Как так?

- Да никак. Где мы нужны, там и открыты. Надежда, она ни национальности, ни прописки не имеет. Особенно последняя. Хочешь, пойди, погуляй. Нью-Йорк тридцатых интересен.

Витя закрыл глаза и потряс головой, а когда открыл, то лучше бы не делал этого. Пришлось слазить со стула, искать челюсть. Выпала. А ведь не вставная. Это был открытый бар на каком-то побережье. Не то латинском, не то испанском. Или португальском. Он их не сильно различал.

У Фреда были усы и он был Хулио. Сам Витя был в широких рыбацких штанах и жилетке на голое тело. Он цветисто выругался на неизвестном языке. А к ним шла грустная женщина с цветком в волосах и красном платье. Красивая, что челюсть опять полезла из уключин. Но, оказалось, что она шла мимо. На конце барной стойки её ждал Родриго. Под стать ей. Они зашептались, а Виктор услышал Хулио:

- Работать будем по неделе. Выходные проводи, где хочешь. Дорога назад сама тебя найдёт. Пей, сколько влезет. Но, думаю, не захочешь. За стойкой не пьянеешь. Вкус есть, эффекта нет. И не смотри ты на меня такими глазами. Это всё иллюзия. Каждый видит, что хочет. Привыкнешь. Я, например, почти всегда в прошлом веке. Двадцатые, тридцатые. Париж, Монмартр. Люблю, грешным делом, богему той поры, что у нас собирается. Сплошь гении, плюнуть некуда. Мне с ними комфортно. Напутешествовался уже.

- Ущипни меня, - попросил Витя. - Голова кругом.

- Это с непривычки. Ты иди домой пока. Соберись, подумай. Там документы твои под ванной. В тазике. Сам по пьяни засунул, и забыл. Спросил бы, на хрена, но ты же не ответишь. От кого прятал, каких чертей путал? Или они тебя, а? А как надумаешь, если надумаешь, возвращайся. Я буду рад.

- А можно не возвращаться?

- Конечно, - провёл Лука Фаддеич ладонью по бороде, - Твоё право, твой выбор, тебе и решать. Кому за тебя решать, как не тебе?

- Не, я в смысле, можно домой не возвращаться? Не надо мне думать. О чём? Ищи дураков! Просто боюсь, что вернусь туда, а обратно заплутаю. Или ещё чё. В общем, не хочу я уходить.

- Не бойся. Говорю же, дорога сама тебя найдёт. Но если не хочешь, тогда сегодня и начинай. А я пойду отдыхать.

- А как, что?

- Да никак. Становись за стойку. Руки всё знают. Не подведут. Удачи. - Он надел сюртук, шляпу и вышел. В Париж.

Эмиль проводил его взглядом, встал на вахту и улыбнулся. Что чудеса случаются, он верил. Но про других. На себя не мерил. И зря. Без веры в чудо у жизни совсем не тот вкус.
7:46
22.06.19




КОНЧИЛИСЬ СИГАРЕТЫ


Кончились сигареты. Три часа ночи. Можно сказать, не вовремя. Где сейчас купить сигарет, рядом всё закрыто. Остановку топать надо. На "транспортном" есть киоск. Как сохранился? Позакрывали их, как уродующие внешний вид города. Вырубили, что пацаны лопухи палками-саблями. А неудобства людям - кто про такое думает? Они же про общее благо пекутся. Общественное, народное.

Как про водку после десяти. Те, кто принимал этот закон, прикрываясь умными словами, дома по погребку имеют. Там тебе и коньячок и водочка, и винишко и пиво. И не по бутылке. Заботливые вы наши. Чтоб о вас дети ваши так заботились, лицемеры!

Идти не хотелось, но хотелось курить. Да, не ко времени. Но и не спать в это время, то же не совсем нормально. Было бы что важное: срочный заказ или кино какое интересное - ладно, ещё. А тут, просто. Спать ему, видите ли, не хочется. А ты захочь! Поворочаешься, покрутишься, да и заснёшь. Но ведь даже не пробовал.

Иди, теперь, гуляй! Разминай попу. Нет, надо с этой зависимостью кончать. И здоровье уже не то, и денег выкачивает. Не последнюю копейку, но и не лишнюю.  Собирался же, зарекался. Но силы воли нет. Не прокачана жила. Слаб. Грешен.

Спиридонов накинул куртку и завязал шнурки. Деньги в кармане, можно идти. В подъезде было темно, на улице пусто. Редкая машина промчится, фарами горя и снова тишина. Тишина не звенящая, а как в городе ночью. Только без как.

На полпути, у бывшей "Академии", на бордюре, сидели двое. Пили. Тихо, спокойно, культурно. Спросили закурить. Спиридонов обещался угостить на обратной дороге.

Но не вышло. Он уже видел их, возвращаясь, когда рядом притормозила легковая ментовозка. Из неё вышли двое. При погонах. Козырнулись, посмотрели документы. И забрали мужиков. Вот за что? Нет, по форме понятно за что, но по сути?

Когда же у нас дух и буква закона, в правоприменительной деятельности, будут заодно, не каждый по себе?  Как за работяг разговор, так они кодексом в лицо тычут. Буквы знаешь, читать умеешь - что написано? А как про держиморду какую, с толстой мошной, так они уже в юридических своих учебниках другие аргументы находят.

Вспоминают, что давно известно такое сочетание понятий как «дух и буква закона». Что "дух" – понятие более объемлющее, нежели «буква». Что законы, выраженные словом и записанные на бумаге, лишь частично оказываются целесообразными. Иногда исполнение "буквы" закона может не совпадать с «духом», с теми целями, достижение которых ожидалось от его исполнения.

Надо же!

А вот.

Как хочешь, так и наклонят. Смотря, с кого мерка.

Кончились у мужиков посиделки. Начинались отсиделки. Но может и штрафом отбрехаются. Как там с показателями, что недобрано на конец месяца?

Толян вспомнил, как несколько лет назад ездил с другом в Ишим. Город тихий, маленький. Не их миллионник. И жизнь течёт по-другому. Неспешно, размеренно. И менты другие. Они там даже в форме - люди. Как ни одна страна, ни один народ, ни один закон.

Они сидели с Гариком на площадке, пили пиво. Тут и нарисовался этот страдалец. Идти он прямо не мог. Категорически. В калитку с третьего раза попал. Шёл зигзагом, еле поспевая ногами за телом, застывая на некоторое время в крайних точках амплитуды своего движения, чтобы поймать хоть какое-то подобие равновесия.

А в калитку на той стороне площадки и совсем не вписался. Поймал на лоб столб и слёг. Встать уже не смог. Вялые попытки подняться заканчивались ничем. Сесть не мог, куда там встать. Парни собрались было помочь, как увидели двух пэпээсников.

Те шли как раз рядом с лежащим. И прошли было, не заметив его. Но он, в этот момент, собрав всего себя в кулак, почти сел. Однако, хватило его только на то, чтобы опереться на локоть.

Его заметили. Остановились. Посовещались. Подошли, помогли встать. Спросили, где живёт. Бедолага назвал адрес. Это было недалеко.

- Сам дойдёшь? - спросили у него.

- Сомневаюсь, - ответил тот растягивая слово, словно то было резиновое. И Толян с Гариком сомневались. И менты были того же мнения. Тогда они взяли этого забулдыгу под руки, с обоих сторон, и повели домой. Не в кутузку, не в трезвяк - те тогда ещё работали - домой. Вот где удивлению пацанов не было предела. Их пиво вообще осталось без внимания. Так, взглядом скользнули. Всё нормально? Всё нормально. Ну и ладно тогда.

- Пошли, Илья Петрович. - Тот вздохнул, икнул, кивнул. И они пошли. И ушли.

Человеки.

А эти кто? Их тут, в родном-то мегаполисе, уже без совести на службу берут, к присяге приводят или это профессиональная деформация? И ладно бы там по имени-отчеству: "Будьте добры, давайте пройдём". Ага, щаз. На матах. Как с быдлом.

А впрочем, кто мы для них? Быдло и есть. Грязь. Вша. Скот.

Бедные, как они без своих корочек на пенсии жить будут, среди простого народа? Ох, и тяжко же им придётся. Без власти, без дубинок и наручников. Когда на голос не возьмёшь. Ломать будет почище, чем с герыча.

Может тогда что переосмыслят, другими глазами на человека посмотрят. Как на брата своего во Христе, не врага. Если раньше что не случиться. Что подтолкнёт. Волшебный пинок. Здесь самокатом не пройдёт. Но лучше уж поздно, чем совсем без души.

Дай-то Бог, дай-то Бог.

Машина уехала. Спиридонов закурил, сплюнул и пошёл дальше. Настроение было испорчено.

Может вернуться за пивком? - подумал он.
14:01
22.06.19




ИХ РАЗБУДИЛ ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК


Спросонок было непонятно чей это телефон звонит. Мелодии у каждого стояли свои, но кто это разберёт, едва оторвавшись ото сна.

- Да? - сказал в трубку Паша, пока Саша так и не нашла свой. - Кто?

Он сел на кровати, а Саша пошла в туалет. Она перелила через себя в унитаз вчерашнее пиво, потом приняла душ, почистила зубы, а когда вышла, то Паши не было.

Куда его понесло, ей было не интересно. Придёт - расскажет, тогда и посмотрим, интересно это или нет. Саша не была любопытна. Любознательна, но  не любопытна. Даже оскорбительно как-то нелюбопытна.

Её молодой человек унёсся куда-то зубов не почистив, а ей не интересно. Может и он ей неинтересен? Так зачем тогда она с ним спит, с безразличным для себя таким? Как можно быть такой аморфной, такой ко всему безучастной? И что ей вообще интересно, есть ли что-то в этом мире, что ей не безразлично? Можно узнать, а? Так, для общего развития.

Но на этот раз задаваться подобными вопросами было некому, и отвечать было не нужно. Зачем отвечать, когда не спрашивают? И Саша пошла пить кофе.

На столе стоял открытый ноут. Значит, Паша ушёл не с концами. Иначе бы забрал. Потому что забыть не мог. Голову - легко, ноут - никогда.

Она сварила кофе, наполнила им чашку, открыла форточку, села к окну, достала из тонкой пачки тонкую сигарету, закурила, затянулась и сделала первый маленький глоток.

Даже после этого она не подвинула к себе комп. Он был не просто открыт, включён и повёрнут к ней лицом. Там, в wordе был набран и не закрыт какой-то текст. И это у Паши, у Паши, который шифровался, казалось, не только от всего мира, но и от самого себя.

Ну, и какая нормальная девушка, в такой-то момент, варила бы себе кофе, не глянув, хоть краем глаза, хоть на секундочку, туда, что обычно закрыто на семь замков, щеколду, задвижку, крючок, опечатано, опломбировано и сдано под охрану сигнализации, караула и злых голодных псов без привязи?

А Саша не глянула. Ни до, ни после. Вообще. И ничего у неё нигде не зачесалось. Воспитание тут было ни при чём. Ей ПРОСТО БЫЛО НЕ ИНТЕРЕСНО. Вот такая была она девушка, безразличная ко всему, что было ей безразлично.

За это и привлёкся к ней Паша, человек-сейф, матрёшка секретов, за это и были они вместе, за это и кольца вчера ходили выбирать, а летом пойдут в ЗАГС, чтобы навсегда скрепить союз его болта с её гайкой.

Может и не навсегда. Может разведутся через год, как многие. А может не разведутся. Но жениться пойдут навсегда, отсюда и в вечность. Потому что никто не женится для развода, потому что все надеются на счастье, на то, что у них-то всё будет топ-топ. Не как у других. Наивные.

Но если Саше безразлично, что было там такое у него открыто, так она и не читала. А мне было интересно. Я ему не чужой. Я ему автор, я его  придумал. И поэтому должен знать всё. На этом шатком основании, слабо оправдывающим мой неприличный поступок, я сел читать:

«Он писал не для печати. Нет, если вдруг кто захочет это сделать, он не против, даже более того, он будет рад. А если будут читать, то тем более, а если и оценят, так и совсем хорошо.

Но это будет побочно. Это не цель, это не причина. Всё проще и глубже. Всё не так. Просто в голове постоянно кружились мысли и образы, не входящие в круг его физического существования. Никаких звездолётов, других миров, параллельных реальностей, но и под рукой их было не нащупать. Только в голове.

Как книги или кино. Жизнь, но не твоя, не рядом. Но и не как в книге или кино. Потому что бессвязно, сумбурно, хаотично; наслаиваясь одно на другое, прерывая, разрывая, перебивая; в голос, как на футбольном стадионе в момент взятия ворот или тихо, как на кладбище; на первом плане, со всем к ним вниманием или как звёзды за окном, когда ты смотришь телевизор.

И лишь сидя за компом или в смартфоне, ловя их на крючки букв, у него получалось нечто осязаемое, почти вменяемое. Не так чтобы стройное, не так чтобы очень понятное, красивое, умное, но - цельное. И это цельное вытягивало наружу, в себя, часть того давления, что создавалось в его голове в процессе движения по ней этого скорого «Ниоткуда-Никуда», полного к нему пассажиров.

До сих пор, тут, на станции осуществлялась только высадка. Пассажиры выходили на перрон, проходили через вокзал на площадь и становились жителями. Всё было ничего, пока было место. Потом оно кончилось. Город перестал расти вширь, потом уже некуда стало расти и вверх. И если бы станция не стала, наконец-то, продавать билеты, случился бы коллапс.

И пусть, многие из тех, кто уезжали, через время возвращались, это уже не было большой проблемой. Это стало просто проблемой. А простые проблемы - это жизнь, простая жизнь, полная простых проблем. Если нет проблем - значит, ты умер. Так же? Так.

Теперь к плакату «Добро пожаловать», полнейшего лицемерия, висевшего над дверями вокзала с перонной стороны, добавился плакат «Счастливого пути», над теми же дверьми, но изнутри.

К «Добро пожаловать», какой-то шутник приписал - отсюда. Не вежливо, кто бы спорил, но откровенно. Приезжим тут были не рады, своих девать некуда, но были рады, когда кто из прибывших, прочтя, обижались, разворачивались и уезжали.

Поэтому, наверное, плакат не сняли, не сменили, добавочное слово не закрасили. Откровенно, но честно. Поэтому, и ко второму ничего не приписали, типа, «скатертью дорога».

С уезжающего снимались все обвинения, все нетерпения, все собаки. В нём уже, с трудом, как в тумане, но начинали видеть хорошее. И говорили «Счастливого пути» искренне, без камня за пазухой и пинка под зад.

«И все-таки «Воздушный кокон» нельзя назвать текстом, написанным для себя. Чтобы просто сохранить информацию, хватило бы и дневниковых заметок. Но эта история, как ни крути, изначально писалась для того, чтоб ее прочел от корки до корки кто-то еще. Вот почему, несмотря на полное отсутствие литературности и убогий стиль изложения, роман все равно цеплял душу. Но стоит заметить: этот «кто-то еще» довольно сильно отличался от среднестатистического читателя, воспитанного на современной литературе. Так, по крайней мере, казалось Тэнго.

Для какого же читателя это писалось?

Бог его знает.»

Его текстам, написанным коряво, тяжело, нудно и нечитабельно в широком круге, свой Тенго был нужен однозначно. И Тенго, и Комацу. Он это понимал, он это чувствовал. Чего нельзя было сказать про «всё равно цеплял душу». А если этого нет, то и Тенго ни к чему, и Комацо лишний. Чего зазря чужое время переводить, когда и со своим говоришь на разных языках.

Пока писался текст, он проживал в нём, глубоко и ярко, в Present Continuous, каждую строчку, каждое предложение, слово, букву, запятую, по сотне раз, искренне удивляясь потом, перечитывая, убогости и краткости результата.

Неизменными оставались лишь честность написанного и желание писать. Честность была в заводских настройках. Без неё, за отсутствием воображения, бескрылости фантазии, лишавших его права на вымысел, и писать-то было не о чем. А желание было сродни отношения к комариному укусу. Можно и не чесать, но не чесать нельзя. Иначе в его Петрограде случится революция, и он сойдёт с ума под красными знамёнами перемен. Кому от этого будет легче?

Вот и пиши, - сказал он себе. - Как получается, так и пиши. Никому от твоей писанины не плохо, а тебе хорошо - это ли не баланс желаемого и действительного? Ты никого ни в чём не ограничиваешь, а значит - безгранично свободен.»

Это был кусок из чего-то, наверное. Как-то без начала и конца. Но мне понравилось. Я был параллелен этим соображениям. Как будто я писал. Но у меня нет девушки Саши, и жениться я ни на ком не собираюсь, а значит и писал не я. Паша это писал. Точно. Это же его ноут. Надо будет спросить, как придёт. А вон он и идёт.

Он был как не в себе. Шальной. Сел на кровать, встал с кровати. Снова сел, притянул Сашу к себе, поцеловал, отпустил, ушёл на кухню. Вернулся, встал в дверях и сказал:

- Ты не поверишь, мне звонил Комацо!

- Здорово! - воскликнул я, но промолчал. Меня там не было, меня бы никто не услышал.

- А кто это? - спросила Саша.

Она не читала его текста в ноуте, она не читала Мураками, поэтому понятия не имела кто такой Комацо, этот редактор издательства, персонаж из книги "1Q84", и переведя взгляд с экрана телевизора на будущего отца своих трёх теоретически запланированных детей, спросила то, что спросила.

Бесцветный голос, нейтральный тон. Всё как всегда, всё как обычно. Притворяться она не умеет, а значит не читала - подытожил Паша результаты своей проверки, закамуфлированную под реплику.

Он был в шоке от того, что оставил комп открытым. Такого с ним не случалось до этого никогда. Но и повод был приличный. Выдающийся. Он мог изменить всю его жизнь. Или нет, не мог, но изменит. Однозначно!

И Паша, мечтательно улыбнувшись своему будущему, ответил:

- Это, Сашенька, судьба!
0:55
24.06.19





У ВАС ЧТО-ТО БЫЛО?


- У вас что-то было? - Алла Владимировна с тревогой смотрела на Веру. Она ожидала худшего и облегчённо вздохнула, когда та помогала головой.

Слов у Веры не было. Ни слов, ни сил, ни понимания, что с ней происходит и что будет дальше. Как так, за что, почему с ней?

- Ну вот и ладушки, вот и хорошо. - Алла Владимировна присела рядом с невесткой. Обняла, прижала к себе и стала гладить по голове. Вера молчала. И тихо плакала.

- С Лёшей я поговорю, всё объясню, - продолжала свекровь. - Ничего страшного. Попыхтит и успокоится. Он же тебя любит. И ты его любишь. И скоро вас будет трое. Вы уже не принадлежите себе. Вы принадлежите ему.

Она погладила Веру по животу. Вера отстранилась. Встала. Подошла к окну. Она стояла спиной к комнате, обхватив плечи ладонями.

- Это не его ребёнок.

- Как! - вскочила с дивана Алла Владимировна. - Ты же говорила, что у вас ничего не было. А теперь ты говоришь, что ребенок не от Лёши. Неужели был ещё кто-то? У меня в голове не укладывается.

Она схватилась за голову и снова села. Повисло молчание. Какое-то ватное, словно комнату накрыли стёганым одеялом.

- Значит, у меня не будет внука, - всхлипнула Алла Владимировна.  - Или внучки. А я так привыкла к этой мысли.

- Это не его ребёнок. Потому что он его не хотел. Он уговаривал меня убить его. Он ему мешает. «Сейчас не время!» - как банально, избито, пошло. Но вы будете бабушкой. Из вас выйдет отличная бабушка.

- Лёша не хотел ребёнка? Лёша просил тебя сделать аборт?

- Да.

- Я не верю.

- Думаете, я вас обманываю?

- Нет, я просто не могу поверить! Так ты из-за этого хочешь от него уйти, а не из-за того, что было?

- Ничего не было.

- Но Лёша не мог же... Хотя я сейчас и не знаю, что он мог, а чего нет. А думала, что знаю своего сына.

- Он просто додумал. Что хотел, то и додумал. Ему, видимо, так удобно. Я - жертва, я не знаю чей это ребёнок, я ни в чём не уверен. Так проще, так легче - а значит, пусть будет так.

Алла Владимировна снова встала, подошла к Вере, обняла её сзади за живот:

- Может ты тоже додумываешь? Не может Лёша так. Он же не монстр.

- Он не монстр. Он просто слаб. - Вера помолчала, будто взвешивая что-то на невидимых весах, и встряхнув головой в знак решения, продолжила: - Но додумал он почти верно. Ничего не было, но не из-за меня. Если бы он только руку протянул, я бы отдала ему всё, всю себя, всю свою жизнь. Я бы не задумалась ни на секунду. И ни на чтобы не посмотрела, и никого бы не пожалела.

Она высвободилась из объятий и повернулась к Алле Владимировне. Взгляд был строг, если не сказать мрачен. Слёзы высохли. Но их тень всё ещё лежала на лице. Сойдёт ли она когда-нибудь, уступит ли место солнцу. Или это выражение станет основной выставкой, лишь изредка уступая место улыбке и другим настроениям?

- Простите меня.

- Мне тебя прощать не за что. Ты передо мной ни в чём не виновата. Я прошу тебя об одном: не торопись, не руби с плеча, не уходи сейчас.

- Но чего ждать?

- Малыша. Теперь нас двое. И если Лёша не переменит своего решения, то пусть он и уходит. А пока можешь перейти в гостевую. Сейчас, в связи с родами будет столько проблем, что лишних денег не будет. Квартиру снимать накладно, в Вологду возвращаться не вариант. Там такую работу вряд ли найдешь. Потом декрет, тоже не до жиру.

- Я не знаю.

- А тебя никто не заставляет ничего делать, ничего решать. Просто не торопись. Послушаем Лёшу.

- В этом и проблема. Я не хочу...

- Я понимаю, понимаю. Но он отец. И мой сын. Я хочу посмотреть ему в глаза. А там видно будет. Хорошо?

Вера молчала. Казалось, что она согласилась, но высказаться вслух сил не хватало. Алла Владимировна взяла ее под бочок и повела:

- Давай чайку. Зелёного. Со смородиной. Я печеньки купила. Курабьешек, как ты любишь...
22:21
25.06.19




С ЛЕНКОЙ

С Ленкой мы познакомились в баре, на излёте вечера. Познакомились с понятной друг другу целью, в зрелом возрасте и добром подпитии. И лишних слов тратить не стали, сразу поехали ко мне. Накувыркались что надо. На какую троечку, с плюсом минусом, я наработал - не скажу, не мне решать, но Ленка - чудесница!  Десять из восьми, не меньше. Такое вытворяла, что я, старый конь педальный, весь уд свой, за четыре подхода к снаряду, об неё стёр. Ночь навылет. Пили, курили и трахались, пили, курили и трахались. Я хотел водки, она шампанского, закомпромиссились на клюковке. А в сигаретах каждый остался в своём мнении. Но в сексе противоречий не было. Ей нравилось всё, что делал с ней я, мне - что она. Кроме того момента, когда она попыталась залезть языком мне в задницу. Я сжал булки:

- Не надо.

- Тебе не нравится?

- Не пробовал. Зачем? Нам с тобой ещё целоваться. А после задницы не захочется.

- Твоя же задница, не чужая, - усмехнулась она.- И какая разница, после члена целовал же, не брезговал.

- Член не задница.

- Кто бы спорил. И всё же, - она лениво подрачивала мой хер, чтобы он не устал нас слушать и не задремал под эту философию. Она продолжала стоять на коленках меж моих ног, но подперев голову свободной рукой. Мне бы было неудобно. По ней такого было не сказать. - Если не пробовал, почему такое неприятие?

- Не всё в жизни надо пробовать.

- Я другого мнения.

- Послушай, мне не нужно жрать дерьмо, купаться в помоях и трахаться с мужиком, чтобы понять, что мне это не надо.

- А, ты видишь в этом скрытый гомосексуальный подтекст?

- Ничего такого я в этом не вижу. Ничего хорошего. Язык в жопе, для меня, это не сексуально и не возбуждающе.

Она пожала плечами, заканчивая диалог, и вернулась к разговору с членом. Странная женщина. Ладно, когда её бы просили о таком, и она согласилась, чтобы сделать приятное своему партнёру, но самой настаивать на этом - хм, что за сомнительная радость вылизывать жопу?

Утром мы не расстались, а, обнявшись, заснули. Проспали до вечера, сходили за пивом и сели в парке. Она была не против ещё позаниматься сексом, но мой х был стёрт до основания. Давно ему не задавали такой скачки. Он покраснел и припух.

За беседой я обнаружил в ней, кроме жадной до постельных утех самку, неплохую себе собеседницу. Её, на удивление, не интересовало, где я работаю и сколько получаю, но она с удовольствием, например, расспрашивала о книгах, что я читал.

- Так тебе нравится Мураками? Читал "1Q84"?

- Да.

- Вот, мне он кажется как та девочка, что написала "Воздушный кокон". Читаю его тяжело, мне не нравится, как он пишет, нудно, но до конца, потому что интересно о чём. Необычно. И про секс пропускаю. Как-то у него пошло это выходит, на мой вкус. Но чтобы я понимала в колбасных обрезках! - рассмеялась она.

- А мне легко он читается.

- А что больше понравилось?

- "Норвежский лес". У меня с Мураками не сразу сложилось. Я прочитал его книгу про подземку, вернее, даже не дочитал. И решил, что он не мой писатель.  Надолго решил. А потом что-то читал, сейчас и не помню что. Там была отсылка к его роману "Страна чудес без тормозов и конец света". Открыл книгу, начал читать, понравилось. Ничего общего с «поземкой». Потом другую, третью. Не сразу, не по порядку, и не всё пока. Но всё, что прочитал - с удовольствием.

- У меня с Хемингуэем такая морковка вышла, - усмехнулась Ленка. - Его "Старик и море" дочитала еле-еле, шедевр же, образчик высокой литературы и прочее, и прочее. Но решила, что такие тексты не по мне, пусть хоть гениальные, хоть конгениальные. А потом, прямо как ты, прочитала где-то у кого-то про "Праздник, который всегда с тобой", потом саму книгу. Ха, совсем другой коленкор! - И без всяких связок перешла к обсуждению живописи Босха. Приглашала к диалогу, но я отделывался общими фразами. О Босхе я слышал, что-то видел, но "давно и неправда". Чем тут поддерживать, что обсуждать?

И во многом другом она разбиралась лучше меня. Но я марку держал, вида не подавал. Она о чём-то говорит, а я глубокомысленно курю, покивокивая, ни в зуб ногой по теме. Лишь делая зарубки на обратной стороне памяти, чтобы посмотреть на досуге в интернете соответствующие рубрики. Ленка же наоборот, не скрывала того, где она не понимала, о чём я речь веду. И тут же просила меня поподробничать.

К ночи стало темно и я, видя, что она стала поёживаться, предложил вернуться в общагу, в комнату, где кроме кровати, стола и шифоньера поставить было ничего уже нельзя - двенадцать метров, зато своих. Она отказалась, ей нужно было домой. Я рассчитывал на другое, но раньше спросить не додумался и получил сюрприз.

Я вызвал такси и она уехала. А номер дала не свой. Такого я вообще от неё не ожидал. Как девочка пацана прилипчивого кинула. Скажи, что секс на раз и телефон - лишнее, никаких вопросов. Мы люди взрослые. У каждого свои резоны. Хочешь что-то сделать - сделай, не хочешь чего-то не делать - не делай. Я тебе не духовник, жизни правильной учить, в уме-разуме наставлять. Но через неделю позвонила сама. Мой номер она записала правильно.

- Привет, это Ленка! - Я узнал её сразу, ещё не взглянув на номер, набор цифр которого были определены записной книжкой моего гаджета, как неизвестные. Могла не представляться. Но она же этого не знала. - Не звонишь, не пишешь. Я как девочка порядочная тоже молчу. Но тут что-то не выдержала. Ты мне понравился. Жалко будет, если всё, что было - это всё, что есть. А потом подумала, вдруг заболел или в командировке или номер вдруг потерял, или телефон - и решилась сама набрать. Извини, если навязываюсь.

- Издеваешься? - ничего другого на язык не пришло. - Я тебе через час позвонил, решил узнать как доехала, а узнал, что номер принадлежит не тебе, и девушка, которая взяла трубку ни о какой Ленке ничего не знает.

- Ах, Дашка, прошмандовка малолетняя! Я в ванну полежать пошла, как приехала. А ответила тебе доча. И из истории не забыла звонок стереть. В кого такая умница, чтоб ей пусто было.

Вонанокак! Тогда, все свои слова матерные беру обратно. Не было их. Не говорились они, не думались. Стёрли, сдули, остатки смахнули ладошкой. Чистый лист, пишем заново: ровно, красиво.

- Ты мне тоже понравилась. И я расстроился.

- Матом?

- Матом, - сдал я себя как стеклотару.

- И я, - рассмеялась она.

Договорились на завтра, в центре. Я набрал её заранее, узнал, что всё в силе. И в семь ждал у горсада - я там недалеко работал, она жила - с цветами и в чистой рубашке, по такому случаю. Ненавижу рубашки. За то, что их надо гладить. А гладить рубашки - это мука мне. Но решил, что нужна рубашка. Пусть будут джинсы, пусть кроссовки, но с рубашкой. Что это был за выстрел, я сам себе объяснить не мог. Просто выбрал рубашку, тёмно-синюю, на металлических овальных кнопках, и пошёл искать утюг.

Она пришла вовремя. Вся такая стройная, слегка запыхавшая - щёчки горят. Бежевое платье чуть выше колена, на широких бретельках, с открытой квадратной надгрудью. Тёмно-коричневые бусы из круглого крупного непоймичего, в тон им туфельки. На плече сумочка, в руке сумка, на лице улыбка радости от встречи. Прямо так, карими буквами и пылали её глаза: я тебе рада. Обожаю такой взгляд. Сумка была объёмная, и тяжёлая, и портила всю картину. Я её изъял. Мы поцеловались, она взяла меня под ручку.

Скоро, дворами, пришли до дома, зашли в подъезд, поднялись на лифте, и встали у квартиры с номером восемьдесят восемь. Железная, под траурный мрамор, дверь, глазок, над ним, прижавшись друг другу бёдрами, желтели цифры - две восьмёрки, кто не понял.

Ленка порылась в сумочке, в поисках ключей, держа её зубами за ручку. В одной руке были цветы, с которыми она отказалась расстаться, когда я предложил, другой шарила. Нашла, достала, открыла дверь, пригласила жестом меня вперёд. Я отказался, предложив ей вести, не танец. Поупражнявшись в учтивости, мы, наконец, оказались в прихожей.

Не успел я закрыть входную, как нам навстречу открылась дверь слева. Там был туалет. Оттуда вышла лысая девушка. В ухе серьга, разрывающая мочку сантиметра на три в диаметре. На красной футболке красовался размашистый фак белого цвета. Дверь девушка открыла, но штаны ещё не застегнула. И в разрезе ширинки маячил белый треугольник трусиков. В ушах были наушники. В такт музыке она качала головой. Это была Даша.

Ленка вдруг сделала шаг ей навстречу и хлопнула в ладошки прямо перед лицом дочери. Та аж подпрыгнула. Вскинула на нас два обалдевших синих глаза и завизжала. Или наоборот, сначала завизжала, а только потом подняла глаза.

- Мать! - крикнула она, вырывая наушники из ушных раковин. - С ума сошла?

- Рот закрыла, штаны застегнула и пошла вон! - от  так разговорчики. Я слегка припух.- Ты когда должна была свалить?

- А ты денег не оставила. У меня на проезд и то только в одну сторону.

- Денег ей. Ты же умная. Знаешь, вон, как матери мужика сбрить. Фигу те. поняла! - она смастерила кукиш и чуть не ткнула им в дашин нос. Та увернулась.

- Сама такая, - сказала она, и скользнув между нами, весело побежала вниз.

- Ничо у вас общение. Хоть на выставку!

- Да ну её. Сумку на кухню. Сам в комнату. Если я сейчас не пососу, то взорвусь.

- Ты в курсе, что хер не валидол?

- Конечно! Он лучше. Он мне, смотря когда, и успокоительное и заводной ключ.

Я спорить не стал.

В комнате, она стащила с меня штаны, вместе с трусами, раздёрнула рубашку и толкнула моё тело в кресло. Устроившись между моими ногами, Ленка занялась делом. Её "игра на флейте" была феерична. Меня хватило совсем ненадолго. Я взорвался. Она вытащила член изо рта, не выпуская из рук:

- Тебе понравилось?

- Говно-вопрос, - ответил я, не открывая глаз, всё ещё находясь в трансе.

- Тогда пошли жрать готовить.

Сидя в кухне за столом, получасом позже, мы ели мясо со сковородки и пили водку. Она помнила. И купила. Мне. А я про шампанское для неё и подумать забыл. Урод, что тут скажешь.
 
Мы пили водку из стаканов, не чокаясь, жевали мясо с волчьим наслаждением, и болтали с набитыми ртами. Я вспомнил, как вчера, читая Флобера, онлайн, увидел рекламу: "Тебе нужен Бог? Позвони. И он ответит тебе прямо сейчас!"

- Нормально, да? - смеялся я, чуть не выплёвывая изо рта кусок.

- Ну и как, позвонил?

- Кому?

- Богу.

- Не, разводиловка. Я номер посмотрел, левый.

- Не Бога?

- Не-а.

- А всё же интересно, что там за тема. Секта какая или просто денег срубят. Или два в одном?

- Не знаю. Мне не интересно. - И сам не понял зачем, но спросил: - А что у тя с дочерью?

- С Дашкой? А фиг его знает. Несостыковка.

- Чего?

- А всего. Куда ни плюнь, всюду болото. Булькает и квакает. Она до этого с отцом жила, мы развелись несколько лет назад. В суде так и сказала, что хочет жить с ним. Я спорить не стала. А к поступлению, вот, вернулась.

- И куда поступать думает?

- Не знаю. Думает, пока. Размышляет, пока время есть. А как кончится, тут я и виновата буду. Я её с радостью приняла. Дочь же. Думала, подружками станем. Фиг там. Пожрать приготовь, постирай, уберись, денег дай. И не лезь ко мне. Нормально?

- Не очень.

- Вот и я думаю. Говорю, помогать надо. Ты же девочка. Приготовить, убраться, постирать и сама бы могла. А она мне: ты мне должна. Пипец. А у меня на это слово аллергия. Прямо завожусь. Вот и дала отповедь. С тех пор, как соседки живём. Плохая я мать. В дочки-матери быстро наигралась. Ужас просто. Думаю, ты же мать, ты же её любишь. А в ответ молчу. Сказать нечего. Честно не знаю, люблю нет. Маленькую точно любила. И она меня. А теперь всё не понять как.

Мы отглотнули из своих стаканов, закурили.

- У меня вообще всё в жизни с этой любовью ни как у людей. Все ломаются. Как китайские. Любовь к мужчине, родителям, миру, людям, себе. Вот и любовь к дочери сломалась. Пуф - что-то задымилось, замигало и всё кончилось. Осталось сложить их в большую коробку из-под детских ожиданий и отнёсти к мастеру. Мне как-то приснилось, что так и было. Но мастера не было. Нет, мастер такой был, просто рано было. А напротив мастерской любви была мастерская крепких снов и добрых ядов. Я подбросила монетку. Выпал орёл. Так тому и быть, решила я: кто из мастеров придёт первым, к тому и зайду. И проснулась.

- Весёлые у тя сны.

- И не говори. Всё мне кажется, что там так и сижу.

- Зря сидишь, - улыбнулся я, - я уже пришёл. Ты только проснулась и я пришёл. Так что не волнуйся, заходи, мы всё починим.

Я открыл ей объятья, и она нырнула мне под крыло, скрипнув табуретом:

- Мне тоже так показалось. Поэтому позвонила. Сама. Так бы - никогда. Я ж гордая.
17:29
28.06.19




ТИМ-ДИРИМ


- Привет! - услышал Тим знакомый голос. Но он не остановился сразу, как услышал, а сделал ещё несколько шагов, как многотонная машина, которая просто не может остановится  сразу.

Подняв голову он увидел соседа. Как того звали Тим не помнил. Встречались они редко, даром что соседи. Останавливались, перебрасывались парой другой фраз, и расходились как в море корабли по своим жизням.

Но в этот раз все было не так. Тим был не похож на себя. Он был всё тот же Тим, с той же неряшливой стрижкой на голове и поблекшими голубыми глазами. Но и не тот. Не было улыбки, не было лёгкости, не было того настроения в котором он существовал до того, как... что?

- У тебя всё нормально? - спросил сосед.

- Нет, - ответил Тим, пожимая протянутую руку.

- А что не так?

- Кто бы знал. Просто чувствую, что не так. Что-то не так. А что, не могу понять.

- Ты меня не разыгрываешь? - улыбнулся сосед.

- Нет, - ответил Тим. Но сосед и так уже видел это.

- Бухал что ли?

- Нет, - опять односложно ответил Тим. Казалось, что он отвечает на автомате. Спрашиваешь - отвечает. Замолчишь, он пойдёт дальше. И сосед уже собрался было так и сделать, философствовать он не собирался, да и сигарета почти что докурилась, но сам на себя удивляясь продолжил распросы:

- А что не так?

- Не знаю.

- А ты пропобуй рассказать. Так и самому  понятней станет, когда  вслух. - Тим кивнул, принимая в себя сказанное и начал отвечать, словно выталкивая из себя слова, как вышибала запозднившихся хорошо набравшихся посетителей, которые никак не могут понять, что от них, собственно, хотят.

- Будто раздвоился. От точки пошла моя жизнь, как она должна  была пойти, и не моя. И я пошёл не по моей. И я сразу видел, что пошёл не туда. Но не остановился, а наоборот, побежал. Чтобы кто другой не окрикнул, не вернул. Но только видел. А понял лишь сейчас.  Какой-то сюр кругом. Это я, это моя жизнь. Но это не я и не моя жизнь. И всё неправильно. А как сделать, чтобы было правильно, я не знаю.

- Ни х тебя загнуло! - присвистнул сосед. Сын у него был наркоман и он был профессионал в распознавании того, под кайфом чел или нет. Тим был не под кайфом. Что, крыша съехала?

Он не задал вопроса. И Тим молчал. Спроси - ответит, отпусти - пойдёт. Сосед потерялся. Что делать он не знал. А нужно? Он же сосед. Ни друг, ни брат, ни сват. Ему что за дело? Своих проблем полна коробочка. И он не стал закуривать новую сигарету, как бывало порой. Протянул руку, пожал безвольную, поданную навстречу, и пошёл к машине:

- Ладно, бывай, - сказал он. Никаких умных слов на ум не пришло. Но умные слова всегда приходят вовремя. Если не пришли - значит, не нужны. Однако чувствовал себя невесело. Если это не затянувшийся розыгрыш, то это клин. Чему тут тогда улыбаться, и помочь - чем?

Он сел за руль, завёл двигатель и поехал в гараж. А Тим пошёл в подъезд. Глянул на часы - 11:06. Он поднялся по лестнице, 11:07, 11:08, разулся, сходил в туалет, 11:09, 11:10, включил чайник и открыл холодильник. 11:12.

И так всегда, подумал он. И так всегда. Почему всегда так? Тим закрыл холодильник и пошёл в спальню. Про чайник забыл. Он лёг и заплакал. Ни по чему. Просто так было легче. Он чувствовал перерождение себя, как гусеница в коконе, если бы она могла рассказать о своих ощущениях.

Вся его жизнь была ничего так себе. Многие с удовольствием влезли бы в его шкуру. А он бы с удовольствием вылез. Но не вылезал. А теперь плакал и чувствовал, как прошлая жизнь сама слазит с него, размывается акварелью под дождём. И зеркало отражает уже не его, но бога.

Ему казалось, что он становится богом. Мы все рождаемся, чтобы убивать время. Поглощать будущее, переваривая его в прошлое. Пока не подавишься очередным куском. Он не подавился. Ему надоело. Наперекор природе. А кто становится над природой, тот есть бог.

Так начиналась дорога в безумие. В никуда. Подальше от границ, правил, и равнения на чужие мнения. Он был распродан, пуст, выхолощен и тем покоен. Чем не рай?

Вон он, в пункте назначения. Билет куплен, контроль пройден, осталось дойти. Только бы не проснуться. В трёх шагах от рая. Когда никто не держит тут, когда так хорошо  там - это было бы большим обломом.

«Отче наш, иже еси на небесех...» - шептали его губы. Видимо и богам нужна помощь других богов. Пусть иногда. Тем более - Отца. "Left of center" - кружилась в его голове Сюзанна Вега. А за окном шёл снег. В июле. Это нормально, это бывает...
20:18
28.06.19




ЧЕМОДАН РАССКАЗОВ, КОТОРЫЙ Я НЕ ПОТЕРЯЛ.


Он уехал в деревню. Его работа - удалёнка, сайт - требовала много времени, но не привязки к местности. А взамен давала деньги. Не зарплату - дотянуть бы до следующей, - а нормальные деньги, на которые он мог легко жить хоть в Нью-Йорке, как когда-то ему хотелось. И вот деньги есть, а желания их тратить - нет. Ушло. Как вино в песок. Раскалённый песок пустыни. Вино в песок, а та, что не захотела разделить с ним жизнь - ни его, ни свою – просто ушла. Ни к кому. От него.
17:12
13.06.19


***

- Знаешь, нормальные люди не говорят литературным языком. Для этого у них есть разговорный. Но когда мне иногда попадается такой экземпляр, мне кажется, что у него под столом книжка лежит, и он по ней читает мне. Или в ухе у него динамик, и ему кто-то начитывает текст. Чаще, правда, это бабы. Строят из себя фиф тургеневских.

- Почему тургеневских?

- Потому что бабы, что с них взять. Дуры!
11:29
15.06.19


***
Пока любишь кого-то всем сердцем — хотя бы одного человека, — в твоей жизни еще остается надежда. Даже если вам не суждено быть вместе.

Если любишь кого-то всем сердцем, даже самого ужасного подонка и без всякой взаимности, то, как бы хреново тебе ни было, — твоя жизнь пока еще не ад.
(с)

Так не бывает, скажут. И будут правы. Но - не совсем. Бывает. Но очень редко. Очень-очень редко. Так редко, что есть повод написать про это книжку. Про то, как не бывает, но иногда случается.
21:36
19.06.19


***

- Нас отец бросил, когда мне было десять. Ушёл к другой женщине. И я по нему сильно скучала. Но со временем привыкла.

- У меня родителей вообще не было. Вернее, были, но не рядом. То там, то тут, а я с бабушкой. Потом совсем разбились. Насмерть. Я даже не знала как реагировать. Для меня они как бы и не умирали. Просто застряли где-то, откуда ни приехать, ни написать, ни позвонить.

- А меня мама бросила, когда мне было сорок. Сказала, всё сынок, ты мне надоел, давай уже сам как-нибудь; а не можешь сам - женись, и выставила меня за порог, в холодный серый ноябрьский полдень.
14.56
25.06.19


***

Чтобы быть счастливым ничего не нужно. Кроме счастья.
03:24
26.06.19


***

Можно ли отвечать нелюбовью на нелюбовь? Конечно. Если есть она, эта нелюбовь.
18:44
29.06.19


***

У одного гения был чемодан рассказов, который он потерял, но этим ничего не проиграл. Кто знает, может быть за этими рассказами, к нему сложилось бы совсем другое мнение у людей печатающих и читающих. А раз сложившееся мнение потом раздолбать бывает не под силу ни одной кувалде, так, что каменщику там и делать нечего.

А у другого, но не гения, был чемодан рассказов, который он не потерял, но этим ничего не выиграл. Этот чемодан, ядовито жёлтого цвета, перетянутый ремнём из-за сломанного замка, редко кто открывал, а открыв, доставал оттуда и читал больше листка-другого, и никогда никто не печатал. А потому, здесь не то что каменщику, кувалде делать было нечего. Ещё и ручка отломалась.
15:07


***

У неё был только один недостаток: она была совершенна. А в остальном она была совершенна(с).


***

Не трогай её! Не надо делать ей больно. Я прошу тебя. Просто убей.
17:48
1.07.19


***

Любовь, как и всё от Бога, даётся в испытание, в наказание или в награду. Тебя есть за что награждать?
03:04
2.07.19




BULLSHIT


Журнал "Графоман", всегда есть чем подтереться!
0:22


***

Мне не нравится спать ночью. Пытаясь заснуть, я ворочаюсь, ворочаюсь, ворочаюсь, извожу себя мыслями, мучаю идеями, насилую вопросами - и могу по такому поводу совсем не заснуть. Ночью надо не спать, а жить. Ночью ты живёшь не головой, чувствами. Не думая. До дна. А днём спишь. Днём - другое дело! Растратил себя, обнулился, добрался до дома, кинул кости на кровать, шлёп, и тебя нет: никаких мыслей, ты в пустоте вселенной, ты засыпаешь, ещё не коснувшись головой подушки.
3:57


***

- Вы неправильно сказали. Надо говорить...
- Не говорите мне слово: надо! Надо, должна - увольте. Не люблю я этих слов. Очень не люблю. Мне ничего не надо, и я ничего никому не должна. Вы же поняли, что я сказала?
- Да, но...
- Этого мне и было нужно. Я сказала - вы поняли. Значит, я правильно сказала.
11:49


***

- Знаешь, почему я на ней женился? Когда мы целовались, просто целовались, без продолжения, я чувствовал себя наверху блаженства. Мягкая, тягучая, пряная - она позволяла, она разрешала. И в постели она была пассивна. Просто лежала и гладила меня по спине. Это был максимум её ласк. И максимум счастья для меня.
- А она?
- Что, она?
- Она почему вышла за тебя замуж?- Не знаю. Я никогда не спрашивал её об этом. Мне было достаточно того, что она это сделала.
- А сам не думал на эту тему?
- Нет. Додумывать за женщиной, это как... Как искать черную кошку...
- В темной комнате...
- ...когда её там нет.
- Но есть десять других…
-… чёрных кошек. Так.
12.10


***

Гений приходил с утра. Приходил, всегда, с книгой. Книга ложилась на стол. Гений садился к окну. Переписчик - к столу. Гений смотрел в окно. Переписчик переносил содержимое книги на бумагу. Пером. Ровно час. Когда песок в мнимых часах пересыпался на дно нижней колбы, перо ломалось. Гений, так же молча, как и всегда, брал книгу, закрывал, засовывал её под локоть и уходил.

Гений был один. И книга одна. А тексты и языки были разные, но никогда понятные трудяге от пера. Это был не его язык. И что он переписывал, оставалось для него тайной. Единственное, что он знал, это то, что переписывал будущие бестселлеры, из книги, что была в одном экземпляре, неизвестно где, кем, когда и для кого напечатанная. И неизвестно откуда знал. Просто знал. И всё.

Гений уходил. Переписчик подбивал стопку исписанных бумажных прямоугольников, складывал их вдвое, запечатывал в конверт и оставлял его с неподписанным адресом на подоконнике. Пока он не спал, сколько бы он не спал, конверт лежал. Когда просыпался - конверта не было. На его месте лежал другой. С деньгами. И новое перо. Рядом.

Переписчик, проводив своего молчаливого гостя, брал с подоконника конверт, и шёл в город. За кальвадосом. И так каждый день. Потому что пропускать было нельзя. Штраф. Работай неделю бесплатно. С болью. А с денег, которых в конверте было пусть и с запасом, но ещё за квартиру платить, ещё что-то есть. Хорошо, что не заменили. Интересно, не кем было, что ли? Короче, не лишние. Так что, двух штрафных недель ему хватило.

Да и неудобно. Гений приходит, и не уходит. Стоит и смотрит с молчаливым упрёком. Ждёт. Душу выматывает. И отказываться от такой синекуры - глупость. Где найдёшь? Так что, можно и с похмелья. С любой его глубины. Вот он, ничего не понимая, и переписывал неизвестно что. И ждал утра. Утро приносило деньги. Деньги - кальвадос. Кальвадос - безболие.

Переписчик - странно, но - не любил боли. А кроме кальвадоса её было унять нечем. Душа не подмышка, кремом не смажешь. Притупить её могло любое спиртное, но снять - только кальвадос. И при чём-то тут был Ремарк. Странно? Ну, если только про Ремарка. Но если кальвадос, то почему и не Ремарк. В остальном, всех всё устраивало. А зачем что-то менять, когда всё всех устраивает? Это было бы дабл-странно. А так, просто странно. Ну и пусть.
13:12


***

Она была похожа на Уну О'Нил(1). У него не было никаких шансов не влюбиться. И никаких шансов на взаимность. Буераки кончились. Шоссе "Без шансов" открыло ему свои полосы. Привет, loser! Переходи в левый ряд. Правый тебе ни к чему. Съездов больше не будет. Педаль в пол, дружище! Без шансов, так хоть с ветерком.
18:56


***

Этот мир был ему вселенски ненавистен. И манил с той же силой. Не жизнь, каторга. Оставался побег. И он побежал. Но был пойман и возвращен. Смерть нужно ещё заслужить...

Так и должно было быть. Так и было. Всё закономерно, всё правильно. Винить некого. Но как же хочется!
19:09


***

Он много курил. И должен был умереть от рака лёгких. Или от цирроза печени. Пил он тоже много. Или покончить с собой. Всё к этому располагало. А на него, трезвого, упала сосулька. Насмерть упала. Вот так, никакие ожидания в его жизни себя не оправдывали. Но только за этот факт его биографии и можно было порадоваться. Другие в урну, отстойные перспективы. Хоть что-то вышло хорошо. Да, смертельно, но хорошо, а главное - быстро. Без заказанных ему судьбой мучений.
19:30


***

"Бросив гранату, не стоит оказываться там, где она упадёт!" - но у меня всегда так. Тупая обезьяна. Мёртвая тупая обезьяна.
19:59


***

"Счастье для мужчины – когда единственная женщина освобождает его от всех остальных: это такое внезапное облегчение, что кажется, будто ты на каникулах"(с). И медленное сползание соплёй по стенке, когда понимаешь насколько это бесповоротно невзаимно.
20:44


***

Help! 

А никто не слышит, и никто не поможет.

Зачёркивай "р", ставь "l".

И - welcome home.
21:04
03.07.19

(1) https://www.youtube.com/watch?v=comtYS3eQwg




ПОЗВОНИ МНЕ, АНГЕЛ

Мы сидели с ангелом на крыше. Под нами шестнадцать этажей. Ему нельзя ниже, мне выше. Крыша - удачная находка. Ангел сидел на карнизе, сложив крылья и курил, поплёвывая вниз. Я сидел рядом. Спиной к спине. Боюсь высоты. И не курил. Бросил.

- Ангел, время не пришло?

- Опять двадцать пять! Сто раз переговорено. А ты опять за своё.

- Ну что, это на всю жизнь? Ты же говорил...

- Я говорил, что если что-то изменится, я тебе обязательно скажу.

- Значит, пока никаких вероятностей. Ни одной, да?

- Пока нет.

- Или есть, но сложные, а ты не хочешь мне про такие говорить?

- Сколько раз тебе говорить, что я не умею врать?

- Но очень хорошо умеешь молчать. Сколько раз так было?

- Ни сколько.

- Ври давай.

- Не важно, как ты обманываешь, вслух или молча. Обман - это искажение действительности. И, если промолчав, ты её исказил, то молчание становится обманом. И отмазка "а ты не спрашивал" - канает только для суда земного. И не важно из каких побуждений это сделано. Если это сделано, то человек предан. А кто может предать из высших побуждений, тот может предать - вот и весь мой дум на этот счёт. Я не предатель. И ты это знаешь.

Я вздохнул:

- Знаю. Это я так, словоблудю. Просто очень хочу быть с ней. А с ней я буду, если у меня будут деньги. Ты же знаешь. Ты говорил - три года. И что-то изменится. Или я разлюблю, или вероятность появится. Прошло пять. И ничего не меняется. А мы всё ждём. Я жду.  Может с крыши, и дело с концом?

- Ты не прыгнешь.

- Ты меня ещё попозорь. Мне себя-то не хватает. Сам-то я не знаю, что трус. Без подсказок и не
разберусь, ага?

- Ты не трус. Просто в тебе ещё жива надежда. А пока она жива, ты не умрёшь.

- Но жизни осталось не так много.Ещё чуть-чуть и она выйдет из детородного возраста. А хотелось бы детишек. Дочку там, сына. Или обоих. Или больше. А без денег я ей не нужен. Ты же сам в курсе.

- В курсе. Эта линия судьбы неизменна. Она тебя не любит. Уже не любит. Ты же сам сделал всё, чтобы она от тебя ушла.

- А теперь хочу вернуть. Понимаешь, жизнь потеряла смысл. Целей, задач, необходимостей - завались, а смысла нет. Живу, как заводная кукла. Не потому, что хочется, а потому что завод ещё не кончился.

- В этом я тебе не помощник. Поиск смысла - это людская забава. Мне не понять. Я живу, потому что живу. И делаю, что должен. И смысла не ищу.

- Просто для тебя это и есть смысл. Он найден, утверждён, убран под подушку и забыт. Если бы она была со мной, я бы тоже больше его не искал. Зачем мне смысл, если она рядом. Но нужны эти чёртовы вероятности. А их нет. Так ты говоришь?

- Так. Потому что, ты правильно сказал, чёртовы. Вероятности - это по его части. А это другое ведомство. Что прислали, тем и довольствуемся. Сейчас налицо парадокс: ты хочешь её; она будет с тобой если у тебя будут деньги; а если у тебя будут деньги, ты будешь пить. Это тоже константа. И она уйдёт. Теперь уже навсегда. А на раз тебе её не надо.

- Не надо. Было "на раз". И не раз. И каждый раз после этого только хуже было. Я у неё типа запасного аэродрома. Между отношениями. Когда мужика нет, а хочется. Тогда лучше с тем кого знаешь, как она говорит, кто устраивает. А я так больше не хочу. Не могу. Лучше уж никак, чем так. Впрочем, я так думаю только до следующего звонка. Не хочу его и жду его.

- Мне-то не рассказывай. Я тебя уже лучше себя знаю.

- И знаешь, что сейчас я не пью. И не тянет. И не хочется. Почему ты уверен, что запью тогда, когда буду счастлив?

- Потому что так будет. Ещё спроси, откуда я это знаю.

- Не буду. Ты - знаешь, я - верю. Но что же делать? Я устал ждать.

- Уставать дальше. Другого не дано. Пока не появится вероятности, при которой можно будет разрешить твой парадокс. А раз такой вероятности нам не отказано, значит, надежда есть.

- Ох у эти мне вероятности! Высшая математика, мать её! Да, чего залетал-то? Завтра меня может переехать грузовик и мне не нужно выходить из дома?

- Нет, это я мог тебе сказать и по телефону.

- Что тогда?

- Завтра у нас комиссия. Поэтому постарайся без чёрных мыслей. У меня и так рейтинг ниже среднего. Хорошо?

- А это нельзя было по телефону?

- Это - нельзя.

- Хорошо, постараюсь.

Я почувствовал, что опоры у спины не стало. Ангел улетел. Он всегда исчезал по-английски. Я кряхтя поднялся и спустился в квартиру. Заварил чай, взял планшет и лёг дочитывать начатое. Люблю почитать на сон грядущий. Хотя, где теперь бредёт этот грядущий неизвестно. Обиделся, видать. Перед тем, как нарисовался ангел, я почти засыпал, а сейчас сна не было ни в одном глазу. Но не успел я поудобнее устроиться и найти где остановился, как зазвонил телефон. Ангел.

- Привет, - сказал он.

- Ага, давно не слышались.

- Не язви. Завтра будь дома, никуда не уходи.

- Что, всё же грузовик?

- Нет. Появилась вероятность. Ты когда последний раз со своей любовью спал?

- Месяца два назад. А что?

- Она беременна. И завтра может придти к тебе. И ты должен обязательно быть дома.

- Она что, позвонить не может?

- Может, но не будет. Она придёт. И если придёт, то вероятность станет возможностью.

- А если нет? Может, лучше я к ней?

- Нет, так ничего не получится. Возможность реализации прогнозируется только в том случае, если она придёт и ты будешь дома. Так что, будь дома.

- Даже если по радио объявят о бомбардировке, я никуда не уйду.

- Кто собирается бомбить? Я про это ничего не слышал.

- Я забыл, что ты не понимаешь шуток.

- Тогда, прощай.

- Почему прощай?

- Потому что, если всё сложится, то мы больше не увидимся. Даже если ты всё потом испортишь. Но я надеюсь, что не испортишь. Не испортишь же?

- Я очень постараюсь. Слушай, а что, о такой вероятности даже мысли ни у кого не было?

- О какой? Что если вдруг она от тебя забеременеет, и забеременеет именно в этот раз, из-за порванного презерватива и одной пропущенной таблетки противозачаточных - видал, какая контрацепция! - то вдруг решит, а может и нет, что ребёнок должен жить с отцом, и не передумает только в том случае, если ты будешь дома, когда она придёт к тебе без предупреждения?

- Но это же всё равно вероятность.

- Такие вероятности автоматически определяются как спам и на рассмотрение не поступают.

- Кругом, сука, бюрократия.

- Не матерись, я же просил: никаких матерных мыслей. А про слова и поступки, ты должен был догадаться по умолчанию.

- Во-первых, у меня с догадливостью полный пердимонокль. Если что-то от меня хочешь, надо говорить прямее некуда. А во-вторых, разговор шёл про завтра.

- Завтра уже наступило. Посмотри на время. Всё, спокойной ночи.

- Ага, уснёшь тут теперь.

- Надо уснуть. Не хватало, чтобы ты проспал своё счастье, как всегда и на этот раз. Она может не позвонить, а постучать. Или вообще поскрестись.

- Может, тогда лучше ждать её у подъезда на лавочке?

- Нет, тогда она может не подойти.

- А на балконе?

- На балконе можешь просмотреть ты. Открой дверь, чтобы было видно, что она открыта. Так будет лучше всего. Но не на растопашку. Так она тоже может уйти. Сядь у двери и читай. Всего не предусмотреть, но это самый оптимальный вариант.

- Спасибо тебе. Как бы там не случилось, я рад, что ты у меня есть. Именно ты и именно у меня.

- Просто ты у меня первый. А первый подопечный - это ещё не работа. Это как любовь. Как ребёнок. Так старшие говорили. А я не верил, а теперь... вот... - и в трубке раздались гудки.

Я отложил гаджет, взял другой, с книжкой. И только попытался начать читать, как подумал: а зачем он мне надавал эту кучу ЦУ? Ведь, если что, то он обязательно позвонит, предупредит, - мне ли его не знать, столько лет вместе. И вдруг вспомнил, завтра же проверка. Что ж, если завтра вероятность превратится в возможность, то его показатели будут что надо.

Удачи тебе, ангел!
15:53
07.07.19




ТРУМЕН, ДОМ, ГАРАЖ, ПОДВАЛ.


Джек, Трумен и Тайлер стояли вкруг. У их ног лежали двое. Они были переломаны морально и натурально. Они были виновны, они сами в этом признались. И их не было никому жалко. Иуда должен быть наказан.

- Пристрели их,- сказал Джек, - обращаясь к Трумену. Тот достал пистолет. Джек пошёл к лестнице из подвала, за ним двинулся Тайлер. Они ждали двух выстрелов, но не последовало ни одного. Дойдя до лестницы Джек посмотрел на Трумена: - Чего ты ждёшь?

Трумен пожал плечами:

- Не знаю. Мы всё время кого-то убиваем. И эти кто-то, обычно, нормальные пацаны, которым просто не повезло оказаться у нас на пути. Или простые люди, но тоже оказавшиеся не в то время ни в том месте. А об этих руки марать не хочется даже.

- Чего тебя на философию прибило. Они - иуды. Их удел - смерть. Просто убей их и дело с концом, - пожал плечами Джек.

- Да я всё понимаю. Но что-то во мне против этого. Сам не пойму. Понимаешь, Иуда убил себя сам. Он понял свой грех, и сам себя казнил. А эти - не иуды. У них на самосуд духу не хватит. Да и не считают они себя предателями. Они жалеют только о том, что у них тема не выгорела. Они ужасно хотят жить.

- И что ты предлагаешь? Отпустить, может? Спасибо, что предали, что попытались обокрасть, идите с миром, так что ли? - спросил Джек.

- Так. Но одного. Пусть уходит один. Они же друзья не разлей вода. Вот и пусть решат, по-дружески, кому жить, а кому умирать.

- Хм, - Джек поставивший было ногу на ступеньку, вернул её обратно на пол. Он подошёл к Трумену и достал нож. Вытянув руку лезвием вниз, он разжал пальцы. Нож воткнулся между лежащими. Хороший, рабочий нож.

Тот, что лежал на левом боку, схватился за него и всадил в грудь товарища по несчастью по самую рукоять. Товарищ охнул, но умер не сразу. Его хватило на одну фразу:

- Зря торопился, Френк. Я бы всё равно не стал тебя убивать. - После этого его не стало.

Френк поднял глаза на стоявших над ним. В его глазах плескались боль и радость. К ним прибавилось недоумение, когда Трумен выстрелил ему в серце. Так бывает. Никому нельзя верить. Джек молча, но удивлённо посмотрел на компаньона.

- Да он же совсем мразь! Я хотел честной драки. И за это, честно победившему, вырезать язык и глаза, переломать колени, а лицо облить кислотой. Чтобы всю оставшуюся жизнь мучился и жалел, что остался жить. Но с этим, - он пнул труп Френка, - прогадал. Не хочу, чтобы такое дерьмо гадило воздух.

- Вот и надо было пристрелить сразу, - вдруг сказал молчавший до этого Тайлер, - чего было изгаляться? Мы все не святые. Так что, может нам перестрелять друг друга, чтобы мир стал чище? Ты же понимаешь, что он станет чище, если таких как мы с тобой станет меньше на этой планете. Сколько порядочных людей останется жить, если мы умрём. Не факт, конечно, и не для всех. Но их шансы вырастут в разы, однозначно.

Он сказал это с сарказмом, но в руках у него Джек заметил пистолет и потянулся за своим, на всякий случай. А с реакцией лучше всего обстояло дело у Трумена. Два выстрела, и к двум трупам на полу добавилась ещё парочка. Трумен не сразу понял, что произошло. Тупо смотрел на дело рук своих, силясь включить мозг. Но тот лишь прокручивал, не цепляя.

Зазвонил телефон. Трумен достал трубу, нажал кнопку и поднёс аппарат к уху:

- Алло?.. Дженни?.. Ах, да! Говоришь, тебе не нравятся мои комиксы? Говоришь, что нужно читать большую литературу? Достоевского, да? Да пошла ты, поняла! - он отключился, сделал несколько шагов к лестнице и стал подниматься: - Заставляет думать он, понимаешь. Вот и заставил. Вот и подумал. Таких парней из-за тебя на тот свет отправил! Нет, Дженни, за это придётся ответить.
15:03
09.07.19




ЪЪЪЪЪЪЪ


Я люблю себя за то, что ненавижу в других.
И это не кажется мне странным.
21:33
03.07.19


***

- А тебе не могло показаться?
- Я не крещёный.
13:42
08.07.19


***

Я должен был волноваться. И я волновался. Но вдруг понял, что волнуюсь исключительно потому, что должен. Должен волноваться. Так положено, определено, надо. А на самом деле мне пох. Глубоко пох. От души. Просто в общественном мнении существует масса табу: чего нельзя делать и чего нельзя не делать. И выпасть из того шаблона неприлично для порядочного человека. Выглядеть неприлично, как голым стоять на площади. Вот мы и переживаем за то, за что не переживаем - мы же люди приличные. Не хочется быть принародно голым. Стыдно от мысли одной об этом. Как представлю себе себя, во сне обычно, такого голого посреди толпы, среди всех смехов, оскорблений и пальцев, тычущих в тебя, - так ужас бежит по венам, мурашки по коже. Страшно. Но до сейчас я этого не понимал, и переживал почти что искренне. Был этаким искренним лицемером. А теперь, когда понял, стал, получается, лицемером откровенным. Искренний лицемер, откровенный лицемер - оксюморон какой-то. Как "голый лёд", как "я живу". Вся жизнь моя - сплошной оксюморон. Может поэтому уже не стыдно, уже не страшно, уже безразлично; а может и не пох, или не совсем пох, или не так глубоко, как кажется; и раньше было не наплевать, по-настоящему волновался, по-настоящему переживал - всё может быть. А может и не быть.
11:55


***

"Всё может быть, всё может статься: с друзьями можешь поругаться, подруга может разлюбить. Но бросить пить - не может быть!" - и это была аксиома, константа; догмат моей веры, столп моего мироздания. И вот, бросил. Даже не я, оно меня. Как Катька в омут. Нет его, желания этого. А без желания, что за пьянь? И всё: пропала вера, рухнул столп. Что следующее на разрушение, а, строитель будущего моего? И не верти головой - тебе, тебе вопрос. Не надо, не снимай маску. Я тебя, Время, не то что в бархате и золоте, в нищих обносках, дерьмом вымазанным узнаю. И в последнем виде с бОльшим, надо сказать, удовольствием, лангольер ты мой недоделанный.
12:46


***

Они могли бы быть вместе. Всё к этому располагало: взаимные чувства, одновекторные взгляды, схожие вкусы. Но он любил Москву, она - Питер. Агрессивно, принципиально, безапелляционно. И всё, Тверскую перекрыли, мосты развели.
13:05


***

В мире денег и в мире любви, принципиальность всегда принималась за твердолобость, и числилась на стороне бесовской. Такие разные, такие непохожие друг на друга вселенные, а в обоих иконостасах, пусть и не в голове, но компромисс был тем, кто сводит путь твой с дорогой к богу. В этих религиях, как и в любой другой, один принцип: откажись от всего, что мешает твоему единению со всевышним, откажись от всех, кто встаёт поперёк этому движению. И только в этом ты можешь быть принципиален.
13:34
09.07.19


***

Он и так христианской веры. Не бойтесь, зарежет(с).


***

Когда-то давно, во времена древние, можно сказать, дремучие, когда приличная девушка становилась порядочной женщиной не иначе, как в мужниной постели, разврата, грязи, пошлости тоже, сказать, хватало. Всё было. Но - не в пример нонешнему. Стыдились развратники. Если не себя, то людей стыдились, Бога. На показ грязное бельё своё не выставляли, и тем паче не кичились срамом этим. Веками так мир стоял, но слава прогрессу, закончилось время духовной стагнации. Новый век - новые ценности. Миром правит свобода, миром правит любовь!..
9:13


***

Позавчера - извращение, вчера, как исключение, сегодня уже норма, завтра, читай, "устаревшее", послезавтра - атавизм. Космическому веку - космические скорости. Себя бы не потерять.
11:43



***

А больше всего на свете ей не хватало пизdы и сисек. Не обрести их хирургическим путём, а родиться с ними. Хотелось быть настоящей женщиной. Но настоящим ему не суждено быть уже никогда.
12:16



***

- Побойтесь Бога!
- А кто это? Знакомая фамилия.
13:10
10.07.19




СТАРШИЙ ЭВИЛ, МЛАДШИЙ ЭВИЛ


Фред Эвил сидел в уютном кресле готического зала с рогами над камином. Отблески последнего играли в бокале кровавым закатом. Старый чёртендевил АД редко позволял себе роздых, работы было валом, но сегодня был особенный день. Его сын, Мэнсон, закончил высшую школу преисподни, и получил копыта нечистьнанта - такой повод стоил того, чтобы немного расслабиться и выпить за сына бокальчик крови христовой.

Глядя по облаку видения старую документальную ленту "Смерть Спасителя. Взгляд из-под креста", его любимый фильм, не "основано на реальных событиях", а реальные кадры кинохроники, под музыку Вагнера, дымя любимой сигарой, со вкусом ладана, Эвил ждал своего отпрыска. Тот должен был быть вот-вот. И будет. Он пунктуален, как отец.

До обещанного времени оставались минуты. Как раз, чтобы досмотреть, допить, докурить, сесть за массивный мраморный стол с полированной столешницей из красного дерева, и сделать "рабочий вид". Нечего Мэнсону видеть радость за него в глазах отца. Ещё примет за признание успехов. Самомнение и так било в молодом офицере через край. Впрочем, это было семейное.

С боем курантов вошёл адъютант и доложил о сыне.

- Проси, - сказал Фред Эвил, и принялся просматривать бумаги. Когда тот вошёл, встал навстречу. На Мэнсона, с тяжёлого, словно вырезанного из обожжённой кости, лица смотрели холодные серые глаза. Ни тени недавних чувств. Отец рукой указал на столик у камина. Они сели.

- Как добрался?

- Спасибо, хорошо.

Голос старшего Эвила был безразличен, сын отвечал в тон.

- Тебя можно поздравить?

- Да, отец. Думаю, можно. Меня взяли в штат объединённого комитета начальников штабов.

- За что такая честь?

- Мне кажется, ты знаешь.

- Когда кажется - креститься надо.

- Я не крещён.

Отрезок рта старшего Бузе немного растянулся. Это означало улыбку. Сын ответил тем же. Вот и посмеялись.

- Выпьешь чего-нибудь?

- Нет, спасибо. Я ненадолго. Меня ждут в главном офисе. На семь назначено моё представление по поводу назначения. У самого. Он высоко оценил мою работу, хочет познакомиться лично.

- Я что-то слышал, но не было времени ознакомиться. О чём там?

Всё он читал. И работу и рецензии. И сделал пометки на пару авторов особо негативных комментариев. Пойдут работать в поля: на землю или к топке. Пусть там разглагольствуют, раз не хватило мозгов понять на кого лают, сявки. Надо же кому-то и с грешным народом работать. Таким моронам там самое место! Но Мэнсону это знать необязательно. Из тех же воспитательных соображений.

- Рабата называется "Церковь не место для Бога". Она заняла первое место среди работ выпуска. И стала третьей за столетие.

- Что не дало, однако, тебе и выпуститься первым.

- Да, я - седьмой. Сказались грехи первых курсов.

- Причины не важны. Важно, что ты - седьмой. Это останется в архиве.

- И моя работа.

- Будем надеяться. Так о чём она?

- Я брал воцерковлённых товарищей и кому через врачей, кому через приговор, кому через видения, кому ещё как объявлял о том, что у них остался на земле последний день. И давал денег. С горкой.

- И?

- И не один, практически, за очень редким исключением, не пошёл к своему богу. Молиться там, причащаться. Все пошли улаживать свои мирские дела. Вплоть до кабаков и притов. Представляешь?

- Вполне. Это признанный факт. Зарабатываешь очки на очевидном?

- Но никто до меня не сделал практических изысканий и теоретических выкладок на их основе. Факт был, а цифр нет.

- Один делает открытие. Другой получает патент. Не велика заслуга.

- В Комитете так не посчитали.

Видно было что Мэнсон расстроился. Не такого разговора он ждал. На фанфары он  и не надеялся, понятно, но и на подобное пренебрежение не рассчитывал. Однако, показ своих чувств - это ошибка. Даже перед собственным родителем. Хорошо, что отец не преподаватель - оценок не выставит, балл не снизит. Он даже акцента на этом не сделал. Время сделает. И порывы молодости сменит маска опыта. Всему свой срок.

Фред Эвил посмотрел на часы - это означало конец аудиенции. Он на полвздоха опередил сына в его желании откланяться первым, не быть попрошенным на выход. Не ты уходишь, а я с тобой прощаюсь. Что поделаешь, служба. Ты теперь не просто Мэнсон Эвил, сын Фреда Эвила. Ты теперь нечистьнант Мэнсон Эвил, офицер вечной ночи. Должен понимать. Вот так, сынок, свободен. Шагом арш!

И всё же он не удержался, протянул-таки сыну руку на прощание. Докатился. Выдал себя. То-то у Мэнсона глаза округлились. Дойдёт до обнимашек, подумал старший Эвил, придётся подавать рапорт. С чувствами на службе не место. Не институт благородных девиц. И будет в отставке внуков нянчить. Там и слезу пустить не грех. Внуки не дети, их можно не воспитывать, это дело родительское, их можно просто любить.
16:52
10.07.19




В ПЛАНОВОМ ПОРЯДКЕ


Представьте себе мужика тридцати лет, стройного, чернявого, загорелого, с глубоким, проникновенным взглядом синих глаз. Представили? А теперь добавьте к этому красное коктейльное платье на бретельках, нитку жемчуга на шее, шпильки и клатч. Упс. Именно таким Стронг вошёл сегодня утром в офис. А потому что не фиг было быть так уверенным в каре. Энн прекрасно разыграла блеф. И теперь от души смеялась, разглядывая округлившиеся глаза и раскрытые рты случайных зрителей, ставших невольными свидетелями этого шоу.
13:29


***

- Я хочу тебя ужасно, адски! Прошу тебя, умоляю: давай встретимся! - это было пошло, лживо, наигранно, но почему-то приятно.
13:31


***

- А в женщине женщины может и не быть. Никого не быть, ничего. Снаружи - еbи не хочу, а внутри глухо как в танке.

- А с мужиками так быть не может.

- Нет, не может.  Кто-то в нём есть однозначно. Не мужчина, так скотина. Не скотина, так мурло. Или другое какое нечто, другой какой некто. Танк же едет, стреляет - значит, кто-то там есть.
16:38


- Например, та баба, которая из себя вышла...

- ...да туда пересела. В себе её нет, она тут развлекается. И так может быть.

- Да уж. Ну и мусор у тебя в голове.

- И не говори.

- Может клиринг вызвать?

- Пустое. Без денег ни один врач у тебя никакой болезни не найдёт. А без полиса и разговаривать не станет.

- И что делать?

- Проветривать. Глупостей, конечно, ветром не отмыть, так хоть свежего воздуха глотнуть.

- Так у тебя и заграна нет.

- Но электрички-то ходят.

- "Мы поедем, мы поскачем на оленях утром ранним..."

- А чё, тоже ход. Хочешь со мной?

- Очень.
16:48


- Тогда в шесть на станции.

- А ты не проспишь?

- Ну вот, весь сюрприз испортила.
16:58


***

- А в порядке бреда, скажем, пойдёт?

- Нет. В порядке не пойдёт. Потому что, не в порядке это. Это - просто бред.

- Просто - не интересно. Пусть тогда будет - в плане. Давай, а?

- А не пошёл бы ты?

- Тогда позвольте комплимент от автора. Человек, шампанского! И - прощайте.
17:55


***

- Я помню войну. Я помню её поцелуи, её объятия. Это было страшно. И что самое противное, я не могу это забыть. Хочу, и не могу. Её запах, он словно впитался в меня.

- А я помню другие объятия. Объятия другого мужчины, в которых купалась моя жена. Этот кошмар преследует меня, как гончие зайца. Догоняют и рвут, догоняют и рвут. От души остались одни ошмётки.

- Да, мальчики. Слушала бы вас и слушала, но - время. Может закажем ещё водочки и продлим меня? Так сидим хорошо. Давно так не грустила. А то всё трахают и трахают, трахают и трахают; туда-сюда, туда-сюда.
18:20


***

- Ты что, sука, кончила что ли?

- А что такого?

- Ты сюда, bлядь, работать пришла или удовольствие получать?

- Да что случилось?

- Оргазм пусть тебе твой ёbрь делает. Кончать здесь могу только я. А ты терпеть и улыбаться. Поняла? Звони сутенёру. Следующий час, чтоб бесплатно был, бонусом. Смотри, не выйдет, я тебе в еbальник кислоты плесну. Вмиг с эскорта своего вылетишь.

- Тебя тогда наши мальчики поломают.

- Не поломают. Всё стоит денег. А за тебя, кошку драную, много не попросят. На тебя у меня хватит. Расслабляться она тут за мой счёт будет. Хеrа тебе!
18:53


***

- Котик, ты меня любишь?

- Нет, конечно. Просто мне нравится тебя трахать и котлеты у тебя zаебательские. Какая нахрен любовь? - но от такой правды можно сразу такси заказывать. А такого поворота событий в его планах не было на пока. Поэтому вслух он лишь улыбнулся и нежно поцеловал её в ухо.

- Милый, я устала от  таких отношений. Ты приходишь, уходишь, а я остаюсь ждать, когда ты вернёшься. Я устала быть одна. Я женщина, я хочу определённости. Я хочу быть тебе женой, засыпать с тобой, просыпаться с тобой, гладить тебе рубашки, готовить обеды. Я детей хочу. Давай поженимся, а?

- Ага, щаз. Бегу и падаю, - продолжал он молча улыбаться. Но тут одной улыбкой было не отделаться, и присыпав её парой щепоток грусти, он прошептал, взяв её голову в ладони и прижав лоб ко лбу: - Родная, и я этого хочу. Дом, дети - это моя мечта. Но я же говорил: пока не время. Надо немного подождать. Всё будет. Верь мне. Ты мне веришь?

Она кивнула, она верила и готова была ещё немного подождать. А он подумал, что пора готовить запасной аэродром, чтобы не остаться на безрыбье, когда эту шарманку заест.
19:12


***

Я себе цену знаю. Товар по скидке.

*

Идите мимо, последняя коллекция в следующем зале. Чего зазря лапать? Надежда потом опять будет долго мучиться, перед смертью. Сколько их уже схоронено.
20:01


***

- Приходи. Только не одна.

- А с кем приходить?

- Придумай. С подругой какой-нибудь. Или парня какого-нибудь найди. С Борей приходи.

- С Борей? Он же мёртвый.

- А ты с мёртвым приходи.
(с)


***

- Ты мне веришь?

- Верю.

- Почему у меня тогда не получается?
20:05
11.07.19




ДЛЯ КОМПЛЕКТА


Заметил как-то я, что меня, кроме меня, стал читать ещё один, ставший постоянным, читатель. Он был не авторизован, поэтому кто он таков есть, я не знал. Но он читал меня и перечитывал, чем доставлял мне большое удовольствие. Много читал и часто. А потом одна моя знакомая, организовала мне свидание с одной подругой подруги своей подруги. Мол, мы подходим друг другу, на её взгляд. Я отпираться не стал. Большим спросом я не пользовался. И малым не очень. На распродаже когда если кто брал, по скидке, то через недолгое, обычно, время, я снова был на привычной для себя полке в комиссионке.

Короче, встретились, поболтали. Надей её звали. Надя. Надежда. Хорошее имя. Мне нравится. И сама его носительница понравилась. По ней же я про себя ничего сказать не мог. Не знаток я в женском зазеркалье. Но общества она моего не гнушалась, домой не заторопилась. Чай чефыркался, конфеты оставляли от себя смятые фантики, беседа беседовалась. В общем и целом взгляды на жизнь вокруг нас у нас были боле-менее схожи. А когда разговор коснулся литературы, то её интересы в этой области прямо под кальку совпали с моими.

- И ещё я в нэте недавно на одного наткнулась. Дядя Вася Котов такой. Не слышал? Да нет, конечно. Откуда. Он совсем непопулярный. Но мне очень понравился. Я на него в vk попала, стишок один понравился. Под ним была перенаправка, где я нашла и всего его остального. Почитай, если хочешь, я тебе ссылку кину.

Странно было слушать о себе, но как бы не о себе. Когда о тебе такие приятности говорят, то и слушать приятно, чего лукавить, но ход на толстого. Конечно, могло быть и так - случайно. Но она подруга подруги подруги моей знакомой. И то, что я не очень распространяюсь в свете о своём хобби, не говорит о том, что знакомая не в курсе моей страсти к бумагомарательству. Не говорит, ещё не значит, что не знает. А если знает, могла ли не поделиться? Не могла. Баба же. А тут ещё и за сводню выступала.

Но если эта Надя готова притворятся, что я ей нравлюсь, когда, типа, она не знает, что я это я, то я ей нравлюсь и как сам. Иначе, зачем притворяться? И выходит два в одном: и я, как хреноносец, типа нравлюсь, и буковки мои печатные в слова собранные нравятся. А по-настоящему нравятся или притворяется она - не важно. Всё равно моё самолюбие с двух сторон зацеловано было такими моими соображениями.

Два в одном, один плюс один. И это - скидка. А на скидки я падок. Даже больше, редко покупаю что не по жёлтому ценнику: денег жаль, их количество никогда у меня до хватит не дотягивало. И я решил - беру. Готовь уши, радость моя. Ну и бельё, ясень пень. Есть у тебя сексуальное, кружевное? Да что я спрашиваю, понятно, что есть. У какой женщины его нет. Вот и ладненько. Лишь бы слушала, раз притворилась.

- А у тебя есть маленькое чёрное платье, - улыбаясь, спросил я.

- Конечно, - улыбнулась она мне в ответ, - я же женщина. А у каждой женщины...

- ...должно быть в гардеробе маленькое чёрное платье...

- ...которое может не иметь поводов, чтобы его надеть...

- ...или фигуры...

- У меня нет фигуры? - она осмотрела себя и посмотрела на меня, вскинув брови.

- Ну что ты! У тебя отличная фигура, - для твоих лет, чуть не брякнул я. Чуть всё не обкакал, но вовремя заткнулся. А чуть не считается. И мыслей моих она не услышала. Слава богу. Дурацкая мысля была. Хорошо, что вовремя прошла. Торпеда. Мимо. - Это я в общем.

- Когда есть я, то "в общем" не надо. Любая женщина - королева. Ей обобщения ни к чему.

- А что, если тебе корону и мантию, то хоть сейчас королеву можешь играть. Умную, красивую - какие только в сказках бывают. - бросился я заглаживать да затирать последствия своих глупых и слов и мыслей.

- Извинения принимаются, - она склонила голову в шутейном прощении.

- И в знак моего полного раскаянья, я хочу пригласить тебя в театр.

- А на что?

- Не знаю на что. Но хочется в "драм". Сто лет не был. Мне там атмосфера нравится.

- И мне. Я согласна. А когда?

- Завтра можешь?

- Могу.

- Вот и договорились.

Вот и пошли. Потом ещё, в другой. Потом на Солу, которая Монова. Послушали стихи под квартет музыки классической. Потом на выставку, во "Врубеля". Но тут я не могу сказать, что мне сильно понравилось. Ничо так, в целом. Я в живописи не знаток. И любитель небольшой. В Москве, помню, на всю "Третьяковку" одна картина Куинджи и понравилась. А как называется забыл. Река там, ночь или вечер. Что-то такое. В "Пушкина" побольше, но тоже по пальцам пересчитать. А ведь там собраны сливки со сливок.

А прогулка после понравилась, особенно тем, что завершилась-таки, наконец, у меня. Утром было кофе, после которого Надя уехала, как я не сопротивлялся. Дела. А я пошёл искать работу. Денег со сдачи своей квартиры на одного мне было вполне, а на женщину явно не хватало. Жил я у родителей, а они - за границей. Это позволяло им не волноваться за свои квадратные метры, с обстановкой и документами, что потерять, а потом восстанавливать очень бы не хотелось, а мне иметь доход со своих, и не утруждать себя ранними подъёмами, чтобы идти туда, куда идти совсем не хочется, особенно с утра пораньше.

Работу я нашёл на удивление быстро. И почти рядом с домом. Пятнадцать минут неспешным шагом. Это, в первую очередь, большая экономия на проездных билетах, которые покупать было не надо, потому что и ехать никуда не надо. Автобусы и троллейбусы были лишены счастья иметь меня своим пассажиром. А во-вторых, была возможность поспать подольше. И сытый всегда, это в-третьих. Поваром я устроился. Взяли сразу и без диплома. Прямо удивили. Вот что значит: ничего не бывает не вовремя. Другими словами, всему своё время. Стало надо и всё нашлось. Ещё и денег стали платить нормально.

Женщина появилась, работа нашлась - и та и другая по душе, - шоколад!

Работали мы два через два. Я в своей vip-столовой, она в "Магните", администратором, денюжку себе зарабатывала. Два через два работали, два через два встречались. Потом мне это надоело и я предложил съехаться. Она согласилась. Так мы создали неофициальную, на первое время, ячейку общества. Но первое время быстро прошло. и однажды утром, когда она варила нам кофе, я спросил:

- Ты завтра на утро ничего не планируешь?

- А что? - спросила Надя.

- Хочу в ЗАГС сходить.

- Тебе надо, ты и иди. А я уберусь пока. Зачем тебе в ЗАГС, кстати?

Кофе сварился, но никуда, как у меня, не убежал. Она стала переливать его в кофейник. Любила она с кофейника. И мне понравилось. Если кофе, то с кофейника, если обед, то в зале, с сервизной посуды. Чинно, благородно.

- Что значит - зачем? Почему один? Ты шутишь, что ли? Для заявления двое нужны, вообще-то.

Остатки кофе в кофейник не попали. Надя так и села на стул с перевёрнутой туркой в руке. Помолчала, собирая по голове разбежавшиеся мысли, и осторожно спросила:

- Ты мне типа предложение сделал?

- А зачем предложение? - удивился я, - ты разве против?

- Нет. - Она помолчала. - Неожиданно, надо признаться. Я была к этому не готова. Думала, тебе справку какую там, а я хотела убраться. Вот, думаю, ты в ЗАГС, а я без тебя тут порядок наведу. Чтоб ты под ногами не путался. А то как нагнусь, всё лезешь.

- Что-то не видел, чтобы ты сильно против была.

- А никто и не говорит, что я против. Но какой уже раз толком не приберусь. То одно не доделаю, то другое, из-за тебя, забуду. - Она увидела турку, лужу у кофейника, поставила турку на стол и встала за тряпкой. Вытирая, повернулась ко мне:

- А ты уверен. что этого хочешь?

- А зачем бы я тогда об этом заикался?

- Ну не знаю. Может решил, что должен, "как порядочный человек", - Надя улыбнулась.

- Я никому ничего не должен. не хочу, чтобы ты был сожительницей, хочу, чтобы была мне женой, носила мою фамилию, родила мне дочку.

- Ну дочка-то от фамилии не зависит.

- Кто его знает. Может смотрит она там сверху на нас, а из-за разных фамилий не видит, найти не может.

- Балабол, - она взъерошила мне затылок.

Так мы стали мужем и женой. Думали, думали, да от свадьбы и отказались. В смысле, от платьев, голубей, застолья. Если быть точным, то отказалась она, а мне было по барабану. Надя сказала, что в платье она уже была, и девичьи свои мечты по этому поводу утолила. Родителям тоже сообщать не стали. Приедут - узнают. Её жили в Севастополе. И Надя там жила до какого-то времени. Потом перебралась в Питер, потом сюда. Она то тут, то там в разговоре говорила: "Вот, когда я жила в Севастополе...", "А это было в Питере..." Я всё хотел спросить каким ветром её мотало туда-сюда, да всё как-то забывал. Не сильно интересно было. Эгоист я был. Да и остаюсь им, что душой кривить.

На том и расписались.

А то, что она всегда с интересом слушала и вирши мои и рассказы - это мне было важно. С интересом слушала, потом сама перечитывала. Сравнить ощущения от аудио-прослушивания и обычного прочтения. Советы давала дельные. Всегда то, что надо, всегда в точку. Ничего лишнего, как по мне. Она вообще умница у меня. Была, и есть, и будет, надеюсь, если я ничего не испорчу. А я могу, я умею. Так было и с первым разговором, который вполне мог стать и последним, так было и с рассказами.

Я ж скрывал, что Дядя Вася Котов имеет ко мне какое-то отношение. Она мне что-то из меня зачитывала, делала какие-то замечания, а я молчал, делая вид, что не знаю, что она знает, и изменения в тексты не вносил, но мотал на ус. Записывал на андроид всё, что говорила, всё с чем был согласен. А согласен я был со всем практически. Думал, вот закончим игру, там и сделаю правки. А пока, по тому же поводу, сказал, что в vk меня нет. И с общего компа к себе на страницу не заходил. Только с телефона.

Но как-то, забывшись, отправил ей интересный пост. В этом ничего криминального не было. Мы числились друг у друга в "друзьях". Мне было интересно общаться с ней и вживую, и как бы от "чужого имени". Я пытался с ней даже флиртовать, чтобы потом посмеяться вместе, но она меня в этом не поддержала. Написала, что хотела бы продолжать общаться на дружеской ноте. А если я, Вася Котов который, так не могу, то как бы ей не было грустно, но ей придётся со мной, Васей Котовым, общение прекратить. Меня это улыбнуло: моя жена отказала мне в притязаниях на неё.

И всё бы ничего, но в сопровождении к пересланному посту, я сделал подпись: "Как тебе, Надюш? Скажи, здорово?!)))" А вот это был косяк. Имени своего настоящего она мне в сети не называла, а числилась там, как Татьяна Ларина. И очень была удивлена, аж на шесть вопросительных знаков, что я знаю её настоящее имя. Я стал отмазываться, написал, что она же, мол, сама мне говорила. Но Надя осталась непреклонна, на память она не жаловалась: "Не было такого! откуда ты знаешь моё имя??????"

Она была в комнате в этот момент, а я на кухне готовил ужин. Через неделю где-то после её переезда ко мне. Ну я и решил объясниться. Думаю, затянулась шутка. Пора карты переворачивать рубашкой в стол. Да и почитать ей уже чесалось. Вслух. Не сам себе, как всегда, а ей - той, что понимает то, что я хотел сказать, выразить, ощущает суть написанного, несмотря на корявость формы. Чтобы не только буковки её положительных, но сдержанных, и не на каждую вещь, комментариев видеть, но и глаза. Чтобы я читая, поднимал на неё свои, и смотрел, как она слушает, видеть её лицо в этот момент, видеть её соучастность.

Я зашёл в комнату. Она сидела за компьютером. Озадаченная. Подняла на меня глаза.

- Представляешь, - говорит, - этот Вася Котов откуда-то знает моё имя. Говорит, что я сама ему его сказала. А я не говорила. Я это точно помню.

- Ну хватит, Наденька, - улыбнулся я. - Давай уже прекратим эту комедию. Шутка удалась. Мы неплохо её разыграли.

- Ты о чём? - удивилась она.

- О Васе. Как будто ты не знаешь, что Вася Котов - это я. Сыроежкин-то - это я. - И я повторил жест Сыроежкина в так любимом мной с детства фильме. Пятый десяток в размен ушёл, а я когда попадаю на него по телеку, то больше уже никуда не переключаю.

- Что значит, Сыроежкин - это я? Ты хочешь сказать, что ты - Вася Котов? И всё это время обманывал меня, врал мне, что у тебя нет профиля в vk, заигрывал со мной - проверял меня на вшивость? Как так было можно? Мы же вместе. А ты мне врал. Но если врал в этом, то в чём ещё? Я теперь во всём буду сомневаться. Как ты мог? Я не смогу тебе больше доверять. А как без доверия жить?

Не устаю удивляться извилистости пути женской мысли. Не мысль - белка. Это не столько в даном разрезе, сколько вообще, в общем. Надеюсь, Надежда моя не услышит. как я тут обобщаю, а то опять получу короной по шапке. Так вот, моя бы мысль никогда в такие дебри не забралась. Зачем ходить закоулками, когда есть шоссе: вот причина - пункт "А", вот следствие - пункт "В", всё просто и понятно. Но когда женская думь идёт не за мужчиной, а выбирается на свою путанную, змеевидную дорогу, то пункт "В" может оказаться где угодно. Фьють, хвост по ветру. Фьють, на другую ветку. И вот уже и не видать, за деревьями, куда делась. И где вынырнет, сама знает не больше моего. А потому что чувства у них за место Полярной звезды. И не путеводная та звезда, а путезапутельная. Или путезапутательная?

Ну да ладно, это так, вольное отступление. Не раз читал, что другие мужики пишут на эту тему, решил и сам попробовать. А что получилось - пусть Наденька разбирается, читатель мой любимый, редактор мой главный. Хотя нет, какая Наденька, когда обобщения? Надюша, это не обобщение, это вообще не про тебя. У тебя корона на месте, и мысли в полном порядке. И вообще у тебя всё на месте и всё в порядке. Я о других, с тобой ни в какое сравнение, моя королева, не годных. Куда им до тебя, самой умной, самой красивой, самой любимой, самой очаровательной, самой нежной, самой доброй, самой хозяйственной - несравненной!

В общем, я понял две вещи: она реально ничего не знала, что, кстати, сильно подняло меня в собственных глазах, и что, если я срочно ничего не придумаю, то может грянуть что-то нехорошее. Обвинения, конечно, натянуты, раздуты. Но раздувать можно то, что есть. Из ничего только ничего и раздуешь. Хоть муха, да нужна. А здесь был зверёк покрупнее. На пару порядков. Не меньше. Но что сказать, я, хоть убей, а придумать не мог.

- Любимая, - сказал я, подойдя к ней, и пытаясь обнять за плечи, а заодно выиграть время. Но она не приняла моей ласки, вывернулась из-под моих рук, и отошла к окну, уткнувшись носом в темно-зелёный с жёлтым незнаюякакйоматерьял штор. - Любимая, я тебе не врал. Я считал, что ты всё знаешь, что мы играем. Что эта такая, только наша, игра. У меня даже в мыслях не было тебя обманывать. Ни в чём, никогда. Поверь! Повернись, посмотри на меня. Если ты заметишь хоть тень, хоть лёгкий намёк на фальш в моих глазах - ты можешь их выколоть!

Хотел выдать искреннюю, возвышенную речь, подобающую моменту, раскрывающее моё ей сердце, несущую мою любовь, но не выдержал пафоса. Мне стало смешно. Боже, что за херь происходит? Что за сцена? Я как будто попал внутрь какого-то третьесортного бразильского мыла. Нет, это без меня. Я в этой пьесе не играю. Амплуа трагика не для моей волосатой спины. Как был шутом клоунским, так котом и останусь.

- Я тебе никогда не врал, не вру и не собираюсь! - Почему я себе тут не верю? - И если сейчас не повернёшься и не поцелуешь меня, то картошка сгорит, и мы останемся голодными.

Моя Надюша была женщиной во всех смыслах, но женщиной не глупой и, главное, отходчивой. Если и не поверила мне до конца, то показывать этого не стала. И развивать трагедию тоже. Она свернула сцену, сошла с неё, повернувшись ко мне, обняла меня, поцеловала и отправила спасать картошку. А скоро пришла и сама. Мы ужинали и не молчали. Закончив с обвинениями, она взялась за удивления. Они росли вместе с её осознанием, что я это я, и интересный ей Вася Котов одного со мной лица. Странно, классно, и ужасно интересно ей это было. Ценные бумаги её ко мне отношения резко выросли в цене. Я стал прилично богаче. Проценты я снял этой же ночью.

К лету мы продали Надеждину квартиру, купили машину и дачу. Теперь два через два мы были в городе, а два через два на природе, с садом и огородом. А ещё оказалось, что у ней есть дядя. Дядя жил в Питере и был редактором. Редактором журнала. Не так, чтоб большого, но достаточного для того, чтобы отправить ему на оценку два вложения моих творений к её письму. Надюша и не подозревала, что её вкус дал на мне сбой. Я лишь смел надеяться, что только в качестве меня как литератора. По крайней мере, дядя обо мне, как о мужчине, и не знал ничего. Как и меня самого. А по поводу моих литературных потуг был лаконичен, но категоричен: "Графоманство".

Надя сказала, что дядя отписался и просил его извинить, так как у него совсем нет времени, идёт какой-то важный конкурс, и он весь в нём, с головой и всеми потрохами, и он не может сейчас уделить время для чего-либо другого. Но как только всё немного успокоится, так он будет весь в её распоряжении. А сама-то тоже обещалась не врать. Прообещалась. Я это выяснил, забравшись в её почту. Пароль был в памяти компа. Да ей и нечего было прятать, а я и не лазил до сих пор. Незачем было. Я не любопытный. Но не всегда. В её словах я почувствовал неуверенность, палево. И оказался прав. А потому что, во враках нужен опыт. Постоянные тренировки. Или провалишься, как тевтонцы под лёд Ладожского озера. Как она провалилась. Не умеешь - не берись.

Что сказать, печально. Не враки её. Это как раз было мило. Время выигрывала, чтобы придумать что поумнее, жалела меня, моё самолюбие. Но я-то в подобном ответе был почти уверен. Малый процент оставлял себе, но так, для отступного, если что - а вдруг? Не вдруг. Не пригодилось. Да и хай бы с ним. Я пишу, мне нравится писать. У каждого свой досуг. И мой вполне безобиден. Тем более, что Наденьке-то нравится то, что я пишу. Честно нравится. А что нам таким, друга друг любимыми, ещё надо? Дочку если только. Почему-то хочется дочку, дочурку. Уж она-то из любви к папке никогда не вырастет. Девка не парень, она любовь не прячет, ей за неё не стыдно. Но можно и сына. Что я на него заранее наговариваю. По себе людей не судят. Не все люди эгоисты, не из каждого сына признание в любви надо калёным железом пытать, клещами вытягивать.

Кто это?

- Алло... Да, любимая... Это точно?... Но тест не сто процентов... А, ты  от врача? Тогда я за шампанским. Стоп, тебе же теперь нельзя. Тогда водочки, непременно водочки. Хотя нет, лучше вина, розового. Точно.

А вчера мы ходили в кино. Дочку оставили с бабушками. Внучка не штамп в паспорте. Написали, поздравили их. Бабушки с дедушками слетелись как пчелы на медонос. Но дедушки порадовались, порадовались, да тихо свалили. К себе, к своим делам, да заботам. Бабушки - другое дело. От этих так легко не отвяжешься. Ну да хоть выбраться куда можно. Как вчера, например, в кино.

Пришли, сели, смотрим. А через время, на трети фильма где-то, я с удивлением начал находить в нём братское сходство с одной своей вещью. Длинного я не пишу, жопы не хватает. Но захотелось как-то попробовать написать что-то на подобии сценария. Высидел. Но сам был не рад. Идея ничего была, но исполнение было даже не как всегда, а мне и то не понравилось. Единственная вещь, которую я удалил со своей страницы. Но потом, когда уже отправили её дяде.

И вот - она, вещь эта, в киноварианте, смотрится нами с экрана. Переработано всё, не спорю, как мясо через мясорубку. Многое убавлено, многое прибавлено, диалоги почти под корень переписаны. Автором сценария меня не назвать, но автор идеи - мой вам поклон с церемонии вручения какой-нибудь статуэтки. Пусть и во сне. А что, сны сбываются. Пусть и без статуэтки. Сто процентов никто не обещал. Процента, и того не было. А вот нате.

Я посмотрел на Надю, она на меня. Положила свою руку на мою и кивнула. Поняла о чём я. Конечно о любви, о чём же ещё.

- Ну, дядя! - выдохнула она, когда мы вышли под звёздное небо. Хотел написать "на свежий воздух", но о каком свежем воздухе можно говорить в центре мегаполиса. Не Москва, не Питер, но миллион - тоже цифра немаленькая. А к нему, с его машинами и ТЭЦ и прочими трубами, нефтезаводик небольшой. Так себе, всего лишь крупнейший за Уралом. Недаром в огромном онкологическом диспансере, тоже крупнейшем за тем же Уралом, мест нет. Заводик - для людей, для коней их железных, больничка - в заботе о них, о гражданах наших. Всё для народа, ничего себе. Кроме налогов. Мрут одни, а дивиденды - живым. И не тут.

Как с моим сценарием. Но я не в обиде. Говно был сценарий. Что книга Фукаэри, про little people, до того как над ней поработал Тэнго. Пусть я графоман, не беда. Но идея была что надо, раз сняли кино-то. И след в искусстве мой останется. Почти невидимый, почти не мой, - но мне многого и не надо. Что мне вообще ещё надо? А ничего. Ничего мне не нужно. У меня всё есть: жена любимая, дочура, родители живы-здоровы, работа сытая, дом уютный, машина, дача, пара недель зимой на тёплом море. А теперь на этот торт и вишенка упала. Пусть и косвенное, опосредованное, но всё же признание.

Желать больше нечего. По крайней мере, я не знаю чего. Сына если только. Для комплекта.
4:44
12.07.19




ХРУСТИМ?


Почему этот утренний летний воздух так вкусно пахнет? В нём нет сомнений, один лишь шёпот обещаний. И хочется заматериться. По-взрослому, в затяг, цветисто, радостно. Но - тихо. Пока трезвость спит. А то проснётся и начнётся: по росе босиком не ходи, из колодца не пей, на хряке не езди, сигарету выбрось - всю малину обо... берёт. Помолчу лучше, подышу, послушаю шёпот ветра - каких сказок наобещает? Ошибки подождут. Успею и потом наделать. Я же профессионал. Начну позже, но закончу всё равно в срок. А то и раньше. Сработаю в лучшем виде. Не переживай, судьба. Я тебе не изменю.
5:08


***

- Представь себе женщину, богобоязненную, воцерковлённую, ребёнка которой кто-то душит. Вот-вот малец дух испустит. А у неё в руках топор. Как ты думаешь, долбанёт она этого кого-то или молиться будет? Кажется мне, что и раздумывать не станет. И расчётом силы удара не озадачится. Как получится, так и шарахнет.

- Ну, это крайности.

- Конечно, крайности. Вся наша жизнь - крайности. И в каждом шаге выбор: Бог или дьявол. Третьего не дано. И мало того, что выбор, так ещё и не понять порой, где он, Бог-то. И времени разбираться часто просто нет. Да и когда есть... Эх, что я тебе очевидное талдычу? Глаза есть, сам всё видишь.
14:11


***

"Предают друзья"- говорят во Франции. И неправда тут их французская. Если предал, то не другом он тебе был. Кем угодно другим, но не другом. Или ты его считал, за того, кем он не был, или он притворялся - но это уже не про дружбу. Друг предать не может. И точка.
23:05
12.07.19


***

Предательство - это слово, которое в корне своём неверно. В корне смысла своего. Потому что никто ничего предать не может. Ни Родины, ни Веры, ни Любви, ни Дружбы - это непредаваемые величины. По умолчанию. Как бы ни изменялись люди, обстоятельства, взгляды - они навсегда в твоей душе. Если они там были. Если они там были, если ты не заблуждался и за них не принималось что-то другое, если ты чувствовал их дыхание, чувствовал, как бьются в унисон ваши сердца, то никуда им уже оттуда и не деться. И пока ты есть, они будут с тобой, и когда тебя уже не будет, они всё равно будут с тобой. А потому что вечные. И они вечные, и душа твоя. И только с ними можно было связать предательство. А в остальных случаях можно говорить только про нарушение, скажем, неких неписанных, но принятых в обществе, моральных обязательств. Обманул тебя товарищ, или кто другой, с кем ты делишь часть своей жизни, выбрал выгоду, а не тебя, что ж, знай сам и передай другим - человек не держит слово. Ищет где лучше, наплевав на способы достижения этого лучше и данные обещания. Но сначала вспомни, давались ли тебе такие обещания, не сам ли ты их на него навесил, из собственных понятий о жизни и взглядов на ситуацию, на него. Давались? Ну, значит не с тем связался. Делай выводы и живи дальше. И в следующий раз будь осмотрительней и менее доверчив. Но про предательство тут говорить не приходится.
14:49


***

У Бога есть дьявол, у Любви - безразличие, а у Родины - чиновники.
15:04


***

(А) Порядочный человек чиновником быть не может.

*

Если только недолго. До первого компромисса, до первой сделки с совестью. А случай не заставит себя ждать, как Усейн Болт на финише. За этим не заржавеет.

- И что, среди них нет ни одного приличного человека, прямо вот ни одного, одни сплошные бюрократы?

- Почему? Я такого не говорил.

- Но ты сказал, что порядочный человек не может быть чиновником?

- И что? Бюрократия нужна там, где она нужна. В рамках коррупции, например. А нет, так её легко подвинут в сторону. Чиновники тоже люди, и на встречу пойти могут не только за деньги. По доброте душевной, или приличий ради. Приличия соблюдены, и ты уже приличный человек. А порядочность внутри. Там где только ты, твоя совесть и Бог.
15:31


***

Стоит такая совесть за прилавком, необъятная такая, неулыбчивая, в белом, застиранном халате и марлевом колпаке, и кидает на весы твои слова, мысли поступки. Потом ставит пару гирек морали, на другую чашу, придерживает её за край, пока стрелка не замирает. Считает вес, муслявит палец и счёты начинают стучать костяшками. Расчёт окончен, счёт выписан, касса - там. Но ты в кассу не идёшь. Слишком, слишком дорого. Нет столько сил у души. Не потянет. А кассир тут - глухой: нет наличных - нет чека, нет чека - и тётка совесть шлёт тебя к чёрту. И ты идёшь на выход. Ты идёшь, куда тебя послали. Только послали тебя фигурально, а ты пошёл ножками. Ведь там, где есть дьявол, там всегда есть место кредиту.

И ты будешь волков на земле плодить,
И учить их вилять хвостом!
А то, что придется потом платить,
Так ведь это ж, пойми, - потом!
(с)

И нам дают столько, сколько нам надо и приглашают, если что, заходить ещё. И мы возвращаемся туда, откуда нас послали и назло им - им ли? - на радость себе – ой, ли? - начинаем хапать, что надо и не надо. Полна мошна - гуляй душа! Хапаем без удержу, забыв, что берём чужое и ненадолго, а отдаём своё и навсегда. Да и знаем, что не отдадим. Нет, и никогда не будет у нас столько. Но авось пронесёт! - так же? Нет, не так. Не пронесёт. Коллекторы этого банка найдут тебя везде и всюду.  От них не спрятаться. Они обязательно тебя найдут, и не слезут, пока шкуру  с живого не спустят, солью крупной не посыпят и в котёл с шипящим маслом не опустят. И ты навсегда получишь приставку фри. На всю оставшуюся твою вечность. Сrispy, ты мой, moron.

Аллилуйя, твою мать, аллилуйя!
16:29
13.07.19


14:07
17.07.19

РЕАЛЬНО ТО, ЧТО ОСОЗНАЁШЬ. КРОМЕ БОГА. ОН ЕСТЬ ВСЕГДА.