Поколение строителей коммунизма

Мы, родившиеся в 1950-х и 60-х – поколение застоя, поколение строителей коммунизма. Мы, племя времен дефицита, этого дефицита не знали, не чувствовали и не понимали. Мы были истовыми пионерами и комсомольцами.
Мы любили, искренне любили Родину и свою школу. Мы собирали во имя этой любви макулатуру и металлолом. Мы читали стихи, учились, выпускали газеты к праздникам, ходили на ленинские субботники и гордо носили комсомольский значок.

И, казалось, ничто не может нас изменить, сбить с верного пути построения коммунизма – общества справедливости и счастья для всех, всех, обязательно всех людей. Нас ничто не смущало: мы были одеты в одинаковую школьную форму и никогда не оценивали друзей по одежде, только по уму и честности, только по дружбе и преданности школе и родине.

И вдруг в старших классах на нас обрушился «The Beatles», и самые неприметные парни начали лихорадочно учить английский, чтобы понимать и нам объяснять, о чем поют «Жуки».

А на девочек вдруг снизошла мода на мини юбки и на женские брюки.  И если музыке иностранной мы еще могли противостоять, то мини юбкам – НЕТ! Учителя и родители были в шоке, а мы в драйве. Вроде и стыдно, но так классно! С каждым днем юбки все короче, уже сидеть неудобно, только стоять, постоянно одергивая подол.  Помню Последний звонок и выпускной, когда платья подшивали вручную в женском туалете, помогая друг другу.

К тому времени и колготки капроновые появились. Не все, правда, могли их себе позволить. И дорожка на колготках приравнивалась к концу света. Зашивали мы их волосинками из наших шевелюр. Представляете, волосинками! Помню, уже в институте однокурсник спросил: «Чего вы их зашиваете? Купите новые!» Ага, новые стоили пять рублей, а стипендия  была сорок!

А брюки! Та еще революция! Мы так их хотели, что в девятом классе с подругами пошли работать – мыть кабинеты в школе. Заработали по восемнадцать рублей. Хватило на материал и на раскрой в Доме быта. А шили сами, вручную. Я хоть и имела познания в швейном деле (на уроках труда из нас делали «швей-мотористок»), но доступ к машинке от матери не получала.

Как сейчас помню, стою на автобусной остановке и любуюсь девушкой в красных широких брюках от бедра. Красота неимоверная!
И вот я в институте, студентка. У нас, в медицинском, мы ходили на лекции и практические занятия в белых халатах. Опять униформа, которая спасала от разочарований и помогала не обращать внимания на разницу социального статуса. Но дочери летчиков, моряков и руководителей партии явно отличались от нас, детей пролетариата и деревенских.
Наш мозг строителей коммунизма был устремлен в светлое будущее. И все же в настоящем девичье сердце замирало от лаковых перчаток однокурсниц, о которых не стоило и мечтать. Вот такая внутренняя борьба разносила напрочь все, чему нас учили на занятиях политэкономии, истории партии и диалектическому материализму. Помню, на одном из занятий наша одногруппница сказала: "Рабочему классу нечего терять, кроме целей (вместо цепей)". Мы смеялись над ней, а вот теперь мне уже не смешно от этой оговорки.
 
Новое испытание жизнью. Мода на джинсы. Она пришла к нам в 1976 году, когда мы учились на втором курсе. О, как это было красиво и модно! Это был модный экстаз. Джинсы и черные – непременно черные – водолазки! Многие мальчики и девочки перебрались в джинсы, как оказалось, навсегда.
Архангельск – город портовый, корабли привозили все самое модное, и магазин «Альбатрос» у нас был. Оставалось только чеки купить у моряков и прорваться в этот самый «Альбатрос». Или пойти на «барахолку»: там тоже было все что душе угодно, но по бешеным ценам.
И все же не всем удавалось обзавестись джинсами. У меня настоящие джинсы появились только после окончания института. А черные водолазки мы вязали себе из черных катушечных ниток. Нитки крученые и водолазки получались тоже крученые. Но все же это были черные водолазки!

В студенческие годы мы вдруг начали часто встречаться с одноклассниками. Все повзрослели, стали другими, а в кругу одноклассников чувствовали себя, как в детстве. Проучившись столько лет вместе в одном классе, становишься почти родственниками. Один из наших, очень талантливый парень, шил джинсовые костюмы, сам вышивал, а ещё делал сабо на высокой деревянной колодке. Андрей и на гитаре играл и пел в нашем тесном кругу. На вырученные им на барахолке деньги мы всей компанией шли в ресторан или кафе, где его мама работала и столик нам был обеспечен всегда. Андрюшка первый из наших ушел в мир иной. Его похороны были для нас несовместимой с пониманием неожиданностью. Это был для меня первый опыт прощания навсегда с другом.

И вот я закончила институт, стала врачом. Мои ровесники тоже обрели новые  статусы: начинающие специалисты, молодожены, молодые родители.

Мы пережили за свою жизнь еще одно испытание – переход к обществу потребления. От талонной системы на продукты – к отпуску за границей. От стиральных досок – к электрическим стиральным машинам, а потом и к автоматам. От эмалированных кастрюль – к скороваркам  и мультиваркам. От уличных телефонных будок – к дефицитным домашним телефонам, а затем и к мобильникам.

Мы двигались к 1990-ым через катаклизмы в политике, через военные перевороты, распад страны, через хаос на фоне «Лебединого озера».

1987 год. Я на курсах повышения специализации в Ростове-на-Дону. Нас пригласили на выставку компьютерной техники из США. Мы пошли на неё из-за того, что на выходе каждому посетителю давали красивый полиэтиленовый пакет. Да-да! Но когда я очутилась в этом пространстве, то растерялась. Видеокамеры, компьютеры, видеомагнитофоны. Поворачиваешь голову и видишь себя на экране телевизора! Нет, я не могу описать эмоции того дня! А дети и подростки уже вовсю играли  в видеоигры, разобравшись сходу. Можете представить контраст и слом психики, когда выходишь из этого киберпространства и попадаешь в действительность, где по талонам покупаешь продукты питания?
 
Но ничего… Нас держали на плаву песни Окуджавы и особенно Высоцкого. Мы уже понимали, что наша жизнь по сути «канатчикова дача», где главврач решает, что нам видеть и слышать. Протрезвлялись мозги.
Мы знали, что мы сможем, выдержим, прорвемся. Потому что это было наше время, время нашего поколения.

Девяностые дали нам многое. На нас вдруг обрушилась чужая культура. Мы, как завороженные, смотрели с нашими детьми мультики Диснея, а без детей – фильмы с поразительными компьютерными эффектами, детективы, ужастики, эротику. Это был дурман дикого запада! В каждом доме появился видеомагнитофон.
Но девяностые не просто так носят эпитет «лихие». Кто-то уехал жить за границу, кто-то стал бизнесменом, а кто-то погиб в разборках. У одной моей знакомой девятнадцатилетнего мужа и его брата расстреляли прямо в лифте. Страшно!

Когда время беспредела улеглось, мы прошли испытание сетевым маркетингом, тренингами и литературой по психологии и эзотерике. Менялись внутренне, потому что вдруг начали изучать себя и мир вокруг. Не все, но многие.

К концу 90-х многие уже работали на компьютерах. РАБОТАЛИ! Компьютеризация страны набирала обороты, как когда-то электрификация и телефонизация. Теперь уж в доме не только несколько телевизоров, но и компьютер почти у каждого члена семьи. И вот мы, которым 50-60 и даже 70 лет, разбираемся в новинках современной информатики.
 
Пусть мы не построили самого справедливого общества, зато мы прошли путь таких трансформаций, какие и не снились другим поколениям.