В сумраке мглистом. 37. Она была прекрасна

 
Ему не терпелось расспросить Ольгу о первых впечатлениях впечатлениях.

Здесь (в селе, на природе), переступив условную черту, отделяющую людей от остального мира, испытываешь другие чувства. Он (этот мир), несмотря на выкрутасы цивилизации, по-прежнему остается диким и поэтому прекрасным, но человек наложил свою руку и на него: здесь, в селе, распахав прилегающие к нему земли. Сейчас поля отдыхали. Они лежали по обе стороны дороги, упираясь прямо в дворы. Жирные глыбы земли лоснились на солнце. От полей поднимался пар. Дорога, поворачивая налево, уводила в село. С правой стороны особняком держались совхозные домики. Главной достопримечательностью этой местности была аллея, за которой прятались школьные окна. Ничего другого, за что мог зацепиться глаз, тут не было. Одна огромная равнина, приспособленная под потребности человека, и ничего более.

Однообразная и невеселая природа делала людей скорее практичными, чем поэтами, или художниками. Селяне совсем не заботились об устройстве быта. Подворья грязные, дома неухоженные.

Относительно суровый климат оставлял свой отпечаток на отношениях между людьми. Они угрюмы и неприветливы. И что их особенно отличало, так это характерная для украинцев нездоровая зависть.

Здесь с подозрительностью относятся к новому человеку, тем более, если он из города.

Сельчане считают, что никто так тяжело не работает, как они. Но вот какая странность, еще с детства в них воспитывается  отвращение к труду. В первую очередь, к труду общественному. Обычная для села картина, когда председатель колхоза ходит по дворам, упрашивая женщин выйти в поле. Обычно на все поле работает две-три женщины. Случалось, что и тех нет.
 
В селе процветает пьянство. Пенсионерки ходят друг к другу, чтобы за разговором опрокинуть одну-другую стопку самогона. Мужчины пьют по-черному. Супружеская неверность распространена даже больше, чем в городе. Измена носит скорее трагический характер, чем скандальный. В то же время, в сельских семьях дети слушаются своих родителей, обращаются к ним на «вы»; здесь здороваются даже с незнакомыми людьми.
 
Размышляя о селянах, Башкин приходил к выводу: они с недостатками, или, здесь больше подошло бы слово - порочны, но не испорчены.

-Тебе здесь нравится? - спросил он ее.

-Я еще не знаю,- начала она.- Мне показалось, что женщины тут стареют раньше, чем в городе. Возможно, причина этому - работа на открытом воздухе. Поэтому грубая кожа на руках и обветренные лица, что никак не придает привлекательности даже красивым женщинам, хотя тут таких немало.

-Где ты их успела рассмотреть? Ты ведь и двух часов не провела здесь. К тому же, где ты была? В школе.

-В автобусе. Многие вышли на повороте, там еще такой деревянный навес (остановка?) и пошли в ту сторону. Там село? – Ольга повернула голову, показывая назад.

-Да.

-И это село?

-Это уже совхоз.

Ольга качнула головой:
-А…

Накануне спилили деревья. Прибавилось места, но было жаль, что привычный устроенный порядок нарушен. Башкин по-новому посмотрел вокруг. Вдоль улицы за низенькими заборчиками по левой стороне тянулись длинные унылые пыльные бараки с открытыми дверями, в которые заглянуть страшно, потому что один вид только того, что снаружи, вызывает горькие чувства, а что там внутри, можно только догадываться, но, наверное, та же грязь и безысходность, а справа выстроились двухэтажные домики из красного кирпича, тоже затрапезного вида. Вот и остановка, на которой Башкин подсматривал за Милой. Сейчас здесь было пусто. Дальше магазин с железной дверью, который так и называли - « железным», где торговали скобяным товаром и сельхозинвентарем и напротив него большой сквер, в глубине которого стоял, пуская солнечных зайчиков стеклышками в квадратных переплетах облупленных рам, старый Дом культуры. Работает радио. Оно работает с утра до ночи. Башкин начинал к нему привыкать, а Ольга никак не могла понять, зачем оно, и почему нельзя его выключить.

-Как ты не поймешь. Чтобы все слушали и знали о том, что происходит в стране и в мире. Например, ты знаешь, что произошло 3 октября? - рассмеялся Башкин, намекая на прогулку в лесу.

-Я не вижу ничего смешного. Зачем?

-Ты что, действительно не понимаешь?

-Зачем? Я не хочу. Мне не интересно. У меня голова болит.

-Ну, я не могу выключить.

-Тогда, я уезжаю. Сейчас же.

Улица уткнулась в двухэтажное красное здание конторы с пилонами, возвышающимися по обе стороны от входа, которые заканчивались возле двускатной крыши, ограничивающей фасад с треугольным фронтоном и карнизом у его основания. Они обошли его и, войдя в него с черного входа, начали подниматься по лестнице.

-Сейчас ты не уедешь, потому что автобус будет только через полтора часа.
 
-Тогда через полтора часа.

-И вообще, если ты побудешь здесь день, с тобой ничего не случится.

-Хорошо, я подумаю.

-Подумай,- сказал Башкин.

Повинуясь неизвестному ей чувству, подчинившись внезапному порыву, Ольга села в автобус и два часа, зевая, у окна, ехала, чтоб встретиться с Башкиным. И что же она увидела? Тот не был до конца уверенным в том, что Ольга приехала ради него. Более того у него была мысль, что ее прислали из института. Он, конечно же, не сказал ей об этом, но она почувствовала, что его беспокоят мелкие мысли, связанные с ней, и это обидело ее, задело ее самолюбие.

Они прошли по свежевымытому полу в конец коридора. Башкин открывал навесной замок на двери. В это время Ольга заглянула в комнату напротив – женщина в черном с длинным носом, похожим на вороний клюв, выкручивала над ведром мокрую тряпку.

-Кто это? – шепотом спросила Ольга.

-Уборщица.

-Такая строгая. Она и у тебя убирает?- осматривая залитую солнцем комнату, снова спросила Ольга.

-И у меня тоже.

-А еще у кого?

-У всех, кто живет в общежитии.

От влажных половиц поднимался пар. В воздухе влага и сухой запах пыли.

Ольга сидела на краешке панцирной кровати с металлическими спинками напротив Башкина, который не знал, куда себя деть, и рассеянно гладил оранжевый том на столе. Наконец, пододвинув к себе тяжелый деревянный стул, он сел.

-Ты не рад моему приезду?

-Наоборот, очень рад, - он взял ее руку и положил себе на колено.

-Я засыпаю от усталости,- пожаловалась Ольга. Только она это сказала, как почувствовала приятную слабость и уже готова была закрыть глаза.

-Можешь полежать, - разрешил ей Башкин.

-Не сейчас. Потом, - ответила она уставшим голосом.

Вошел Виктор Васильевич, как всегда, без стука.

-Кто это? Лютык? Он так быстро ушел, что я не успела  его толком разглядеть.
   
-Нет, Витя,– начал объяснять Башкин. – Виктор Васильевич - учитель истории. Мы с ним часто спорим о вождях и о народе.

-А Лютык?

-Это тот, к дому которого по ночам подъезжают ученики на лошадях  и, стуча ему в окна, кричат: «Батьку! Батьку!»

-Правда? Ты не выдумал?

-Зачем мне выдумывать? Об этом все знают.

Башкин сел рядом и попытался обнять Ольгу. Она упиралась, вяло, так – ради приличия, чтобы не спугнуть его.

-Могут войти,- попросила она Башкина.

-Никто не войдет, - выдохнул Башкин.

-А этот?

-Витя.

-Да, Витя.

-Он думает, что мы любовники.

-Не только он один – все так думают,- с нескрываемой досадой сказала Ольга.- Но это не так.

Башкин не понял ее. Он решил, что не надо торопить события. «Совсем, необязательно целоваться»,- решил он и опять пересел на стул.

-Ты, должно быть, проголодалась? – спросил он Ольгу.

-Да, сильно.

Башкин посмотрел на часы:
-Мы можем не успеть в столовую. Она скоро закроется и нам надо спешить.

Вставая со стула, он едва не опрокинул его. И уже совсем некстати начал извиняться.

-Извини, - сказал он, ставя стул на место.

-Ничего. Ты не спеши.

Они вышли во двор.

-Где здесь туалет? – спросила Башкина Ольга.

-Там, - показал Башкин в сторону сада.

Когда Ольга шла из туалета, Башкин, зная, что он из себя представляет, вспомнил новеллу Сакетти и улыбнулся. Ольга поняла его улыбку по-своему и начала жаловаться, что то, что она увидела,  ужасно.

В столовой, когда они вошли, было пусто. Строители, которые, обычно, успевали пообедать раньше Башкина, сдвинув с места стулья, ушли. После них остались на столах крошки хлеба и мокрые круги от тарелок.

-Что тебе взять? - спросил Ольгу Башкин.

-А что есть?

-Борщ. Шницель с гарниром и кофе.

-Тогда кофе, - и, поколебавшись минуту, добавила. – И шницель.

-Хорошо.

Пока Ольга сидела за столом, разглядывая все по сторонам, он был возле раздачи.
 
Ольга почти ничего не ела. Ковырнув вилкой шницель, она положила кусочек в рот и отодвинула тарелку в сторону. Теперь очередь была за кофе. Не переставая стучать ложкой по тарелке, Башкин ждал, что она будет делать дальше. Она смотрела на зеленый граненый стакан, на котором, как корона, красовался кекс. Она, как будто, колебалась: есть его или не есть. «Хочешь кекс?» -  предложила она вдруг Башкину, и, брезгливо оттопырив пальчики, сняла со стакана корону.

Когда они вышли после столовой на улицу, лицо у Ольги раскраснелось, волосы растрепались.

-Мне нравится твоя прическа, - не выдержал и сказал Башкин.

-Это не прическа, а так… волосы, - возразила ему Ольга.

-И все же она мне нравится, - не переставая восхищаться хорошенькой спутницей, не отставал Башкин.

-Пусть нравится. Тебе все во мне нравится. У меня не всегда были длинные волосы. До встречи с тобой я ходила со стрижкой. Еще раньше я заплетала косичку. – Взглянув на учителя, она продолжала, - Я носила косу не потому, что я такая скромная, а потому, что так было модно. И вообще, моя внешность очень обманчива. Не ты первый, кто принимает меня за какую-то другую. Например, все думают, что я моложе. А я уже старая. Мне двадцать три.

-Ну, двадцать три, это еще не старая,- морща нос, пошутил Башкин.

-Не собираешься же ты, действительно, брать меня в жены?

-Собираюсь,- смутился Башкин.

-Ха-ха! Не смеши.

-А зачем тогда мы встречаемся?

-Вот именно, зачем? Ты – потому что у тебя, кроме меня, никого нет. Я…

-Мне никто не нужен, - перебил ее Башкин.

-Перестань. Ты еще встретишь девушку, которой понравишься.

-А что? Тебе я не нравлюсь?

-Нравишься, но это не то.

-Что же?

-Сережа, мне трудно объяснить, какие чувства я к тебе испытываю. И надо ли объяснять. Мне кажется, что не надо.

Башкин опять молчал, пугая Ольгу, которая видела, как он страдает, и боялась, что если начнет жалеть его, то точно никогда не полюбит его.

-Зайдем в общежитие, - предложил он Ольге, когда они подходили к конторе совхоза.

-А который час? – спросила Ольга.

-Полвторого, - взглянув на часы, ответил Башкин.

-Сейчас будет автобус.

-Отсюда можно уехать другим автобусом. Он будет чуть позже.

-Сережа, не сегодня. Я очень устала.

-Вот и отдохнешь.

-В другой раз. Хорошо?

Башкин ничего не ответил. Он опять молчал. И Ольге показалось, что Башкин, который и так был неразговорчивым, теперь замолчал навсегда. Чтоб отвлечь его от грустных мыслей, которые, она была уверена, наседали на него, как отчаявшиеся кредиторы, Ольга решила рассказать о котятах, которых видела прошлым летом у деда на даче:
-Представь только, как они мяукали. Такие крохотные! – Ольга смотрела прямо перед собой и улыбалась, как всегда, не раздвигая губ.- Представляешь? Если б я захотела, то ни за что не перемяукала бы их, так сильно они мяукали. Ни за что. И ты. Ты умеешь мяукать?

-Умею, - выдавил из себя Башкин.

-Тогда замяукай, - пристала Ольга.

-Не хочу.

-Не умеешь! Не умеешь!

-Умею.

-Ну же. Мяукай.

-Мяу, - мяукнул Башкин.

-Еще.

-Мяу! Мяу! Мяу!

-А теперь смотри, как я это делаю. Мяу! Давай вместе. Три-четыре.

-Мяу, - мяукнули они вместе.

Ольга заглянула Башкину в лицо:
-Вот видишь. Ты уже не такой грустный.

На следующий день Зинаида Павловна спросила Башкина: «Вы женаты?». Башкин сказал, что не женат. «Так, почему же?» - начала она и запнулась, поспешно отвернувшись.

Мелкий моросящий дождик вносил небольшой разлад в равновесие, установившееся между внутренними чувствованиями Башкина и внешним миром. Из окна учительской его взору представала печальная картина октября: тонкие костлявые ветви черных тополей, стремительно взлетевших вверх, мокрая дорога. Он вспомнил Ольгу -  родинку  над губой и сдержанную улыбку, она шла рядом с ним, тихая, смиренная, задумчиво склонив прекрасную головку.