Спасение в огне Пожара

Я спасался в его огне целых семь лет. В тот свой переломный момент жизни, когда, по существу, та поставила извечный вопрос «быть, или не быть» ребром: решай, мол, парень!
 
Я выбрал первое. Потому, что надо было его дописать – этот роман, а там уж – хоть гори оно все огнём!

Надо сказать, поджигатель я с самого раннего детства был отменный.  Хорошо, что эта способность не переросла в талант, и ограничилась старыми кузовами от бортовых машин, что лежали за забором стройцеха, который находился вверху нашей улицы. Просто пятилетний мальчуган нашел коробок со спичками – какое сокровище! И просто решил их «жечь» - увлекательнейшее занятие! И вроде бы, все и сгорели сизым огоньком, потухнув, и превратившись в тонюсенькие искривленные огарки. Но от одной все же возгорелось пламя…

Забор стройцеха потушили скоро примчавшиеся на красной, страшно мне трезвонящей в ручной колокольчик, машине пожарники. С тех пор я ничего не поджигал – целых тридцать восемь лет.

И вот он вспыхнул – новый пожар: вопреки промозглой ноябрьской погоде и всякой здравой логике. Но, какую логику вы хотите найти в любви?.. Общими силами, кой-как потушили, но внутри осталось теплиться. Впрочем, еще до того я знал, что обязательно напишу о том – слишком прекрасным был тот миг в общей серой рутине моей жизни.

Роман назывался «Пожар Латинского квартала». Это был настоящий рыцарский роман на производственную тему. За всей абсурдностью, это совершенно верная аннотация.

У меня ничего не было в тот момент жизни, кроме родительского дома, где на целое благословенное лето я засел за свои талмуды – толстенные амбарные тетради – черновики, и тетрадку стихов. Ну, стихов – не стихов: строчки в столбик, или стишки в альбом, вернее будет сказать. Но они были от сердца: лирический их сочинитель Гаврила в великие пииты и близко не мылился!

Дело пошло! Так увлекательно, что не хотелось родителей еще и поэтому покидать. Но, пришлось – нужда опять погнала в море.

В море процесс продолжался не так интенсивно, с отрывами на сон и вахты:

На траверзе песков забытых Мавритани,
Где и Макар верблюдов не гонял,
Гаврила помнил о своем романе:
Чадрой забвенья музы лик не покрывал!

Спасался писаниной и от окружающего порой убожества компьютерных зомби, и от серости бытия, и от банальных дураков.

Первая часть была закончена за восемь морских месяцев. И когда, на перелете домой, чартерный наш борт попал в зону ощутимой турбулентности, я грешным делам желал, чтобы при любом исходе чистовой вариант попал в людские руки.

Первую часть можно было уже показать знающим людям.

- Вы были в Париже? – кивая на название, с интересом спрашивала сто лет знакомая журналистка российского издания.

В Париже я тогда еще не был. Потому, изрядно подумав, изменил в названии «квартала» на «проспекта» - дабы не вводить читателя в заблуждение, да и объем разрушений меньший.

За это изменение меня потом попеняли: «Ну вот, кто-то сказал, и сразу – изменить название!.. Звучит – как сводка происшествий в пятнадцатиминутных новостях».

Да уж! А и в Париже я к тому моменту уже побывал – добираясь на новой судно, мы перешли в аэропорту из одного терминала в другой.

Но, не стал уж менять – так честнее.

А строки все появлялись, перечеркивались, вымарывались. Я памятовал, что и у Александра Сергеевича Пушкина правки в иных черновиках – чуть не девяносто процентов. И своими ушами услыхал я в свое время слова современника – мэтра литературы: «Может так статься, что в конечном варианте произведения у вас не останется ни единого слова из первоначального».

Абзац добросовестно цеплялся за абзац предыдущий – как иначе удержать внимание читателя на таком внушительном объеме.  Настоящий рыцарский роман, оправдывал я себя, в сотни страниц и выходит.

И про труд – про ремесло – обязательно надо написать: кто сейчас о простолюдине, гнущемся от непроходящих кризисов и самодуров начальников – хозяев пишет! А ведь кто-то когда-то захочет узнать. Потому – обстоятельно, и не спеша – до мелочи самой…

Читателю главное – через вступление в три страницы пробиться! Но, без вступления этого никак нельзя – в нем интрига. И опять – оглядка на великого: в «Война и мир» тоже приходится продираться через первые, непонятные на первый взгляд, страницы, сплошь на французском языке. Но, значит – надо так!

Шесть морских рейсов и семь с лишним лет писался сей труд: «Пожар Латинского проспекта». Наконец, в очередной раз вернувшись домой, я позвонил мудрому другу:

- Дописал, вот – роман-то… Издавать, что ли – за свои деньги?

- Знаешь!.. Мечты должны сбываться.

Спрашивать чужого совета – искать одобрения уже принятому собой решению…

- Да, какой там – сто пятьдесят страниц (именно столько было у меня в Word)! – загружая, обернулся ко мне редактор, - у меня уже за четыреста с лишним выскочило. А это еще без правки!

Мы за ценой не постоим! Спасибо золотой моей жене (дуракам везет!), что приняла трату на издание книги как должное.

Ошибок, конечно, накосячили!.. В подарочных экземплярах приходилось вымарывать их вручную.

С упоением читали, в основном, лирические герои и заинтересованные с их сторон лица. На сайтах вежливо покивали друзья, и один единственный человек только и написал: «Эко, затянуло! Пока не прочитал – не оторвался».

- Жуете? – спросил я у журналистки.

- Смакую.

«Не хочут люди читать нувеллу»! – так себе Гаврила верно определил. Куда – такой объем в четыреста с лишним страниц во времена клипового мышления кому-то потянуть? Верно все.

Я часто малодушно удалял роман с сайтов, потом с каким-то перед ним стыдом восстанавливал обратно. Но теперь не удалю, кто бы что ни говорил, что бы не писали в рецензиях (один человек, наверняка завязший в самой завязке, откликнулся не иначе, как: «Ахинея какая-то»). Не удалю потому, что он семь судьбоносных лет был со мной, помогая, выручая, даруя порой и смысл насущного дня, светя негасимой путеводной звездой.

Спасибо тебе, мой «Пожар»! Согревай сердца мне и добрым людям: для того ты и появился на свет.