любOFF и голуби

      Жрать в ту суровую зиму было практически нечего.
      Это они, конечно, хорошо там в своих кремлях придумали: пенсионный возраст поднять. Жаль, только, теперь до пенсии дожить может только тот, кого вот так вот, с руки, крохами малыми, дети подкармливают.
      Дитёв Никифорович, к сожалению, так и не прижил. Нет, конечно, в своё время птицей перелётной полетал от хаты к хате, от бабы к бабе, но, вот, не сложилось-то с дитями… Сейчас же, на старости лет, приткнулся к тёплому боку Никитишны, которая только и делала, что пилила его, старого осла, за эту его любовь к малым птахам. 
      Голубь выкатил свой круглый глаз, с подозрением косясь на протянутую, дрожащую длань старика. Крутился рядом, суетливо переминаясь с кожистой лапы на лапу, но подходить не решался. А тут ещё, когда Никифорович крякнул, ощупывая затёкшее артретичное колено, отскочил на два вершка назад, расправил крылья, уже готовый взмыть вверх, к ледышке – февральскому солнцу. 
      — Ты, друг ситный, не бойся меня, – тепло заговорил старик, подсыпая из кармана ещё немного крошек в подрагивающую, всю в кракелюре витиевато переплётшихся линий жизни и любви ладонь. – Вот ты, поди, хоть и птица неразумная, а тоже кого-то любишь. Ты же во какой ладный-видный: бока налитые, шея бубликом, крыла как расправишь, как полетишь по небу к своей голубе!
      Голубю слова старика, видать, понравились – подошёл ближе, с интересом клюнул пару крошек да за жёлтый палец – так, для проформы. Правду говорят: доброе слово и кошке приятно. Но кошек Никифорович не любил – совсем не то, что птиц. В особенности, голубей.
      — Ты вот, птах, летаешь повсюду, свет поболе мово повидал. А скажи-ка мне, везде вот так вот тебя с ладони кормили?
      Голубь грустно молчал в ответ, планомерно выклёвывая свой ужин. Никифорович же удовлетворённо кивнул, ласково глядя на переливающиеся в лучах скупого зимнего солнышка перья на шее птицы.
      — Вот и мы, старики – как те божьи голуби: доживаем отмеренный срок, крохами перебиваясь, только вот от гнезда своей голубы далеко отлетать возможности не имеем. Любовь – она така: что юнца приберёт, что старика. И её, дуру старую, тоже, как тебя, кормить надобно.
      Разомлевший не от стариковского голоса, не то от хлебных крошек голубь успел только испуганно курлыкнуть напоследок, когда его шею свернули ещё пока достаточно крепкие пальцы Никифоровича.
      — Ну что, друг ситный, пойдём, я тебя своей голубе представлю – вот и мы со старухой сегодня поужинаем!
      Никифорович поднялся с колен, отряхнув снег со старых ватных штанов. Аккуратно поднял ещё тёплое тельце голубя, ласково погладил гладкие перья и с тяжёлым, стариковским вздохом глянул в бездонное небо.
      Чего только не сделаешь ради любви! А ей, чертовке, как известно, все возрасты – даже предпенсионная российская старость – покорны.