Ладонь с камнем

   Вецлав Рагнавский (vetz25@yandex.ru)               
               
                ЛАДОНЬ С КАМНЕМ (не роман)


                Когда же продолжали спрашивать Его,
                Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха,               
                первый брось в неё камень.
                Евангелие от Иоанна, 8. 7.
             
               
             Центральное, что ни на есть, «репинское» Поволжье.
             Несусветная жара, спрашивающая обильным потом с изнемогающего тела с суровостью кредитора, - точно, происки проклятых америкосов (см. Рен ТВ). Обычный супермаркет: в искусственную прохладу продуктового морга врываешься блудным отпрыском Индианы Джонс, придирчиво шаря воспалёнными глазами потомственного расхитителя гробниц. На входе встречают безоблачной пустоты взоры охранников и вымученные, словно пришитые на живую, улыбки сетевых портье в зелёных безрукавках: у нас сегодня скидки! Скидка - флейта Пана, томный вздох готовой отдаться чаровницы, хрустальный надлом небесной арфы…  День прожит не зря! А Кешбэк – то звучное имя ангела, томящегося швейцаром у ворот в Потерянный рай.
                Взявшись за руки, сосредоточенно глядя только вперёд, мимо уверенно топают две моложавые свиноматки. Коротенькие шорты трещат, ляжки жизнерадостным салом пробуют их на прочность. Белоснежные майки обтягивают сытое рифление складок на боках, как у только что сваренных сарделек. Грозными авиабомбами покачиваются груди, предполагая звать на помощь «всегда готовых» кавказцев. Рискнёшь ли по старпёрской привычке представить их голыми? Ни за что! Пусть лучше "кабачок" отсохнет – шесть сезонов ухода за дачей дают о себе знать. У каждой на плече и голени по аляповатой «татухе» - свидетельство массового исхода назад, в пампасы.            
                Размашисто, с баскетбольной удалью швыряешь в корзину что радует глаз сникшей ценой – день удался, ей-богу. Временами источаешь яд тихой, интеллигентной ненависти к раскорячившим свои тележки посередине прохода. Ловишь себя на мысли, что временами готов понять карателей. Завершаешь шоппинг изящным аккордом – успеваешь пристроиться в кассу, где меньше народу.
                Голову чуть вправо: в соседней очереди знакомые свинки с предсказуемым набором чипсов и пива в корзине. У обеих хмурый, но вызывающий вид – хоть сейчас на заставку передачи типа «Я не стыжусь своего тела». В моём «ручье», впереди на пару человек, выделяется колоритный чел: пепельной седины волосы сосульками спущены на лоб; землистость лица, что не скроет никакой загар, выдаёт привычного, с долголетней практикой, «сидельца». Худые, в упорядоченном пересечении вен и татуировок, руки. На кассе заминка – круглолицей даме, судя по набитой с верхом тележке, не единожды многодетной, что-то не так пробили – и она, уличив сеть в подлоге, счастливо начала возмущаться. Сиделец, облокотившись о поручни, не скрываясь, разглядывал толстух с живым, неподдельным интересом, подобным интересу школяра, спустившего «обеденные» за несколько дней деньги на посещение зоопарка, и желающего за свои «кровные» увидеть по максимуму: от обильно срущего слона до пылко сношающихся павианов.
                Одной из пышек стало, видимо, не комфортно и она срывающимся, готовым к скандалу голосом, спросила: «Чего интересного, дядя?» Сиделец осклабился золочено-радушным оскалом волка, нечаянно повстречавшего заблудившихся овечек: «Дядя? Да я твоего дядю в очко драл на пересылке, дура толстожопая! – далее смачная, длинною в глоток чифира, пауза, - ты мне лучше скажи – вы чё, сироты, в натуре? Если сироты – нема базару, а так... Вам чё, свиноты, некому сказать было, что вы страшные? Вас на «киче» месяц держать надо, на три «псюхи» черняшки в день, и тока потом к людям выпускать...». Стоявшая позади дама, сухопарая и пожившая, с томной укоризной произнесла: «Мужчина, ну что вы такое говорите!»  Сиделец поворотился: «Мадам, в чём не пруха - готов обосновать!» - галантно ответствовал, предвкушая свой звёздный час. Очередь загомонила, выдавая перечень мнений 50/50. Сиделец возвысил голос: «Нет, я для чего мытарил, про свободу мечтая - чтоб на них глядя, слёзы вытирать, а не нормальным бабам радоваться?» - в ответ очередь сочувственно зашумела – жирухи действительно смотрелись отвратно.
                Расплачиваюсь, а Сиделец продолжает дирижировать дискуссией, стараясь охватить женскую часть аудитории, особенно половозрелую, соря эпитетами «красивые мои», «родные», «золотые» и проч. Обиженно запыхтело рядом: угрожающе семафоря красными пятнами нереализованной злости, толстухи выбирались на выход. И одна, каменяя тяжким, «эсэсовским» подбородком, выговаривала подруге: «Кать, я те говорила, "травмат" надо с собой брать... Щас бы в в башку ему засадить, чтоб не ****ел, тюремщик!» Вторая с вожделением вздохнула: ох, надо бы!    
                2019 год. Опрокинутый мир, перевёрнутый рай… Нас, русских, осталось едва ли миллионов 80, самое большее 100. Мы бредём в будущее, разобщённые и злые, упоённо вытаптывая место для грядущего славянского Ада, готовые перегрызть друг другу глотку за лишнюю тысячу (а лучше 2), за вечерний грохот перфоратора рукодельника-соседа, за место в метро или на парковке. Ветшаем телами и нищаем духом, со смутной тоской глядя на немощных юнцов и бочкообразных юниц. Надеемся только на чудо – его транскрибировали по-новому: джек-пот.
                А на случай встречи с Ним, у каждого из нас в ладони – свой камень.