Сочинение на незаданную тему

Рита Леках

Сочинение на не заданную тему

                Светлой памяти наших родителей


Зимним декабрьским вечером в небольшой квартире в одной из новостроек Петербурга собралась компания немолодых людей отметить долгожданное новоселье. Было их числом семь. Могло бы быть и больше, но наличествующая на тот момент мебель позволяла усадить за стол только семерых. Конечно, лет этак ...надцать назад размер стола и количество стульев не стало бы причиной ограничивать размер компании: поляну можно было накрыть и на полу. но... собравшиеся были сокурсниками физико-механического факультета Ленинградского политеха,  уже отметившие 45-летие окончания института, а совсем близко и полувековая дата. И посему их опорно-двигательный аппарат не такой уж опорный и не такой уж двигательный, что же  касается других обязательных атрибутов застолья, к счастью, ограничений пока почти нет, поэтому и разговор получился интересным, подчас с неожиданными поворотами, и захотелось запечатлеть и осмыслить эту встречу.
Итак, представляю гостей: Таня, Лена, Лев, Люда, Женя, Люда А. (так будем величать вторую Люду) и я  —  хозяйка квартиры. Лена и Лев,  Люда и Женя поженились в институте, незримо с нами  рано ушедшие Леша и Толя — мужья   Люды А.  и Тани. Лена,  Женя и Леша — ленинградцы, остальные жили в общежитии, приехав учиться с разных концов 1/6 планеты.
Что же такое общее было в наших судьбах, что спустя столько десятилетий нам легко и уютно вместе? Хочется хотя бы для себя успеть попытаться ответить на вопрос:

  Но кто мы и откуда?
  Когда от всех тех лет
  Остались пересуды,
  А нас на свете нет.
                (Б. Пастернак)

Однозначно, общее у нас то, что мы  первое послевоенное поколение, мы росли  с сознанием,     как это ни высокопарно звучит, что  мы  не можем посрамить честь своих отцов, отстоявших для нас саму возможность жить. Но мы еще и дети гагаринского полета. Если для наших родителей самым незабываемым днем стал День Победы, то для нас — полет Гагарина. Может, это и сподвигло нас на занятие физикой, хотелось, если не самому совершить, то хотя бы принять участие в великих свершениях.
Я в деталях помню 12 апреля 1961 года. Наша семья жила тогда в небольшом геологическом поселке в Якутии, я училась в 9-ом классе, был урок литературы, мы писали сочинение  на тему «Народ в романе Л.Н.Толстого «Война и мир». Я не помню ни одной темы сочинения за все годы обучения, но эта впечаталась в память навсегда. Занимались мы  во вторую смену, в класс вошел директор и сказал, что наш человек в космосе. Время на нашей долготе на 6 часов отличалось от московского, у нас был уже вечер. Как нам хотелось увидеть этого героя, но непогода, самолеты не летали, телевидения в тех местах еще не было,  только через три дня пришли газеты, и мы увидели гагаринскую улыбку.
У каждого из нашего поколения свои воспоминания об этом событии, но  одинаковая сила восприятия.
Впрочем, это отступление, и, похоже, таких отступлений будет много. А за столом сбивчивый разговор, хочется многое вспомнить... Сначала — это наша общая студенческая юность, нам кажется, что все было совсем недавно.
Такой компанией мы последний раз собирались на свадьбе Тани и Толи. Гостей было много. Свадьба была веселой, шумной, устроили ее у Толиной родни в пригороде Ленинграда. Невеста — красивая статная с огромными серо-голубыми глазами была очаровательна, Толю мы знали меньше. Роман их завязался в студенческом отряде. И сейчас за  столом выясняется, что в том городке Степняк, в казахской степи, где под руководством Толи строили не то коровник, не то клуб, родился и вырос Лев. Его родители преподавали в местной школе, Лев вспоминает, что знал он и кого-то из горожан, связанных с этой стройкой.
А я вспоминаю, как в электричке  шумной компанией  возвращались мы  со свадьбы     в Ленинград. Пели Высоцкого, Клячкина — бардовская песня только-только появлялась, услышать ее можно было на магнитофонах, которых тоже было очень мало, и они по очереди переходили в общежитии из комнаты в комнату. Напротив нас сидели цыгане — двое мужчин и женщина, они слушали «На нейтральной полосе», «Ах гостиница моя...» и прочий наш репертуар, потом не выдержали, попросили гитару и показали мастер-класс! Это был потрясающий концерт, не хотелось, чтобы он кончался. А когда мы вернулись в общежитие,   устроили новую импровизированную свадьбу с псевдоженихом и псевдоневестой. Благо у псевдоневесты оказалось в гардеробе белое платье.
За нашим сегодняшним столом Таня рассказывает немного о своих  и Толиных предках. И Таня, и Толя немного старше нас. Толя до института закончил техникум. Таня сначала хотела изучать языки и поступила на иняз в Саратовском университете  и какое-то время проучилась там, но космическая эпопея произвела на нее такое впечатление, что она решила  стать физиком. Так же и Толя решил изменить профессии железнодорожника в пользу физики.
Толины предки с Псковщины. До войны отец Иван Егорович работал начальником карьера, добывали камень для строительства. В войну ушел в партизаны, когда в поселок пришли немцы, кто-то из местных выдал семьи партизан. В один черный день всех, чьи мужчины были в партизанах, загнали в сарай, обложили его соломой и собирались поджечь. Была там и Мария Кирилловна с двумя детьми, Толя, несмотря на свой возраст, запомнил все:  как люди прощались друг с другом, как молились. Почему-то в последнюю минуту карателям поступил другой приказ: всех заточенных в сарае погрузить в эшелон и отправить на работы в Германию. А эшелон тот разбомбили, на территории Латвии. Охрана разбежалась, Марию Кирилловну спасла латышская семья, помогая им по хозяйству, она с детьми жила у них до самого освобождения.
Предки Тани по отцовской линии  зажиточные купцы,  выходцы из Саратовской губернии. Мама, напротив, из бедной семьи  работала в услужении в этом  доме, пока  не влюбился в нее сын хозяина  и  не взял в жены. После гибели в Первую Империалистическую Таниного деда ее отец становится старшим в семье. Спасаясь от голода в Поволжье в начале 30-х, отец перевозит всех в Киргизию во Фрунзе. Сергей Зиновьевич в молодости закончил бурсу, с таким образованием в Киргизии было не так много людей, так что он был востребован в управленческих органах республики. Его сестра Мария Зиновьевна еще в молодости увлекалась революционными идеями. В Киргизии на партийной работе она занималась организацией медицинской службы,  борьбой с туберкулезом, трахомой, которая косила местное население, в кишлаках  организовывала медицинские пункты. Это была трудная и опасная работа.
Анна Григорьевна занималась детьми, которых к началу войны было уже пятеро. Отец Тани ушел на фронт добровольцем, несмотря на белый билет. Мужчине 2-х метрового роста не пристало отсиживаться в тылу посчитал он. На фронт ушел и старший брат, и следующий за ним, приписав себе год.   Отец погиб на Курской дуге, братья вернулись с боевыми наградами.
Я захожу на сайт «Память народа» и нахожу сведения о Валентине Сергеевиче — 1926 года рождения, младшем сержанте, награжденном в июле 1944 года медалью «За отвагу».   В наградном листе следующая запись: «... награждается за то, что  при наступлении на  м. Ходуцишки Литовской ССР при выбытии из строя наводчика миномета заменил его и огнем из своего миномета подавил пулеметную точку противника, мешающей продвижению нашей пехоты и уничтожил до 8 немецких захватчиков».
Информации о старшем брате на этом сайте очень немного, только то, что к 40-летию победы получил орден «Отечественной войны 1 степени», а это означает, что были у него боевые награды.
И тут вступает в разговор Люда: «А моя мама начала свою войну на Курской дуге».
Ангелина Михайловна была призвана в армию в 1943 году из деревни Содом, Кировской области. Из тихих Вятских краев в огненный ад Курской битвы — эти воспоминания остались с ней на всю жизнь. Служила она санитаркой  санитарной роты в стрелковом полку, с которым дошла до Чехии.
В наградном листе от 9 апреля 1945 года, указано, что санитарка Ангелина Михайловна  «награждается за то, что на протяжение всех наступательных действий полка исключительно самоотверженно работала по уходу за ранеными. Относилась к ним заботливо и по-матерински. Только в боях за Рыбник и Ратибор она пропустила 167 раненных, заслужив от каждого благодарность».
В этом же стрелковом полку она встретила свою судьбу — капитана Ахмеда Заурбековича.  Ахмед Заурбекович был кадровым военным еще до начала войны. Юноша из адыгейского аула  Уляп с двумя классами образования, он в 1932 году был призван на срочную службу. Очень способный солдат был замечен и направлен в одну из полковых школ, которые были призваны готовить младших командиров, туда   отбирались курсанты из лучших красноармейцев, имевших хотя бы маломальское образование.
На фронте Ахмед Заурбекович с августа1941 года, дошел до Австрии, был отправлен на Японский фронт, но не успел доехать — война на Дальнем Востоке закончилась. В 1943 году награжден медалью «За боевые заслуги», в  1945 — орденом «Красной Звезды». В наградном листе написано, «что 31 января 1945 года в 4.00, когда на тыл полка напала группа немцев в составе до 200 человек, пытавшаяся пробиться к своим, майор немедля поднял личный состав и организовал оборону. Его смелость и распорядительность, твердость духа и настойчивость способствовали отражению сильной контратаки с большими для немцев потерями».
 Поженились Ангелина Михайловна и Ахмед Заурбекович сразу после войны Людина вятская бабушка Агафья так и не смогла научиться выговаривать имя-отчество зятя и звала  его Иван Захарович.
На фронт был призван и отец Ангелины Михайловны — Михаил Ильич. На сайте читаю  боевую биографию дедушки Люды. Она началась в Гражданскую войну, которую он прошел с 1918 по 1921 года,   Отечественную начал в 1942 году в составе Западного фронта. А был он начальником сапожной мастерской «обеспечивал починку обуви офицерскому и вольнонаёмному составу в любых условиях, проявляя при этом находчивость в изыскании материала, инструмента и фурнитуры» — это цитата из наградного листа. За  свою службу в 1945 году получил медаль «За боевые заслуги».
 Я знала родителей Люды —  замечательных гостеприимных людей. Хлопотунья и выдумщица Ангелина Михайловна нас  в общежитии заваливала посылками, в которых умудрялась присылать сырые яйца, пересыпанные семечками, полиэтиленовые пакеты (они тогда были еще в диковинку) с вареньем. А однажды, когда в Ленинграде была еще почти зима, в посылку вложила веточку сирени.
Между прочим, только сейчас выясняется, что Люда-то наша не простого рода, а очень высокочтимого в пределах Кавказа. Может быть, поэтому разыгралась почти детективная история, когда перед самой подачей документов в ЗАГС, Люда обнаружила пропажу паспорта. Много было переживаний,  но все-таки успели до нужного срока сделать новый паспорт. Мы отгуляли очередную свадьбу — Люды и Жени, а много лет спустя кавказская  родня призналась, что пропажа паспорта   дело их рук. Они его просто выкрали. Жалко было отдавать «комсомолку, отличницу, спортсменку»  да еще  из знатного рода какому-то студенту.
Неожиданно за нашим столом мы находим виновника всех последних трагических событий на Украине — это Женя. Он настоящий «западенець» — родился в самом логове бандеровцев — в Коломые.  Правда, его появление на свет было весьма драматичным, бандеровцы свирепствовали в тех местах с особой жестокостью, в больнице рожать Нине Григорьевне было опасно, акушерку позвали домой, и так в их  семье появился сын.
Борис Гиршевич  — отец Жени — в Гомеле до войны закончил железнодорожный техникум, с начала войны был призван в железнодорожные войска и сразу на Ленинградский фронт. Всю блокаду он был среди тех, кто обеспечивал бесперебойную работу железной дороги, которая вела к Ладоге, к Дороге Жизни. В июле 1943 года награжден медалью «За оборону Ленинграда».
В блокадном Ленинграде встретились Нина  Григорьевна и Борис Гиршевич,    после снятия блокады их часть в составе железнодорожных войск направили на Западную Украину. Демобилизовавшись в 1947 году, они вернулись в Ленинград.
С Женей на старших курсах мы учились в одной группе,  нас в группе осталось всего шесть студентов — 5 ребят и я —  одна барышня, в параллельной, где училась Люда, было семеро ребят и тоже одна барышня. Иногда случались казусы — нас не всегда замечали:  преподаватели спецкурсов иногда ссылались на какие-нибудь сведения, которые мальчики получали на военной кафедре,  но вдруг, обратив внимание на нас с Людой, велели забыть все ранее сказанное.
Первым из будущих сокурсников, с кем я познакомилась, был Леша. Мы в оказались в вместе в очереди в деканат за какими-то бумагами и выяснилось, что учиться будем в одной группе. Леша — высокий красивый брюнет, тогда был очень застенчив. Краска заливала его лицо  еще до того, как успевали к нему обратиться. Леша, Люда, Лена и я учились в группе школьников, у нас не было 2-летнего трудового стажа поэтому и условия нашего поступления были жестче. На первом курсе не было деления по специальностям, все «школьники» учились вместе и работали на заводе. Стажников было в три раза больше, и мы познакомились с ними уже на 2-ом курсе. Разойдясь по разным кафедрам, со многими одногруппниками- «школьниками» мы встречались  уже не так часто.
С Людой мы жили в одной комнате в общежитии, учились в разных группах, но на одной кафедре. С Леной знакомство состоялось в первый день занятий, она утверждает, что я одну имевшуюся у меня конфету  разделила на троих. Я этого не помню. Не очень верю в такое свое благородство, но если этот факт имел место, спасибо судьбе, так как с того дня длится наша дружба. Я стала бывать у Лены дома, у них была отдельная двухкомнатная квартира, но и семья была большая, да и рояль занимал много места. Везде были расставлены потрясающе выполненные макеты старых кораблей. Этим увлекался старший брат.
Очень хорошо помню,  как с Леной и ее родителями мы поехали ранней осенью в Ломоносов, гуляли по парку, о чем говорили уже не помню, но помню ощущение уюта и тепла, которое меня окружало. Ведь было мне только 16 лет, и так не хватало чувство дома, тогда я будто окунулась в родную атмосферу.
Татьяна Константиновна и Лев Николаевич были по-настоящему интеллигентными людьми в старом понимании этого слова. Каждый из них был талантлив по-своему: Татьяна Константиновна с большим художественным вкусом и золотыми руками все вокруг себя превращала в произведения искусства: дача, где росли и цвели удивительные растения, там был даже маленький пруд, обложенный диким камнем и окруженный плакучими ивами. Ну, а наряды, которые она шила и вышивала Лене и внучкам, достойны музейных стендов.
Лев Николаевич из Малороссии с дворянскими корнями, его отец был инженер-путеец. В конце 20-х годов Лев Николаевич закончил Ленинградский Горный институт, он строил Волховский алюминиевый завод — в семье хранится слиток первой плавки, потом уже под бомбёжками он эвакуировал этот завод на Урал и там запускал его. После войны строил заводы в Корее, в Чехословакии, Венгрии, ГДР. Я очень любила слушать его воспоминания о гимназических годах. Лев Николаевич родился в Киеве, я знаю этот дом на улице Безаковской, которая ведет к железнодорожному вокзалу. Улица была названа так в память Александра Павловича Безака, бывшего генерал-губернатором Юго-Западного края в 60-х годах XIX века. Выпускник Царскосельского лицея, боевой генерал, он много сделал за время своего губернаторства, на этом посту  и умер. Это при нем Киев был соединен железнодорожными путями с Москвой, Одессой,  с западными границами России. После революции улица называлась Коминтерна, сейчас Симона Петлюры — такая вот преемственность.
Дед и бабушка  Лены пережили оккупацию в Виннице. После освобождения Винницы дед получил от военной комендатуры Винницы охранную грамоту. в которой указывалось, что Николай Ефимович во время оккупации распространял среди жителей сводки Совинфорбюро. В этой грамоте не указывалось. что они с женой долго прятали еврейскую девочку — это было их тайной.
Крестьянская многодетная трудолюбивая и довольно зажиточная семья Татьяны Константиновны жила  в тех местах, где ныне Марийская республика. А встретились Татьяна Константиновна и Лев Николаевич на Волховстрое — она чертежница, он — инженер.
За столом рассказываю мистическую историю, как я познакомилась с родителями Льва, сначала заочно. А было это так: я рассказывала гостившему у нас брату мамы, как замечательно провела отпуск со своими подругами, путешествуя по Крыму, рассказывала о подругах — Лене и Гале. У нас с Леной это был первый отпуск, Галя училась курсом ниже и только заканчивала институт. Лена со Львом уже год, как были женаты. Перед свадьбой она ездила в Казахстан знакомиться со своими будущими родственниками, и они ей очень понравились. Обо всем этом мы слушали под шум морской волны в своей самодельной палатке, сшитой из трех полиэтиленовых скатертей. Наверно, сама обстановка способствовала тому, чтобы запомнились навсегда и эти  дни, и эти беседы. Я рассказывала  о Лене, ее новой родне,  и вдруг дядя меня озадачил вопросом: «Ты не знаешь, свекор Лены  был репрессирован?». Я знала и этот факт его биографии, тогда дядя начинает уже свое грустное повествование о Воркутинских лагерях, куда он попал с пятого курса политехнического института. Надо сказать, что в нашей семье было много репрессированных, но эта тема никогда не поднималась — раны были слишком тяжелые, чтобы их бередить. И вдруг он сам заговорил об этом. И о том, что в лагере у него был друг — тоже из Киева, историк. В отличие от дяди, всю жизнь очень худого и смолоду не слишком здорового,  его друг был сильным, не боялся никакой работы и просто дал шанс  изможденному зеку выжить, помогая справиться с нормой на лесоповале. Но после освобождения  они ничего не знали друг о друге. Марк Абрамович после лагерей оказался в Казахстане, преподавал в школе, женился на молодой учительнице физики Любови Кузьминичне и родился у них Лев.
Любовь Кузьминична оказалась в Казахстане из-за бунтаря-прадеда — украинского крестьянина, семья которого была выслана с Черниговщины в казахские степи еще в XIX веке, где и осела.  Любовь Кузьминична перед войной закончила в Москве педагогический институт и вернулась домой.
В то время, когда происходил наш с дядей разговор, Любовь Кузьминична и Марк Абрамович жили в Кустанае, преподавали в педагогическом институте.
Я пообещала дяде прояснить ситуацию, и достаточно скоро получила письмо уже от Марка Абрамовича — дядя не ошибся в своих предположениях. Вскоре дяди не стало, но он все-таки успел увидеться со своим другом.
А я сумела выполнить желание Марка Абрамовича: увидеть его судебное дело, где зафиксировано, что не признал  он своей вины. Для этого мне пришлось убедить руководителей архива в Киеве, в котором хранятся дела репрессированных, открытые только для родственников, что я самая настоящая родственница. Мне выдали дело и разрешили кое-что ксерокопировать, а что-то только переписать от руки.
Я никому не пожелаю пережить чувства, которые испытываешь, когда перед тобой лежит тоненькая неопрятная папка с листочками, исписанными вкривь и вкось чернильным карандашом, иногда ручкой, иногда машинописных с массой грамматических ошибок, а сквозь них видишь изломанные судьбы, кровь и смерть. Вот уж воистину: «Строки с кровью убивают».
Марк Абрамович был аспирантом-историком, поэтому  к делу приложены протоколы допросов профессоров университета и педагогического института, осужденных за троцкистско-меньшевистскую деятельность и привлечение к ней своих студентов. Но из преступлений, которые им инкриминировались самыми страшными были те, что один знакомил студентов с творчеством Есенина, другой —  Маяковского. Маяковский тогда еще не был признан вождем народов своим, стало быть, — враг. Это все  факты, остальные «признания» настолько не укладываются в элементарную логику, что видны даже человеку, далекому от  судебной практики.
Меня поразил еще один факт из этой папки, я знала, что у Марка Абрамовича был большой друг в Киеве, знала его фамилию, и обнаруживаю, что и этот человек давал показания на него. Сомневалась, надо ли об этом рассказывать, но и можно ли смолчать?  Попыталась как-то в завуалированной форме, полунамеками. Марк Абрамович сразу понял, что я недоговариваю, сказал, что он все знает, все давно простил, что не все способны выдержать пытки.
В 1936 году соблюдалась еще какая-то видимость закона: признавшие свою вину осуждались на 10 лет, не признавшие — на пять. Ни дядя, ни Марк Абрамович свою вину не признали, были освобождены весной 41 с запрещением проживать в 100 городах Союза.
Уже на законных основаниях я могла бы попросить дело своего дяди, но пожалела себя,  не готова была выдержать еще одно такое испытание.
«Ты стол накрыл на семерых, но одного забыл — восьмого», перефразируя  М.Цветаеву, могла бы сказать Валя. Наш стол был на семерых, но, конечно же, мы не забыли Валю. Если бы наша встреча не была спонтанной —  созвонились и встретились, тогда бы вызвали и Валю из Подмосковья. Но крепки мы в основном задним умом. Правда, Валя приезжала летом специально убедиться, что этот злополучный дом достроен, квартира из бетонной коробки приведена к жилому виду и даже есть мебель — диван в кухне. Так и хочется сказать «многоуважаемый диван». Он действительно интересен тем, что покрыт чехлом, на котором изображены  гравюры  старых географических карт, парусников, бороздивших океаны, эти же сюжеты и на диванных подушках. Хочешь — положишь голову на острова Океании, хочешь — на Карибы, а от головы до пяток вообще ощущаешь себя покорителем всего Мирового океана.
А ведь и вправду многое довелось повидать: на краю тихоокеанского побережья в 80-е  годы построили порт Восточный, на одном из сооружений  был растянут транспарант: «Порт Восточный, твоими глазами Россия смотрит в океан».  Спустя годы стояла  я на другом конце Евразии, в Исландии у самого края разлома между Евразийской и Северо-Американской тектоническими плитами.
Неожиданным было увидеть высоко в горах картины  Н.Рериха, понять, что они также реалистичны, как среднерусские пейзажи Левитана, и картины Хокусая тоже оживали, когда корабль отплывал на закате от бухты Золотой рог на Сахалин. 
Где-то в ущелье Кавказских гор лежит бесценная находка для будущих археологов: мой рюкзак.  Группа туристов, в которую входила я, шли через перевал Главного Кавказского хребта. Мы знали, что нужно быть внимательными на переходе, чтобы не попасть в расщелину в снегу, но, уклоняясь от расщелин, мы отклонились от маршрута и, вместо нескольких часов, переход занял три дня. На исходе третьего дня, когда уже был виден возможный спуск  остановились на ночлег, пошел сильный дождь и рюкзак смыло сильным потоком воды. По этому поводу моя подруга Лариса сочинила оду, которую очень хочется процитировать.

ПРОЛОГ
Во время путешествия по Кавказу у N...ской, по ее словам, упал в пропасть рюкзак, прозванный за свой цвет и тяжесть “ черная сволочь”.
В рюкзаке были: деньги, вещи, новый свитер и Новый паспорт, за утерю которого положен штраф 50 рублей.
К счастью для нее, неделей позже на Кавказе произошло землетрясение. Воспользовавшись этим грозным явлением природы, она достала справку, по которой это стихийное бедствие произошло с ней лично, введя в заблуждение гуманные власти, которые ее не оштрафовали.
В ознаменование этого события N принесла на работу бисквитный торт. А вот, как выглядит это событие глазами поэта.
....Обив порог Нептунового главка,
Она добилась там землетрясенья,
К тому ж ей выдали такую справку:
В милицию Московского района
Дана т. N....ской справка она,
Что в эти дни вблизи от Арарата,
 Где от Потопа спас вас Бог когда-то
Земля разверзлась, поглотив рюкзак,
Затем соединилась кое-как.
Утеря паспорта, поймет и школьник,
Тут не является ее виной.
И подписей поставлен треугольник
Тамара, Прометей и Ной.
Еще смолою сделан росчерк черный:
Свидетель Демон - сын эфира вольный.
Заполнив множество бумаг и граф,
Доверчивых властей опутав чертом,
Она вот так не заплатила штраф,
Заткнув нам рот бисквитным тортом.

(50 рублей в то время было треть зарплаты, которую я получала)

  В  «минуты же грусти, в омуте печали» подумаешь: «Вот и жизнь прошла, как прошли Азорские острова». Философский диван.
С Валей мы учились вместе в группе школьников, жили в одной комнате в общежитии. Впервые увидев эту девочку, мне показалось, что  с экрана сошла героиня популярного в то время фильма «Прощайте голуби»,  роскошная светло-каштановая коса, перекинутая через плечо, довершала сходство. Правда, эта коса чуть не явилась причиной страшного несчастья: в тот день мы  работали на заводе во вторую смену, когда особенно тянет ко сну. Валя была за сверлильным станком. Как случилось, что она не заметила, что коса высвободилась из-под косынки, уже не вспомнить. Мы с ужасом увидели, что косу наматывает на сверло, к счастью, станок успели остановить.
С Валей нас еще роднило наше общее северное детство, обе мы выросли на севере, только она на северо-западе, на Кольском полуострове, я — на северо-востоке в Якутии, но снега, полярные ночи, белые ночи, морозы — это наше детство. Правда, ее полярные ночи и белые ночи были длиннее, зато у меня морозы крепче,   но комары одинаково злобные. Несмотря на суровый климат, север своей грандиозной красотой  в моем представлении, ни с чем не сравним. Каждый кулик свое болото хвалит — моё «болото» — горные хребты Верхоянья.  А между моим Верхояньем и Валиными Хибинами  простирался весь огромный Советский Союз.
Помню, как мы с Валей в начале лета поехали в Солнечное, где в санатории отдыхала ее мама Мария Васильевна, тогда еще совсем молодая стройная, красивая. Мария Васильевна была учительницей в младших классах, можно только позавидовать тем малышам, которым  она отдавала всю душу. С Федором  Николаевичем — Валиным папой я познакомилась позже.
В детстве он перенес полиомиелит, но,   несмотря на сильную хромоту,  был очень мобильным. А на своем мотоцикле забирались они с Марией Васильевной далеко в лес, и поэтому  у нас в общежитии часто бывали роскошные соленые грибы. 
Родители Вали были из одной Рязанской деревни. После войны они завербовались на строительство ГЭС в Кандалакшу. Мария Васильевна учительствовала. А Федор Николаевич  был главным бухгалтером на стройке подземной гидроэлектростанции Нива-3. Нива-3 должна была дать энергию для возводившегося в Кандалакше комбината по производству алюминия, в строительстве которого принимал участие отец Лены — Лев Николаевич. В обеих семьях хранятся одинаковые фотографии стройки.
Оба Валиных деда уже в преклонном возрасте участвовали в Отечественной войне: дед Василий в действующей армии, а дед Николай в свои немолодые года валял валенки для солдат. Он навалял столько валенок, что прославился на всю область и был награжден медалью «За доблестный труд в ВОВ». На старой фотографии  дед Николай, на груди у него Георгиевский бант за Первую Мировую  и медаль за Великую Отечественную.
Валины родители прожили долгую жизнь, ушли друг за дружкой, когда им было за 90, мне пришлось провожать Марию Васильевну в последний путь.
Когда я села писать этот текст, я поняла, что мало знаю о Люде А.  С Людой А. мы хоть и жили вместе в общежитии, но знакомы были шапочно. Ее выделял характерный вологодский говор, знала, что они с Лешей поженились перед окончанием института и еще, что ее младшая сестра училась на гидротехническом факультете и жила в соседнем корпусе нашего студгородка. Мы познакомились ближе, когда Люда и еще несколько наших сокурсников задумали организовать встречу выпускников по поводу 40-летия нашего выпуска. Они проделали огромную работу, ведь так сложилось, что мы за все годы ни разу не встречались. Состоялась замечательная встреча, тогда мы все  оценили Людин энтузиазм и организаторские способности. К тому времени уже год, как не было Леши.
Я позвонила Люде и предложила встретиться. Она приехала ко мне,  начало наших посиделок было весьма драматичным: мы попытались открыть бутылку сухого итальянского вина китайским штопором, в результате ручка штопора разлетелась в щепки,  металлическая часть наглухо застряла в пробке. Пришлось, вопреки всем правилам этикета, селедку запивать ликером. А дальше был многочасовый разговор, все-таки мой диван обладает волшебным свойством, он располагает к хорошей беседе.
По материнской линии предки Люды —  крестьяне с Сумщины  по столыпинской реформе решились на переезд в Сибирь. В путь отправились  бабушка,  муж которой был на Японской войне  и братья мужа. Обосновались в 500 километрах от Иркутска, переселенцев было много,  вскоре  там выросло большое богатое село. Тем временем пришла весть, что бабушкин муж погиб на войне. И тогда в жены ее берет брат  мужа Федор,  с ним она прожила весь его недолгий век. Федор стал революционером, устанавливал Советскую власть в Сибири и погиб.
Мама Люды перед войной закончила в Иркутске фармацевтическое училище, а когда началась война и в  госпитали Иркутска стали поступать раненые,  она уже в чине лейтенанта медицинской службы заведовала аптекой в военном госпитале. В этот госпиталь доставили с множественными ранениями в боях под Москвой двухметрового роста молодого младшего лейтенанта. Самым опасным было ранение  ноги, и приговор врача был однозначен — ампутация. Но по госпиталю уже ходили слухи о молодой аптекарше, которая сумела спасти нескольких раненых от ампутации. Шурик, так звали нашего героя, уговорил врачей, чтобы Полина попробовала  помочь и ему. Она согласилась, и действительно спасла красавца от грозившего несчастья. Я спросила Люду: «Мама была целительницей?». А этой девушкой была ее мама, и спасла она своего будущего мужа. «Нет, она лечила лекарствами, которые были в аптеке, но она очень хорошо понимала действие каждого препарата, выбирала сочетание лекарств, способных усилить эффект излечения, применяла строгую схему приема препаратов и часто достигала успеха».
Военнообязанные Полина Федоровна и Александр Иванович демобилизовались в 47 году и уехали на родину Александра в Белозерск на Вологодчине. Со временем они перебрались в Вологду.
Случайно ли или это судьба, но мама Леши тоже с Вологодской земли, из города Кириллов, что рядом с Белозерском. В техникуме в Ленинграде Зоя Алексеевна познакомилась со своим будущим мужем. Техникум закончили перед войной, оба работали в КБ, занимавшимся разработкой артиллерийского оружия — будущих Катюш. С этим КБ они были эвакуированы на Урал. Родители их оставались в Ленинграде и умерли в блокаду.
Лешин отец Павел Алексеевич — потомственный инженер, Леша был уже третьим в этой династии.  Дед Леши был один из разработчиков плана ГОЭЛРО, участвовал проектировании первой электростанции этого плана — Шатурской ГЭС. Отец Леши после войны закончил политехнический институт и многие годы занимался атомной энергетикой.
Наверно, пришло время рассказать и о себе. Я себя позиционирую как «жертву» геологии. Родители были сокурсниками, учились  на геологическом факультете университета,  в 40-ом году получили направление на  Колыму.
Как там у В.Высоцкого:

Мой друг уехал в Магадан,
Снимите шляпу.
Уехал сам, уехал сам.
Не по этапу.

Но были в нашем роду и те, кто шли на север по этапу и остались лежать в этой стылой земле. Первым был брат моего деда по маминой линии,   осужденный на ссылку в Сибирь за участие в покушении на Виленского генерал-губернатора.  Наверно, его участие не было решающим в этом акте, поэтому только ссылка, а не повешение, к которому были приговорены основные организаторы. Мой двоюродный дед, а было ему 22 года,  когда он был осужден, замерз, по одной версии на охоте, по другой — при попытке бежать.
Муж старшей маминой сестры был арестован еще 1935 году. Он отбывал срок в лагере под Магаданом  там и погиб. Тетю с двумя детьми как жену врага народа выслали в Казахстан.
Следующая за ней мамина сестра жила в Харькове, ее муж был арестован в 1938 году сразу после ареста его брата-близнеца — адъюнкта Артиллерийской академии в Ленинграде. Дядя отбывал 10-летний срок тоже под Магаданом. Брат его был заключен в Кресты и работал в организованной там «шарашке» над созданием артиллерийского оружия. Легендарная пушка М-45  - «сорокопятка», «Аннушка», так ласково называли ее фронтовики, — это его детище. За «Аннушку» по личному распоряжению Сталина его в 1943 году  досрочно освободили
Дядя полностью отсидел свой 10-летний срок, вернулся в Харьков и вскоре был отправлен в ссылку в Игарку. Моя тетушка-«декабристка» поехала с ним. В Харьков они вернулись уже после ХХ съезда партии.
Братья были похожи абсолютно. Их не могли различить собственные дети, я видела их, когда они отмечали свое 70-летие, надо сказать, странные ощущения: дети-близнецы вызывают умиление, в пожилых близнецах  есть что-то мистическое.
Брат мамы, я уже о нем упоминала, отбывал срок в Воркутинских лагерях, так что представление о том, куда  они едут, у родителей было.
Но не зря о геологах, говорят, что «они слегка того... Всю жизнь шукают то, что не теряли».  Тем более перспективы открывались огромные.
Еще в начале 20 века академиком С. Обручевым, а потом и Ю.Билибиным было высказано предположение, что золото Аляски и золото в верховьях   Лены — это одна, в геологическом понимании, зона, и,  стало быть, надо искать месторождения в этом направлении.  Когда в 1928 и 29  годах были организованы две колымские экспедиции, шли геологи с Охотска — торгового города на Охотском море через перевалы в водораздел Колымы, шли частью колымским трактом, но в основном тропами местных охотников. И прогноз ученых оправдался: открывались золотые россыпи в бассейне Колымы, позже бассейне Индигирки, на Чукотке.
Молодым специалистам выпуска 40 года выпал только один трудный, но мирный год. Меньше чем через год началась война, и уже в июле 41 года очень высокопоставленные представители правительства США тайно посещают Колыму, чтобы убедиться, что их союзническая помощь по ленд-лизу будет щедро оплачена золотом Колымы. И каждый год в продолжение всей войны в Магадан приплывала подводная лодка и забирала 80 тонн золота. Но это золото еще надо было разведать, прогнозы ученых были только на бумаге. Не существовало не только геологических, но даже топографических карт того края. Не было дорог, не было оборудования, не было технологии ведения работ в условиях вечной мерзлоты, при морозах за  -50 градусов. Была горстка геологов и лагеря. Местное население — охотники   были призваны на фронт, они стали отличными снайперами, среди них были Герои Советского Союза.
Геологи искали золото, отрабатывали оптимальную технологию промывки, заключенные добывали это золото — вот такой тандем. Правда, в одном чудом сохранившемся мамином письме к сестре в Кустанай они пишет, что в выходные дни они заняты промывкой своего продукта. Что это за продукт догадаться не сложно, но письмо прошло военную цензуру.
Когда «цивилизованный» мир учит нас демократии и правам человека, мне всегда хочется  попросить «учителей» потрогать руками золотые слитки в хранилищах США, может, они на тактильном уровне ощутят, сколько жизней, сколько невольнического труда положено, чтобы  это золото  оказалось в этом месте.
Но об этом не принято говорить, тема  была долгое время  закрытой. Только недавно начали появляться из открывающихся источников сведения о тех событиях.
Справедливости ради надо сказать, что американские продовольственные посылки были единственным источником снабжения на Колыме. Сыграли свою роль самолеты, автомобили, другая американская  техника, которая шла на фронт. Вот только после окончания войны все, что осталось от этой техники,  по договору было возвращено в США, а там благополучно пущено в переплавку.  Но это к слову.
Отношения между геологами и заключенными тоже не вписываются в общепринятые рамки. Я могу писать только о своей семье, но она не была исключением. Когда в июле 41 года отца срочно перевели на другой прииск (теперь я догадываюсь, что, вероятно, это было связано с визитом заокеанских союзников, уж очень сроки совпадают), мама была на последнем месяце беременности. Отец обратился к заключенным, чтобы они опекали ее, помогли собрать вещи для переезда на новый прииск и вовремя отвезли в больницу. Все было выполнено. И родился на прииске Золотистый в августе 41 мой старший брат.
Заключенные были нашими няньками, жили у нас в семье. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю Раису Ивановну из Ленинграда,  Ивана Гавриловича с Донбасса. Клавдию Семеновну с Дальнего Востока, не помню только дядю Прокопия с Кузбасса — слишком мала была тогда. Но недавно с удивлением узнала, что о нем знает мой племянник, оказывается, дед рассказывал  внуку об этом человеке — раскулаченном крестьянине. Вся трагедия  жизни в неволе людей, оторванных от родных, несправедливо лишенных свободы, не смогла вытравить в них человеческое, мы получали от них только любовь.
Я не хочу рисовать благостную картинку. Было все: для геологов самое страшное в тайге  встретить беглеца: наличие оружия у геологов делало их заманчивой добычей. Но было и то, о чем пишу я. Эту сложную жизнь рисуют чаще всего одной краской, так ведь черно-белое зрение — это, как утверждает наука, у собак. А человек, если он наделен разумом, должен стараться охватить весь спектр,  как бы трудно это ни было.
Но я ничего не рассказала о своих предках, да я их мало знала, немного общалась с дедом по материнской линии, остальные не дождались окончания войны, кто умер,  прадеда в Переяславле немцы расстреляли, так же  как и старшую сестру отца с двумя маленькими детьми в Виннице.
Родители мои из небольших местечек черты оседлости на Украине. Тевье-молочник Шолома Алейхама — это повествование и их жизни. Мама рассказывала, что была  у них кормилица корова, а кормить надо было сына и четырех дочерей. У папы в семье тоже был такой же состав: четыре сестры и он — самый младший в семье.
Революция кардинально изменила жизнь местечек, молодежь  потянулась в город, работали, учились.
Несколько лет назад я посетила свою малую родину, поселок, в котором родилась, другой поселок, в котором школу заканчивала, у меня даже брала интервью редактор местной районной газеты. На вопрос, какие мои первые впечатления, я, не задумываясь, ответила: «Я увидела, что мои родители не зря прожили жизнь». В детстве я  еще застала якутские юрты, в которых в оконные проемы, вместо стёкол, были впаяны глыбы льда. Даже представить нельзя было, что в условиях вечной мерзлоты может быть настоящая канализация, асфальтированные дороги, многоэтажные здания. Но это сделано!
В Якутске мне подарили книгу о геологах Северо-Востока. Большая книга с  множеством фотографий, и краткими сведениями  о геологах разных поколений. Моих родителей, как впрочем   и многих других их коллег поколения 40-50 годов, в ней не было, похоже, так далеко вглубь составители не копали, но на одной не подписанной фотографии я узнала отца: он снят на базе полевой партии на своей любимой лошади по кличке Людмила, в ватнике, в шляпе — непременном атрибуте таёжника, так как к ней удобно была прикрепить накомарник, с ружьем за плечом. Я думаю, что фотографию поместили, потому что очень точно схвачен образ геолога того времени, а  теперь бы сказали ватника, совка.
Родители наши, конечно же, были не безгрешны, поступали опрометчиво, увлекались идеями, которые по прошествии лет оказывались утопическими, но всем нам предназначено прожить на этой земле единожды - «две жизни прожить не дано».   Наследием же, которое они оставили нам своим потомкам, является отвоеванное и восстановленное после страшной разрухи государство, сама возможность для нас мирной жизни, возможность учиться.  За то,  как этим наследием распорядиться, отвечают потомки. У нас получилось, к сожалению, скверно: не сумели сохранить государство, разрушили принципы социальной справедливости, пролили кровь своих близких. В Чеченскую войну погиб племянник Тани.
Возвращаясь к Пастернаковскому «Кто мы и откуда?», сразу признаюсь — нет у меня однозначного ответа на этот вопрос. На вопрос «Откуда?» я искала ответ в этом тексте — получилось ли, хоть отчасти, судить не мне. На вопрос «Кто мы?» простого ответа нет — все мы очень разные, по-разному сложилась или не сложилась наша жизнь, но один из факторов, который для нас непререкаем — мы не отказываемся ни от одной страницы своей истории — истории своих семей, из которой составляется история государства. В этой истории было все: и величие, и черные страницы, от которых так хотелось бы отречься. Но была бы другая история, не было бы нас, и этот незамысловатый текст писал бы кто-нибудь другой.
В далекой юности я прочитала книгу болгарского ученого геолога о палеонтологии.  Плохо помню ее содержание, но одно утверждение врезалось в память – все достижения цивилизации стали возможны только благодаря способности передавать накопленный опыт следующим поколениям. Память поколений – основа цивилизаций, расчеловечение наступает тогда, когда поколение лишается этой памяти. К несчастью, манипуляция сознанием  сейчас очень активно идущий процесс.
В.Маяковскому, когда он обращался:
 
 Уважаемые
                товарищи потомки!
                Роясь
                в сегодняшнем
                окаменевшем г.....,
                наших дней изучая потемки,
                вы,
                возможно,
                спросите и обо мне.

в страшном сне не могло присниться, что через несколько поколений потомки уже и читать могут  разучиться.
Просмотрев написанное, совсем не соответствующее задуманному как слегка ностальгический, легкий с элементами стёба рассказ  о хорошем застолье давних друзей,    я с удивлением поняла, что у меня  получилась мозаичная картина поколения наших отцов и дедов. Каждый кусочек этой мозаики светит своим цветом, но каждый СВЕТИТ.
Вот такое сочинение получилось на тему «Народ в Великую Отечественную войну», ну, а эпопею напишет новый Лев Николаевич Толстой.

С-Петербург, 2016-2019 г.